Глава 248

Суббота 10 октября.

И вот черед нашей делегации сделать круг по стадиону. Снова, как и в Риме, перехватываю древко за конец. С первых трибун и, кажется, до самого неба – лица людей. Нет, стадион не взбаламучен по-итальянски – вежливые аплодисменты.

Снова в линию сходятся делегации. Снова, ломая строй, грудятся спортсмены к первым шеренгам: поглазеть на шествие, на великих знатоков побед. Новые имена, почти все новые!

"…Игры в Риме родили своего героя – Юрия Власова,– писал днем позже "Советский спорт".– Вот он впереди нашей колонны. Ее капитан, ее знаменосец… То, то Юрий Власов – самый сильный человек планеты, знают все".

Делегации, в одной линии –лицом к ложе императора Японии. Председатель организационного комитета Олимпиады Дангоро Ясукава приветствует спортсменов.

Голос Кубертена, стертые давностью слова: это радиозапись 1936 года. В буквальном смысле голос ушедших поколений, завещание этих поколений.

Билеты дороги. На трибунах – избранные. Чопорное любопытство, чинность в выражениях чувств. И день – ясный, но не под прямым солнцем, белесоват дымкой. Воспитанно-сдержанный день.

У микрофонов седой плечистый старик с осанкой аристократа – тоже в буквальном смысле седая старина Олимпийских игр – президент МОК Эвери Брэндедж. Я знаком с ним. Меня представили господину президенту в Большом Кремлевском дворце, когда в Москве проходила сессия МОК. Весьма влиятельный господин.

Император Японии Хирохито почти вышептывает единственную фразу: "Восемнадцатые Олимпийские игры открыты". Да, это голос Журавля, как называют в Японии императора. Его будто не коснулись беды. Из глав государств – самый старый, не возрастом – властью, пусть ныне формальной, и единственный из здравствующих руководителей главных государств – участниц второй мировой войны.

До 1945 года культ императора составлял часть государственной религии Японии – синтоизма, одна из догм которой утверждала: император – божественное лицо, его божественность в божественности предков, их достоинства – от физических и духовных свойств богини Солнца – праматери всех Журавлей. Кстати, третья догма государственного синтоизма законодательно закрепляла принципы агрессивных войн Японии (до 1945 года):

"Подвести весь мир под одну крышу", то бишь японскую…

Я невольно думал обо всем этом, когда разглядывал щуплого человека с подбеленными годами усиками, в манекенно-безукоризненном сюртуке. Рядом с ним – наследник. Ростом в отца, но щеки упругие и взгляд не отчужденный, не приелись дни и поклонение… Ложа – близко. Я увидел трибуны еще ближе, когда знаменосцев вызвали на олимпийскую клятву.

Восемь моряков маршируют с полотнищем олимпийского флага. И вот смыкаемся мы, знаменосцы. Наши знамена перед гимнастом Такаси Оно (самым упорным соперником нашего знаменитого гимнаста Бориса Шахлина).

Такаси Оно старается говорить поторжественней: "От имени всех спортсменов я клянусь, что мы будем участвовать в этих Олимпийских играх, уважая и соблюдая все правила, по которым они проводятся, в подлинно спортивном духе, за честь своей страны и во славу спорта". Да, те же слова. Традиция слов. Только сейчас звучат по-японски.

Какой-то глухой шум – и взрыв восторга десятков тысяч людей. В воротах – Иосинори Сакаи, в руке – факел. В девятнадцать лет легко одолеть все ступени к чаше в одном темпе. И уже бесцветно расплывается пламя. Дробь барабанов, молитвенное пение трехсот пятидесяти человек. Игры сбылись!

"Пусть это священное пламя будет маяком для молодежи всего мира, дабы она следовала по пути правды, величия и красоты…"

Вот они – лучшие из спортивных бойцов мира! Тесно от них на поле – и все одержимы страстью к победе. Лучшие дни отданы приближению победы.

Что ж, я не против доказательств силы. И есть от чего оттолкнуться: четыре из регистрируемых мировых рекордов – мои. Все рекорды в таблице –.мои! А уже припасены новые.

За честь своей страны и во славу спорта!