Первое абстрактное ядро

Дон Хуан всякий раз, когда это было уместно, рассказывал мне короткие истории о магах своей линии, и особенно о своем учителе, нагвале Хулиане на самом деле это были не истории, а скорее описание способов поведения этих магов и аспектов их индивидуальностей. Каждый из этих рассказов был предназначен для того, чтобы пролить свет на определенный предмет в моем обучении.

Я слышал те же истории и от других пятнадцати членов группы магов дон Хуана, но ни один из этих рассказов не давал мне ясного образа людей, которых они описывали. Так как я не мог убедить дон Хуана дать мне побольше подробностей об этих магах, я покорился мысли о том, что никогда не узнаю их сколь-либо глубже.

Как-то после полудня, в горах Южной Мексики, дон Хуан, объяснив мне кое-что о сложностях мастерства сознания, сделал заявление, которое поставило меня в тупик.

— Я думаю, наступило время поговорить о магах нашего прошлого, — сказал он.

Дон Хуан объяснил, что это необходимо для того, чтобы я начал составление выводов, основанных на систематическом обзоре прошлого — выводов как о мире ежедневных дел, так и о мире магов.

— Маги жизненно заинтересованы в своем прошлом, — сказал он.

— Я не имею в виду их личного прошлого. Для магов их прошлым является то, что делалось другими магами в давно прошедшие дни. И то, чем мы сейчас займемся, будет исследованием этого прошлого.

— Средний человек тоже пересматривает прошлое, но пересматривает главным образом свое личное прошлое и делает это ради своего собственного оправдания. Маги заняты противоположным — они советуются с прошлым, чтобы получить ориентир.

Но разве это не делает каждый? Смотреть на прошлое, чтобы получить ориентир.

— Нет! — настойчиво возразил он. — средний человек измеряет себя по отношению к прошлому, к личному прошлому или прошлому знанию его времени, пытаясь найти оправдание своему настоящему или будущему поведению, либо создать для себя образец. А маги искренне ищут в своем прошлом только ориентир.

— Дон Хуан, а может быть вопрос прояснится для меня, если ты расскажешь, что для мага является ориентиром?

— Для магов установление ориентиров означает получение шанса исследовать намерение, — ответил он. — Это является точной целью нашей финальной цели инструкций. И ничто не дает магам лучшего взгляда на намерение, чем исследование историй других магов, сражавшихся за понимание той же силы.

Он объяснил, что исследуя свое прошлое, маги его линии тщательно отмечали основной абстрактный порядок своего знания.

— В магии существует двадцать одно абстрактное ядро, — продолжал дон Хуан — далее имеется множество историй, основанных на этих абстрактных ядрах, историй о нагвалях нашей линии, сражавшихся за понимание духа. Пришло время раскрыть тебе абстрактные ядра и магические истории.

Я ждал, что дон Хуан начнет рассказывать мне истории, но он сменил тему и вновь вернулся к объяснению сознания.

— Подожди минутку, — запротестовал я. — а как же с магическими историями. Ты расскажешь мне их?

— Конечно расскажу, — ответил он. — Но это не те истории, которые можно рассказывать как сказки. Тебе предстоит продумать через них свой путь, а затем переосмыслить их — прожить их заново, так сказать.

Наступило долгое молчание. Я стал очень осторожным и боялся, что если вновь начну настаивать на том, чтобы он рассказал мне истории, мне придется взять на себя ответственность за то, о чем я позже буду сожалеть. Но любопытство оказалось большим, чем здравый смысл.

— Ну что же, продолжим эту тему, — проквакал я.

Дон Хуан, явно уловив суть моих мыслей, злобно усмехнулся.

Он встал и дал мне знак следовать за ним. До этого мы сидели среди каких-то сыпучих скал на дне оврага. Было около пяти часов вечера. Небо потемнело и стало облачным. Низкие, почти черные дождевые облака неслись чуть выше вершин на восток. В сравнении с ними облака в вышине создавали впечатление, что небо к югу проясняется. Немного раньше шел ливень, а теперь казалось, что дождь отступил в свое убежище, оставив вместо себя только угрозу.

По идее я должен был замерзнуть до костей — было очень холодно. Но мне было тепло. Когда я вцепился в камень, который дон Хуан дал мне подержать я понял, что ощущение тепла в почти ледяной мороз было знакомо мне, хотя и удивляло меня каждый раз. Как только я начинал замерзать, дон Хуан давал мне подержать ветку или камень, либо засовывал под мою рубашку на верхнюю часть грудной кости горсть листьев, и это было достаточно, чтобы повысить температуру моего тела.

Я безуспешно пытался самостоятельно восстановить эффект его помощи. Как-то он сказал мне, что это не помощь, а его внутреннее молчание, которое делает меня теплым, причем ветви, камни и листья использовались как прием ловли моего внимания и поддержания его в фокусе.

Быстро передвигаясь, мы влезли на крутой западный склон горы и почти у самой вершины достигли скалистого уступа. Мы находились в предгорье высокого горного хребта. Со скалистого уступа я увидел, что туман начал смещаться к южному концу долины, которая расстилалась под нами. Низкие, тонкие облака, казалось, наступали на нас, срываясь с черно-зеленых высоких горных вершин и соскальзывая на запад. После дождя, под темным облачным небом, долина и горы к востоку и югу казались покрытыми мантией темно-зеленого безмолвия.

— Вот идеальное место для беседы, — сказал дон Хуан, усаживаясь на каменный пол небольшой потаенной пещеры.

Пещера идеально подходила для того, чтобы мы могли сидеть бок о бок. Наши головы почти касались свода, а спины удобно прилегали к изогнутой поверхности скалистой стены. Казалось, что пещеру специально выдолбили для того, чтобы в ней могли разместиться два человека нашей комплекции.

Я заметил и другую странную особенность пещеры: стоя на выступе, я видел всю долину и горные цепи к востоку и югу, но сидя здесь я был ограничен скалами. В то же время выступ находился на уровне пола пещеры и был плоским.

Я хотел поделиться с дон Хуаном своими наблюдениям, но он предвосхитил меня.

— Эта пещера создана людьми, — сказал он. — выступ имеет уклон, но глаза не замечают его.

— Кто сделал эту пещеру, дон Хуан?

— Древние маги. Может быть тысячи лет тому назад. Одной особенностью это пещеры является то, что животные, насекомые и даже люди не приходят сюда. Древние маги, кажется, наделили ее зловещим зарядом, который заставляет каждое живое существо чувствовать себя здесь неловко.

Странно, но в этот миг я чувствовал необъяснимое счастье и надежную защиту. Все мое тело звенело от ощущения физической удовлетворенности. Фактически я чувствовал очень приятное, очень сладостное ощущение в животе, словно что-то щекотало мои нервы.

— Я себя неловко не чувствую, — прокомментировал я.

— Со мной то же самое, — сказал он. — но это значит только то, что ты и я не отличаемся сильно по темпераменту от старых магов прошлого, настолько чтобы как-то беспокоиться об этом.

Я боялся развивать эту тему как-либо дальше, потому что ждал от него рассказа.

— Первая магическая история, которую я расскажу тебе, называется «манифестация духа», — начал дон Хуан, — но не позволяй названию мистифицировать тебя. Манифестация духа — это только первое абстрактное ядро, вокруг которого выстроена первая магическая история.

— Это первое абстрактное ядро само по себе является историей, — продолжал он. — Рассказ гласит, что когда-то жил человек, средний человек, без всяких особых атрибутов. Он служил, как и любой другой вместилищем для духа. И в силу этого, он как и любой другой человек, был частью духа, частью абстрактного. Правда он не знал этого. Мир делал его таким занятым, что у него не было ни времени, ни желания действительно исследовать этот вопрос.

— Дух пытался, конечно, без толку, обнаружить свою связь, используя внутренний голос, дух раскрывал свои секреты, но человек не мог понять этих откровений. Конечно, он слышал внутренний голос, но был уверен, что он чувствует своими собственными чувствами и думает своими собственными мыслями.

— Дух, пытаясь вывести его из дремоты, дал ему три знамения, три следующие одна за другой манифестации. Дух физически пересек путь человека наиболее очевидным способом. Но человек забывал все, кроме своих забот.

Дон Хуан остановил рассказ и посмотрел на меня, как делал это всегда, когда ждал моих замечаний и вопросов. Я ничего не сказал, так как не понимал того, что он хотел мне доказать.

— Я просто рассказываю тебе о первом абстрактном ядре, — продолжал он. — Единственной вещью, которую я хочу добавить, является то, что только благодаря абсолютному нежеланию человека понимать что-либо, дух был вынужден использовать надувательство, и эта уловка стала сущностью пути магов. Но это другая история.

Дон Хуан объяснил, что маги понимали это абстрактное ядро как проект событий или повторяющийся шаблон, который является каждый раз, когда намерение указывает на что-то многозначительное. Поэтому абстрактное ядро представляет собой заметки на полную цепь событий.

Он заверил меня, что оставаясь вне понимания, каждая деталь любого абстрактного ядра попадается вновь и вновь с приходом каждого нового нагваля. Дальше он уверял меня, что помог намерению вовлечь меня во все эти абстрактные ядра магии, причем в той же манере, в какой вовлекали своих учеников его бенефактор, нагваль Хулиан, и все нагвали до него. Процесс, посредством которого каждый новый нагваль сталкивался с абстрактными ядрами, создавал серии рассказов, сотканных вокруг абстрактных ядер, которые регистрировали обстоятельства и частные подробности каждой индивидуальности ученика.

Он сказал, например, что я имел мою собственную историю о манифестациях духа, он имел свою, его бенефакторскую собственную, как и нагваль который предшествовал ему и так далее и тому подобное.

— А какова моя история манифестации духа? — спросил я несколько озабоченно.

Если какой-то воин осознал свои истории, осознаешь и ты, — ответил он. — В конце концов, с годами ты напишешь о них. Хотя и не заметишь абстрактных ядер, поскольку ты человек практичный. Ты все делаешь только для того, чтобы подчеркнуть свою практичность. И хотя я занимался своими историями до изнеможения, у тебя и мысли нет о том, что в них имеется абстрактное ядро. Поэтому все, что я показывал тебе как практичную, иногда эксцентричную, деятельность, было обучением магии нерасторопного и большей частью глупого ученика. Пока ты смотришь на все с такой точки зрения, абстрактные ядра ускользают от тебя.

— Ты должен простить меня, дон Хуан, — сказал я, — но твои заявления очень туманны. Что ты хочешь сказать?

— Я пытаюсь ввести магические истории как предмет, — ответил он. — Я никогда специально не разговаривал с тобой на эту тему, потому что по традиции она всегда остается скрытой. Это последняя хитрость духа. Говорят, что когда ученик понимает абстрактные ядра, это похоже на укладку камня, который венчает и скрепляет пирамиду.

Темнело, и это выглядело так, словно вновь пошел дождь. Я беспокоился о том, что если ветер подует с востока на запад при сильном дожде, нас в этой пещере вымочит до нитки. Я был уверен, что дон Хуан осознавал, но почему-то игнорировал это.

— Дождя не будет до завтрашнего утра, — сказал он.

Ответ на мои потаенные мысли заставил меня непроизвольно подпрыгнуть, я сильно стукнулся макушкой о каменный свод пещеры. Это сопровождалось глухим стуком, который прозвучал хуже, чем хотелось бы.

Дон Хуан схватился за бока от хохота. Позже, когда моя голова действительно заболела, я начал массировать ее.

— Твоя компания так же приятна для меня, как моя была приятна моему бенефактору, — сказал он и засмеялся вновь.

Мы успокоились через несколько минут. Тишина вокруг меня была зловещей мне казалось, что я слышу шелест низких облаков, когда они спускались на нас с высоких гор. Потом я понял, что услышанный шелест был тихим ветром. С моего места в неглубокой пещере он слышался как перешептывание человеческих голосов.

— Мне невероятно повезло — я учился у двух нагвалей, — сказал дон Хуан, разрушая гипнотическое воздействие, которое оказал на меня в этот момент — первый был, конечно же мой бенефактор, нагваль Хулиан, второй, нагваль Элиас, был его бенефактором. Мой случай уникальный.

— Почему это твой случай уникальный? — спросил я.

— Потому что поколения нагвалей собирали своих учеников через годы после того, как их собственные учителя покидали мир, — объяснил он. — Кроме моего бенефактора. Я стал учеником нагваля Хулиана за восемь лет до того, как его бенефактор оставил мир. У меня была милость восьми лет. Это наиболее удачная вещь из всех тех, что случались со мной, поэтому у меня была возможность научиться двум противоположным темпераментам. Это похоже на то, когда тебя воспитывает могущественный отец и еще более могущественный дед, которые не сходятся во взглядах. В таком соперничестве дед всегда выигрывает. Поэтому я собственно продукт учения нагваля Элиаса. Я ближе к нему не только по темпераменту, но и по взглядам, и как уже говорил, обязан ему своей прекрасной настройкой. Однако, большую часть работы, которая привела меня к превращению из жалкого существа в безупречного воина, проделал мой бенефактор, нагваль Хулиан.

— Как физически выглядел нагваль Хулиан?, — спросил я.

— Ты знаешь, к этому дню мне трудно визуализировать его, — сказал дон Хуан. — Я знаю, это звучит абсурдно, но в зависимости от его потребностей и обстоятельств, он был либо молодым, либо старым, красивым или безобразным, расслабленным и хилым или сильным и мужественным, толстым или стройным, среднего или очень низкого роста.

— Ты хочешь сказать, что он был актером, исполнявшим разные роли с помощью реквизита?

— Нет, реквизит здесь не вовлекался, да и просто актером его не назовешь. Он, конечно, был великий актер в своем роде, но это нечто другое. Суть в том, что он был способен трансформировать себя и становиться всеми этими диаметрально противоположными персонажами. Будучи актером, он мог изобразить все мельчайшие особенности поведения, которые делают реальным каждое отдельное существо. Можно сказать, что он был волен в любой перемене существа, как волен ты в любой перемене одежды.

Я нетерпеливо попросил дон Хуана рассказать мне побольше о трансформациях его бенефактора. Он сказал, что кое-кто научил его тому, как извлекать эти трансформации, но для того, чтобы объяснить это кому-либо другому, ему придется частично обратиться к другим историям.

— А как нагваль Хулиан выглядел, когда не трансформировал себя? — спросил я.

— Надо отметить, что до того как он стал нагвалем, он был очень стройным и мускулистым, — сказал дон Хуан. — У него были черные, густые и вьющиеся волосы, длинный, тонкий нос, сильные, белые и крупные зубы, овальное лицо, мужественный рот и темно-коричневые глаза. Рост-пять футов и восемь дюймов (172, 2 см). Он не был индейцем, не был смуглым мексиканцем, как не был и белым англичанином. В сущности, его цвет лица казалось был единственным в своем роде, особенно в его последние годы, когда он постоянно менялся от темного к очень светлому обратно к темному. Когда я первый раз встретил его, он был светло-коричневым стариком, затем прошло время, и он стал светлокожим молодым человеком, возможно только на несколько лет старше меня. Мне в то время было двадцать лет.

— Но если перемены его внешнего вида были удивительны, — продолжал дон Хуан, — перемены поведения и настроения, которые сопровождали каждую трансформацию, были еще более изумительны. Например, когда он был толстым и молодым, это был веселый и сладострастный человек. Когда он становился худым и старым, это был мелочный и мстительный старикашка. А когда становился жирным стариком, он представал перед нами величайшим глупцом.

— Он был когда-нибудь самим собой? — спросил я.

— Не в том смысле, как я, — ответил он. — поскольку меня не интересует трансформация, я всегда один и тот же. А он во всем отличался от меня.

Дон Хуан посмотрел на меня, как бы оценивая мою внутреннюю прочность. Он улыбнулся покачал головой и разразился веселым смехом.

— Что здесь смешного, дон Хуан? — спросил я.

— Тот факт, что ты по-прежнему излишне щепетилен и очень жестко оцениваешь природу трансформаций моего бенефактора и их тотальный размах, — сказал он. — а я уверен, что когда расскажу тебе о них, ты потеряешь к ним нездоровое влечение.

По какой-то причине мне вдруг стало ужасно неудобно, и я сменил тему.

— Почему нагвалей называют «бенефакторами», а не просто учителями? — спросил я нервно.

— Называть нагваля бенефактором — это жест его учеников. Нагваль вызывает у них подавляющее чувство благодарности. В конце концов, нагваль формирует их и ведет через невообразимые пространства.

Я заметил, что обучение, по моему мнению, было величайшим и наиболее альтруистическим действием того, кто выполнял его для других.

— Для тебя обучение является разговором об образах, — сказал он. — Для магов обучение — это то, что делает нагваль для своих учеников. Для них он открывает преобладающую во вселенной силу: намерение — силу, которая изменяет и перенаправляет вещи или оставляет их такими, как они есть. Нагваль формирует, а затем направляет следствия, которые эта сила оказывает на учеников. Без оформления намерения они не найдут в нагвале ни благоговения, ни чуда. А его ученики вместо погружения в магическое путешествие-открытие, попросту обучались бы ремеслу: целители, маги, богословы, шарлатаны или что бы там ни было.

— Ты можешь объяснить мне намерение? — спросил я.

— Единственный способ узнать намерение, — ответил он, — состоит в том, чтобы узнать его непосредственно через имеющиеся связи, которые существуют между намерением и всеми чувствующими существами. Маги называют намерение неописуемым, духом, абстрактным, нагвалем. Я предпочитаю называть его нагвалем, но это частично перекрывает название для лидера, бенефактора, которого также называют нагвалем, поэтому я остановился на терминах дух, намерение и абстрактное.

Дон Хуан резко остановился и порекомендовал, чтобы я сохранял спокойствие и думал о том, что он мне сказал. Между тем стало совсем темно. Тишина была такой глубокой, что вместо того, чтобы успокоить меня до умиротворения, она взволновала меня. Я не мог поддерживать порядок в своих мыслях. Я попытался сфокусировать свое внимание на истории, которую он мне рассказал, но вместо этого стал думать о чем-то еще, пока наконец не заснул.