Искусственный интеллект 7 page

Начало переориентации прежней пси­хологии было положено постановкой про­блемы о происхождении внутренних психи­ческих процессов. Решающий шаг в этом отношении был сделан И. М. Сеченовым, ко­торый еще сто лет тому назад указывал, что психология незаконно вырывает из целос­тного процесса, звенья которого связаны са­мой природой, его середину — "психичес­кое", противопоставляя его "материально­му". Так как психология родилась из этой, по выражению И. М. Сеченова, противоес­тественной операции, то потом уже "ни­какие уловки не могли склеить эти разор­ванные его звенья". Такой подход к делу, писал далее И. М. Сеченов, должен изме­ниться. "Научная психология по всему сво­ему содержанию не может быть ничем иным, как рядом учений о происхождении психических деятелъностей" ¹.

Дело историка — проследить этапы развития этой мысли. Замечу только, что начавшееся тщательное изучение филоге­неза и онтогенеза мышления фактически раздвинуло границы психологического исследования. В психологию вошли такие парадоксальные с субъективно-эмпиричес­кой точки зрения понятия, как понятие о практическом интеллекте или ручном мышлении. Положение о том, что внутрен­ним умственным действиям генетически предшествуют внешние, стало едва ли не общепризнанным. С другой стороны, т. е. двигаясь от изучения поведения, была выдвинута гипотеза о прямом, механичес­ки понимаемом переходе внешних процес­сов в скрытые, внутренние; вспомним, на­пример, схему Д. Б. Уотсона: речевое поведение —> шепот —> полностью беззвуч­ная речь².

Однако главную роль в развитии кон­кретно-психологических взглядов на про­исхождение внутренних мыслительных операций сыграло введение в психологию понятия об интериоризации.

Интериоризацией называют, как изве­стно, переход, в результате которого вне­шние по своей форме процессы с внешни-

¹ Сеченов И. М. Избранные произведения. Т. I. С. 209.

² См. Watson J. В. The Ways of the Behaviorism. N. Y., 1928.

ми же, вещественными предметами пре­образуются в процессы, протекающие в ум­ственном плане, в плане сознания; при этом они подвергаются специфической транс­формации — обобщаются, вербализуются, сокращаются и, главное, становятся способ­ными к дальнейшему развитию, которое переходит границы возможностей внешней деятельности. Это, если воспользоваться краткой формулировкой Ж. Пиаже, пере­ход, "ведущий от сенсомоторного плана к мысли"¹.

Процесс интериоризации детально изу­чен сейчас в контексте многих проблем — онтогенетических, психолого-педагогичес­ких и общепсихологических. При этом обнаруживаются серьезные различия как в теоретических основаниях исследования этого процесса, так и в теоретической его интерпретации. Для Ж. Пиаже важнейшее основание исследований происхождения внутренних мыслительных операций из сенсомоторных актов состоит, по-видимому, в невозможности вывести операторные схе­мы мышления непосредственно из воспри­ятия. Такие операции, как объединение, упорядочение, центрация, первоначально возникают в ходе выполнения внешних действий с внешними объектами, а затем продолжают развиваться в плане внутрен­ней мыслительной деятельности по ее соб­ственным логико-генетическим законам². Иные исходные позиции определили взгля­ды на переход от действия к мысли П. Жане, А. Валлона, Д. Брунера.

В советской психологии понятие об интериоризации ("вращивании") обычно связывают с именем Л. С. Выготского и его учеников, которым принадлежат важ­ные исследования этого процесса. После­довательные этапы и условия целенаправ­ленного, "не стихийного" преобразования внешних (материализованных) действий в действия внутренние (умственные) осо­бенно детально изучаются П. Я. Гальпе­риным³.

Исходные идеи, которые привели Вы­готского к проблеме происхождения внут-

ренней психической деятельности из внеш­ней, принципиально отличаются от теоре­тических концепций других современных ему авторов. Идеи эти родились из анали­за особенностей специфически человечес­кой деятельности — деятельности трудо­вой, продуктивной, осуществляющейся с помощью орудий, деятельности, которая, является изначально общественной, т. е. которая развивается только в условиях кооперации и общения людей. Соответ­ственно Л. С. Выготский выделял два глав­ных взаимосвязанных момента, которые должны быть положены в основание пси­хологической науки. Это орудийная ("ин­струментальная") структура деятельности человека и ее включенность в систему вза­имоотношений с другими людьми. Они-то и определяют собой особенности психоло­гических процессов у человека. Орудие опосредствует деятельность, связывающую человека не только с миром вещей, но и с другими людьми. Благодаря этому его де­ятельность впитывает в себя опыт чело­вечества. Отсюда и проистекает, что пси­хические процессы человека (его "высшие психологические функции") приобретают структуру, имеющую в качестве своего обязательного звена общественно-истори­чески сформировавшиеся средства и спо­собы, передаваемые ему окружающими людьми в процессе сотрудничества, в об­щении с ними. Но передать средство, спо­соб выполнения того или иного процесса невозможно иначе, как во внешней форме — в форме действия или в форме внешней речи. Другими словами, высшие специфи­ческие человеческие психические процес­сы могут родиться только во взаимодей­ствии человека с человеком, т. е. как интерпсихологические, и лишь затем на­чинают выполняться индивидом самосто­ятельно; при этом некоторые из них утра­чивают далее свою исходную внешнюю форму, превращаясь в процессы интрап-сихологические⁴.

К положению о том, что внутренние психические деятельности происходят из

¹ Пиаже Ж. Роль действия в формировании мышления // Вопросы психологии. 1965. № 6. С. 33.

² См.: Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969.

³ См.: Гальперин П. Я. Развитие исследований по формированию умственных действий // Пси­хологическая наука в СССР. М., 1959. Т. 1. С. 441—469.

⁴ См.: Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960. С. 198—199.

практической деятельности, исторически сложившейся в результате образования основанного на труде человеческого обще­ства, и что у отдельных индивидов каждо­го нового поколения они формируются в ходе онтогенетического развития, присое­динялось еще одно очень важное положе­ние. Оно состоит в том, что одновременно происходит изменение самой формы пси­хического отражения реальности: возни­кает сознание — рефлексия субъектом действительности, своей деятельности, са­мого себя. Но что такое сознание? Созна­ние есть со-знание, но лишь в том смысле, что индивидуальное сознание может су­ществовать только при наличии обществен­ного сознания и языка, являющегося его реальным субстратом. В процессе матери­ального производства люди производят также язык, который служит не только средством общения, но и носителем фик­сированных в нем общественно выработан­ных значений.

Прежняя психология рассматривала сознание как некую метапсихологическую плоскость движения психических процес­сов. Но сознание не дано изначально и не порождается природой: сознание порож­дается обществом, оно производится. По­этому сознание — не постулат и не усло­вие психологии, а ее проблема — предмет конкретно-научного психологического ис­следования.

Таким образом, процесс интериориза-ции состоит не в том, что внешняя дея­тельность перемещается в предсуществу-ющий внутренний "план сознания"; это — процесс, в котором этот внутренний план формируется.

Как известно, вслед за первым циклом работ, посвященных изучению роли внеш­них средств и их "вращивания", Л.С.Вы­готский обратился к исследованию созна­ния, его "клеточек" — словесных значе­ний, их формирования и строения. Хотя в этих исследованиях значение выступило со стороны своего, так сказать, обратного движения и поэтому как то, что лежит за жизнью и управляет деятельностью, для Л.С.Выготского оставался незыблемым противоположный тезис: не значение, не сознание лежит за жизнью, а за сознани­ем лежит жизнь.

Исследование формирования умствен­ных процессов и значений (понятий) как бы вырезает из общего движения деятель­ности лишь один, хотя и очень важный его участок: усвоение индивидом способов мышления, выработанных человечеством. Но этим не покрывается даже только по­знавательная деятельность — ни ее фор­мирование, ни ее функционирование. Пси­хологически мышление (и индивидуальное сознание в целом) шире, чем те логичес­кие операции и те значения, в структурах которых они свернуты. Значения сами по себе не порождают мысль, а опосредствуют ее, так же как орудие не порождает дей­ствия, а опосредствует его.

На позднейшем этапе своего исследова­ния Л.С.Выготский много раз и в разных формах высказывал это капитально важное положение. Последний оставшийся "утаен­ным" план речевого мышления он видел в его мотивации, в аффективно-волевой сфе­ре. Детерминистическое рассмотрение пси­хической жизни, писал он, исключает "при­писывание мышлению магической силы определять поведение человека одной соб­ственной системой"¹. Вытекающая отсюда положительная программа требовала, со­хранив открывшуюся активную функцию значения, мысли, еще раз обернуть пробле­му. А для этого нужно было возвратиться к категории предметной деятельности, рас­пространив ее и на внутренние процессы — процессы сознания.

Именно в итоге движения теоретичес­кой мысли по этому пути открывается принципиальная общность внешней и внутренней деятельности как опосредству­ющих взаимосвязи человека с миром, в которых осуществляется его реальная жизнь.

Соответственно этому главное разли­чение, лежавшее в основе классической картезианско-локковской психологии,— различение, с одной стороны, внешнего мира, мира протяжения, к которому от­носится и внешняя, телесная деятельность, а с другой — мира внутренних явлений и процессов сознания — должно уступить свое место другому различению: с одной стороны — предметной реальности и ее идеализированных, превращенных форм (verwandelte Formen), с другой стороны —

¹ Выготский Л. С. Избранные психологические произведения. М., 1956. С. 54.

деятельности субъекта, включающей в себя как внешние, так и внутренние про­цессы. А это означает, что рассечение де­ятельности на две части, или стороны, якобы принадлежащие к двум совершен­но разным сферам, устраняется. Вместе с тем это ставит новую проблему — про­блему исследования конкретного соотно­шения и связи между различными фор­мами деятельности человека. <...>

Несколько забегая вперед, скажем сразу, что взаимопереходы, о которых идет речь, образуют важнейшее движение предмет­ной человеческой деятельности в ее исто­рическом и онтогенетическом развитии. Переходы эти возможны потому, что вне­шняя и внутренняя деятельность имеют одинаковое общее строение. Открытие общности их строения представляется мне одним из важнейших открытий современ­ной психологической науки.

Итак, внутренняя по своей форме дея­тельность, происходя из внешней практи­ческой деятельности, не отделяется от нее и не становится над ней, а сохраняет прин­ципиальную и притом двухстороннюю связь с ней.

Общее строение деятельности

Общность макроструктуры внешней, практической деятельности и деятельнос­ти внутренней, теоретической позволяет вести ее анализ, первоначально отвлекаясь от формы, в которой они протекают.

Идея анализа деятельности как метод научной психологии человека была зало­жена, как я уже говорил, еще в ранних работах Л.С. Выготского. Были введены понятия орудия, орудийных ("инструмен­тальных") операций, понятие цели, а поз­же и понятие мотива ("мотивационной сферы сознания"). Прошли, однако, годы, прежде чем удалось описать в первом приближении общую структуру человечес­кой деятельности и индивидуального со­знания¹. Это первое описание сейчас, спус­тя четверть века, представляется во многом неудовлетворительным, чрезмер-

но абстрактным. Но именно благодаря его абстрактности оно может быть взято в ка­честве исходного, отправного для дальней­шего исследования.

До сих пор речь шла о деятельности в общем, собирательном значении этого по­нятия. Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельностями, каждая из которых отвечает определенной потребно­сти субъекта, стремится к предмету этой потребности, угасает в результате ее удов­летворения и воспроизводится вновь, мо­жет быть, уже в совсем иных, изменивших­ся условиях.

Отдельные конкретные виды деятель­ности можно различать между собой по какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их эмоци­ональной напряженности, по их временной и пространственной характеристике, по их физиологическим механизмам и т. д. Однако главное, что отличает одну деятель­ность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь именно предмет деятель­ности и придает ей определенную направ­ленность. По предложенной мной терми­нологии предмет деятельности есть ее действительный мотив². Разумеется, он может быть как вещественным, так и иде­альным, как данным в восприятии, так и существующим только в воображении, в мысли. Главное, что за ним всегда стоит потребность, что он всегда отвечает той или иной потребности.

Итак, понятие деятельности необхо­димо связано с понятием мотива. Дея­тельности без мотива не бывает; "немо­тивированная" деятельность — это деятельность, не лишенная мотива, а дея­тельность с субъективно и объективно скрытым мотивом.

Основными "составляющими" от­дельных человеческих деятельностей являются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчи­ненный представлению о том результате, который должен быть достигнут, т. е. процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно тому как понятие мотива соот­носится с понятием деятельности, поня-

¹ См.: Леонтьев А. Н. Очерки развития психики. М., 1947.

² Такое суженное понимание мотива как того предмета (вещественного или идеального), кото­рый побуждает и направляет на себя деятельность, отличается от общепринятого; но здесь не место вдаваться в полемику по этому вопросу.

тие цели соотносится с понятием действия.

Возникновение в деятельности целенап­равленных процессов — действий — исто­рически явилось следствием перехода к жизни человека в обществе. Деятельность участников совместного труда побуждает­ся его продуктом, который первоначально непосредственно отвечает потребности каж­дого из них. Однако развитие даже про­стейшего технического разделения труда необходимо приводит к выделению как бы промежуточных, частичных результатов, которые достигаются отдельными участ­никами коллективной трудовой деятель­ности, но которые сами по себе не способ­ны удовлетворять их потребности. Их потребность удовлетворяется не этими "промежуточными" результатами, а долей продукта их совокупной деятельности, по­лучаемой каждым из них в силу связыва­ющих их друг с другом отношений, воз­никших в процессе труда, т. е. отношений общественных.

Легко понять, что тот "промежуточный" результат, которому подчиняются трудо­вые процессы человека, должен быть выде­лен для него также и субъективно — в форме представления. Это и есть выделе­ние цели, которая, по выражению Маркса, "как закон определяет способ и характер его действий..."¹.

Выделение целей и формирование под­чиненных им действий приводит к тому, что происходит как бы расщепление преж­де слитых между собой в мотиве функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом. Другое дело — функция направления: действия, осуществ­ляющие деятельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленными на цель. Допустим, что деятельность челове­ка побуждается пищей; в этом и состоит ее мотив. Однако для удовлетворения по­требности в пище он должен выполнять действия, которые непосредственно на овладение пищей не направлены. Напри­мер, цель данного человека — изготовле­ние орудия лова; применит ли он в даль­нейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и получит часть об­щей добычи — в обоих случаях то, что побуждало его деятельность, и то, на что были направлены его действия, не совпа-

дают между собой; их совпадение представ­ляет собой специальный, частный случай, результат особого процесса, о котором бу­дет сказано ниже.

Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержание кон­кретных деятельностеи естественно ставит вопрос о связывающих их внутренних от­ношениях. Как уже говорилось, деятель­ность не является аддитивным процессом. Соответственно действия — это не особые "отдельности", которые включаются в со­став деятельности. Человеческая деятель­ность не существует иначе, как в форме действия или цепи действий. Например, трудовая деятельность существует в тру­довых действиях, учебная деятельность — в учебных действиях, деятельность обще­ния — в действиях (актах) общения и т. д. Если из деятельности мысленно вычесть осуществляющие ее действия, то от дея­тельности вообще ничего не останется. Это же можно выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс — внешний или внутренний, то со сторо­ны его отношения к мотиву он выступает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели — в качестве действия или совокупности, цепи действий.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие может осуществлять разные деятельности, может переходить из одной деятельности в другую, обнаруживая таким образом свою относительную само­стоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня возни­кает цель — прибыть в пункт N, и я это делаю. Понятно, что данное действие может иметь совершенно разные мотивы, т. е. ре­ализовать совершенно разные деятельнос­ти. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот же мотив может конкретизоваться в разных целях и соответственно породить разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей "образующей" человечес­кой деятельности (ее момента) нужно при­нять во внимание, что сколько-нибудь раз­вернутая деятельность предполагает достижение ряда конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 189.

собой жесткой последовательностью. Ина­че говоря, деятельность обычно осуществ­ляется некоторой совокупностью действий, подчиняющихся частным целям, которые могут выделяться из общей цели; при этом случай, характерный для более высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознан­ности в мотив-цель.

Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобразовании. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от мотива деятельности за­висит только зона объективно адекватных целей. Субъективное же выделение цели (т.е. осознание ближайшего результата, до­стижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлетворить по­требность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой особый, почти не изу­ченный процесс. В лабораторных услови­ях или в педагогическом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так ска­зать, "готовую" цель; поэтому самый про­цесс целеобразования обычно ускользает от исследователя. Пожалуй, только в опытах, сходных по своему методу с известными опытами Ф. Хоппе, этот процесс обнаружи­вается хотя и односторонне, но достаточно отчетливо, по крайней мере со своей коли­чественно-динамической стороны. Другое дело — в реальной жизни, где целеобразо-вание выступает в качестве важнейшего момента движения той или иной деятель­ности субъекта. Сравним в этом отноше­нии развитие научной деятельности, напри­мер, Ч.Дарвина и Л. Пастера. Сравнение это поучительно не только с точки зрения существования огромных различий в том, как происходит субъективно выделение целей, но и с точки зрения психологической содержательности процесса их выделения.

Прежде всего в обоих случаях очень ясно видно, что цели не изобретаются, не ставятся субъектом произвольно. Они даны в объективных обстоятельствах. Вме­сте с тем выделение и осознание целей представляет собой отнюдь не автомати­чески происходящий и не одномоментный акт, а относительно длительный процесс апробирования целей действием и их, если можно так выразиться, предметного на-

полнения. Индивид, справедливо замеча­ет Гегель, "не может определить цель сво­его действования, пока он не действо­вал..."¹.

Другая важная сторона процесса целе­образования состоит в конкретизации цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остановиться особо.

Всякая цель — даже такая, как "дос­тичь пункта N", — объективно существует в некоторой предметной ситуации. Конеч­но, для сознания субъекта цель может вы­ступить в абстракции от этой ситуации, но его действие не может абстрагировать­ся от нее. Поэтому помимо своего интен-ционального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой опера­ционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который опреде­ляется не самой по себе целью, а объектив­но-предметными условиями ее достиже­ния. Иными словами, осуществляющееся действие отвечает задаче; задача — это и есть цель, данная в определенных услови­ях. Поэтому действие имеет особое каче­ство, особую его "образующую", а именно способы, какими оно осуществляется. Спо­собы осуществления действия я называю операциями.

Термины "действие" и "операция" час­то не различаются. Однако в контексте психологического анализа деятельности их четкое различение совершенно необходи­мо. Действия, как уже было сказано, соот­носительны целям, операции — условиям. Допустим, что цель остается той же самой, условия же, в которых она дана, изменяют­ся; тогда меняется именно и только опера­ционный состав действия.

В особенно наглядной форме несовпа­дение действий и операций выступает в орудийных действиях. Ведь орудие есть материальный предмет, в котором крис­таллизованы именно способы, операции, а не действия, не цели. Например, можно физически расчленить вещественный пред­мет при помощи разных орудий, каждое из которых определяет способ выполнения данного действия. В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция реза­ния, а в других — операция пиления; при этом предполагается, что человек умеет владеть соответствующими орудиями —

¹ Гегель Г.В. Ф. Соч. М., 1959. С. 212—213

ножом, пилой и т. п. Так же обстоит дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла цель графичес­ки изобразить какие-то найденные им зависимости. Чтобы сделать это, он дол­жен применить тот или иной способ пост­роения графиков — осуществить опреде­ленные операции, а для этого он должен уметь их выполнять. При этом безразлич­но, как, в каких условиях и на каком ма­териале он научился этим операциям; важно другое, а именно, что формирование операций происходит совершенно иначе, чем целеобразование, т. е. порождение дей­ствий.

Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и раз­ную судьбу. Генезис действия лежит в от­ношениях обмена деятельностями; всякая же операция есть результат преобразова­ния действия, происходящего в результа­те его включения в другое действие и на­ступающей его "технизации". Простейшей иллюстрацией этого процесса может слу­жить формирование операций, выполне­ния которых требует, например, управле­ние автомобилем. Первоначально каждая операция, например, переключение пере­дач, формируется как действие, подчинен­ное именно этой цели и имеющее свою сознательную "ориентировочную основу" (П. Я. Гальперин). В дальнейшем это дей­ствие включается в другое действие, име­ющее сложный операционный состав, на­пример, в действие изменения режима движения автомобиля. Теперь переклю­чение передач становится одним из спо­собов его выполнения — операцией, его реализующей, и оно уже перестает осу­ществляться в качестве особого целенап­равленного процесса: его цель не выделя­ется. Для сознания водителя переключе­ние передач в нормальных случаях как бы вовсе не существует. Он делает дру­гое: трогает автомобиль с места, берет кру­тые подъемы, ведет автомобиль накатом, останавливает его в заданном месте и т. п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из деятельности водителя и выполняться автоматом. Во­обще судьба операций — рано или поздно становиться функцией машины¹.

Тем не менее операция все же не со­ставляет по отношению к действию ника­кой "отдельности", как и действие по от­ношению к деятельности. Даже в том случае, когда операция выполняется ма­шиной, она все же реализует действия субъекта. У человека, который решает за­дачу, пользуясь счетным устройством, дей­ствие не прерывается на этом экстраце­ребральном звене; как и в других своих звеньях, оно находит в нем свою реализа­цию. Выполнять операции, которые не осу­ществляют никакого целенаправленного действия субъекта, может только "сумас­шедшая", вышедшая из подчинения чело­веку машина.

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психичес­ким отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности — по критерию побуждаю­щих их мотивов. Далее выделяются дей­ствия — процессы, подчиняющиеся созна­тельным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно зависят от усло­вий достижения конкретной цели.

Эти "единицы" человеческой деятель­ности и образуют ее макроструктуру. Осо­бенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что он пользует­ся не расчленением живой деятельности на элементы, а раскрывает характеризую­щие ее внутренние отношения. Это отно­шения, за которыми скрываются преобра­зования, возникающие в ходе развития деятельности, в ее движении. Сами пред­меты способны приобретать качества по­буждений, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые из связей этой системы, они утрачивают свое существование как побуждения, как цели, как орудия. Орудие, например, рассматри­ваемое вне связи с целью, становится та­кой же абстракцией, как операция, рас­сматриваемая вне связи с действием, которое она осуществляет. <...>

Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она пре­вратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение к миру, другую деятельность; наоборот, действие

¹ См.: Леонтьев А Н. Автоматизация и человек // Психологические исследования. М., 1970. Вып. 2. С. 8—9.

может приобрести самостоятельную побу­дительную силу и стать особой деятельно­стью; наконец, действие может трансфор­мироваться в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различ­ные действия.

Подвижность отдельных "образующих" системы деятельности выражается, с дру­гой стороны, в том, что каждая из них мо­жет становиться более дробной или, наобо­рот, включать в себя единицы, прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся общей цели может происходить выделение промежу­точных целей, в результате чего целостное действие дробится на ряд отдельных пос­ледовательных действий; это особенно ха­рактерно для случаев, когда действие про­текает в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировав­шихся операций. Противоположный про­цесс состоит в укрупнении выделяемых единиц деятельности. Это случай, когда объективно достигаемые промежуточные результаты сливаются между собой и пе­рестают сознаваться субъектом.

Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и "еди­ниц" психических образов: переписывае­мый неопытной рукой ребенка текст чле­нится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графические элемен­ты; позже в этом процессе единицами вос­приятия становятся для него целые слова или даже предложения.

Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц дея­тельности и психического отражения — как при внешнем наблюдении, так и инт­роспективно — сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так называемый оптокинетичес­кий нистагм, изменения циклов которого, как показали исследования, позволяют при выполнении графических действий уста-

новить объем входящих в их состав дви­гательных "единиц". Например, написание слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы, чем на­писание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое членение, отчет­ливо выступающее на окулограммах, со­ответствует расщеплению действия на вхо­дящие в его состав операции, по-видимому наиболее простые, первичные¹. <...>

Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются существенно внутренними; такой может быть, напри­мер, познавательная деятельность. Более частый случай состоит в том, что внут­ренняя деятельность, отвечающая позна­вательному мотиву, реализуется су­щественно внешними по свой форме процессами; это могут быть либо внешние действия, либо внешне-двигательные опе­рации, но никогда не отдельные их эле­менты. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осуществля­ющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как действия, либо как операции — в их целостности, неде­лимости. Основание такого, прежде всего фактического, положения вещей лежит в самой природе процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преоб­разование отдельных "осколков" деятель­ности вообще невозможно. Это означало бы не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.