Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Механизм проекции





 

Проекцией в психоанализе называется процесс, в ходе которого один человек проецирует на другого свои собственные чувства и переживания. Когда Фрейд начинал свою терапевтическую практику, он, как и его коллеги, укладывал своего пациента на кушетку и вел записи, в которых отражалось содержание беседы. Один из терапевтов сказал Фрейду: «Знаешь, я ужасно привлекательный и сексуальный мужчина. Вчера я вел прием, а после сеанса моя пациентка неожиданно бросилась мне на шею...»

Фрейд задумался над этим эпизодом, и у него мелькнула догадка: когда пациентка лежит на кушетке, голос аналитика она воспринимает как бы со стороны. В ходе разговора воскрешаются давние впечатления, восстанавливаются детские эмоциональные переживания. Голос, льющийся от изголовья, рождает образ отца, с которым неожиданно и проигрывается партитура давно забытых отношений. Чувства, которые вдруг возникают в ходе сеанса, относятся вовсе не к аналитику. Они перенесены с отца на терапевта.

После первой беседы с пациентом я [П.Г.] обычно прошу его (или ее) записать дома впечатления от беседы. Мне интересно, куда поведет собеседницу (или собеседника) его бессознательное. Беседа наверняка вызвала у него смятение чувств: ведь мы говорили о его душевной боли. Дома он (или она) присел(а) за стол, чтобы сделать записи. При этом думалось одно, а написалось вдруг другое... Стоит только навалиться животом на стол, как из глубин подсознания поднимается нечто...

Вот одна женщина пишет: «Павел Семенович мне понравился. Мне даже показалось, что он похож на Пастернака, у него большие синие глаза». Простите меня за интимную подробность, читатель. Глаза у меня не синие, а карие. И на Пастернака я вовсе не похож... Что за блажь? Кто понравился моей пациентке — я, черт возьми, или кто-то другой. Сомнений нет. Она сама создала этот условный образ, можно сказать, спроектировала его.

Проекция — психологический механизм, благодаря которому собственное содержание бессознательного приписывается другому лицу.

Мы склонны считать, что мир таков, каким мы его видим, что и люди таковы, какими мы их себе воображаем. Собственные мысли, чувства, переживания люди переносят на других людей. Проекцию в этом случае можно рассматривать как переложение субъективного внутреннего содержания на внешний объект. Этот процесс имеет бессознательный характер. Он обнаруживает себя как спонтанный, а не волевой акт.

Одна студентка рассказывает мне на сеансе индивидуального психоанализа: «Когда вы начали читать нам лекции, вы мне очень понравились как мужчина. Мне даже показалось, что и я вам приглянулась. Но потом вы мне разонравились, потому что много говорите о сексе»!

Нетрудно догадаться, что студентка демонстрирует проективный механизм. Ее рассказ имеет ко мне косвенное отношение. Я вовсе не заприметил ее в студенческой аудитории. Да и о сексе я не рассказывал параноидально много. Просто я читал лекцию о Фрейде. Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Можно предположить, что в основе ее проективных фантазий лежат собственные сексуальные проблемы. Она и перенесла их на меня. Оказалось, что это я сексуально озабоченный маньяк. Не будь этого, возможно между нами возникло бы долгое и прочное нежное чувство.

А вот отрывок из дневника другой женщины. Она пересказывает свой сон: «Я гуляю с вами по Парижу. Вы, Павел Семенович, молодой, высокий некрасивый. Меня радует все, что я вижу вокруг. Вы меня держите за руку, и я чувствую какую-то нежность и к вам, и ко всему, что меня окружает. Неожиданно вы предлагаете мне зайти в больницу, где лежит ваша дочь. Я не задаю вам вопросов, хотя и не могу понять, откуда у вас появилась дочка? Мы заходим на красивую зеленую территорию больницы; затем мы идем по узкому длинному и темному коридору, У меня появляется ощущение, что я здесь уже была и мне все знакомо. Мы заходим в палату, и я вдруг вижу маленькую девочку на подоконнике, которая смотрит в окно и буквально обливается слезами, но делает она это тихо, почти беззвучно, будто хочет скрыть это от всех. Вы подходите к окну и берете ее на руки, а я в этот момент смотрю в окно, куда смотрела девочка, и вижу свою маму, молодую, она уходит за пределы больницы. У меня защемило сердце, в этот миг я отворачиваюсь и вижу, что стою одна в высоком зале огромных размеров. Когда я проснулась, то у меня было неприятное ощущение от сна. И я вспомнила, что такой эпизод действительно со мной был, и даже почему-то мне вспомнились слова врача, который сказал мне, что если я буду плакать, то маму ко мне больше не пустят. Это воспоминание на меня сильно подействовало, и мне захотелось плакать, так мне стало жалко себя».

Ну так кто тут «молодой и красивый»? Ясное дело не я, молодым я, разумеется, был, относительно красивым, возможно, тоже, но вот высоким не был точно. Да это и не обо мне. «Моя» дочка — это сама пациентка. Она ведь вспомнила, как она лежала в больнице и тоскливо смотрела в окно. А тот, о ком пишет моя чаровница, это проективный образ ее собственного отца. Обидно, конечно, не побывать в Париже с молодой и красивой женщиной, но что поделаешь?

Механизм проекции показывает, как раздражение или аффект, переживаемый кем-то, может получить ложную направленность. Вспомним, А.С. Грибоедова: «Ах, этот человек всегда причиной мне ужасного расстройства!» Но действительно ли «этот» субъект служит источником тех или иных болезненных чувств? Или в силу различных психологических закономерностей в качестве виновника оказывается совсем другое лицо или обстоятельство?

Помните, у писателя И. Ильфа (1897—1937) в записной книжке рассказывается о некой старой деве, которая боялась выйти на улицу, потому что там мужчины.

— Почему вы боитесь мужчин? — спрашивают у нее. — Ведь они одетые.

На что она непременно отвечает:

— Да, но под одеждой-то они голые. Вы меня не собьете...

Старая дева, одолеваемая эротическими видениями, приписывает их другим людям. Ханжа обвиняет всех в распущенности. Тайный растлитель подозревает, что все люди таковы. Основываясь на проекции, человек создает сложную сеть взаимоотношений, которые часто не имеют ничего общего с самой реальностью. Однако данный механизм, несмотря на свою иллюзорность, облегчает межличностные отношения.

Вот что пишет одна из моих студенток: «Теперь я понимаю, почему некоторые мои однокурсники испытывают к вам смутно отрицательные чувства...» Прямо в точку! Когда я начинаю работать с пациентом, я предупреждаю его, что наши отношения будут драматургически обостренными и различными: может возникнуть неприязнь, конфликт, отчуждение. Ведь в процессе работы я беру на себя множество проекций. Строго говоря, эти чувства не имеют отношения ко мне лично. Работает безотказный механизм проекции. Меня воспринимают как отца и излагают мне детские обиды. Я могу оказаться в роли «отвергнутого любовника» или сладкой персонификации первой любви...

Допустим, сам я жаден, но я приписываю это качество своему деловому партнеру. Предположим, я завистлив, но это свойство вижу во всех, кроме самого себя. Наконец, я захвачен сексуальным инстинктом, но постоянно твержу, что молодежь стала совсем безнравственной... Разумеется, проекция бывает не только отрицательной. Вытеснив в себе мужество, я склонен воспринимать других людей как отчаянных храбрецов.

Перечитаем Н.В. Гоголя. Герой пьесы «Женитьба» страшно боится вступить в брак. Вот он расспрашивает своего слугу: «Был ли ты у портного?.. А не спрашивал ли портной, зачем барину новый кафтан? Не говорил ли он, не собирается ли, мол, барин жениться? Был ли ты у сапожника? Не спрашивал ли он, зачем барину вакса для сапог, — не собирается ли барин жениться?» Сам барин решился на мужественный поступок, но он собственные чувства «передает» и портному, и сапожнику, которым, поди, нет никакого дела — женится барин или нет.

Проецировать можно не только отдельное качество личности. Не исключена проекция конкретного образа; допустим, в вашем сознании сложился стереотип «идеальной жены» или «идеального мужа», «послушного ребенка» или «закадычного друга». И вот эти идеализированные образцы вы проецируете на тех, кто вам встретился на жизненном пути. Понятное дело, здесь возможно разочарование...

Фрейд рассматривал механизм переноса как феномен, присущий всем человеческим отношениям. Он действует безостановочно и неукоснительно, причем люди часто об этом не догадываются. Цель аналитика заключается в том, чтобы показать пациенту действие этого механизма, помочь ему разобраться в своих связях с «ближними» и «дальними». Проекция, как правило, проистекает из эротических источников. Пациент склонен перенести на личность терапевта свои эмоциональные переживания, которые сложились у него с родителями, наставниками, любимыми, друзьями, коллегами.

Виктор Вазарели, «Zett-Kek», 1966. Узор воспринимается в зависимости от точки зрения

Любое идеологически ангажированное искусство стремится персонифицировать «благородную» или, наоборот, «пагубную» силу. Советская культура воспитывала молодежь в духе революционных идеалов. Идеальные качества проецировались на героев истории. Так возникал перенос благородных и возвышенных чувств — самоотверженности, любви, подвижничества и самоотречения.

Механизм проекции легко просматривается в социальных процессах, в динамике культуры, в рекламе. Каждая из культур пытается выразить собственное ценностно-смысловое содержание, осознать себя как некую особость. При этом рождается понятная отстраненность от тех, кто воспринимает мир, демонстрирует некие специфические черты. Как относиться к этой непохожести? Можно принять ее в качестве уникального, непостижимого. Можно увидеть иное глазами «гражданина мира» — как свидетельство разнообразия бытия.


Но можно принять и другой ход мысли. Древнегреческий мыслитель Платон (428 или 427—348 или 347 до н.э.) считал, что варвары являются естественными врагами греков и с ними нужно вести борьбу вплоть до полного их порабощения. Аристотель полагал, что варваров следует оценивать как рабов по природе. Не испытывали ли язычники неизъяснимое блаженство, когда первых христиан, завернутых в промасленные ткани, превращали в пылающие факелы? Непохожее надо уничтожить...

Противопоставление, построенное по схеме «мы» и «они», — одно из древнейших. Сталкиваясь с другим жизненным укладом, другими традициями, непонятными нравами, люди культуры сопоставляли все это с тем, что принято у них самих, и нередко агрессивно отвергали. Это иное заслуживало осуждения и искоренения. Манихеи учили, что мир изначально разъединен. Свое — это мир света, чужое — мир тьмы. Противостояние фатально...

Уже в Средние века «образ врага» был поставлен на поток. Он лепился истово, с использованием всех вытесненных влечений и враждебных импульсов. Ведь вождь протестантизма, по заключению Э. Фромма, был авторитарной личностью. Чем обусловлена его безмерная ненависть к католицизму? Раздвоенностью натуры. Он ненавидел других, особенно «чернь», презирал себя, отвергал жизнь, и из этой ненависти выросло страстное и отчаянное стремление быть любимым. Вся его жизнь прошла в непрерывных сомнениях, во внутренней изоляции. На такой почве он смог стать глашатаем тех социальных сил, которые находились в аналогичном психологическом состоянии, — несли сокрушительный заряд неприязни.

После эпохи Ренессанса элитарное отвержение плебса выразилось в фигуре лапотника, смерда, холопа, рекрута «восстания масс». Идеологически ангажированная пропаганда стремилась персонифицировать «пагубную силу», воплощая ее в образе конкретного человека, массы или абстрактной сущности.

В нацистской Германии было немало причин для общественного неудовлетворения. Гитлер персонифицировал зло, он назвал виновниками болезненных процессов, происходящих в стране, евреев и коммунистов. Анализ его политических речей показывает, что, однажды назвав своих антиподов, он обычно говорил о них, прибегая к местоимению «они». «Они — вы знаете, о ком я говорю» — вот излюбленная формула фюрера, которая неизменно вызывала реакцию аудитории. «Знаем!» — кричала толпа.

Теперь мало кто помнит, что фраза «Враг жесток и неумолим» принадлежала Сталину. Он был подлинным маэстро в фабрикации врагов. Многоликий и неусыпный в его представлении, враг взрывал заводы, отравлял колодцы, продавался империалистам. Нужна была предельная бдительность, чтобы узнать гада под маской. И эту бдительность взращивали в стране в немыслимой концентрации.

XX в. вошел в историю философии как столетие концепции диалога, полифонии... Мы говорим сегодня о мире человеческих окликаний. Человеческое бытие хрупко, но стойкость его зависит от душевной или умственной отзывчивости. Услышать голос! Далекий, чуждый, и, возможно, неслышный. Выйти в мир другой человеческой вселенной. Ощутить посторонний голос как особую точку зрения. Как все это несовместимо с давней традицией вынашивания образа врага, меняющего свои лики, но возрождаемого в плодоносящем лоне.

С началом перестройки в нашей стране тоже чрезвычайно активизировались поиски «виновных» в серьезных трудностях ее развития. Одни в числе таковых называли диссидентов, другие — коммунистов (большевиков), третьи — империалистов и т.д. Первые годы реформ породили новых «злодеев»: у одних ими оказались «красно-коричневые», у других — «демократы», у третьих — «национал-фашисты»... Позже, уже в наши дни, родились дополнительные персонажи — «олигархи», «террористы», «лица кавказской национальности».

После событий в Беслане в России сложилась ситуация, когда надо было найти причины случившегося. И сразу обнаружилась тенденция — искать внешнего врага. Причины трагедии стали усматривать не в собственной политике, а во внешних обстоятельствах. Простой внешний диагноз: на страну напали, России объявлена война международным терроризмом.

Сразу возникает вопрос: а когда это произошло? Действительно ли 1 сентября 2004 года? А может быть, это произошло 21 августа того же года, когда бандиты снова вошли в Грозный? Или еще раньше, когда напали на Ингушетию? Или вообще в 1997 или 1995 г.? Но эти вопросы остаются без ответа. На страну неожиданно напал враг? Вот блестящая иллюстрация механизма проекции.

Как видим, проекция может быть и общей причиной враждебности, и единственным источником жизненной энергии... Человек в рекламе вовсе не проходной персонаж. Он призван возбудить любовь или ненависть, а порой сложный комплекс противоречивых чувств. Например, психологическое напряжение, вызванное неудовлетворенной сексуальностью, может стать побудительным импульсом творческой фантазии. Потребность в злодеянии, переживаемая неким субъектом, способна получить фиктивное воплощение, если данный индивид приобщится к кровавому зрелищу. В нашей литературе бытует такой стереотип: чем больше преступлений на экране, тем больше их будет в жизни. Однако такая непосредственная зависимость не установлена. Напротив, психологи, накопившие обширную эмпирию фактов, утверждают, что, когда на мерцающих квадратах идут детективные, криминальные спектакли, число преступлений снижается. Дурные наклонности, говоря языком психологов, сублимируются.

Телевизионное зрелище, по существу, эксплуатирует сублимационные эффекты. Например, господин Д., средний буржуа, раз в месяц отправляется в театр. Это мероприятие для него все равно, что сон наяву, мечта, компенсирующая неполноценность его существования. Господин Д., женатый на уже немолодой особе, прекрасно знает, что никогда не окажется на необитаемом острове в обществе очаровательной и наивной девицы. Это приключение ему предлагает театр или экран. «Красивая жизнь» на экране нужна рядовому человеку, чтобы отвлечься от тревожной действительности, ее горестей и потрясений. Захватывающие приключения, справедливое воздаяние, отмщение и т.д. переключают психическую энергию с реальных переживаний, накопившихся раздражения, боли, досады на воображаемые. Механизмы проекции, сублимации, вытеснения порождают структуры «массовой культуры», ее персонажей, ее привлекательные имиджи.

В послевоенную пору выходили так называемые фотороманы, иллюстрированные журналы для домохозяек. Многие солидные издания из номера в номер печатали романы-приложения, которые рассказывали о похождениях светских красавиц, переодетых принцев, явившихся, якобы осчастливить бедную падчерицу. Скромная девушка из народа выходит замуж за миллионера, жалкий воришка становится титулованным богачом, а «совсем простой человек» возносится в члены правительства — таковы излюбленные темы этих романов.

Сюжеты галлюцинаторного счастья приобрели огромный тираж. Появилось множество терминов для обозначения массовой литературной продукции, повествующей о «красивой жизни», — бульварная литература, а также ее синонимы — тривиальная, мусорная, низкопробная, литература с черного хода, литература вразнос, развлекательная литература, обиходная литература.

Вместе с тем, как бы эксплуатируя иные психологические механизмы, солидные издания печатали уголовную хронику, истории с преступлениями, насилием, описаниями пороков. Многие журналы специализировались на произведениях полицейского жанра. Выпускались серии и детективные новеллы, в которых повествовалось о кровавых событиях, изобличались бандиты и растлители, прославлялись ловкие мстители.

Исследуя образы «массовой культуры», стереотипы телевидения, Т. Адорно дал выразительное описание многих особенностей современного зрелища. Исследование «Авторитарный человек», которое он завершил вместе с группой американских ученых в 1950 г., произвело огромное впечатление на общественное мнение. В работе была предпринята попытка охарактеризовать специфические образы — конформистов, изгоев, фанатиков, потребителей «массовой культуры».

Обстоятельный анализ так называемого авторитарного человека позволил Т. Адорно констатировать, что в середине XX в. сложился определенный тип личности. Особенность его, по мнению социолога, состоит в том, что здесь присуща двойственность поведения, неискоренимая разорванность сознания, подавленная свобода самовыражения, боязнь сказать или сделать не то, что установлено, — все это вызывает чувство одиночества, потребность в грезе. Но взрывная психологическая реакция то и дело превращает этого тихоню в мятежника и психопата. «Массовая культура», в том числе и телевизионные ее формы, откликаясь на духовно-психологические запросы подобной личности, демонстрирует сочетание двух типов сюжетов: удачи, неслыханного возвышения, безоблачного счастья и — насилия, преследования, причудливую смесь покорности и фанатизма, доброты и злодейства, всепрощения и садизма.

Для классификации социальных персонажей, по-разному реагирующих на духовные стереотипы, Т. Адорно использовал интересную методику. Он систематизировал фразы из ежедневных газет, остроты из обывательских разговоров, примелькавшиеся пропагандистские клише. Все это он группировал таким образом, чтобы выявить специфические формы мышления рядового человека, формализовать мнения толпы и зафиксировать ее основные психологические комплексы. Кстати сказать, созданный в нашей стране Институт общественного мнения в анкетах, напечатанных в «Литературной газете», в известной мере использовал эту методику.

Однако стоит подчеркнуть, что исследование Адорно в целом сохраняет свою ценность и для наших дней. Вот, скажем, в недавно опубликованном романе А. Ямпольского «Московская улица» воспроизведен описанный Адорно психологический феномен «авторитарного человека». Герой, мучимый страхами, мечется по городу, боясь встречи со знакомыми, боясь остаться в одиночестве в огромной коммунальной квартире, битком набитой всевозможными соседями...

О том, как в рекламе используется механизм проекции, рассказано в книге В. Паккарда «Скрытые увещеватели». Автор упоминает Э. Дихтера на каждой странице. Книга была бестселлером среди non-fiction шесть недель в 1957 г., да и после тоже неплохо расходилась. Демонизировав психоаналитические техники в рекламе и брендинге, тем самым, разрушая их «научность», Паккард дискредитировал метод как аморальный. Заявляя, что Америка движется к жуткому миру оруэлловского «Большого Брата», Паккард сообщал, что использование массового психоанализа для проведения кампаний «увещевания» потребителя стало основой для многомиллионной индустрии. Он обличал далеко не бесплодные усилия Дихтера по канализации бессознательных инстинктов, мыслительных закономерностей и маркетинговые инсайты, приплывшие из мира психиатрии и социальных наук (он особо не различал психиатрию и психоанализ).

Скандалу с книгой был придан и сексуальный оттенок. Паккард сообщил, что Чикагское агентство изучало скрытые желания домохозяек в зависимости от менструального цикла с целью понять, как более эффективно продавать те или иные продукты питания. Казалось, что для МRщиков нет ничего святого: то же самое агентство использовало психиатрические тестовые методики для работы с маленькими девочками. В более позднем переиздании своей книги Паккард упомянул, что принцип Дихтера «секс в продаже» был использован рекламистами вполне буквально: в отпечатанных рекламных материалах для косметики и напитков прямо различимы были логосы «sex» и «fuck», скрытые в тени, например, кубиков льда при рекламе джина, а также применение явной сексуально-символической упаковки для женских колготок в виде пениса.

Так соблазнительна была идея «подсознательного соблазнения» для холодновоенного американского капитализма, что даже раскрытие безосновательности метода не уменьшило ее привлекательности.

Шесть лет спустя еще одна книга Паккарда сообщила о факте применения сублимационной (подсознательной) технологии «25-го кадра», которая заключалась в предъявлении зрителям в кинотеатре призывов «ешьте попкорн» и «пейте коку», что привело к сильному повышению потребления этой «кинопищи». Источником сообщения был Д. Вайкэри, основатель Subliminal Production Inc.

В пору стремительного развития телевидения американские телезрители полюбили серии мультипликаций, главным героем которых был мышонок Микки Маус. В начале этой фантастической серии серому мышонку все время не везло. Всюду его подстерегали невероятные опасности. Но однажды, совершенно случайно, Микки отведал некоего снадобья, придающего необыкновенную силу. С той поры все изменилось. Обретя могущество, он стал верным защитником всех гонимых и обездоленных. Разглядев с небесной высоты какое-нибудь бедствие, Микки, точно метеор, обрушивался на злодеев, спасая жертву в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях.

В этих сериях обыгрывался нехитрый набор однотипных ситуаций. Лукавые коты, кровожадные волки получали по заслугам каждый раз, как только намеревались обидеть мышат или овец. В каждой программе действие достигало остроты за счет одного и того же приема: злоумышленники были предельно близки к своей цели, но вездесущий Маус... Однако, несмотря на стереотипность образов, и сюжетов, зрители не могли оторваться от зрелища.

Почему зрители с такой инфантильностью (детской непосредственностью) погружаются в фантастическое зрелище? Отчего они столь доверчивы, так безмерно сочувствуют любимым персонажам? Чем объяснить, что картины справедливой мести, заслуженного воздаяния доставляют аудитории острое чувство возбуждения и радости? Что, вообще говоря, заставляет зрителей переживать за гонимых и злорадно торжествовать победу над наказанным притеснителем? За исследование сюжета известного мультсериала взялся психоаналитик Э. Фромм.

Конечно, популярность серии мультфильмов, противоречивость восприятия зрелища (причудливое сплетение сочувствие и ненависти зрителей), потребность в постоянном продолжении цикла можно было бы объяснить и так: рядовой индивид, сталкиваясь с суровой действительностью и переживая психологическое напряжение, ищет в массовой культуре иллюзорное воплощение своих побуждений. Ощущая себя песчинкой, человек стремится раствориться в образе Микки, почувствовать себя, хотя бы в воображении, всесильным и удачливым. Вместе с тем он жаждет реванша, то есть расправы над теми, кого считает «счастливчиком». Таким образом, человек избавляется от болезненных напряжений либо путем фиктивного воплощения своих влечений (грезы), либо путем агрессивного акта (фанатизм).

Но Фромм дает следующий факт. Он обращает внимание на всевозможные персонификации, порожденные психологическими механизмами, в частности, потребностью индивида в идентификации. Речь идет о том, что человек воспринимает мир как поток персонализированных образцов, постоянно соотносит себя с другими людьми, с их индивидуальными свойствами, обликом, характером. Индивид, собственно говоря, и формируется, отождествляя себя с конкретным образом, персонажем, реальным или выдуманным.


 

 

Литература

 

Лейбин В.М, Словарь-справочник по психоанализу. — СПб., 2001.

Романов И.Ю. Психоанализ. Культурная практика и терапевтический смысл: введение в

теорию и историю психоанализа. — М., 1994.

Тайсон Ф., Тайсон Р.Л. Психоаналитические теории развития. — Екатеринбург, 1998.

Хорни К. Новые пути в психоанализе: Самоанализ // Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. - М., 1977.

Эриксон Э. Детство и общество. — СПб., 2000.

 

Вопросы по теме

 

1. Что такое «проекция»?

2. Как этот механизм используется в рекламе?

3. Каковы социальные иллюстрации использования этого механизма?

4. Почему создается образ врага?

5. Как механизм проекции применяется в политике?

 


Date: 2015-12-13; view: 281; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию