ГЛАВА 31. Когда я проснулся, в номере было тихо и темно, а уста мои пересохли

Когда я проснулся, в номере было тихо и темно, а уста мои пересохли. Я нашарил во тьме ночник и включил его. При свете обнаружилось, что Чацкий задёрнул шторы, а потом куда-то свалил. Возле лампы так же нашлась бутылка питьевой воды, и я схватил её, сорвал крышку и с благодарностью высосал одним махом полбутылки.

Я встал. Тело после сна мордой вниз слегка одеревенело, но в остальном я чувствовал себя на удивление хорошо, только голодным. Я подошел к окну и раздвинул шторы.

На дворе всё ещё был день, хотя солнце уже слегка склонилось к горизонту и поумерило свой пыл. Я постоял у окна, разглядывая гавань, дамбы и широкую набережную, запруженную людьми. Никто никуда не спешил, все прогуливались, собирались группами чтобы поболтать, попеть или, насколько я смог понять по жестам, дать совет любовникам.

На воде покачивалась большая автомобильная покрышка, в которой сидел человек с удочкой. У самого горизонта дымили три больших корабля – слишком далеко, чтобы разобрать, пассажирские или грузовые.

Птицы кружились над волнами, солнце отражалось в воде и вся эта невероятная красота вдруг заставила меня понять… что за окном нет ничего съедобного, так что я взял свой ключ от комнаты с тумбочки и спустился в холл.

Напротив лифта я обнаружил большой официозный ресторан и отделанный панелями из тёмного дерева бар рядом с ним. Оба были весьма хороши, но не совсем то, что я искал. Бармен на превосходном английском подсказал, что в цокольном этаже есть небольшая закусочная: вниз по лестнице в конце коридора, и я пошел туда, поблагодарив его (тоже на превосходном внглийском).

Закусочная оказалась стилизована под кинотеатр, и я пережил неприятный момент, пока не увидел меню – к счастью, тут кормили не одним попкорном. Я заказал сэндвич, конечно же по кубински, и банку пива и сел за стол, с толикой горечи созерцая все эти "Свет! Камера! Мотор!" Вайс либо был где-то рядом, либо скоро появится, а он обещал сделать Декстера знаменитым. Я не хотел быть знаменитым. Я предпичитал трудиться во тьме безвестности, тихо, не привлекая внимания, совершенствуя своё мастерство. Скоро это станет абсолютно невозможным, разве что мне удастся остановить Вайса, что представлялось мне маловероятным, поскольку я понятия не имел, как это сделать. Ну, хотя бы сэндвич оказался вкусным.

Поев, я поднялся вверх по лестнице и вышел на улицу. Перед грандиозной мраморной лестницей выстроились на страже такси. Я бесцельно прошел мимо ряда древних шевроле и бьюиков (был даже один хадсон – ни за что бы не узнал модель, кабы не шильдик). К каждому авто прислонились весьма жизнерадостные водители, готовые меня прокатить, но я с улыбкой прошел мимо – к далёкому парадному входу. Позади ряда такси сгрудились нечто вроде покрытых ярким пластиком тележек для гольфа. Их водители были помоложе, не такие лощеные, но и они в равной степени стремились не дать мне воспользоваться собственными ногами. Впрочем, мне удалось пройти и мимо них.

У ворот я остановился и посмотрел вокруг. Передо мной кривая улочка вела к бару или ночному клубу. Справа дорога спускалась к набережной, а слева, то же вниз по холму, я увидел ряд лавчонок и нечто вроде кинотеатра. Пока я рассматривал всё это и размышлял, в какую сторону направиться, рядом со мной тормознуло такси, Чацкий опустил стекло и позвал меня внутрь.

- Залезай! – велел он, - Живей, приятель. В машину. Быстро!

Я понятия не имел, почему это так важно, но всё же залез внутрь и таксист довёз нас до отеля, повернув направо перед входной дверью и въехав на стоянку у левого крыла здания.

- Тебе нельзя болтаться у главного входа, - заявил Чацкий. – Стоит парню тебя заметить, и игра окончена.

- Ох, - пробормотал я, чувствуя себя дурак-дураком. Он был прав, конечно, но Декстер настолько не привык к охоте днём, что это просто не пришло мне в голову.

- Пошли! - скомандовал Чацкий, и вылез из машины, держа в руках новый кожаный портфель. Он расплатился с водителем и провел меня через боковую дверь мимо магазинчиков прямиком к лифту. Мы молча поднялись в номер. Чацкий бросил портфель на кровать, плюхнулся в кресло, и объявил:

- Ну что ж, нам нужно убить немного времени, и лучше всего сделать это прямо здесь, в комнате, - он посмотрел на меня, как на недоразвитого ребенка и добавил, - Так этот парень не узнает, что мы здесь. - Он смерил меня взглядом, чтобы убедиться, что я понял, и видимо, убедившись, вытащил потрёпанную брошюру и карандашо и начал разгадывать судоку.

- А что в портфеле? – спросил я немного раздраженно.

Чацкий улыбнулся, подцепил портфельсвоим стальным крюком, перевернул и открыл. Он был забит дешевыми сувенирными ударными инструментами со штампом "Куба".

- Для чего? – изумился я.

- Никогда не знаешь, что может пригодиться, - снова ухмыльнулся он и вернулся к своему без сомнения увлекательному разгадыванию судоку.

Предоставленный самому себе, я пододвинул кресло к телевизору и стал смотреть кубинские комедии.

Так мы мирно просидели почти до самых сумерек. Наконец Чацкий взглянул на часы и сказал:

- Ладно, приятель, поехали!

- Куда?

- На встречу с другом! – подмигнул он, и не добавив ни слова, подцепил свой новый портфель и направился к двери. Особого выбора у меня не было, поэтому несмотря на его тревожащие перемигивания, я покорно потащился следом, вышел из комнаты, снова через боковой вход гостиницы к ожидающему нас такси.

Улицы Гаваны были переполнены даже в сумерках.

Я приоткрыл окно в машине, чтобы увидеть, услышать и почуять город и был вознагражден постоянно меняющейся, но не смолкающей волной музыки, несущейся из каждой двери и каждого окна, мимо которогомы проезжали и подхватываемой множеством уличных музыкантов.

Их песня становилась то громче, то тише и постоянно менялась, но почему-то всякий раз возвращалась к мотиву "Гуантанамеры".

Такси запрыгало на неровностях грубой мостовой, пробираясь сквозь толпы людей: поющих, чем-то торгующих, и даже, как ни странно, играющих в бейсбол. Я очень быстро потерял всякое чувство направления и к тому времени, как такси остановилось у заграждения из больших железных шаров, уже понятия не имел, откуда мы приехали. Мы с Чацким пересекли площадь, прошли по переулку и вышли… кажется, к отелю.

Здание сияло оранжево-розовым в лучах заходящего солнца. Чацкий провел меня внутрь, мимо бара с пианино и несколькими столиками с портретами Эрнеста Хемингуэя, выглядевшими так, словно их рисовали ученики начальной школы.

Мы прошли до конца коридора к старомодному лифту и Чацкий позвонил. Пока мы ждали, я осмотрелся. Чуть в стороне стояли шкафы с сувенирами: пепельницы, кружки и другие предметы с изображениями Хемингуэя, правда в этот раз выполненные кем-то более умелым, чем ученик художественной школы.

Лифт прибыл. Массивная железная решетка отворилась, показав кабину и мрачного старика-оператора. Мы с Чацким отвоевали несколько дюймов пространства у других пассажиров, битком набивших кабину. Оператор вернул решетку на место и перевел рычаг в положение "вверх". Клеть лифта дернулась и медленно поползла вверх на пятый этаж. Здесь лифтер снова повернул рычаг и мы с рывком остановились.

- Комната Хемингуэя! – объявил старик, открыл решетку и остальные пассажиры высыпали наружу.

Я вопросительно взглянул на Чацкого, но он покачал головой и указал наверх, поэтому я остался в лифте. Решетка захлопнулась, и мы рывками поднялись еще на два этажа вверх. Лифтер открыл дверь и мы наконец вышли в небольшой комнатке. Поблизости играла музыка, и Чацкий взмахом руки повёл меня на звук.

Мы обогнули решетку и вышли на крышу. Трио музыкантов в белых штанах и традиционных рубахах гуаяберах исполняло песню "Охос-Вердес". Позади них, у стены располагался бар, а с другой стороны был просто город – лежащая внизу Гавана в оранжевом свете заходящего солнца.

Чацкий подвел меня к низкому столику в окружении мягких кресел. Пихнул свой портфель под стол и мы сели.

- Красивый вид, а?

- Очень красивый, - согласился я, - Мы из-за него сюда пришли?

- Нет, я же говорил. У нас тут встреча с другом.

Издевался он надо мной или нет, но больше на эту тему он ничего не добавил. В любом случае, в этот момент к нашему столику подошел официант.

- Два мохито, - заказал Чацкий.

- Пожалуй, я лучше буду придерживаться пива, - произнёс я, припомнив, как меня вырубило сегодня после мохито.

Чацкий пожал плечами:

- Как хочешь. Попробуй местный "Кристалл", вроде недурно.

Я кивнул официанту: если уж я мог в что-то доверить Чацкому, так это выбор пива. Официант кивнул в ответ и пошел к бару за напитками, а музыканты завели Гуантанамеру.

Едва мы успели сделать по глотку, как к нашему столику подошел коротышка в коричневых слаксах и гуаябере лимонно-зеленого цвета, с точно таким же, как у Чацкого портфелем в руке.

Чацкий вскочил и протянул руку.

- Ииибаннн! – завопил он, и я не сразусообразли, что это не внезапный приступ синдрома Туаретта, а просто кубинское произношение имени незнакомца – Иван.

Ииибаннн тоже протянул руку, они с Чацким обменялись рукопожатиями и обнялись.

- Кам-Бейл! – воскликнул Ииибаннн, и я опять не сразу вспомнил, что Чацкий сейчас носит имя преподобного Кэмпбела Фрини.

Пока я тормозил, Иван обернулся ко мне и вопросительно приподнял бровь.

Ах, да! – сказал Чацкий, - Это Дэвид Марси. Дэвид – Иван Эчеверриа.

- Mucho gusta, - сказал Иван, пожимая мне руку.

- Приятно познакомиться, - ответил я по-английски, так как не был уверен в том, что "Дэвид" говорит по-испански.

- Ну, садись, - предложил Чацкий и махнул официанту. Тот примчался к нашему столику и принял у Ивана заказ на мохито.

Затем Чацкий с Иваном завели веселую беседу на очень быстром кубинском диалекте испанского, прихлёбывая свои коктейли.

Я бы мог, пожалуй, следить за разговором, если бы напрягся, но решил, что обыный приятельский трёп о былых временах не стоит столь тяжких усилий. Да и по правде, даже если бы они обсуждали что-нибудь поинтереснее, чем: "помнишь, как тогда…", я бы всё равно отключился – уже стемнело, и из-за края крыши вальяжно поднималась раздутая, красновато-желтая, самодовольная и кровожадная луна, от одного вида которой каждый сантиметр моей кожи покрылся ковром ледяных мурашек, волосы на загривке и предплечьях вздыбились, а по каждому коридору замка "Декстер" пробежал маленький тёмный лакей с приказом к каждому Рыцарю Ночи: "Иди и сделай это!"

Но, к сожалению, ничему подобному не суждено было сбыться.

Это не была та ночь, когда можно освободить себя; этой ночью требовалось затаиться. Этой ночью приходилось пить быстро теплеющее пиво, притворяться, что слушаешь музыку, вежливо улыбаться Ииибаннну и мечтать о том, что всё закончится и я смогу обрести мир и покой в кровавом убийстве. Этой ночью я терпел и надеялся, что однажды, совсем скоро, я схвачу в одну руку нож, а в другую – Вайса.

А до тех пор остается лишь глубоко вздохнуть, глотнуть пива и притвориться, что я наслаждаюсь пейзажем.

Отрабатываем обаятельную улыбку, Декстер. Сколько зубов мы можем показать? Очень хорошо, теперь без зубов, только губы. Насколько нужно приподнять уголки губ, чтобы было похоже на улыбку, а не гримасу ужасной боли?

- Эй, приятель, ты в порядке? – окликнул Чацкий. Кажется, я случайно изобразил не ту гримасу.

- Всё нормально, - ответил я, - Просто… всё в норме.

- Угу, - недоверчиво пробормотал он, - Пожалуй, лучше отвезти тебя обратно в отель. Он осушил свой стакан, встал и пожал руку вставшему Ивану. Затем Иван снова сел, а Чацкий подхватил свой портфель и мы направились к лифту.

Обернувшись, я увидел, как Иван заказывает себе ещё коктейль и вопросительно глянул на Чацкого.

- А,- сказал он, - Мы не хотели уходить вместе. Ну, понимаешь, одновременно.

- Видимо, в этом был какой-то смысл, поскольку мы явно играли в шпионское кино, так что по пути вниз я внимательно рассматривал каждого встречного, чтобы не упустить агента какой-нибудь Корпорации Зла. Кажется, их здесь всё-таки не было, потому что мы благополучно спустились и вышли на улицу. Но когда мы пересекли улицу в поисках такси, мы случайно прошли рядом с запряженной лошадью повозкой. Мне следовало бы заметить это, ведь животные всегда меня недолюбливали! Вот и эта лошадь попыталась встать на дыбы, хотя коняга была старая, замученная и до нашего приближения что-то мирно жевавшая из мешка на морде. Манёвр получился не особо впечатляющим, отнюдь не в стиле Джона Уэйна, но лошади удалось оторвать ноги от земли и издать звук крайнего неодобрения в мою сторону, что поразило возницу не меньше меня самого. Я поспешил прочь и нам удалось попасть в такси, избежав нападения стаи летучих мышей.

Обратно в отель мы ехали молча. Чацкий сидел с портфелем на коленях и смотрел в окно, а я старался не слушать ошеломительную полную луну. Получалось откровенно плохо: луна была на каждом открыточном виде Гаваны, мимо которого мы проезжали, такая яркая, возбуждающая, нашептывающая восхитительные идеи… Ну почему я не могу выйти поиграть? Но увы, нельзя. Остается только улыбаться и обещать ей: "Скоро. Уже скоро".

Как только я найду Вайса.