Глава 14. Зу извивалась всем телом

Зу извивалась всем телом.

Она лежала нагая на просторной плоской кровати. Темные волосы разметались по белым простыням. Мужчина склонился над нею и ласкал самым интимным образом, пустив в дело и руки, и язык.

Зу вскрикнула, но при этом не произнесла его имени. Она никогда не позволяла себе забыться от страсти настолько, чтобы неосторожными словами подставить себя под угрозу.

– Пожалуйста, – взмолилась Зу. – Пожалуйста, не тяни, а не то пусть всемогущий Аллах низринет тебя в самую бездну ада!

Он схватил ее за ягодицы и овладел со звериной жестокостью. Зу скорчилась от наслаждения. Он глухо выругался, его колени вздрогнули несколько раз, но тем не менее он остался на ногах. Только пот струился по всему телу. Свысока он взглянул на Зу, бессильно распростершуюся на животе. Ухмыляясь, похлопал по пышному заду и принялся одеваться.

– Зу, ты просто бесподобная сучка, – заметил он.

Она вздохнула, перевернулась и уставилась на него, приняв классическую позу обольстительницы: приподнявшись на локте и выставив напоказ потрясающую грудь.

– И оттого нам бесподобно хорошо бывает вместе, верно? – томно улыбнулась она. Ее глаза все еще светились, а лицо излучало блаженство.

– Джебаль тебя не стоит, – промолвил он, окинув ее оценивающим взглядом. – Надо быть сумасшедшим, чтобы променять тебя на пятнадцатилетнюю дурочку.

Зу рассмеялась, усевшись на постели и встряхнув головой. Темные локоны блестящей вуалью рассыпались по грудям: оставались видны только соски.

– Он действительно меня не стоит. Он сам говорил, что ни с одной женщиной не испытывал такого блаженства. И конечно, он дурак, что предпочитает сюсюкать с малюткой Паулиной и что до сих пор хочет ту американку, – но, впрочем, мужчины все дураки!

– Отнюдь не все, – пробурчал он, продолжая одеваться. Зу подошла сзади и потерлась сосками о широкую спину.

– Джебаль собрался во что бы то ни стало овладеть ею – хочет она того или нет. Я‑то знаю, что он может вытворять от нетерпения. А она дура. То, как она пытается оттолкнуть его, не доведет до добра.

– А ты твердила, что американка очень хитра, – вкрадчиво напомнил он.

– О, она действительно очень хитра. Я знаю, что она бессовестная лгунья. Я проверяла. Дело в том, что в Гибралтаре и слыхом не слыхали про дипломата по имени Торнтон.

– Так‑так, – пробормотал он и спросил: – Когда ты это узнала?

Зу захихикала.

– Пару месяцев назад, – промурлыкала она, игриво покусывая ему шею.

Он молниеносно извернулся и ухватил ее грудь. Зу взвизгнула от боли: он грубо вывернул ей сосок.

– Значит, ты должна была сказать мне об этом два месяца назад!

Она не посмела вырываться, из страха, что ей снова сделают больно.

– Мне и в голову не могло прийти, что тебя это так волнует!

– Еще как могло, – прошипел он. – Ты отлично все знала. Уж не вздумала ли ты меня дурачить?!

В его шепоте звучала нешуточная угроза, а сильные пальцы снова жестоко сжали сосок.

– Нет, что ты! – прохныкала она.

– Никогда ничего от меня не скрывай. – Он отпустил сосок и слегка погладил грудь.

– Обещаю, – выдохнула Зу.

Оба отлично знали, что она лжет.

Он оттолкнул ее, но пока не собирался уходить.

– Это очень интересно, потому что еще с полгода назад я наводил справки, но так и не узнал, какой из моих кораблей привез ее в Триполи.

Зу долго смотрела на него.

– Но разве возможно, чтобы она попала сюда иным путем?

– На свете все возможно, Зу, – холодно улыбнулся он.

Она обхватила его сзади руками, на сей раз щекоча его ягодицы своим лобком, на котором были тщательно выщипаны все волосы.

– Так кто же она такая? И что скрывает?

– А вот это, моя милая, ты непременно должна разнюхать!

Зу улыбнулась и поцеловала его в шею, а потом отодвинулась – любовник не собирался продолжать игру.

– О чем это ты все время думаешь? – капризно поинтересовалась она. – Ты же всю ночь сегодня был не со мною, а витал где‑то в облаках!

Обычно он проводил здесь почти всю ночь, услаждая ее полуласками‑полупытками.

– Блэкуэлл. Мы должны заставить его дать ответ немедленно.

– Но ты же сказал, что он никогда не примет ислам и не станет водить корабли паши. – Зу потянулась и присела на кровать рядом с ним.

– Я по‑прежнему в этом уверен. – Мужчина вскочил. – И чем скорее он признается в этом, тем скорее ему придет конец.

И его лицо осветила злорадная улыбка.

Алекс трясло. Блэкуэлла призвали в тронный зал – наверняка для того, чтобы услышать его решение. Они с Мурадом спешили на другую половину дворца, в потайную комнату. Пленница едва соображала от ужаса.

«Пожалуйста, Господи, не позволь ему умереть!» – молилась она. При одной мысли о том, что выкинет паша в ответ на отказ капитана, ей становилось плохо. Она слишком хорошо знала о самодурстве и жестокости повелителя варваров[7]. Разве он не приговорил к бастонадо своего собственного адмирала, раиса Джовара, за гибель «Мирабуки»?

– Алекс! – дернул ее за руку Мурад. – Твой муж!

Она застыла, заметив, как из‑за угла вышел Джебаль. Он направлялся в тронный зал. При виде Алекс он замедлил шаги.

– Доброе утро! – криво улыбнулась Алекс. Только Джебаля сейчас не хватало!

– Оно действительно выдалось отличное, правда? – радостно улыбнулся Джебаль. – А ночь обещает быть и того лучше. – Его взгляд говорил сам за себя.

Алекс была просто не в состоянии думать о вечере и предстоящем празднике – только не сейчас! Не сейчас, когда жизнь Блэкуэлла висит на волоске! Ибо всего минуту назад ее осенила догадка, что если они уже начали менять ход истории, его могут казнить сейчас, за отказ служить паше, а не будущим летом, за любовную интригу. У нее потемнело в глазах.

– Тебе до сих пор не стало лучше? – спросил Джебаль, всматриваясь в ее лицо.

– У меня расстройство желудка, – промямлила Алекс. По крайней мере это было правдой. Не обращая внимания на брезгливое выражение, проступившее на лице мужа, она схватила его за рукав и спросила: – Джебаль, что твой отец сделает с Блэкуэллом, если он откажется превращаться в турка?

– Никогда не говори так про нас, Зохара, это слово употребляют только неверные, христиане! – мгновенно помрачнел Джебаль. – Ты только что оскорбила меня. Я не турок!

– Извини. – Слишком поздно до нее дошло, какую ошибку она совершила, вообще заговорив с мужем на тему, столь милую ее сердцу.

– Почему тебя это интересует?

– Он мой соотечественник.

– Неужели? Но ведь ты давно уже мусульманка, жительница Триполи и к тому же моя жена!

Алекс не нашлась, что ответить.

– Если неверный откажется от отцовского предложения, ему отрубят голову! – запальчиво сообщил Джебаль. – И это будет только справедливо – после всего, что натворил этот Деви‑капитан. Ты согласна?

Сзади ее пребольно ущипнул Мурад.

Алекс стояла ни жива, ни мертва.

– Конечно, – невнятно прошептала она.

Джебаль пошел прочь.

Пленница следила за ним, не веря своим ушам, обмирая от страха. Неужели это тот самый добродушный, мягкосердечный человек, которого она знала уже целый год?..

– Он что‑то заподозрил, – прервал ее смятенные мысли сердитый шепот Мурада.

– Я вела себя глупо.

– Это еще мягко сказано! И как прикажешь мне впредь печься о твоей безопасности, Алекс?

– Впредь я стану вести себя более осмотрительно.

– Похоже, никакого «впредь» не светит ни тебе, ни мне, ни твоему сердечному дружку. – Дернув ее за руку, Мурад потащил хозяйку в сторону потайной каморки.

Им повезло, в каморке было пусто. Она нетерпеливо припала к глазку. В тронном зале уже собралось с дюжину приближенных паши: они давно сидели за столом, и вокруг суетились человек двадцать слуг и рабов, и только Джебаль стоял в дверях затейливо украшенного, отделанного мрамором зала. Алекс с облегчением отметила, что на его лице уже нет былого гнева.

Она прошептала еле слышно, хотя здесь не было никого, кроме нее и Мурада:

– Как по‑твоему, что они сделают, когда он отвергнет их предложение?

– Вряд ли они так вот сразу отрубят ему голову, – несколько смягчился Мурад. – У них есть разные способы убеждения. И кто знает, несмотря на твою уверенность, не сочтет ли он в итоге, что его жизнь стоит дороже, чем патриотизм и гордость?

– Но ведь паша не терпит, когда ему перечат! – повернувшись к нему, возразила Алекс.

– Фарук сумеет его вразумить. – Обняв ее за плечи, Мурад продолжал: – Ты напрасно изводишь себя, Алекс. Как бы то ни было, для тебя он под запретом. Оставь его в покое. Предоставь его своей судьбе. И подумай лучше о себе, о своем будущем – ведь оно может быть для тебя только здесь и только с Джебалем.

Алекс снова отвернулась к глазку. Слова Мурада подняли новую волну страха. Нет, не может быть, чтобы ее будущее оставалось навсегда здесь, под властью Джебаля. Она сбежит, сбежит непременно. Рано или поздно. Даже если, Боже упаси, придется совершить это в одиночку. И вдруг Алекс стало интересно, смогла бы она вновь перенестись в будущее – если захочет или если у нее не останется иного выхода.

Внезапно дверь каморки распахнулась. Алекс отпрянула от глазка. В комнату вошла Фатима – первая жена паши, к которой она питала искреннее расположение, – в сопровождении Зу. А вот ее она меньше всего хотела сейчас видеть.

– Здравствуй, Лили Зохара, – с милой улыбкой промолвила Фатима. Она была уже в возрасте, пышнотелая и добродушная.

– Значит, это правда, что ты подглядываешь, – с ехидной улыбочкой встряла Зу. – Ха, ума не приложу, что здесь может быть для тебя интересного!

– Во всяком случае, не больше, чем для тебя, – в тон ей откликнулась Алекс. – Не люблю, когда важные события проходят мимо. Ведь в моей стране женщинам позволяют участвовать и в таких делах, как это!

– В твоей стране? Но разве ты теперь не мусульманка? И разве не здесь твоя страна, Зохара… моя милая сестричка?

Да что же с ней сегодня творится! Кто дергает ее за язык, лишая разума и выдержки?!

– Ох, конечно, ты права! И как только я запамятовала? – не очень искусно изобразила она раскаяние.

Мурад предостерегающе дернул ее за руку.

– Ну, меня интересует лишь то, так ли он красив, как болтают, – промолвила Зу, заглянув в соседний глазок. – Я слышала, что он на голову выше самого рослого янычара. А один из рабов, который помогал ему сегодня принимать ванну, сообщил, что он могуч, как скала. – У Зу вырвался двусмысленный смешок. – И кое‑что у него такое огромное, что этот раб никогда прежде такого не видал!

Алекс, пылая от смущения, молча глядела на Зу.

– Но ведь эта часть мужского тела тебя не интересует, Лили Зохара, – или сегодня вдруг заинтересовала?

– Лили Зу, – мягко вмешалась Фатима, – негоже ссориться с сестрой.

– Но, Лили Фатима, – захлопала ресницами Зу, – я просто хотела пошутить с милой младшей сестричкой, которая до сих пор чересчур стеснительна! А ведь ты не могла не видеть прежде мужской член, дорогая сестра?

Алекс открыла было рот, чтобы сказать, что она думает о Зу, но Мурад больно ущипнул ее за руку. Она промолчала.

– Не думаю, что твой бесценный первый муж был таким же стеснительным. Думаю, он имел все, что положено иметь мужчине. Ну, помнишь, тот дипломат в Гибралтаре, который скончался и не дождался, пока ты приедешь к нему. – Все еще улыбаясь, Зу впилась взглядом в Алекс.

Алекс нервно облизала губы и ответила:

– Не в пример некоторым, если я отдаюсь мужчине, то только по любви.

Зу отлично поняла скрытый намек: черные глаза сразу стали колючими. Лили Фатима хлопнула ладошками, сохраняя благодушное выражение на лице.

– Милая Зохара имеет право быть стеснительной: ведь это оттого, что скоро ей предстоит возлечь со своим мужем и доставить ему то наслаждение, которое только способна дать мужу добродетельная жена. Мой сыночек тебя обожает. И он такой хороший. А ты, Зохара, выглядишь очень сильной и здоровой и наверняка наградишь его сыном, которого он давно ждет.

– Да, – пробормотала Алекс, потупив глаза.

– Скажи‑ка мне одну вещь, Зохара, – прошипела Зу. – На каком корабле ты плыла, когда попала в плен к корсарам?

– На каком корабле? – переспросила Алекс. – Ну, конечно, на английском торговом.

– Что‑то я не припомню, чтобы мы захватили в прошлом году английского торговца!

– Значит, с твоей памятью не все в порядке, – сухо парировала Алекс.

Поднявшаяся в тронном зале суета прекратила их перепалку. Подозрительные вопросы Зу мигом вылетели у Алекс из головы. Она увидела Ксавье Блэкуэлла.

О Господи! У нее едва не остановилось сердце. Она затаила дыхание. Ну что за бесподобный мужчина! От него так и исходили волны неукротимой мощи и страсти. У нее в голове не укладывалось, что такого человека вообще можно было взять в плен.

– Ух ты! – ахнула Зу. – Вот так красавчик! Высокий и стройный. Эх, дали бы мне его в рабы! Х‑ха! Он в постели должен быть посильнее жеребца!

Алекс резко обернулась. На мордочке Зу светилась откровенная похоть. Это ужасно рассердило ее и еще обеспокоило.

– Перестань, Зу, ему никогда не бывать твоим рабом, – успокоительно пропела Фатима. – Хорошо еще, если он станет раисом у моего супруга.

Зу, слишком поглощенная открывшимся зрелищем, не стала отвечать.

А Алекс не спускала с нее глаз, в который уже раз подумав, что эта красотка – классная секс‑бомба, способная соблазнить кого угодно. Хорошо, что они с Блэкуэллом не могут встретиться. Или могут?

Разве сама Алекс не нашла способ увидеть его?

Стараясь больше не обращать внимания на Зу, Алекс снова прильнула к глазку. В этот момент Блэкуэлл обменивался любезностями с Фаруком. И вдруг он повернул голову и посмотрел на дальнюю стену зала – ту самую, за которой скрывалась она.

Сияя, как полная луна, в зал вплыл паша. В глаза бросалась алая жилетка, украшенная золотом и бриллиантами, и шелковая рубаха с рукавами до полу. Он позволил толпе придворных целовать унизанную кольцами руку, пока не приблизился к Блэкуэллу. Тот также поцеловал надушенную, слегка потную кисть.

Затем паша обнял Ксавье за плечи и повел к почетному месту за ломившимся от кушаний столом.

– Надеюсь, ты провел приятную ночь?

– Да, моя комната вполне удобна, – солгал Ксавье. С того дня, как он очутился в Триполи, ему почти не удавалось сомкнуть глаз.

– Ах, как я рад это слышать. Садись же, ешь и пей! – горячо воскликнул паша.

Блэкуэлл сел рядом с повелителем Триполи, кивнув сидевшему напротив Джебалю. Рядом с ним сидели Фарук и Джовар. Шотландец послал Блэкуэллу зловещую улыбку.

Рабы положили в тарелки мясо, рыбу, овощи. Рекою лилось вино. Собравшиеся гости с трудом делали вид, что непринужденно беседуют о пустяках: любопытные взгляды то и дело устремлялись в сторону Ксавье. Ведь всем до одного было известно, почему неверному позволили сидеть за этим столом.

Ксавье не мог проглотить ни кусочка, хотя отлично понимал, что скорее всего это его последняя возможность поесть по‑человечески. Он лишь без конца пил густой до черноты, сладкий до приторности горячий кофе. Голова начала немного кружиться. Ему приходилось пускать в ход всю свою волю, чтобы не сорваться.

Вот уже в который раз он бросал взгляд на дальнюю стену зала. Он был почти уверен, что оттуда на него глядят те самые изумрудные глаза.

Для Ксавье не был секретом мусульманский обычай устраивать для женщин потайные наблюдательные комнаты. Наверное, и Александра следит за ним сейчас из укромного уголка. Он бы не хотел этого. И не потому, что ее присутствие могло как‑то смутить его – хотя это было вполне реально, – просто он не хотел, чтобы она увидела нечто нелицеприятное.

При этой мысли в его голове промелькнули две картины: залитая его собственной кровью людная площадь – и мокрое от слез прекрасное лицо, прижатое к толстым прутьям решетки.

Ксавье с трудом удалось отогнать от себя эти мрачные мысли.

– Как чувствуют себя мои люди? – спросил он у Джовара.

– Жалуются, а что же еще остается делать пленным? – осклабился раис, пронзая врага холодным взглядом.

– Их по‑прежнему держат в заключении? – Блэкуэллу рассказали, что его матросов упрятали в «парилку» – место, не имевшее ничего общего с баней.

– Не унывай, – хмыкнул Джовар. – Скажи спасибо, что они пока все живы. Их кормят, поят и даже выпускают на час прогуляться.

– Как собак, – стараясь держать себя в руках, добавил Ксавье.

– Как американских псов, коими они и являются, – с нарочитой небрежностью ответил Джовар.

– Слава Богу, среди них нет хотя бы шотландских гадюк, – брезгливо сказал Ксавье.

– А ну‑ка встань, пес! – прорычал Джовар, вскочив на ноги и выхватив клинок.

Ксавье тоже вскочил, приготовившись дать отпор, хотя у него не было оружия.

Тут же вскочили паша, Джебаль и Фарук.

– А ну, хватит! – грозно рявкнул паша. – Сядь, Джовар!

Джовар медленно опустился на место, прожигая Ксавье холодным пламенем жестоких глаз.

Паша, шумно отдуваясь, примирительно улыбнулся Ксавье:

– Раис Блэкуэлл, прости эту выходку моего неразумного раба. Не беспокойся, он получит по заслугам за то, что проявил такую невоспитанность.

– Ничего, я не обижаюсь, – сказал Ксавье, покосившись на горевшего от ярости и унижения Джовара.

– Ах, как ты великодушен! Садись же, кушай, пей, – предложил паша, опускаясь на место.

– Итак, – многозначительно улыбнулся Фарук. – Решил ли ты стать одним из нас, раис Блэкуэлл?

Гомон за столом мгновенно стих. Ксавье замер. Сейчас все решится. Он физически чувствовал, как соседи прожигают его взглядами.

– Вы поставили меня в крайне нелегкое положение, – осторожно начал Ксавье. – Я всегда считал себя патриотом своей страны. Тем не менее я ценю оказанное доверие.

– Но ведь ты отдаешь себе отчет в своих поступках? – настаивал Фарук.

Джовар нетерпеливо подался вперед.

– Мне еще требуется время, – медленно произнес Ксавье. – Я должен как следует подумать, прежде чем отвернуться от своей веры, своей родины и товарищей. Такое решение принять крайне тяжело.

– За два дня можно было обдумать десять таких решений! – перебил Джовар.

– Дома я был очень богатым человеком! – заявил Ксавье.

– Здесь ты станешь в десять раз богаче. Ты получишь кучу денег, молодую жену‑красавицу и большой дворец. – Фарук улыбался одними губами.

Паша поднялся с места. Все как один повернулись к нему.

– Или ты с нами, или против нас! – промолвил он, с трудом сдерживая закипавший гнев. – Ты умный человек, раис Блэкуэлл. Какое решение ты принял? У тебя нет иного выбора.

Ксавье промолчал. Он пытался прикинуть, означает ли его отказ немедленную смерть.

– Я могу предложить тебе больше, чем имеют все мои раисы, даже Джовар – а ведь он командует всем моим флотом! – горячо продолжал паша. – Ты в жизни своей не видал столько золота!

Джовар побледнел. Светлые пряди прилипли к мокрому от пота лбу.

– Пятьдесят процентов, – отчеканил паша, блестя темными глазами. Под его взглядом Ксавье стало не по себе. – Половина всей добычи. Лучшая половина. И все оттого, что я желаю, чтобы ты мне служил, раис Блэкуэлл.

– Не верю своим ушам, – солгал Ксавье, медленно вставая. Он не сводил взгляда с паши, человека, по большому счету ответственного за смерть Роберта. О, Ксавье питал к нему ненависть намного большую, нежели к Фаруку или даже к Джовару.

– Итак, ты согласен, – заулыбался было паша.

– Нет, – отрезал Ксавье. Он больше был не в состоянии притворяться и решил пойти ва‑банк: вдруг его все‑таки не умертвят немедленно, а понадеются, что в один прекрасный день он все же передумает. – Нет, – повторил он.

Паша растерянно крякнул. Джовар с Джебалем мигом оказались на ногах – впрочем, как и все в зале, и все до одного – за исключением рабов – тянулись к кинжалам и ятаганам.

– Как?! – взревел паша. – Ты посмел отказать мне?!

– Да, я отказываюсь, – раздельно произнес Ксавье. Его сердце бешено колотилось, пот тек по вискам.

Паша побагровел от ярости. Он смачно сплюнул и закричал:

– Крови! Я желаю его крови – всей до капли!!!

И вдруг где‑то поблизости раздался дикий женский визг:

– Не‑е‑ет!!!