Эпоха первых металлургов

В начале II тыс. до н. э. население Западной Сибири вступило в эпоху бронзы. Быстрое внедрение в производство металла, утверждение скотоводства и земледелия совершили настоящий переворот в жизни лесостепных и южнотаежных племен. Ускорившиеся темпы их социально-экономического прогресса определялись не только благоприятным природным окружением, но и широкими межплеменными связями. Их поддержанию способствовали распространение колесных повозок, верховой езды, а также очевидные выгоды обмена, без которого лишенное месторождений меди и олова население Западно-Сибирской равнины было не в состоянии развивать собственное бронзолитейное производство. Группы, обитавшие в глубинах тайги и тундры, не имели возможности перейти к производящим видам экономики. Однако приметы новой эпохи ощущались и здесь. Обломки тиглей для плавки металла, первые изделия из меди и бронзы того времени встречаются археологам в разных районах Тюменского Севера.

Наиболее полно изучены в настоящее время памятники эпохи бронзы на юге области. Одна из наиболее ярких раннебронзовых культур этого района, существовавшая в первой трети II тыс. до н. э. в Нижнем Притоболье, получила название ташковской. Поселки ташковцев необычны своей планировкой. Небольшие и слабо углубленные в землю деревянные дома размещались по кругу входами к центру, а здание стены соседних жилищ, соединенные бревенчатыми заборами, превращали поселения в своеобразные деревянные крепости. Остатки таких комплексов открыты на Андреевском озере, около Заводоуковска, в других пунктах. Любопытно, что на разных памятниках устойчиво повторяется одна деталь — круг состоит из нечетного количества домов (9, 11, 17), а их общее число всегда оказывается четным за счет еще одной постройки, размещавшейся на внутренней площадке.

Что закодировано в этой символике? Один из возможных ответов на этот вопрос ученые нашли на Ташково 2 — полностью раскопанном поселении, давшем свое название культуре. Среди 11 построек его «жилой стены» удалось выделить две цепочки противостоявших домов: одну из жилищ, обитатели которых использовали наконечники стрел, копий и охотничьи ножи, и другую, включавшую дома, где ни одного подобного орудия не найдено. Обособление двух проживавших в поселке групп, занимавших соответственно шесть построек в одной его части и пять — в другой, может свидетельствовать о том, что поселенческая община делилась на две экзогамные части, союз и извечная противоположность которых нашли отражение в бинарной оппозиции «чет-нечет».

При раскопках ташковских поселков обнаружены первые свидетельства появления в Притоболье металлургического производства. Бронза — сплав меди с оловом — использовалась еще редко, а основная часть предметов отливалась из чистой меди. Отсутствие шлаков и сырья указывает на то, что на поселениях выплавка металла из руды не производилась. По-видимому, он доставлялся на них в виде слитков или медного лома. Плавление металла в небольших тиглях — обычных горшечных черепках с налепными глиняными бортиками засвидетельствовано в очаге чуть ли не каждого из исследованных домов.

Наверное, в каждой семье были и свои гончары, изготовлявшие горшки и баночные сосуды и украшавшие их по всей боковой поверхности линейными, волнистыми и зигзагообразными узорами, выполненными отступающей лопаткой, прочерчиванием или гребенчатым штампом. Каменные орудия — скребла, наконечники стрел, топоры и т. д. — изготовляли преимущественно из южноуральских кремнистых и яшмовых пород. Найдены на поселениях и глиняные грузила от сетей, указывающие на существенную роль рыболовства. По-видимому, содержали ташковцы лошадей и коров, однако значение скотоводства было еще не очень велико. Не зафиксировано пока и следов земледелия.

Не позднее второй четверти II тыс. до н. э. в лесостепь с юга начали проникать новые, достаточно многочисленные группы — европеоидные по своему облику и, скорее всего, ираноязычные. Их самобытную культуру, базировавшуюся на скотоводстве и земледелии, мощном металлургическом потенциале, более полувека назад было предложено называть андроновской. Позднее андроновские памятники стали рассматриваться учеными как принадлежащие не одной, а нескольким археологическим культурам, хоть и родственным, но разновременным — алакульской, федоровской, черкаскульской и другим, составлявшим андронов-скую культурную общность. Расселение андроновцев на юге Западной Сибири оставило заметный след в истории этого региона. К концу II тыс. до н. э. практически вся его территория стала зоной распространения культур андроновской семьи.

Остатки андроновских поселков и некрополей встречаются по берегам Исети, Тобола, Ишима и многих озер на юге области. Поселение Ук 3 невдалеке от Заводо-уковска и Красногорский 3 могильник в Исетском районе сохранили следы жилищ и захоронений алакульской культуры, появившейся в Притоболье в начале андроновской эпохи. Более поздние поселки федоровской культуры — Черемуховый куст и Дуванское 17, существовавшие около середины II тыс. до н. э., исследованы в Ялуторовском и Тюменском районах. Относящиеся приблизительно к XIII—XII вв. до н. э. поселение Ольховка (черкасульская культура) и Пахомовская пристань I (пахо-мовская культура) раскопаны на Исети и в Приишимье.''

Характерный признак андроновской эпохи — нарядная плоскодонная керамическая посуда, украшенная на ранних этапах строгими, а впоследствии более сложными «ковровыми» геометрическими узорами: треугольниками, меандрами и свастичными фигурами. Пройдя долгий — длиной в несколько тысячелетий — путь развития, принесенные андроновцами в Сибирь орнаментальные традиции живут и по сей день — в культуре народов Севера.

Большинство андроновских поселков — это крупные неукрепленные селища с линейной или бессистемной планировкой. Алакульские жилища сравнительно невелики, но дома последующих культур значительно больше. Их площадь нередко превышала 200 и даже 300 кв. м. Обычно они служили одновременно жильем для большесемейных, численностью 15—20 человек общин и зимним приютом для принадлежавшего им скота. Несмотря на развитое животноводство, свиней андроновцы не держали. Зато кони, запряженные в легкие боевые колесницы и использовавшиеся для верховой езды, делали их отряды, вооруженные луками и сверкавшими на солнце бронзовыми клинками, практически непобедимыми на открытых пространствах. Защищать им приходилось не только скот, но и поля своих общин, поскольку земледелие, по-видимому, даже пашенное, было вторым важнейшим источником их благосостояния. На поселениях и в некоторых могилах встречаются большие каменные зернотерки. Известны бронзовые серпы и секачи, последние из которых могли использоваться также для заготовки грубых кормов для зимовки скота. Охота и рыболовство не имели большого значения, хотя охотились в основном не для добычи пушнины, а на лосей, оленей, косуль и кабанов, мясо которых шло в пищу. Андроновские металлурги, значительная часть которых, скорее всего, уже являлась настоящими ремесленниками, порвавшими с земледелием и скотоводством и полностью переключившимися на обслуживание членов близлежащих общин, владели секретами получения сложных отливок в составных литейных формах из глины и камня.

Умерших андроновцы обычно хоронили под невысокими земляными курганами, содержавшими, как правило, по нескольку могил, по-видимому, принадлежавших ближайшим родственникам. Умершие или их кремированные останки предавались земле с запасом пищи в горшках, иногда с орудиями труда и вооружением. Для женских погребений обычны богатые наборы украшений — браслетов, бус, перстней, серег, накосников.

В конце II тыс. до н. э. на юге Западной Сибири формируется новое, позднебронзовое поколение культур андроновской семьи. В лесостепной зоне Тюменской области в это время складывается бархатовская культура, представленная Красногорским городищем на Исети, поселениями Ново-Шадрино 2 и 7, а также Заводоуковское 10 в Притоболье, городищем Кучум-Гора и Чупинским поселением на Ишиме.

Одной из примет этого периода является появление во многих подтаежных районах первых укрепленных поселков — городищ, которые в последующие эпохи стали одним из самых распространенных типов поселений. Бархатовские «городки» возводились на высоких берегах рек, служивших естественной защитой для обитателей. Раскопки Красногорского городища позволили установить, что этот поселок первоначально состоял из двух частей: небольшой цитадели на краю треугольного мыса и располагавшегося за крепостной стеной «посада». Укрепления цитадели состояли из глубокого рва шириной до 3,5 м, мощной бревенчатой стены за ним и внешнего насыпного вала. В центральной части оборонительные сооружения размыкались, образуя въезд, по которому в крепость вполне могла проехать конная повозка или запряженная быками телега. По-видимому, размеры укрепленной части поселка довольно скоро перестали удовлетворять членов общины, и он был почти полностью перестроен. В процессе реконструкции ров был засыпан, а вал срыт. На их место перенесли жилища, располагавшиеся ранее за чертой цитадели, после чего поселение было опоясано новым рвом.

Хозяйство бархатовских групп оставалось комплексным с ведущей ролью производящих отраслей. Показательно, что наряду с костями коров, лошадей, мелкого рогатого скота на бархатовских поселениях найдены кости верблюдов, указывающие на установление караванной торговли с южными землями.

В южнотаежном Тоболо-Иртышье в эпоху поздней бронзы существовала сузгун-ская культура, памятники которой известны вплоть до Тобольска и даже севернее.Сузгунские группы были многокомпонентными по своему составу. Неповторимый колорит изделиям лесных гончаров придавало тесное переплетение орнаментальных традиций андроновского мира и автохтонного населения Севера, а заимствованные из лесостепи навыки животноводства сочетались с традиционным для таежной зоны присваивающим хозяйством.

В начале II тыс. до н. э. происходит становление металлообработки и в таежной зоне Западной Сибири. Это наглядно демонстрируют памятники полымьятского и варпаульского этапов бронзового века в бассейне Конды. Уже во второй четверти II тыс. до н. э. жители наиболее ранних из полымьятских поселков в односторонних формах отливали металлические заготовки, которые последующей ковкой превращались в ножи, тесла, шилья и мелкие украшения. А несколькими столетиями позже здесь создается значительно более прогрессивная технология, нацеленная на получение не полуфабрикатов, а законченных и гораздо более сложных предметов — наконечников копий, топоров-кельтов, долот, предполагавшая их отливку в закрытых формах с сердечниками. Однако прогресс в области металлообработки при отсутствии собственной сырьевой базы совсем не означал отказа от использования каменных орудий. Из кварца и других пород изготовляли долота, наконечники стрел, шлифовальные плиты и т. д.

Основными жизнеобеспечивающими отраслями хозяйства кондинских групп в бронзовом веке, как и в других таежных районах Западной Сибири, служили охота и рыболовство. Использование сетей и ловушек, строительство запоров, которыми перегораживали речки и протоки, резко повышали эффективность лова, позволяли заготавливать рыбу впрок, что создавало условия для оседлого образа жизни. Охотились в основном на крупных копытных — лосей и северных оленей. На путях их сезонных и суточных миграций ставились десятки ловчих ям. Аналогичная система хозяйствования, близкие формы жилищ, других элементов материальной культуры были распространены в бронзовом веке и в других районах западносибирской тайги. Более того, в мало изменившемся виде они просуществовали тысячелетия, войдя в культуры коренных народов Севера.

Во второй—третьей четвертях II тыс. до н. э. в таежных районах Нижнего Приобья существовала сартынская культура, в которой отмечены признаки преемственности с предшествующими комплексами эпох неолита и энеолита. Особый колорит ее посуде придавали «сотовые» (в виде смыкающихся шестиугольников) узоры, наносившиеся зубчатыми и гладкими штампами, а также ладьевидные сосуды. Особенности сартыньинской каменной индустрии — абсолютное преобладание шлифованных орудий, изготовление длинных ножей из сланцевых плиток. Капли меди и бронзы, керамические сопла, найденные на поселениях, свидетельствуют о начале процесса металлообработки. Есть факты, указывающие на то, что около XIV—XIII вв. до н. э. отдельные сартыньинские группы могли проникать в Заполярье.

По-видимому, около середины II тыс. до н. э. в Среднем Приобье складывается барсовская культура, входившая в обширную культурную, быть может, этнолингвистическую общность ямочно-гребенчатой керамики, которую многие ученые не без основания считают древнесамодийской. Ее памятники в разных частях ареала демонстрируют поразительную устойчивость декоративного оформления посуды, которая по всей боковой поверхности украшалась лентами оттисков зубчатого штампа, разделенными полосами ямок. На Барсовой Горе близ Сургута исследовано несколько небольших поселков этой культуры, с бессистемной планировкой, застроенных полуземлянками или наземными домами. Их обитатели жили охотой и рыбной ловлей, обрабатывали камень и, судя по находкам фрагментов ошлакованных сосудов, литейных форм и немногочисленных металлических вещей, осваивали металлургическое производство.

Носители ямочно-гребенчатой керамики в эпоху бронзы проникли довольно далеко на север. Следы их пребывания отмечены около Салехарда, в Ямальской тундре, нижнем течении Таза и рассматриваются как следы особой тазовской культуры, находящейся в начальной стадии изучения. Слабо изучена также ортинская археологическая культура середины — второй половины II тыс. до н. э., зона распространения которой охватывала некоторые районы Ямала и Большеземельской тундры.

В конце II тыс. до н. э. в таежных районах Среднего и Нижнего Приобья на основе поздних ямочно-гребенчатых комплексов складывается новая культура — атлымская, наиболее полно изученная по поселениям Барсовой Горы. Атлымцы, как и их предки, оставались охотниками и рыболовами, обрабатывали камень и металл. Они создали самобытное декоративно-прикладное искусство, известное, к сожалению, лишь по узорам на посуде. Атлымцы изготовляли необычные горшки, напоминающие перевернутый колокол, а для их украшения наряду с традиционными ямочными поясами использовали фигурные штампы, крестовый и в виде змейки. С их помощью на сырую глину наносились сложные орнаментальные композиции, пришедшие с юга, но уже трансформированные в таежном искусстве меандровые мотивы.

История распорядилась так, что в начале I тыс. до н. э. значительной части атлымского населения пришлось покинуть свою родину. Причины этого до конца не ясны. Возможно, свою роль сыграло затруднявшее ведение традиционного хозяйства избыточное увлажнение тайги, отмечаемое палеогеографами для конца эпохи бронзы, возможно, иные факторы. Разрозненными группами по рекам атлымцы устремились на юг и, несмотря на трудности походной жизни, растянувшейся на десятилетия, и на опасность оказаться во враждебном окружении, уже к VIII—VII вв. до н. э. вышли в южнотаежные и даже лесостепные районы. Раскопками в этой зоне получено достаточно свидетельств взаимодействия местных культур с пришлой. В одних районах, например, в Притоболье, куда проникали не сами атлымцы, а родственные им племена гамаюнской культуры, это было настороженное противостояние бархатовского и пришлого населения, препятствовавшее сколько-нибудь ощутимому культурному обмену. В других районах, в том числе в заселенном сузгунцами Приишимье, оказавшись в более дружелюбной и, по-видимому, родственной среде, мигранты выступили одним из компонентов новых культур, относящихся к переходному времени от бронзового к железному веку.