Иезуиты в Ост-Индии, Японии, Китае и Африке

После смерти Ксавье индийская миссия окончательно вступила на ложный путь массовых обращений. В 1560 году при коллегии в Гоа почти сто портных было занято шитьем крестильных рубашек для новообращенных христиан. Число христиан-туземцев в Гоа и его окрестностях скоро возросло до 300000 человек. Но христианство этих новообращенных стоило не больше христианства искателей жемчуга, обращенных Ксавье. Оно не могло оказать никакой притягательной силы на языческие племена внутренних частей страны, тем более что эти новообращенные христиане принадлежали исключительно к низшим кастам. Итальянский иезуит Роберт де Нобили, с 1606 года проповедовавший Евангелие в Мадуре, в Южной Индии, решил изменить это печальное положение вещей, обращаясь уже не к партиям, а непосредственно к брахманам.

С этой целью он сам превратился в синиази, или кающегося брахмана[61]. Он купил себе шапку огненно-красного цвета, покрывало, красно-желтую одежду из муслина и деревянные башмаки. Затем он обрил себе голову, украсил уши огромными серьгами, выкрасил лоб желтой мазью из сандалового дерева, являющейся отличительным признаком брахманов, и поселился в землянке, где жил в уединении в течение целого года, питаясь овощами и водой. Таким образом ему удалось обратить на себя внимание брахманов, и те в конце концов стали посещать его. Уверив их клятвой в древней знатности римских брахманов, он достиг полного успеха в своем притворстве. Под именем Татува-Подапар-Суами, то есть «обладателя 96 совершенств истинного мудреца», брахманы формально признали его одним из своих и торжественно приняли в свою касту. Но и после этого он держался очень осторожно, никого не посещал и сам показывался на людях как можно реже, словом, принимал все меры, чтобы окружить и свою личность, и свое учение обаянием тайны.

Неудивительно, что в скором времени к нему стали обращаться со все более настойчивыми просьбами открыть школу. В конце концов он решился сделать это, остерегаясь, однако, полностью приподнять завесу тайны. Он говорил на местном наречии как настоящий брахман, писал работы на тамильском языке, в которых христианство, странным образом перемешанное с индусской мудростью, приняло вид совершенно индусского учения. Он составлял песнопения, настолько похожие и по своей форме, и по своему содержанию на древние гимны индусским богам, что только опытный глаз мог различить их.

Разумеется, он сохранил много языческих обычаев в культе братств, образованных из его учеников, и относился с большим уважением к кастовым предрассудкам индусов. Он никогда не соприкасался с париями, никогда не переступал порога жилища людей низших каст. Если ему нужно было причащать их, он протягивал им гостию[62]на конце маленькой палочки или приказывал принести ее к их дому. Это чрезмерное внимание к индусским обычаям шокировало европейцев. Архиепископ Гоа вызвал его (в 1618 году) на свой суд, и, когда он явился в костюме кающегося, негодование, охватившее всех, было так велико, что архиепископ счел необходимым передать это дело на рассмотрение папскому престолу.

В Риме Нобили также встретил самое решительное сопротивление; члены ордена протестовали первыми. Дядя Нобили, кардинал Беллармин, весьма решительно настаивал, чтобы курия выступила против Нобили. Но инквизитор в Гоа защищал его с таким усердием, что папа Григорий XV решился 31 января 1623 года прекратить преследование и терпеть малабарские обряды впредь до более обстоятельного расследования. Нобили смог спокойно продолжать свою деятельность в обычных формах вплоть до самой смерти (1656 год) и обучить своему методу всех братьев Южной Индии.

Казалось, успех оправдывал его. В 1576 году в Мадуре, Мараве, Карнатике и Мизоре насчитывалось уже около 250000 индусов-католиков. Напротив, когда папа Бенедикт XIV запретил малабарские обряды, то не только немедленно приостановились обращения, но множество уже обращенных индусов тотчас же вернулось обратно к язычеству. В 1822 году аббат Дюбуа нашел на территории орденских миссий в Южной Индии всего лишь 80000 католиков, и то, по его свидетельству, эти 80000 католиков охотнее покинули бы христианство, чем языческие обычаи и верования, терпимые иезуитами, — поразительное доказательство конечного поражения хитроумного метода Нобили.

В то время, когда Нобили выступил в Мадуре, иезуиты уже начали проповедь Евангелия на севере Индии, в царстве и при дворе Великого Могола. В 1575 году трое из них дружелюбно приняты Акбаром Великим[63]. Но враждебное отношение мусульманских мулл заставило их немедленно покинуть страну. Другие, приглашенные вскоре после этого Акбаром, также скоро удалились, увидев, что Великий Могол, проникнутый философскими идеями, думает не о переходе в христианство, а об основании новой религии. Только в 1595 году иезуиты смогли получить прочную резиденцию в Лахоре и устроить здесь христианскую общину.

Акбар милостиво предоставил им полную свободу действия. Сам он старательно изучал «Жизнь Иисуса» и биографию апостола Петра, составленные для него с помощью одного мусульманина на персидском языке Иеронимом Ксавье, племянником великого Франциска Ксавье, и благосклонно принял в подарок изображение Мадонны. Но дальше этого он не пошел. Только при его преемнике и сыне Джахангире[64]у иезуитов явилась надежда завоевать для христианства и это царство. Трое из принцев царской фамилии приняли крещение в 1610 году, а сам Джахангир открыто заявлял о своем намерении перейти в христианство. Правда, мотивом его обращения были слабая привязанность к мусульманской вере и мысль, что став христианином, он сможет свободнее предаваться вину.

Пока же отцы-иезуиты смогли благодаря щедрости одного богатого армянина устроить в 1621 году коллегию при своей резиденции в Агре и открыть в том же году новую резиденцию в Патне. Преемник любившего выпить султана Шах-Джа-хан[65](1627—1658) также был очень благосклонен к иезуитам, а при его сыне Аурангзебе[66]они смогли утвердиться в Мультане и Кабуле. Но вместе с Аурангзебом к власти вернулось самое узкое мусульманское правоверие, немедленно же уничтожившее все поселения и общины иезуитов.

Лучше были успехи иезуитов в Индокитае, где в лице французского отца Александра де Родеса они нашли борца, соединявшего в себе неутомимую страсть к путешествиям и завоеваниям Франциска Ксавье с гибкостью Роберта де Нобили: «С царями он беседовал о математике и физике и в то же время возвещал народу слово Божие». В Тонкине он с большим успехом воспользовался тем, что народ с давних пор привык метить детей черным крестом с целью защитить их от злых духов. В первый же год своего пребывания (1624—1625) он сумел крестить 1200 новообращенных, и среди них семнадцать родственников короля. Особенно поразила его предупредительность бонз: двести этих жрецов, которые в других местах проявляли большую враждебность к миссионерам, присоединились к нему и предложили свои услуги для распространения христианства. Один из них привел к Родесу до 500 новообращенных. Благодаря этому общины росли настолько быстро, что в 1660 году в Тонкине насчитывалось уже 300000 христиан и 386 церквей.

Еще успешнее развивалась церковь в Кохинхине. Уже до прибытия Родеса здесь работали с большим успехом отцы Бузони и Карвальо, с 1615 года. В конце XVII века в Кохинхине насчитывалось около 1400 христианских храмов. Тем не менее ни здесь, ни в Тонкине новая церковь не могла с уверенностью смотреть в будущее. Иезуитских миссионеров часто изгоняли, их церкви большей частью разрушались. Если бы им не удалось образовать туземного духовенства и даже ввести в иезуитский орден нескольких тонкинцев, они бы лишились и здесь всех плодов своего труда.

Нигде, может быть, им не пришлось испытать столь сильного разочарования, как на островах, лежащих к югу и востоку от Азии. Лишь на Филиппинских и Марианских островах они могли с 1750 года действовать свободно под покровительством Испании. В 1773 году они владели здесь 16 коллегиями; два миллиона тагалов были «подчинены закону Бога». На Молуккских островах они встретили в лице ислама настолько опасного противника, что добились лишь очень незначительных успехов. Позднее их безжалостно раздавила нисколько не стоявшая выше них колониальная миссия голландцев.

Еще хуже обстояло дело в Японии. После отъезда Ксавье руководство миссией взяли в свои руки старый мореход Торрес и светский брат Фернандес. Их работа не была безуспешной. Тем не менее в 1573 году в этой обширной империи существовало лишь восемь миссионеров и миссионерских пунктов. Только в следующее десятилетие дело обращения в христианство стало идти быстрее. В 1576 году была открыта первая католическая церковь в Миако на острове Ниппоне. Приблизительно в это же время принял крещение король Аримы; в 1578 году то же сделал и король Бунго; в 1579 году был основан по совету иезуитов новый город, Нагасаки, специальное назначение которого было стать центром японских христиан всех частей империи. Иезуиты насчитывали в Японии до 100000 новообращенных. Но на эти 100000 верующих было всего-навсего 23 миссионера.

Орден должен был как можно скорее увеличить свои силы и обеспечить новым общинам регулярную духовную поддержку. Итальянец Александр Валиньяни, явившийся в первый раз в Японию в качестве визитатора, понял и разрешил эту задачу. Он организовал миссионерские округа, основал всюду, где это было возможно, церкви и учреждения ордена, открыл японским христианам доступ в орден и этим путем более чем утроил число миссионеров. Желанный успех не заставил себя долго ждать. В 1587 году в Японии насчитывалось 240 церквей, две иезуитские коллегии, тридцать миссионерских пунктов, иезуитский пансион для молодых дворян, 119 отцов-миссионеров и 200000 христиан-туземцев. Но в этом же самом 1587 году произошел переворот.

В момент своего прибытия иезуиты застали Японию в состоянии полной анархии. Микадо в Киото уже в течение долгого времени обладали лишь тенью власти. Страна раздиралась дикими гражданскими войнами, в которых иностранцы волей-неволей должны были принимать участие.

Империя фактически распалась на бесчисленное количество мелких владений, отчаянно боровшихся между собой. Иезуиты извлекли большие выгоды из этой анархии и своих тесных отношений с португальскими купцами. Но скоро положение изменилось, и в весьма невыгодную для них сторону.

С 1582 года узурпатор низкого происхождения Тоётоми Хидэёси[67]принялся с большой ловкостью и энергией за восстановление национального единства. Первоначально он позволил иезуитам мирно развивать свое дело; он надеялся даже воспользоваться их поддержкой для осуществления своих честолюбивых планов. В 1585 году он поручил провинциалу Цеглио достать ему европейские суда для войны против Китая. Но наличие среди последователей иезуитов большого числа крупных вассалов, самураев и военачальников внушило ему недоверие к ним, которое с течением времени все росло. Он легко позволил старому бонзе Акуину убедить себя в том, что иностранцы составили план передать Японию в руки португальцев, опираясь на свою партию, которая непрерывно усиливалась.

Под этим предлогом Хидэёси в 1587 году внезапно приказал вождю японских католиков Укондоно отречься от христианской веры и велел иезуитам покинуть островную империю. Иезуиты не отдавали себе отчета во всей серьезности положения. Может быть, они полагали, что превосходная организация верующих позволит им оказать сопротивление Тайкосаме, как называл себя Хидэёси. Как бы то ни было, они остались. Это неблагоразумие обошлось им очень дорого. С этого момента диктатор твердо убедился, что христиане представляют политическую опасность, и начал действовать в соответствии с этим. В 1588 году он, подобно императору Диоклетиану, велел разрушить христианские церкви. Вскоре другим указом он запретил под угрозой смерти публичный культ и публичную проповедь христианства, а затем произвел массовое избиение тех, кто принимал, несмотря на указ, крещение: число загубленных им жертв за один только 1590 год определяют в 20570 человек.

Напрасно Александр Валиньяни, явившийся к нему в 1591 году в качестве посла вице-короля Индии, пытался изменить его решение. Преследования продолжались. В конце концов «великий государь» осмелился поднять руку даже на миссионеров, которых до этого времени щадил из уважения к португальцам. В феврале 1597 года в Нагасаки по его приказанию были распяты шесть францисканцев, три иезуита и множество новообращенных японцев. В то же время он изгнал из Японии всех иезуитских миссионеров. Однако на этот раз Валиньяни удалось смягчить его гнев. Указ об изгнании не был приведен в исполнение. Мало того, «великий государь» снова стал относиться благосклонно к некоторым иезуитам. Он умер 15 сентября 1598 года, не увидев полного осуществления своей цели — восстановления национального единства.

Молодая японская церковь в течение этого периода мужественно вынесла огненное испытание мученичества. Десятки тысяч ее членов умерли в жестоких мучениях. Но даже в те годы, когда все церкви были закрыты и когда иезуиты могли действовать только втайне, не было массовых отречений, которые так часто повторялись в истории церкви. Благодаря этому молодая церковь быстро оправилась в период анархии, последовавшей за смертью Хидэёси. В 1614 году насчитывали до 600000 японцев-христиан.

Между тем первый сёгун Токугава Иэясу[68]продолжил дело Хидэёси; он почти подавил частные войны внутри страны и реорганизовал все управление. В то же время иезуиты встретили новых опасных врагов в лице голландских и английских купцов, которые стремились захватить в свои руки японскую торговлю. Эти кальвинисты и англиканцы не постеснялись уговорить сегуна потопить в крови японскую церковь, снова достигшую цветущего состояния. С 1613 года во всей Японии опять началась истребительная война против католиков, и голландцы были достаточно умны, чтобы побудить сегуна направить свои удары не только на массы верующих, но и на миссионеров.

Число жертв было значительно больше числа жертв, павших во время прежних преследований. Оно достигло 30000 человек за один только 1624 год; жестокость казней превзошла все, что рассказывает нам Евсевий о мучениях христиан в Египте при Максимине Дазе[69]. Даже хладнокровные голландцы, безжалостно доносившие сегуну о всех католических монахах и со спокойным сердцем попиравшие ногами крест, чтобы обеспечить себе свободу торговли, не могли без ужаса рассказывать об этих страшных казнях. Наконец, когда третий сёгун издал указ, обязывавший всех японцев носить на груди языческий амулет, христиане, остававшиеся еще на острове Киу-Сиу, в отчаянии взялись за оружие. Но они решились на это слишком поздно. Сёгун 12 апреля 1638 года окружил несчастных при Шимбаре и перебил 37000 человек.

Несмотря на это, иезуиты снова попытались проникнуть на Японский архипелаг. Но они не могли укрыться ни от шпионов голландской компании, ни от палачей сегуна. После катастрофы при Шимбаре японская церковь была уничтожена. Только по соседству со старым иезуитским городом Нагасаки продолжала существовать в глубокой тайне маленькая община вплоть до самого падения сёгуната в 1869 году. К великому удовлетворению Голландии, ни один португальский или испанский купец уже не оспаривал более у благородных господ Амстердама выгод японской торговли.

В Китае иезуиты действовали не так геройски, но зато гораздо умнее. Ксавье дошел лишь до врат Небесной империи; его непосредственные преемники не пытались даже и приблизиться к ней. Только после того, как Александр Валиньяни взял в 1579 году в свои руки управление японской миссией, иезуиты начали работу и в Китае. Первые из них, Михаил Руджиеро (1581) и Пацио (1582), достигли только Кантона. Но третий, Маттео Рикки, начиная с 1583 года постепенно приобрел влиятельное положение для своего ордена в главных городах империи.

Придя к вполне основательному убеждению, что все новое может проникнуть в Китай только в том случае, если его возьмут под свое покровительство богатые и культурные классы, Рикки старался, как позднее Нобили, привлечь на свою сторону образованных людей. Он изучил диалект, на котором говорил правящий класс мандаринов, ознакомился с китайской наукой и весьма удачно перемешивал свои религиозные проповеди с лекциями по экспериментальной физике и математике. Но он вскоре должен был признать, что даже при помощи математики и физики не смог бы найти душевной близости с китайцами, если бы не принял почитания Конфуция и культа предков, по крайней мере как священных государственных традиций. Решившись на это, он представил христианство как завершение конфуцианства и молчаливо признал культ предков.

Результат, на который он надеялся, не заставил себя долго ждать. Несмотря на враждебное отношение, от которого он удачно сумел избавиться, надев костюм мандарина, он смог в 1599 году заложить в Нанкине первый католический храм. Что еще важнее, ему удалось в 1601 году получить в Пекине аудиенцию у императора Чжу Ицзюня[70]. Рикки поднес ему шедевры механической техники, никогда еще не виданные в Китае: стенные и карманные часы. Чжу Ицзюнь был настолько очарован изобретательным иностранцем, что немедленно же разрешил ему доступ ко двору, назначил ему пенсию и поручил составить большую карту Китая. Рикки выполнил эту задачу с таким искусством, что император немедленно приказал выткать на шелку десять таблиц этой карты и повесить их в своей комнате.

Однако Рикки воспользовался этим случаем и для того, чтобы сделать что-нибудь и для религии; он поместил на белых местах карты кресты и тексты из Священного Писания. Когда Рикки умер 11 мая 1610 года, в возрасте всего-навсего пятидесяти восьми лет, в Пекине уже существовала не только христианская община, но даже конгрегация «детей Марии». Его сподвижники успешно продолжали дело, применяя те же методы.

В 1617 году насчитывалось уже 13000 обращенных. Но в том же 1617 году наступила реакция. Под влиянием нанкинского мандарина Шина император издал указ, изгонявший всех иностранцев из Китая. Жившие в Нанкине и Пекине иезуиты были заключены в деревянные клетки и отправлены к португальцам в Макао. Но вскоре их призвали обратно, надеясь получить при их посредстве португальских офицеров для руководства экспедицией против монголов. Эта надежда, правда, не осуществилась, но тем не менее иезуиты сумели стать необходимыми благодаря своим знаниям. Отец Иоанн Адам Шалль, родом из Кёльна, приобрел своими написанными на китайском языке сочинениями по математике и астрономии такую известность, что был в 1644 году назначен главой «двора астрономических наблюдений» в Пекине[71].

Влияние, которое получил орден, находит свое выражение в росте числа общин: в 1617 году насчитывалось пять церквей и 19000 крещеных; в 1664 году уже 159 церквей и 257000 крещеных, 41 резиденция Общества Иисуса. Однако в том же 1664 году иезуиты были заключены в тюрьму, и Шалль приговорен к смерти. Когда все приготовления к казни были уже закончены — Шалля должны были, по китайскому обычаю, разрезать живым на 1600 кусков, — в Пекине случилось землетрясение и, как следствие его, пожар императорского дворца. Ненависть к иностранцам — вследствие испытанного страха — пошла на убыль.

Шалль умер своей смертью в 1666 году, а его товарищи покинули Китай. Впрочем, император Канси[72]в 1669 году призвал их обратно. Останки Шалля были торжественно перезахоронены, и эти почести явились лишь началом целого ряда исключительных милостей. После того как отец Вербист исправил календарь, пришедший в полное расстройство вследствие невежества придворных астрономов, император велел передать «двор астрономических наблюдений» на вечные времена в ведение иезуитов. Сам Вербистбыл назначен его главой. Кроме того, его провозгласили «великим человеком» и, по китайскому обычаю, возвели во дворянство со всеми своими предками. Поступив на службу к императору, он построил пушечный завод в Пекине и сопровождал императора на войну. Смерть Вербиста в 1688 году не изменила расположения Канси к иезуитам. Он пользовался их услугами даже для дипломатических переговоров.

Но в это время в Китай явились в качестве миссионеров члены других религиозных орденов и ученики новой парижской миссионерской семинарии. К великому своему удивлению и возмущению, они увидели, что обращенные иезуитами китайцы приносят жертвы Конфуцию и предкам. В китайской миссии вспыхнула сильнейшая внутренняя борьба. Папа послал собственного легата, чтобы произвести расследование. Император Канси 22 июня 1706 года торжественно принял иностранца и заявил ему, что эти жертвы являются чисто гражданскими церемониями. Таким образом, император-язычник защищал перед папским послом дело иезуитов! Никогда орден не одерживал еще в Китае подобной победы.

Но нужно сказать, что заявление императора было не вполне искренним. В Китае все религиозные церемонии, поскольку они являются публичными актами, представляют собой гражданские обязанности. Легат не дал ввести себя в заблуждение и запретил так называемые китайские обряды. Канси, запретивший в 1706 году всякие возражения против этих обрядов, не колебался ни минуты: он изгнал легата и распустил все неиезуитские миссии. Этот несчастный конфликт, продолжавшийся еще несколько десятилетий, является началом упадка иезуитской церкви в Китае. Император Юнчжэн[73](1722—1735) запретил в стране христианство, и его преемник Цяньлун[74](1735—1796) не отменил указа Юнчжэна, хотя и терпел иезуитов в Пекине.

В то время как христианская церковь в Китае постепенно погибала, иезуитам разрешалось по-прежнему служить Сыну Неба в качестве архитекторов, живописцев, составителей карт, математиков. Некоторые из них удержали за собой эти должности даже после уничтожения китайской миссии ордена — последний иезуит умер 12 ноября 1805 года.

Трагическая судьба! То, в чем Рикки видел некогда лишь средство для достижения цели, в глазах китайцев стало единственной целью миссии: они считали иезуитов замечательными математиками, астрономами и художниками и с радостью шли к ним на выучку. На это указывает проникновение иезуитского стиля в китайскую художественную промышленность. Но как миссионеры они оказывали очень слабое влияние.

Миссия на Дальнем Востоке была наследием Франциска Ксавье. Сам основатель ордена никогда не занимался ею серьезно. Его интересовали другие завоевания, и прежде всего борьба с исламом при помощи как духовного, так и светского оружия. В душе старого испанского рыцаря, выросшего в религиозной и рыцарской атмосфере эпохи крестовых походов, идея миссии, естественно, была созвучна с планами крестовых походов.

Воспитывая в Риме турецких детей, Ксавье старался сделать из них миссионеров, чтобы поразить ислам в самое сердце духовным оружием, в то же время он составил обширный план, имевший целью уничтожить военные силы неверных в Средиземном море. Как старый солдат, он прекрасно понимал, что для этого прежде всего необходим большой флот. Поэтому он представил в 1554 году испанскому вице-королю в Сицилии тщательно разработанный план организации морских сил. Ксавье высчитал, что испанское правительство должно было собрать по меньшей мере двести или триста кораблей. Он не останавливался ни перед какими расходами и без всяких колебаний предложил покрыть их, обложив податью духовенство и богатые монашеские ордена. В случае сопротивления с их стороны папа должен был применить силу. Но этот план показался вице-королю слишком «безбрежным».

Духовная борьба против ислама оказалась еще более бесплодной, чем крестовый поход. Ни в Феце, ни в Исфагане, ни в Ормузе, ни в Индии, ни на Молуккских островах орден не смог добиться длительных успехов. Удачнее была его деятельность среди христиан мусульманских государств и в древних христианских государствах Востока. Однако план, более всего интересовавший самого Игнатия, — вернуть под власть Рима Абиссинию, осуществить не удалось. В 1638 году здесь жестоко замучили нескольких отцов-иезуитов.

Все попытки обратить в католичество коптов также остались бесплодными; армянская миссия в Эрзеруме тоже работала до 1686 года без всякого результата. Напротив, марониты Ливана в конце концов соединились в 1736 году с римской церковью, правда лишь после 150 лет непрерывных усилий. Иезуитам удалось обратить в католичество даже некоторое количество православных греков в Константинополе, Наксосе, Негропонте, Салониках и Крыму. Но наиболее блестящим успехом была победа, одержанная ими против протестантизма: они свергли в 1638 году константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, склонявшегося к протестантизму.

Еще усерднее орден работал на обширной миссионерской арене, которая открывалась для него в мусульманских частях Черного континента, в западноафриканских владениях Португалии и в португальском Конго. Еще Ливингстон нашел здесь развалины гигантских сооружений, построенных некогда иезуитами, и племена, научившиеся у иезуитов читать и писать. Но в общем и здесь, среди негров, ордену пришлось вкусить печальный опыт и понять, насколько трудно христианским миссионерам одержать верх над мусульманскими дервишами. Еще большие затруднения встретили иезуиты в Гвинее и Сенегамбии. Единственным, на что они могли рассчитывать здесь, было мученичество.