Книга VI 3 page

27. В канун праздника Пасхи король Хильперик отправился в Париж. Чтобы избежать проклятия, грозившего ему по договору, заключенному между ним и его братьями, где сказано, что никто из них не имеет право войти в Париж без согласия на то остальных братьев, он вошел в город с мощами многих святых. Радостно и счастливо он провел пасхальные дни и окрестил своего сына, восприемником которого стал епископ Парижа Рагнемод. С согласия Хальперика он нарек мальчика Теодорихом.

28. Марк-рефендарий (хранитель печати и др.), о котором я уже рассказывал, удерживал в свою пользу собираемые налоги и накопил огромное состояние. Неожиданно он почувствовал боль в одном боку. Он тотчас побрил свою голову, признался в грехах и затем отдал богу душу. Его собственность передали в общественную казну. Тогда и обнаружили огромную кучу золота и серебра, а также множество других драгоценных предметов. Когда же он умер, то не забрал с собой в свое путешествие ничего, кроме вечного проклятия своей души.

29. Послы, посланные в Испанию, вернулись ни с чем[152], поскольку Леовигильд все еще находился в походе, продолжая кампанию против собственного сына.[153]

В обители, управлявшейся святой Радегундой[154], умерла девушка по имени Дисциола, племянница святого Сальвия, епископа Альби. С ней случилось следующее. Когда она заболела, за ней тщательно ухаживали монахини. Наступил день, когда она находилась на пороге смерти. Примерно в десять часов она сказала монахиням: «Мне кажется, что мое тело стало легче, а боль исчезла. Пожалуйста, больше не опекайте меня и не проявляйте такую заботу. Возможно, если вы сейчас оставите меня, я смогу немного поспать».

Услышав ее просьбу, монахини оставили ее келью. Позже они вернулись и встали у ее кровати, в слабой надежде, что она сможет найти силы побеседовать с ними. Она же широко раскинула руки, как будто просила у кого-то благоволения. «Дай мне твое благословение, святой посланник Господа с небес, – прошептала она. – Сегодня ты уже в третий раз беспокоишь меня. Почему, столь благочестивый, ты испытываешь такие огорчения ради бедной, слабой женщины?»

Монахини стали расспрашивать ее, с кем она говорит, но Дисциола не отвечала. Спустя некоторое время она громко рассмеялась и тотчас умерла. Проходивший мимо мужчина, одержимый бесом, пришедший сюда ради чудес Святого Креста[155], схватился за волосы и забился на земле.

«Какую ужасную потерю мы понесли! – кричал бесноватый. – Только подумайте, что эту душу забрали у нас. Те же, кто находился рядом с ней, даже не подумали об этом. Архангел Михаил только что получил душу этой сестры, – добавил бесноватый. – И теперь переносит ее на небеса. Мой собственный господин, тот, кого вы называете дьяволом, даже не получил к ней доступа!»

Те же, кто омывал тело Дисциолы, рассказывали, что оно сияло как снег особой чистотой и что сама аббатиса не смогла сыскать в своем шкафу савана, чтобы он был белее ее кожи. Они одели ее в чистую ткань и сопроводили до могилы.

Другая женщина этого монастыря увидела видение, о котором рассказала своим сестрам. Как она говорила, ей мнилось, что она путешествует. Когда она шла, у нее возникло сильное желание разыскать путь к некоему источнику живой воды, но она не знала, как туда пройти.

Тут она заметила мужчину, вышедшего, чтобы поприветствовать ее. «Если ты хочешь навестить источник с живой водой, – сказал этот человек, – я проведу тебя туда». Она поблагодарила его, и он отправился впереди, позволив ей следовать за ним. Они шли достаточно долго и затем подошли к большому источнику. Его вода отливала золотом, и трава, произраставшая вокруг него, сияла, как будто отражала сверкающий свет множества камней.

Мужчина сказал ей: «Вот колодец живой воды, который ты искала так тяжело и трудно. Выпей его воды, и он станет для тебя источником воды, текущей в жизнь вечную» (Ин., 4: 14). Она утолила жажду из этого источника. Потом с другой стороны прибыла ее аббатиса. Она раздела монахиню догола и одела ее в королевские одежды, сиявшие ярко золотом и камнями, так что трудно было смотреть на них.

Затем аббатиса сказала: «Это твой муж, что посылает тебе этот дар». Увидев это видение, монахиня была глубоко тронута. Через несколько дней она попросила аббатису приготовить ей келью, чтобы она смогла уединиться там навеки. Аббатиса не стала медлить. «Займи ее! – сказала она. – Что еще ты хочешь?» Монахиня ответила, что просит разрешения остаться здесь и жить как затворница, что и было ей даровано.

Все монахини собрались, держа зажженные лампы. Распевая псалмы, они отвели свою сестру в составе процессии к назначенному месту. Все простились с ней, и каждого она оделила поцелуем. Затем она закрылась в своей келье, и дверь, через которую она вошла, заложили кирпичами. Там и стали проходить ее дни в молитвах и чтении священных книг.

30. Все описанное нами случилось в тот самый год, когда умер император Тиберий[156]. Его смерть сильно опечалила народ, которым он правил. Он слыл человеком необычайной доброты, всегда готовым оказать милость, справедливым судьей, осторожным в своих решениях, всегда снисходительно относившимся к людям, оказывая им свое благоволение. Он любил всех людей, и они отвечали ему тем же.

Когда он заболел и понял, что скоро умрет, то призвал к себе императрицу Софию. «Я чувствую, – сказал он, – что мой жизненный срок подошел к концу. С твоей помощью я выберу того человека, который станет править вместо меня, мы должны найти сильного человека, который сможет унаследовать всю мою власть». Императрица предложила некоего Маврикия[157]. «Он сильный человек, – заметила она, – и мудрый. Он часто сражался за государство против его врагов и всегда побеждал их». София сказала это, потому что сама собиралась выйти замуж за Маврикия, как только Тиберий умрет. Тот согласился, затем велел своей собственной дочери нарядиться в те богатые одеяния, что полагались дочери императора.

После этого Тиберий призвал к себе Маврикия и сказал ему: «Ты назначаешься императором с полного согласия императрицы Софии. Я отдаю тебе руку моей дочери, чтобы обезопасить твое будущее и упрочить твое положение на троне». Пришла принцесса, и отец передал ее Маврикию.

«Вместе с этой молодой девушкой, – добавил Тиберий, – я передаю тебе мою императорскую власть. Наслаждайся ею полностью. Но помни о том, что ты должен оставаться справедливым и мудрым».

Маврикий принял принцессу в жены и взял ее в свой дом. Они поженились, но вскоре после этого Тиберий умер. Когда закончился период траура, Маврикий надел диадему и пурпурные императорские одеяния и в составе процессии направился на ипподром, где его приветствовали восторженными возгласами. Распределив традиционные подарки среди населения, он вступил в управление империей.

31. К королю Хильперику прибыло посольство от его племянника Хильдеберта во главе с Эгидием, епископом Реймса, их привели к королю и дозволили говорить. Они сказали:

«Наш господин, твой племянник, хочет сохранить неприкосновенным договор, что ты подписал с ним, но считает невозможным сохранять мир с твоим братом Гунтрамном, потому что после смерти отца Гунтрамн забрал у него часть Марселя и теперь укрывает беглецов, отказываясь выдавать их. Поэтому твой племянник Хильдеберт необычайно заинтересован в сохранении дружеских отношений с тобой».

На это Хильперик ответил: «Мой брат виновен во множестве преступлений. Если мой приемный сын Хильдеберт расследует все произошедшие события, то увидит, что его отца убили с молчаливого согласия Гунтрамна». Прислушавшись к словам короля, епископ ответил: «Если ты соединишь свои силы с силами твоего племянника и он окажется на твоей стороне и если вы оба выступите вместе против него, то Гунтрамн скоро будет наказан за содеянное». Стремясь достичь искомого, они заключили соглашение, обменялись заложниками, и послы отправились домой.

Веря в данные ему обещания, Хильперик собрал собственную армию и вступил в Париж. Его пребывание там принесло жителям большой ущерб. К области Буржа подступил герцог Берульф вместе с жителями Тура, Пуатье, Анже и Нанта. Дезидерий и Бладаст наступали на Бурж с другой стороны, во главе объединенного войска, собранного из провинции[158], нанося огромный урон всем местам, по которым они проходили.

Хильперик велел своим воинам пройти через Париж, и, когда они шли через город, он сам выступил вперед и подошел к крепости Мелен, сжигая все вокруг и сея разрушения. Еще не показались войска его племянника, но герцоги и послы Хильдеберта уже находились при нем. Хильперик велел Дезидерию и Бладасту: «Двигайтесь к Буржу, продвиньтесь до самого города и настаивайте на том, чтобы они принесли мне клятву верности».

Тем временем население Буржа собрало армию в пятнадцать тысяч человек, заняло поле вблизи Мелена и сразилось с Дезидерием. В сече с обеих сторон погибло более семи тысяч. С оставшейся частью герцоги дошли до Буржа, круша и уничтожая все. Разрушения оказались гораздо больше, чем описанные в античные времена, в городе не осталось ни одного целого дома, не уцелели ни виноградники, ни огороды, все было стерто с лица земли и полностью разрушено. Они украли священные сосуды из церквей и подожгли сами здания.

Король Гунтрамн выступил вместе со своей армией и встретился со своим братом, возлагая все его надежды на суд Божий. Хотя уже начало смеркаться, он велел, чтобы его армия начала сражение с противником и уничтожила большую часть армии Хильперика.

На следующее утро противники обменялись представителями, затем оба короля заключили мир. Каждый пообещал другому, что епископы и ведущие деятели придут к соглашению, договорились о соблюдении законов и выплате компенсаций. Заключив мир, оба короля отправились домой.

Королю Хильперику никак не удавалось прекратить грабежи в армии, и ему пришлось сразить мечом графа Руанского. Он вернулся в Париж, оставив всю добычу и освободив пленников. Когда осаждавшие Бурж войска получили приказ отступить и вернуться домой, они украли такое количество добычи, что казалось, что в этой местности больше не осталось ни населения, ни скота.

Проходя по окрестностям Тура, люди Дезидерия и Бладаста поджигали, разрушали и уносили все, до чего дотягивались их руки, и убивали жителей, как будто находились на территории противника.

Они также уводили с собой тех, кого не убили. Правда, потом их отпустили, по крайней мере большинство, но только после того, как отобрали у них все, что те имели. После всех этих разрушений среди скота вспыхнула эпидемия, так что скота здесь почти не осталось, редко теперь можно было увидеть лошадь или телку.

Пока все это продолжалось, король Хильдеберт находился со своей армией. Когда же он велел своим воинам совершить ночной марш, его низшие чины подняли неистовый шум, выступив против епископа Эгидия и других королевских советников.

«Пусть король выгонит тех, кто предает его королевство! – выкрикивали они, вовсе не заботясь о том, кто их услышит. – Долой тех, кто отдает свои города во власть врагу! Долой тех, кто продает подданных Хильдеберта в рабство!» Когда наступило утро, протесты продолжались. Схватив оружие, воины устремились к палатке короля, намереваясь жестоко расправиться с епископом и высшими советниками, порубив их мечами.

Поняв, что происходит, епископ Эгидий вскочил на коня и поскакал в свой родной город, а толпа преследовала его по пятам, крича, бросая вслед камни и оскорбляя. Его спасло лишь то, что у них под рукой не оказалось свежих лошадей, так что они не смогли догнать епископа. Но он бежал в такой панике, что потерял с одной ноги сапог и не подобрал его. В таком состоянии епископ и добрался до своего города Реймса, где и укрылся за его стенами.

32. Несколькими месяцами ранее Левдаст снова прибыл в окрестности Тура, привезя письменное распоряжение от короля. В нем говорилось о том, чтобы Левдасту вернули жену и разрешили поселиться в городе. Он также привез письмо, подписанное несколькими епископами, просившими снять с него отлучение от церкви.

Поскольку его отлучили во многом благодаря королеве Фредегунде и я не получил от нее никакого послания, я отложил принятие решения. «Когда я получу соответствующее распоряжение от королевы, – заметил я, – то незамедлительно снова приму его». Тем временем я отправил королеве письмо, и она ответила мне. «Я находилась под таким давлением со стороны огромного числа людей, – говорилось в ее ответе, – что мне не оставалось ничего иного, как разрешить ему уехать. Я прошу тебя не мириться с ним и не давать ему причастия, пока я не приму окончательного решения».

Прочитав это, я стал опасаться, что королева решила покончить с Левдастом. Я пригласил к себе его тестя и рассказал ему о том, что произошло, умоляя взять Левдаста под свою охрану до тех пор, пока гнев королевы не пройдет.

Однако мой совет, данный со всей искренностью и любовью к Господу, Левдаст воспринял необычайно подозрительно, ибо по-прежнему испытывал ко мне недоверие, не желая принять никакие предложения, исходящие от меня. Перед нами явно прекрасный пример пословицы, услышанной мной однажды от старого человека: «Amico inimicoque bonum simper praebe consillium, quia amicus accepit, inimicus sperne».[159]

Итак, отвергнув мой совет, Левдаст отправился к королю, находившемуся вместе со своими войсками в окрестностях Мелена. Он попросил воинов вступиться за него и просить короля, чтобы тот дал ему аудиенцию. Они оказали ему поддержку, и король согласился встретиться с ним. Левдаст бросился к ногам Хильперика и стал умолять о прощении. «Ты должен быть осторожным, – заметил Хильперик, – пока я обсужу эту проблему с королевой и что-нибудь придумаю, чтобы вернуть тебе ее милость, поскольку ты перед ней во многом виноват».

Недальновидный и беспечный, как всегда, Левдаст поверил ему, потому что сам король дал ему аудиенцию. Он отправился вместе с ним в Париж и в следующее воскресенье бросился к ногам Фредегунды в соборе, умоляя ее о прощении. Она разгневалась, потому что на дух не выносила его. Королева расплакалась и отринула его прочь.

«У меня нет сына, который мог бы оградить меня от бесчестья, – заявила она. – Поэтому я обращаюсь к Тебе, Господь Иисус». Теперь наступил ее черед припасть к ногам короля. «Все происходит совсем не так, – заявила она, – когда я встречаюсь со своим врагом лицом к лицу, я совершенно теряюсь». Левдаста выставили из собора, и праздничная месса была продолжена.

Когда же король и королева вышли из собора, Левдаст последовал за ними по улице, не понимая, что ему делать дальше. Он проходил мимо лавок, подсчитывал, сколько денег у него в кошельке, и просил показать ему разные драгоценности. «Я куплю вон то и вон то тоже, – бормотал он, – у меня достаточно золота и серебра».

Как раз когда он произносил все это, несколько людей королевы схватили его и попытались обезвредить его, надев цепь. Левдаст вытащил меч и сразил одного из них, остальные разъярились и набросились на него. Они также выхватили мечи и напали на него, прикрываясь щитами. Один из них ударил Левдаста по голове, снес большую часть волос вместе с кожей.

Левдаст бросился бежать через городской мост, но попал ногами между досками, которыми тот был покрыт, и сломал одну ногу. Ему связали руки за спиной и бросили в темницу. Король Хильперик распорядился, чтобы ему оказали необходимую врачебную помощь и не трогали, пока его раны не заживут, а затем подвергли пыткам.

Затем Левдаста перевезли в один из королевских замков. Нанесенные ему палачами раны начали гноиться, стало ясно, что он долго не протянет. По личному распоряжению королевы его разместили прямо на земле, под его шею положили деревянный брус, потом стали нажимать на горло другим брусом, и он умер. Его жизнь представляла собой цепь предательств, поэтому его конец был достойным его жизни.

33. На девятый год правления Хильдеберта[160]король Гунтрамн по собственной воле возвратил вторую половину Марселя своему племяннику. Послы короля Хильперика вернулись из Испании и объявили, что Карпетания[161], местность вокруг Толедо, подверглась нападению саранчи, так что там не уцелело ни зелени, ни фруктов, ни деревьев, ни виноградников. Послы также сообщили, что вражда между Леовигильдом и его сыном разгорелась с новой силой.

Несколько районов опустошила чума, сильнее всего она свирепствовала в районе Нарбона[162]. Лишь почти через три года она перестала распространяться, а затем и сошла на нет. Бежавшее население теперь возвращалось, но многие погибли во время новой вспышки. Особенно сильно от этой эпидемии пострадал город Альби.

В то же самое время в полночь на севере в небе появились многочисленные сверкающие лучи. Они соединялись и снова разъединялись, рассеиваясь в разных направлениях (полярное сияние. Изредка бывает южнее. – Ред.). К северу небо осветилось так ярко, что можно было подумать, что светает.

34. И снова послы прибыли из Испании. Они привезли с собой подарки и на совещании, где присутствовал и король Хильперик, договорились, что его дочь Ригунта выйдет замуж за Реккареда, сына короля Леовигильда, в соответствии с договоренностью, заключенной ранее.

Контракт заключили, все детали оговорили, и послы отправились обратно. Затем король Хильперик оставил дом и отправился в сторону Суасона, но отъехал недалеко, когда на его долю выпала другая утрата. Его сын, крещенный всего год назад, заболел дизентерией и умер[163]. Вот что предвещал огненный шар, появившийся из облака и описанный мною выше (гл. 25).

Все преисполнились печалью, вернулись в Париж и там похоронили ребенка. Затем отправили гонца вслед за послом и призвали его обратно, ибо стало очевидно, что прежнюю договоренность не удастся выполнить, теперь следовало отложить намеченное. «Я не могу думать о праздновании свадьбы моей дочери, пока я в трауре и оплакиваю своего только что похороненного сына», – заявил Хильперик.

Через некоторое время он решил отправить в Испанию вместо своей первой дочери другую, Базину, уже заключенную в монастыре, ее матерью была Авдовера. Она отказалась выходить замуж, поскольку этому противилась святая Радегунда, говорившая: «Не подобает для монахини, посвятившей себя Господу, снова возвращаться в мир земных радостей».

35. Когда происходили эти события, королеве донесли, что ее маленький сын Теодорих, только что умерший, погиб благодаря колдовству и заклинаниям и что в этом замешан префект Муммол, которого она так долго ненавидела[164]. На самом деле оказалось, что, когда Муммол ужинал в своем собственном доме, кто-то из его двора посетовал на то, что ребенок, который был ему так дорог, недавно умер от дизентерии.

Префект ответил: «Я всегда держу при себе особую траву, мною лично открытую, и, если кто-либо, кто заболевает дизентерией, выпьет приготовленный из нее отвар, он тотчас поправится, как бы тяжело он ни был болен». О его словах доложили королеве Фредегунде, и та впала в ярость.

Она велела схватить нескольких домохозяек, проживавших по соседству, их подвергли пыткам и бичеванию, принудив дать показания. Они признались и в том, что являются ведьмами, и в том, что повинны во многих смертях. Затем добавили нечто уже совсем несуразное: «Мы пожертвовали твоим сыном, чтобы спасти жизнь Муммолу».

Затем Фредегунда велела подвергнуть несчастных самой жестокой казни: одним отрубить головы, других сжечь живьем, а остальных колесовать, переломав кости. Затем она отправилась к королю Хильперику, чтобы провести с ним некоторое время в их замке в Компьене. Во время своего пребывания там она открыла ему все, что ей наговорили о префекте Муммоле.

Хильперик тотчас послал своих людей лично захватить Муммола, его допросили, заковали в цепи и подвергли пытке. Затем его руки связали за спиной, подвесили на дыбе и допросили по поводу чародеек. Он отрицал, что был знаком хоть с одной из них. Он признался лишь в том, что брал у этих женщин мази и зелья, за которые получал благодарность короля и королевы.

Когда его спустили вниз, он подозвал к себе одного из своих палачей и сказал ему: «Передайте королю, моему господину, что то, что вы делаете, вовсе не вызывает у меня боли». Услышав это, король заявил: «Остается только поверить в то, что он – колдун, если наше наказание не причиняет ему страданий».

Тогда Муммола снова растянули на дыбе и потом подвергли ужасной порке, до тех пор пока палачи не устали. Потом под ногти рук и ног вогнали иголки. Так продолжалось в течение некоторого времени, когда же собрались отсечь ему голову, королева даровала Муммолу жизнь, после чего последовало большее унижение, чем сама смерть. Всю его собственность отобрали, самого его поместили на телегу и отправили в Бордо, его родной город. По пути у него случился удар, ему хватило сил добраться до места назначения, но он умер вскоре после прибытия.

После этого королева собрала все, что принадлежало ее умершему сыну, и сожгла это, все его одежды, некоторые из них были сделаны из шелковых тканей, другие сшиты из меха, а также другие принадлежавшие ему вещи, все, что нашла. Рассказывают, что собранное составило четыре телеги. Все золотые и серебряные предметы переплавили, так что не осталось ничего, что бы напоминало о том, как она оплакивала своего мальчика.

36. Этерия, епископа Лизье, о котором я уже рассказывал вам, изгнали из епархии и затем восстановили при следующих обстоятельствах. В городе Ле-Мане жил некий священник, любитель удовольствий, хорошей еды и плотских наслаждений, а также женщин, замешанный в прелюбодеяниях и других безнравственных поступках.

Там же проживала в те времена женщина, с которой он постоянно сожительствовал. Он убедил ее коротко постричь волосы, одел ее как мужчину и отправился вместе с ней в другой город, полагая, что, если окажется среди незнакомых людей, никто не заподозрит его в аморальности. Она была свободнорожденной и происходила из добропорядочной семьи.

Прошло много времени, но наконец ее родственники поняли, что произошло, и решили отомстить за бесчестье, нанесенное их семье. Они набросились на священника, связали его и бросили в тюрьму. Женщину же сожгли заживо (по германскому обычаю. – Ред.). Однако их стремление добиться выгоды оказалось настолько неодолимым, что они даже попытались продать священника за выкуп, полагая, что найдется тот, кто захочет заплатить за него, чтобы освободить. Когда им не удалось это, они решили его убить. Известия об этом дошли до Этерия. Движимый состраданием, тот уплатил двадцать золотых, стремясь спасти священника от неминуемой смерти.

Вернувшись в мир, священник внушил Этерию, что он необычайно силен в гуманитарных науках. Он пообещал своему епископу, что если тот доверит его заботам учеников, то сделает все от него зависящее, чтобы дать им хорошие знания в области гуманитарных наук. Тот с восторгом принял его предложение.

Собрав мальчиков из Лизье, Этерий отдал их священнику, чтобы он смог обучать их, ибо городские жители высоко ценили образование, даваемое им. Епископ подарил ему надел земли с виноградником, его часто приглашали в дома родителей его учеников.

Он начал забывать о своих прежних дурных поступках, но, как некая собака, которая вернулась к своей блевотине, начал заигрывать с матерью одного из своих мальчиков, но она оказалась добродетельной женщиной и рассказала своему мужу о его намерениях. Собрались другие члены семьи, выдвинули серьезные обвинения против священника, хотели его убить.

Снова движимый состраданием, поскольку теперь священник находился на свободе, Этерий только пожурил его и затем восстановил в должности. Теперь же священник настолько укоренился в своих дурных наклонностях, что не осталось никакой надежды, что он станет себя вести иначе.

В его поведении наблюдались перемены, вскоре он начал ненавидеть того, кто дважды спас его от смерти. Он сговорился с архидьяконом Лизье, и вместе они замыслили убить своего епископа, священник даже бесстыдно замыслил себя в качестве его преемника.

Им даже удалось найти клирика, согласившегося ударить Этерия по голове топором. Сами они продолжали строить козни, перешептываясь по углам, входя в тайные сговоры и обещая награду в том случае, если Этерий умрет, а священник займет его место. Своей милостью Господь воспрепятствовал, чтобы столь подлый план осуществился, с помощью своей бесконечной любви Он быстро заблокировал жестокий замысел этих безнравственных людей.

Однажды Этерий находился в поле вместе со своими сельскохозяйственными рабочими, занятыми пахотой. Клирик, о котором я вам говорил, упорно следовал по его стопам, держа свой топор в руке. Совершенно не представляя себе, что он собирается сделать, Этерий наконец спросил у него: «Почему ты преследуешь меня повсюду и держишь наготове топор?»

Клирик запаниковал, бросился ниц перед епископом и признался во всем. «Не беспокойся, добродетельный епископ, – пробормотал он. – Ты должен узнать, что меня прислали архидьякон и твой школьный учитель, чтобы я убил тебя этим топором. Я несколько раз хотел сделать это, но, едва я поднимал свою правую руку и собирался нанести удар, мои глаза заволакивало пеленой, в ушах начинало звенеть, я дрожал и трясся.

Мои руки не могли ничего удержать, и я не смог осуществить затеянное, но, когда я опускал руки, со мной все было в порядке. Я пришел к выводу, что Господь на твоей стороне и я бессилен причинить тебе какой-либо вред». Услышав все это, Этерий заплакал. Он поклялся клирику сохранить все в тайне и затем отправился домой ужинать. После еды он прилег ненадолго на своей кровати. Вокруг его собственной постели располагались кровати его священников.

Заговорщики поняли, что их дорогой клирик не смог выполнить их замысел, и начали строить новые планы, чтобы осуществить свой замысел самостоятельно, без всякой помощи с его стороны. Так они разработали новый план, как уничтожить Этерия или, по крайней мере, выдвинуть против него новое обвинение, которое оказалось бы насколько бесспорным, что ему пришлось бы покинуть свой пост епископа.

Примерно в полночь, когда все глубоко заснули, они ворвались в спальню епископа и начали кричать так громко, как только могли, что видели, как из двери выходила женщина. Они попытались поймать ее, но ей удалось скрыться. Только дьявол мог надоумить их выдвинуть подобное обвинение против епископа, поскольку ему было почти семьдесят лет!

Явно не дав себе труда задуматься о том, что делают, они призвали того же самого клирика, что помогал им ранее. Вот как получилось, что епископа сковали цепями руки того самого священника, чью шею он уже несколько раз спасал. Затем Этерия поместили в темницу под усиленной охраной, а заключил его под стражу тот самый человек, которого Этерий не раз спасал от заключения.

Когда же Этерий увидел, что его враги превосходят его своей численностью и его надежно заковали в цепи, он расплакался и начать просить Господа нашего о помощи. Когда тюремная стража уснула, то с помощью Господа оковы чудесным образом распались, и епископ освободился.

Он, безгрешный, тот, кто так часто освобождал греховных, теперь спасся из темницы, ему удалось проскользнуть незамеченным, и он направился в царство короля Гунтрамна. Как только он исчез, заговорщики, теперь ничем не удерживаемые, ринулись к королю Хильперику, чтобы попросить у него епископство.

Они обвинили Этерия во всех мыслимых и немыслимых грехах, завершив следующим обвинением: «Ты можешь увидеть, что мы правы, на основании того факта, самый славный из всех правителей, что, опасаясь за свою жизнь, он бежал в царство твоего брата, осознавая тяжесть совершенных им преступлений». Но Хильперик не поверил им и велел отправиться обратно в Лизье.

Тем временем, потеряв своего пастыря, горожане впали в уныние. Они были совершенно уверены в том, что случившееся стало результатом зависти и жадности. Применив силу по отношению к архидьякону и священнику, его собрату по заговору, они устроили им хорошую порку. Затем они обратились к королю Хильперику, чтобы тот выслал к ним обратно их епископа.

Король отправил представителей к своему брату, заявляя, что никогда не находил ничего, что заставило бы его жаловаться на поведение Этерия. Поэтому король Гунтрамн, проявляя, как всегда, свой добрый нрав и скорый на проявление жалости, одарил епископа подарками. Одновременно он написал письмо всем епископам своего собственного королевства, веля им ради любви к Господу сделать все, что они могут, для Этерия, находящегося в ссылке.

Этерий оставался в их городах, переходя из одного в другой, ему подарили такое количество ценных вещей, что он с трудом мог унести домой все, что получил. Так исполнились слова апостола: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу» (Рим., 8: 28).

Из своих странствий Этерий вернулся богатым человеком, сильно увеличив свое состояние. Наконец, когда он добрался до своего города, народ встретил его с большими почестями. Все плакали от радости и возносили к Господу слова благодарности за то, что Он в конце концов вернул обратно в церковь их достойного епископа.

37. Королева Брунгильда призвала ко двору Лупенция, аббата церкви Святого Мученика Привата в Жаволе. Говорят, что Иннокентий, граф того города, обвинил его в клевете на королеву. Обсудив его дело, признали, что он невиновен, и велели ему отправляться домой.

Во время возвращения граф Иннокентий схватил его и силой привез в поместье Понтион, где обращался с ним заслуживающим сожаления способом. Затем Лупенцию разрешили уйти. Когда он продолжил свой путь, то разбил свой шатер на берегу реки Эны, и там его враг снова напал на него, грубо схватил его, отрубил ему голову, положил ее в мешок, утяжелил его камнями и бросил в воду, а тело с привязанным к нему камнем утопил в омуте.