Глава 27. Великий визирь помогал султану определять внутреннюю и внешнюю политику Османской империи, но при дворе Баязета настоящим хозяином был ага кизляр

Великий визирь помогал султану определять внутреннюю и внешнюю политику Османской империи, но при дворе Баязета настоящим хозяином был ага кизляр. Он действовал от имени султана, и потому слово его являлось для всех законом. Хаджи‑бея любили за доброту и великое терпение, но вместе с тем боялись, ибо знали, что он скор на расправу. Хаджи‑бей являлся одним из самых могущественных людей во времена правления султана Баязета.

Он лично проследил за тем, чтобы в народе узнали о том, что султан слег от переутомления и вдобавок из‑за измены кадины, о которой ему стало известно. Бесму, как было сообщено официально, казнил палач, а тело ее зашили в мешок и бросили в море.

Люди были потрясены, но отнюдь не тем, что Бесму задушили, ибо сей вид казни был в империи чрезвычайно распространен, и не тем, что ее не похоронили, а предали волнам, ибо и это было в порядке вещей. Нет, люди удивлялись тому, что эта женщина, которая столько лет творила зло, все же понесла заслуженное наказание. Те немногие, кто был посвящен в ее коварные планы, теперь тряслись от страха, боясь, что их изобличат и накажут за то, что они не донесли на нее. Но большинство не сомневались ни в способности султана распознать зло, ни в его власти и тихо ждали, когда же Бесма совершит свою последнюю ошибку, за которую поплатится жизнью.

По городу ходили многочисленные слухи. В народе уже знали о побеге принца Ахмеда и поговаривали, что вот‑вот в столицу с большой пышностью въедет принц Селим. И спрашивали друг друга; почему наследник скрылся? Может быть, был со своей матерью заодно? И правда ли, что султан слег от переутомления? Может быть, на него совершили покушение? И оно удалось? И является ли принц Ахмед до сих пор наследником?

Константинополь бурлил в предвкушении ответов на все эти вопросы.

Утро выдалось ясным и солнечным. Город проснулся с рассветом, и жители высыпали на улицы. Константинополь требовал грандиозного зрелища, и ага кизляр приложил все усилия к тому, чтобы не разочаровать столицу, чтобы народ надолго запомнил въезд принца Селима в город. Перед Хаджи‑беем стояла достойная задача: поднять народ на борьбу за младшего сына султана, если вдруг принц Ахмед посмеет напасть на город.

На улицах сегодня было немало тех, кто отлично помнил тот далекий день, когда принц Селим покидал Константинополь, уезжая править Крымской провинцией по приказу своего отца. Теперь он возвращался. Позже многие еще зададутся вопросом: с чем именно связано это возвращение? Но сейчас людям хотелось праздника, и они радовались в предвкушении его.

Вдруг мальчишка, сидевший на высоком дереве за воротами города, крикнул:

– Едут!

Те, кто стоял ближе к воротам, невольно вытянули шеи и напрягли зрение, пытаясь что‑нибудь увидеть вдали. И они увидели сначала облако пыли на горизонте, которое росло мучительно медленно. Наконец стало ясно, что скачут татары, свирепые воины и верные слуги Селима. Вдруг им навстречу из города устремился эскадрон янычаров, одетых в красно‑зеленые одежды и на лошадях гнедой масти, На несколько мгновений в толпе воцарилось замешательство. Что сейчас будет? Может быть, принцу Селиму запрещен въезд в город?

Янычары на ходу обнажили свои кривые сабли. Татары ощетинились копьями.

Неужели сейчас будет сеча? Толпа нервно заколыхалась, многие уже подумывали о том, что, может быть, лучше разбежаться по домам. От греха подальше.

Вдруг янычары хором подняли клич:

– Селим! Селим! Селим!

Двигавшиеся навстречу друг другу всадники смешались.

– Селим! Селим! Селим! – истошно подхватили татары.

Янычары и татары торжественно в одном строю въехали в городские ворота. Сильные, крепкие молодые люди, с детства взращенные в духе строжайшей военной дисциплины. Редко когда людям удавалось видеть улыбающегося янычара, но сегодня был именно тот случай.

Вслед за эскадронами в городе показалась большая группа танцующих и празднично наряженных детей. Кое‑кто из них нес в руках корзины, наполненные лепестками цветов, которые они разбрасывали у себя под ногами. Другие же бросали по сторонам пригоршни золотых динаров, что еще больше подняло настроение встречавшего народа.

За детьми в город на Смерче въехал принц Селим во всем белом. Узкие шелковые панталоны, белая шелковая рубаха с золотой нитью и великолепный персидский халат, расшитый золотом и усыпанный мелкими бриллиантами. Он надел высокие сапоги из мягкой золотистой замши, а на коротко остриженной голове красовался небольшой белый тюрбан с желтым бриллиантом величиной с куриное яйцо и пером белой цапли. Поверх халата на плечи принца был наброшен белый шерстяной плащ с чеканной золотой пряжкой, полы которого стелились по крутым бокам жеребца.

Толпа взревела от восторга при виде красивого улыбающегося принца. Он изящно восседал на Смерче и продвигался вперед медленно, время от времени приветственно вскидывая руку в белой перчатке. Каждый жест сопровождался взрывом восторженных возгласов.

Следом за принцем двигалась его личная охрана, а дальше кадины и дети. Если мужчины в толпе всего лишь любопытствовали в отношении бесценных и недоступных жемчужин из гарема принца Селима, то женщины были просто вне себя от волнения: они своими глазами видят легендарных красавиц в роскошных нарядах, увешанных драгоценностями.

Ожидания толпы вполне оправдались. Жены принца ехали в Золоченых, задрапированных салатовой тканью хоуда, качавшихся на спинах изящных белых верблюдов, украшенных красной сбруей с золотыми колокольчиками. Кадины двигались следом друг за другом. Сайра как бас‑кадина ехала первой. За каждой женой принца ехали ее сыновья на белых жеребцах, а за принцами следовали принцессы в золоченых ивовых колясках, украшенных гирляндами из роз и запряженных маленькими серыми мулами, которых вели под уздцы мальчики‑негры.

Молодые принцы гордились тем, что участвуют в этом празднике, и восседали па лошадях, выпрямив спины и высоко вздернув подбородки. Принцессы же вели себя по‑разному. Для Нилюфер, дочери Сайры, это было первое посещение столицы, и она, с одной стороны, испытывала чувство большой неловкости, а с другой – смотрела на все широко раскрытыми от волнения глазами. Хале, одна из дочерей Фирузи, со смехом бросала сладости мальчишкам, которые сновали вокруг. Рядом сидела смущенная сестра Гузель, которая искренне жалела о том, что они сейчас в открытой коляске, а не в закрытых носилках. То, что лицо ее закрыто вуалью, отнюдь не успокаивало. Самая младшая, Михри‑хан, дочь Сарины, вертевшаяся на руках у няни, то посылала в толпу воздушные поцелуи, то закрывала руками свое личико.

Процессия миновала городские ворота и направилась в сторону султанского дворца, возвышавшегося над городом на холме. Солнце, стоявшее в зените, сильно припекало, но толпы народа, выстроившиеся вдоль улиц, отнюдь не редели. Тут и там сновали продавцы холодной воды, дело у них спорилось.

У Селима уже болели скулы от не сходящей с лица улыбки. Ему вовсе не хотелось так глупо скалиться, но людям нужен был счастливый принц, и он понимал, что разочаровывать их не стоит. Не сегодня. Медленно продвигаясь вперед и даря ослепительные улыбки, он размышлял про себя о драматических событиях последней недели. Только‑только, казалось, расстались с отцом, а он уже лежит при смерти. Если верить тому, что ему сказали. А сам он с триумфом въезжает в столицу. Ахмед бежал. «Если он попытается вернуться сюда, я убью его, – мрачно подумал Селим. – Покончу с ним так или иначе». Теперь Селим уже не сомневался в том, что станет султаном.

Сейчас он мысленно жестоко корил себя за то, что непростительно смягчился и расслабился в последние годы. Не физически и не душевно. Просто ослабела жившая в нем с самого детства честолюбивая решимость. Благодаря Хаджи‑бею он был в курсе всех государственных дел, но одно – быть в курсе, и совсем другое – участвовать в них самому. Во дворце Лунного света он жил слишком привольно и легко. Окруженный любовью семьи. Селим почти забыл о том, что мать произвела его на свет ради одной‑единственной цели; чтобы однажды он занял трон, предназначенный изначально для его старшего брата, Мустафы. Что ж… Теперь со дворцом Лунного света покончено. Он лежит в руинах, и отныне их домом станет Эски‑сераль.

Впереди показались высокие дворцовые ворота. На минуту Селим остановил коня и бросил внимательный взгляд на крепостные стены с бойницами, за которыми скрывался султанский дворец, своего рода город в городе. Пришпорив Смерча, Селим въехал в распахнутые ворота, оставив за спиной прошлое и смело глядя в лицо будущему, уготованному ему судьбой.

Встречал его один Хаджи‑бей. Селим сам настоял на том, чтобы не было никаких пышных церемоний, пока султан официально не объявит его своим новым наследником. Сейчас ему хотелось только одного; поскорее повидаться с отцом. За те годы, что принц прожил в близкой к столице Крымской провинции, они с отцом часто виделись, и это очень сблизило их. Понимая это, ага лично проводил Селима в султанские покои.

Удар, случившийся с Баязетом, не лишил его речи, но он по‑прежнему был парализован ниже пояса и временами впадал в забытье. Болезнь состарила его сразу лет на двадцать, и Селим был потрясен его видом.

– Любимый сын мой… – прошептал старик. Селим распростерся перед ним ниц, что было отчасти проявлением скорби, отчасти данью уважения к отцу. Султан молча смотрел на него несколько мгновений, потом сказал:

– Поднимись, сын. Я уже пожил на этой земле и ни о чем не жалею. Разве что о том, что не убил Бесму раньше. Сядь рядом. Мой разум затуманивается, и я должен успеть поговорить с тобой сейчас, пока в голове все ясно.

Принц поднялся с колен и опустился на подушки.

– Что мне для тебя сделать, отец?

– Как твои кадины и дети? В безопасности? Ахмед такой же, как его мать, и не остановится ни перед чем. Он попытается через них отомстить тебе.

– Они уже во дворце, отец.

– Мой дворец, как выясняется, отнюдь не самое безопасное место в империи, но я крепко надеюсь, что Хаджи‑бей обеспечит им безопасность. Выслушай меня. Селим. Я уже не могу править своими подданными. Лекари молчат, словно воды в рот набрали. То ли не хотят говорить мне, что я уже не поправлюсь, то ли сами ничего не понимают и не знают. Но я склонен думать, что это конец. Когда мне станет чуть получше, я обязательно выступлю перед народом и официально объявлю тебя своим новым наследником. Сейчас я не могу этого сделать: найдутся те, кто скажет, что меня заставили отречься силой или уговорами. И тогда – война, которой мы должны избежать любой ценой. Так что подождем немного, а пока ты назначаешься регентом. Прошу тебя об одном одолжении; у меня, как ты знаешь, есть три кадины. Сафийе, которая сейчас уже старуха. Вторая, Киюзем, ее сыну принцу Орану только десять лет. И Туран, которая родила мне позднего ребенка принца Бахитеддина. Ему сейчас пять лет. Прошу тебя, сын, не дай их в обиду. Защити. Возьми под свое крыло. Вспомни собственную мать и собственное детство, наполненное страхом.

Селим низко поклонился султану и твердо взглянул ему в глаза:

– Твоя семья – моя семья, отец. Клянусь тебе, от меня они не увидят зла. Но как быть с женщинами и детьми Ахмеда?

– Ты знаешь, как поступить с ними, сын.

В тот же день султанские палачи задушили женщин принца Ахмеда и трех его дочерей, зашили трупы в мешки и бросили, как и Бесму, в Босфор. Никто их не оплакивал.

Пока Селим входил в курс государственных дел империи, его жены устраивались на новом месте. Гарем Эски‑сераля был слишком мал и не мог вместить даже женщин Баязета и их прислугу, не говоря уже о новоприбывших. За исправление положения энергично взялась госпожа Рефет, которая почиталась всеми за султанскую валидэ, хоть официально и не являлась ею.

Помимо кадин и икбал, в гареме султана Баязета насчитывалось около двухсот женщин. Госпожа Рефет распорядилась выстроить просторные уютные покои для них на территории султанских садов у опушки леса. Туда она переселила большинство пожилых женщин, где они могли дожить свои дни в мире и покое.

Гарем перестроили и устроили в нем новые ода, каждая из которых была рассчитана на десять девушек. Во всех ода имелись пожилые опытные женщины, призванные заменить молоденьким воспитанницам матерей.

Гаремный писарь просмотрел свой журнал и выписал из него имена всех девственниц, которые прожили во дворце по три‑четыре года и до сих пор не привлекли внимания султана. Их Селим выдал замуж за государственных чиновников, которых считал для себя полезными людьми.

Сей широкий жест снискал молодому принцу большую поддержку, тем более что девушки были не только красивы, но и получили в гареме прекрасное образование. Они способны были украсить дом любого мужчины и, что важнее, приблизить его к султану.

После всех этих превращений в гареме осталось около пятидесяти гедиклис. Их относили к числу подающих надежды девушек, которые могли еще послужить Баязету и даже привлечь внимание нового султана. Они были разделены на пять групп и расселены в заново отстроенных ода, где продолжилось их образование. Тем временем каждой кадине и двум икбал султана Баязета отвели новые просторные покои в гареме, где теперь было много свободного места. К ним приставили новых слуг, отличавшихся великолепной выучкой и хорошими манерами. Женщины, много лет прожившие в страхе перед Бесмой, поначалу отнеслись к переменам настороженно, но со временем поняли, что госпожа Рефет не Бесма и не сделает им ничего дурного.

Кадины принца Селима тем временем занимались своим устройством. Они выбрали для жилья двухэтажное здание в форме четырехугольника, имевшее внутренний квадратный двор, названный Лесным двором. Со всех четырех сторон во двор вели высокие арки, причем северная выводила на основную территорию дворца, а южная – в огромный парк. В нем находилось озеро, где жили птицы и где можно было кататься на лодке. Парк был обнесен высокой стеной.

Квадратный двор полностью переделали. В центре устроили бассейн с фонтаном. Вытоптанные тропинки сменились гравийными аллеями, вдоль которых поставили лавки из кремового мрамора и посадили карликовые фруктовые деревья и цветущие кусты.

Каждая из жен принца Селима выбрала под личные покои одно крыло здания на втором этаже. Первый отвели для прислуги, евнухов, кухонь и бань. Крылья особняка сообщались между собой переходами, так что Сайра, Фирузи, Зулейка и Сарина не жили отдельно друг от друга.

Селим решил вывести старших сыновей из‑под материнской опеки. Каждому были отведены собственные покои. Что касается младших принцев, то Сайра, выражая желание четырех кадин, взмолилась перед Селимом, чтобы он позволил им пока остаться с матерями. Она мотивировала свою просьбу развращенностью дворцовых пажей, которые способны были совратить – и совращали – детей. Принц и Сайра договорились на том, что личные покои будут предоставляться только тем сыновьям, которые достигнут половой зрелости. Для удовлетворения физической потребности в их распоряжение будут предоставлены стерильные девушки.

Сулейман, которому через два месяца должно было уже исполниться шестнадцать, пятнадцатилетний Мухаммед, четырнадцатилетний Омар и тринадцатилетний Казим без всякого сожаления расстались со своими матерями, к большому разочарованию последних. Сайра наконец призналась самой себе, что ее первенец фактически стал мужчиной. Она уже дважды случайно видела, как он ласкает молоденьких рабынь. В ответ на материнский упрек юный принц лишь улыбнулся:

– Но разве Аллах создал очаровательных девушек не для того, чтобы те приносили радость мужчинам?

Из остальных сыновей Селима только двенадцатилетний Абдула и одиннадцатилетний Мурад возражали, что их оставили жить с матерями, но их успокоили несколькими хорошими шлепками. Что же до Баязета, Хасана и Нуреддина, которым было соответственно восемь, шесть и пять лет, то они были слишком молоды, чтобы прекословить.

Старшие сыновья жили теперь по отдельности, но вместе посещали недавно основанную школу принцев со своим малолетним дядей принцем Ораном.

Дочери Селима остались жить с матерями. К Хале и Гузель, которым только что исполнилось по одиннадцать лет, были приставлены опытные пожилые женщины, которые должны были довершить их образование. Девочки уже могли говорить, читать и писать по‑турецки, по‑английски, по‑французски, по‑китайски и по‑испански, знали математику, историю, географию, а также западную и восточную литературу. Вышивали они с каждым днем все лучше, играли на нескольких музыкальных инструментах, пели и танцевали. В одном они, пожалуй, еще не преуспели – в дворцовом официальном этикете. К тому же пришла пора объяснить им, что они женщины, и растолковать их женское предназначение. Первые уроки вызвали в них приступы неуемного смеха. До сих пор единственными мужчинами, с которыми они общались, были их отец и братья, которые безмерно баловали принцесс.

Фирузи очень расстроилась, узнав, что на имя принца Селима поступило уже немало предложений о браке с ее двойняшками. Вторая кадина Селима резко воспротивилась этому, заявив, что ее дочери еще слишком молоды, их организм не сформировался и они пока не способны рожать. Да и сами девушки, мягко говоря, не обрадовались перспективе быть выданными замуж. Со слезами на глазах они умоляли отца не разлучать их и сказали, что, когда им придет пора выйти замуж, пусть это будет один мужчина на двоих.

Селима нельзя было назвать нечутким человеком и отцом, и, хорошенько поразмыслив над этим, он решил, что было бы, пожалуй, не так плохо отдать дочерей замуж за одного полезного человека. Во всяком случае, преимущества этого шага перевешивали недостатки. Он дал дочерям и жене свое согласие, и до поры до времени этот вопрос был снят.

Тем временем в голове Сайры родился один небольшой план в отношении друга Сулеймана Ибрагима, который вернулся в Константинополь. Она видела, как сын скучает по другу. Однажды вечером, когда Селим с кальяном отдыхал в ее покоях, она решила действовать:

– Помнишь Ибрагима, который дружил с нашим Сулейманом в Крыму? – Селим утвердительно кивнул. – Так вот, юноша вернулся жить к отцу в столицу. Старик пытается сделать из него купца, из‑за чего мальчик очень несчастен.

– Долг сына – во всем повиноваться воле отца, – ответил принц.

– Но это все равно что заставить нашего Сулеймана стать торговцем! – горячо возразила Сайра. – Ибрагим умен и образован. И если ты позволишь мне высказать мое мнение…

– Продолжай, дорогая, – сухо произнес Селим.

– Ибрагима необходимо готовить к государственной службе. Однажды он может принести нам очень много пользы, – торжествующим голосом закончила свою мысль Сайра.

– То есть ты хочешь, чтобы Ибрагим продолжил свое образование в школе принцев?

– А почему бы и нет? Когда мы жили в Крыму, он посещал занятия вместе с Сулейманом. Учителя отзываются о нем очень хорошо, подчеркивая его способности. Да и Сулейман обрадуется, вновь увидев друга детства.

– Нельзя допустить, чтобы чужой человек занимался вместе с султанскими наследниками. Жизнь во дворце Лунного света осталась позади, – сказал Селим. – Впрочем, я не против того, чтобы Ибрагим и Сулейман продолжали вместе военную подготовку. Пожалуй, можно будет устроить и так, чтобы Ибрагим посещал некоторые занятия в школе принцев. Некоторые.

Сайра не согласилась с этим, но муж был неумолим.

– Отец вправе решать судьбу сына, и он уже решил ее. Я не собираюсь вмешиваться в их семейные дела. Сайра обиженно поджала губы.

– Но для его семьи будет большая честь, если мы проявим к юноше интерес.

– Хватит, – весело отмахнулся принц. – Ты самое очаровательное создание в мире. Тебя учили доставлять радость мужу, а что получается? Кого я перед собой вижу? Очаровательного паучка, который плетет дворцовые интриги. Ты обо мне должна заботиться, дорогая. У меня уже, между прочим, пересохло во рту, так хочется поскорее испить нектар твоих губ.

Глаза ее заблестели; он вытащил заколки из ее волос, которые тут же заструились по плечам роскошными волнами.

– Я никогда не устану от тебя, – прошептал принц, коснувшись ее губ легким поцелуем. – Ты мне никогда не наскучишь, как остальные женщины. Каждый раз ты другая, новая… Интересно, что же это за страна такая Шотландия, которая производит на свет таких женщин? Ты моя раба, и в то же время я не знал еще женщины свободнее тебя. Ни одному мужчине не дано быть твоим хозяином.

Сайра тихонько рассмеялась и устроилась рядом с принцем.

– Может быть, дело в шотландском климате. А может, я просто беру пример со своих кошек, которые приспосабливаются ко всем жизненным ситуациям. А может… – уже серьезнее проговорила она, – я просто хорошо знаю, что однажды стану султанской валидэ и, если сейчас опущу руки и начну почивать на лаврах, в будущем не буду достойна этого высокого поста.

– Признайся, ты ждешь не дождешься, когда наступит этот день?

– Жду со страхом, – ответила Сайра, глядя принцу в глаза. – Я стану султанской валидэ, мой сын будет султаном… – Она не договорила, и лицо ее исказилось тревогой. – О мой Селим! Я так тебя люблю! Не покидай меня никогда! Живи тысячу лет! Я бас‑кадина величайшего из принцев, но сколько раз я втайне мечтала о том, чтобы ты был простым крестьянином или купцом и чтобы мы жили в мире и покое до глубокой старости вместе, как это бывает у простых людей!

Сайра неожиданно разрыдалась. Принц обнял ее за плечи и притянул к себе, нашептывая на ухо нежные слова:

– Ну, ну, не надо, моя голубка. Солнышко мое. Не плачь, моя любимая, моя несравненная.

Сайра всегда поражала его. Он знал, что она любит и его, и детей. Не сомневался в том, что его интересы стоят для нее на первом месте. Но только сейчас Селим осознал всю глубину ее чувств к нему. Его холодная и умная красавица кадина рыдала словно девочка, зачарованная силой своего первого чувства. Этот неожиданный всплеск любви даже испугал Селима. Подобная преданность делала его слабым. Он чувствовал, что ее нужно вывести из этого состояния. Сунув руки под ее тонкие ночные одежды, он принялся ласкать ее гладкое тело.

– Селим! – удовлетворенно выдохнула Сайра.

– Сердце мое… – робко пробормотал принц. – Ты испугала меня. Я никогда еще не видел тебя такой. Буря миновала, и Сайра рассмеялась:

– Я вновь обратилась в преданную жену, мой господин. Не останавливайся, прошу тебя. Мне хорошо от твоих рук…

– Недостойная раба! – воскликнул принц в притворном гневе. – Ей хорошо! Ты, кажется, забыла, что мое «хорошо» должно быть для тебя важнее своего собственного!

Сайра поласкала его рукой:

– Вот так? Или вот так? А может быть, так? Принц взглянул на нее сквозь полуопущенные веки. Сайра медленно наклонилась к нему и накрыла его рот страстным поцелуем.