Капитолийская волчица

(сказание венеда‑вандала о Риме)

Венеду Стилихону должен Рим

Был памятник поставить за заслуги,

А не казнить, но так судьба нас с ним

Определила к музе Клио в слуги.

Он императору родня и опекун,

И варваров держал в повиновенье,

И побеждал, и шёл на соглашенье,

Но при дворе всегда сильней шептун…

Отмщён он будет трижды: в тот же год

Я шептуна Олимпия прикончу,

Впервые Рим захватит визигот,

Король Аларих, и возьмёт, что хочет.

Теперь Рим защищают и берут

Лишь варвары… Так явятся венеды

И в две недели в знак своей победы

Добычу соберут и увезут.

И постепенно наступил конец,

Империи на Западе не стало,

И даже варвар не поднял венец,

А королём своих он был по праву.

Каким злым роком вызван Рима крах,

Кто к истязанью наградил любовью,

Что заставляло упиваться кровью

При не жестоких в общем‑то Богах?..

Не от ударов варваров он пал,

Не греческой культурой был изнежен –

Великий Рим совсем другим страдал,

И он самим собою был повержен.

История скопила снежный ком

Причин различных для его паденья,

Но стал судьбою с самого рожденья

Порок, что передался с молоком.

Волчица, потерявшая приплод,

Двоих мальчишек, как волчат, вспоила,

И древний Рим, который с них пойдёт,

Так волчьей жаждой крови наделила.

Волчица утолила свой инстинкт

И отомстила людям за обиду,

Потом её совсем убрал из виду

Веков хитросплетенья лабиринт.

Этрусков, в Апеннинах с древних лет

Гиперборейских выходцев осевших,

Рим уничтожил первыми, и нет

Другой родни там русов, чем русены,

Что в Альпах кое‑где живут ещё,

А оборотень наш сжирал в округе

Всех постепенно, кроме тех, кто в слуги

Был принят или в рабство обращён.

И Рим всё ширился, крепчал меж тем,

Алтарь войны – буквально перегружен,

Рим убивал намного больше, чем

Для утоленья жажды жизни нужно.

И Боги, получая жертв сполна,

Взирали благосклонно на вампира,

И вакханалия не утихала пира,

Века шли, как прибойная волна…

За зрелище кровавое в бою

Платили обе стороны изрядно,

А, кто в тылу, кровь берегли свою

И наслаждаться жаждали бесплатно.

Для этого и пленных, и рабов

Сдавали в гладиаторские школы,

И сбросить каждый мог свои оковы,

Лишь выиграв на арене смертный бой.

И строится огромный Колизей –

Цирк, что весь Рим на зрелища вмещает

Смотреть, как от меча, когтей зверей

Презренный раб дух с воплем испускает.

При виде гладиаторских боёв

Рабов, друг друга наповал разящих,

Беснуется толпа с ума сходящих,

И глушит стон поверженных бойцов.

Тут в Иудее Бога Сын и Бог

С неслыханным пришёл в народ ученьем

И тысячи уверовавших смог Собрать

Он словом, чудом, исцеленьем.

И с Ним беду себе накликал Рим,

Когда Его, невинного, распяли,

Сочтя, что грех тот иудеи взяли

Себе и поколениям своим.

А Он воскрес, Он – настоящий Бог,

Совсем не царь, возжаждавший короны,

И Рим уже спокойно спать не мог,

Когда вознёсся Он в свои хоромы.

Не ведающих, что творят, простил

Он там ещё, распятый в Иудее,

Но Рим из страха мести сам в злодея

Себя любимым делом обратил:

Сторонников воскресшего Христа

Он травит злым зверьём и распинает,

Раз имя Бога‑Сына на устах,

Его во всех несчастьях обвиняет:

Хоть сам Нерон зажег в безумстве

Рим, Он христиан, за это истязая,

Не зная сам, к вратам отправил рая

И в ад себе дорогу проторил.

И римлянин, и варвар, и эллин

Идут на смерть, становятся святыми,

И Рим, над миром древним властелин,

Бессилен перед верой в это имя.

А в цирках всё беснуется народ

И требует увеличенья дозы,

А у границ отдельные угрозы

Уж приняли серьёзный оборот.

Чем больше в цирках Рим людей травил,

Тем меньше устремлялось в войско граждан,

Их постепенно варвар заместил,

Который платы и добычи жаждал.

И император принял вдруг Христа,

А легионы варваров – тем паче,

Вторым у трона – варвар стал, иначе

Не миновать соперникам креста.

Конечно, христианами не все

Мы были в племенах и в службе римской,

Но помнили подспудно мы везде,

Что Рим остался крови сатанинской.

И тщетно в мех овцы рядился волк –

Кровь многих поколений и мученья

Племён бессчётных жаждали отмщенья,

И мы пошли на Рим, и он умолк!

Мы долго жили рядом и, служив

В его войсках, власть Рима ослабляли,

Смещая императоров, лишив

Великий Рим величия, и взяли

Мы город, не имевший ничего:

Ни сил, ни управленья, ни защиты,

Волк был каким‑то жалким и побитым,

И гнев угас, мы бросили его

На римлян‑христиан… Античный Рим

Они потом на камни разобрали

Под церкви, пантеоны разорив

Богов, и нам всё это приписали,

Присвоили деяниям своим

Славян‑венедов имя племенное,

В стенах церквей, запомнивших иное,

И по сей день людей пугают им.

Мы, варвары, что в Рим пришли тогда,

К языческим Богам терпимы были,

Их статуй не крушили никогда

И красоту творенья рук ценили.

Мы, готы и вандалы, взяли лишь

Свою добычу без огня и крови,

Богов и римлян не лишали крова,

А слёзы лишь по золоту лились…

Как странно всё случается порой:

Был Ганнибал, потомок финикийцев,

Гиперборейских выходцев, герой,

Рискнувший повести своих пунийцев

Повергнуть Рим, чтоб больше он не встал,

Что удалось свершить лишь нам, однако…

И мы сочли, конечно, добрым знаком

Осесть в краях, откуда Ганнибал.

Мы в Африку, в Испанию ушли,

Там процветали наши королевства,

Но, словно в мире нет иной земли,

Другим понадобилось то же место,

Что Ганнибала гений освятил,

Но гений этот нам не выиграл боя

Последнего, как Божество любое,

Как жертвы и движение светил…

Вандалы, иль венеды, не смогли

От Византии цепких рук укрыться

И в Африке, вдали родной земли,

И никому она там не приснится…

В Испании арабская волна

Накрыла визиготов, и бесследно

Исчез с лица земли народ последний,

Кто с Римом расквитаться смог сполна…

Мы развенчали Рим и он, как волк,

Беззубый, должен был уйти со сцены,

Но нас преследовать с тех пор стал рок –

Нам заплатить пришлось двойную цену,

Двумя народами – за оборотня лют

В ответ удар кровавый был волчицы,

Но память смыть напрасно будут тщиться

Последыши всей кровью, что прольют…

Потом для немцев древняя родня

Понадобилась, и сама волчица,

В которой злость и ненависть саднят,

Решила тут же с местью подключиться:

Мол, «варварство» и «вандализм» верней,

Правдивее у немцев приживутся,

И нам пришлось в могилах обернуться

В германцев и остаться без корней…

И вот, минули многие века,

Волчица – в бронзе, как «гонорис кауза»,

А память о венедах жжёт строка

О «вандализме» в словаре Брокгауза…

И ничего уже не изменить,

И Клио, историческая муза,

Сама не сбросит гнёт такого груза,

А чувствами её не убедить.

С волчицы изваяньями не всё

Так гладко, как считают, обстояло:

За что попала молния в её

Скульптуру, что на Форуме стояла?

Потом в музее за тотем сочли

Её этрусский, что веленьем Папы

Двух мальчиков, посаженных, где лапы,

В четырнадцатом веке получил.

Всё, как всегда: гонясь за стариной,

С тотемом истреблённого народа

Роднят убийцы предков, а иной

Волчицы не было такого рода.

Недавно стал известен вариант,

Что франки отливали тихой сапой

Модернизированный позже Папой

«Этрусский» изначальный экспонат…

Не всех, конечно, перебили нас,

Мы просто перестали быть собою,

С другими мы смешались, и не раз

Мелькнули в них знакомою чертою.

Вернулись в русов, бывших земляков,

По‑новому приятным ощущеньем

Утраченного чувства единенья,

Как эхо, отразившись от веков.

О нас, какими были, стёрся след,

О том пеклись волчицы дух и время,

Не помнятся ни гот и ни венед,

Хоть поросль чудную даёт их семя.

Лишь журавли, поднявшись с мест родных,

По осени на юг летят над нами,

Лежащими в чужой земле веками,

И с неба слышим мы привет от них…