Глава 16. Прошло несколько дней. Мурад и Феодора уже жили вместе, и, если не считать мелких, незначительных ссор

Прошло несколько дней. Мурад и Феодора уже жили вместе, и, если не считать мелких, незначительных ссор, в их отношениях стали преобладать нежность и любовь. Феодора по‑прежнему считалась его рабыней. Однажды Мурад произнес:

— Не верю, что ты, с твоим замечательным умом, с твоей образованностью, можешь приготовить для меня пищу или почистить мою обувь, как делают настоящие рабыни.

— А я и не собираюсь работать для тебя своими маленькими ручками, — ответила она с очаровательной улыбкой. — Я хотела бы помогать тебе своей головой. Я — принцесса Византии, а не крестьянка, и рабыня из меня получится весьма капризная и надменная.

— Я знаю, почему ты так говоришь, ты просто не умеешь готовить и, чтобы скрыть это, пытаешься отшутиться. Но если ты моя рабыня, то тебе придется иногда стирать мои рубашки и готовить мне обеды. Что бы ты ни говорила, я заставлю тебя признать мою власть над тобой!

Назревала очередная ссора. Брови Феодоры гневно сошлись, и она дерзко ответила Мураду:

— Ты не дождешься от меня этого!

— Однако тебе придется с этим смириться!

— Нет!

— Я могу приказать, и тебя выпорют. Это было уж слишком! Феодора вскочила и выбежала из шатра (они все еще жили на дороге, ведущей в Бурсу).

Она не понимала, зачем он так сильно унижает ее. Она согласилась стать его наложницей‑фавориткой, а он пытался все больше и больше унизить ее человеческое достоинство. Ей было непонятно, какую цель преследует он, издеваясь над ней; а в том, что он над ней издевается, у нее не было никаких сомнений.

Феодора долго бесцельно бродила по опушке леса. Из глаз не переставая текли слезы. И тут она заметила на ветке ближайшего к ней дерева весело распевавшую крошечную птицу.

— Ты по‑настоящему свободна, — плакала Феодора, обращаясь к чирикающей птичке. — Летишь, куда хочешь, поешь, когда поется, а я все время вынуждена кому‑то подчиняться. Боже! Как бы я хотела быть тобой!

Сзади себя принцесса услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела Мурада.

— Ты успокоилась? — спросил он, подойдя.

— Я спокойна, но я не понимаю, зачем тебе нужно постоянно издеваться надо мной.

— О Аллах! Адора, почему ты все время пытаешься казаться каким‑то высшим существом? Я не унижаю тебя, я просто хочу показать тебе, что ты — в первую очередь женщина.

— У которой есть тело и ничего больше? — саркастически спросила она.

— Да, и тело тоже! — воскликнул он.

— У меня еще есть и душа!

— Твою душу у тебя никто не отнимает. Но ты почему‑то хочешь, чтобы все замечали твой прекрасный ум, а тело ставили на второе место, а я не хочу так: ты для меня — в первую очередь женщина из плоти и крови, а уже потом — греческий оракул.

В подтверждение своих слов он порывисто обнял Феодору за талию.

— Мне просто больше нравится целовать стройных красавиц, а не умудренных старцев, — с улыбкой сказал он.

Его руки легли на ее груди, заметно просматривающиеся под одеждой. Он положил ее на траву и стал медленно раздевать. Каждый кусочек обнажаемого тела он покрывал горячими, порывистыми поцелуями. Когда на ней уже совсем не осталось одежд, он встал, разделся сам, а потом перевернул Феодору на живот. Она закричала:

— Нет! Нет! Не надо. Я повинуюсь тебе, мой господин, но не надо сейчас.

Однако Мурад, несмотря на ее мольбы, вошел в ее сопротивляющееся тело. Она застонала от боли и от обиды. Он двигался все быстрее и вдруг пролился в нее обжигающим семенем. После этого он затих и какое‑то время лежал недвижно. Затем его дыхание постепенно стало нормальным, он поднялся и грубо потащил ее за собой.

— Возвращайся в лагерь и без моего позволения не смей покидать его.

Феодора с трудом оделась и вернулась в свой шатер, где приказала сделать себе ванну. Когда ванну приготовили, Феодора удалила из шатра всех слуг, сама разделась и легла в горячую воду. Ванна освежила Феодору, вернула ей силы, но душу ее переполняло отчаяние.

— Почему он так жесток со мной? — не могла она понять. — Он постоянно твердит, что любит меня больше жизни, но в то же время делает все, чтобы убить во мне ответное чувство. Александр никогда не обращался со мной так! — заключила она свой монолог и снова заплакала.

В этот момент в шатер вошел Али Яхиа.

— Милый друг, помоги мне хоть ты. Я ощущаю себя раздавленной. Что же мне делать, чтобы он перестал издеваться надо мной?

— Вам не нужно перечить желаниям моего господина, — ответил евнух.

— То есть стать обыкновенной женщиной?

— Да, это будет самое мудрое решение.

— Но не дам ли я ему этим возможность унижать меня еще больше?

— Наоборот, это может дать вам богатство и власть. Он любит вас, и, как только увидит, что вы согласны жить только для него и ради него, он даст вам все, что вы захотите. Я, в свою очередь, обещаю во всем помогать вам, а когда у вас родится сын, то я приложу все усилия для того, чтобы именно он стал наследником престола.

Феодора улыбнулась.

— Ты так уверен, что у нас родится сын? — спросила она. — И потом, как мой сын сможет стать султаном, если я, его мать, останусь всего лишь наложницей его отца? К тому же кто знает, может быть, Мурад с течением времени охладеет ко мне, ведь у него будет огромный гарем.

Али Яхиа рассмеялся:

— Во‑первых, принцесса, наследником султана может стать любой его сын, лишь бы он был здоров. Во‑вторых, девушек в гарем султана выбираю я, и я могу вам обещать, что каждая новая девушка будет красивей предыдущей.

Али Яхиа выдержал паузу и продолжал:

— И еще каждая новая девушка будет в несколько раз глупее предыдущей. Кстати, для этого мне не придется даже особенно стараться, достаточно выбирать самых красивых, они все тупые, как деревянные мечи. Я достаточно хорошо знаю своего хозяина, чтобы сказать, что он обязательно будет отдавать предпочтение вам за столь редкое сочетание прекрасной внешности и замечательного ума. И наконец, в‑третьих, — заключил Али Яхиа, — все эти девушки будут не способны к деторождению. Мне ведомо, как это устроить с помощью одного древнего снадобья.

— А ты уверен, что они согласятся на это? Не будешь же ты заставлять их силой?

— Они об этом даже не узнают, моя госпожа, — ответил евнух.

Феодора недоверчиво взглянула на него.

— Скажи тогда, почему ты решил покровительствовать именно мне? — спросила она. — Почему не выбрал какую‑нибудь другую женщину?

— Принцесса, а кого мне еще выбирать? Вы умны, образованны, вы хорошо воспитываете детей. Вы способны к решительным действиям — доказательство этому ваш смелый побег в Византию. Если вдруг, не приведи Аллах, с султаном что‑нибудь случится, вас со спокойной совестью можно назначить регентшей до совершеннолетия следующего султана. У глупой женщины вряд ли родится годный в правители, умный сын, а у вас, обладающей такими редкими достоинствами, он родится обязательно. Феодора кивнула в знак согласия.

— Ты убедил меня, Али Яхиа. Постараюсь во всем следовать твоим мудрым советам.

— Самое главное, извините за дерзость, — постарайтесь больше не брыкаться в его объятиях, этим вы только еще больше раззадориваете его.

Феодора вспыхнула от гнева, но сдержала себя.

— Как я могу не сопротивляться ему, если он обращается со мной как со скотиной!

— Принцесса, вы сами вынуждаете его быть грубым. Вы злите его своим непокорным нравом, своими резкими ответами на его повеления. Поймите, сейчас он действительно имеет полное право распоряжаться вашей жизнью.

Феодора грустно улыбнулась:

— Ладно, я стану тихой и покладистой девочкой, но не уверена, что меня хватит надолго. Теперь, Али Яхиа, иди и позови султана ко мне, но не сразу — дай мне время, я еще должна переодеться.

Али Яхиа простился с Феодорой и направился к шатру султана Мурада. Он застал своего господина в крайне удрученном расположении духа.

— Ах, это ты, Али Яхиа! — воскликнул Мурад, когда тот вошел. — Знаешь, сегодня ночью я уеду отсюда в Бурсу.

— Почему такая спешка, ваше величество, ведь вы собирались пробыть здесь еще несколько дней?

— Потому, что я устал бороться с этой византийской тигрицей. Несколько дней мы провели в мире и согласии, но как только снова зашел разговор о ее дальнейшем положении, она встала на дыбы и оскалила зубы. Хотя на дыбы встают лошади, — поправил Мурад сам себя. — Знаешь, мне иногда кажется, что ей мерещатся лавры Александра Македонского! Эх, прав был ее отец, когда говорил, что с таким характером ей лучше было бы родиться мальчиком!

— Прошу простить меня, мой господин, но мне кажется, что уезжать сейчас, когда она уже почти смирилась со своим новым положением, крайне неразумно, — возразил султану Али Яхиа. — Я думаю, после сегодняшнего урока принцесса все поняла и…

— Что поняла?! — взорвался Мурад. — Будь осторожнее с этим кипятком, осел! Или ты желаешь, чтобы твой султан получил ожог?

— Я думаю, — невозмутимо продолжал Али Яхиа, — что принцесса уже примирилась со всеми вашими условиями. Она любит вас, но из‑за вашей грубости ненавидит. Однако она достаточно проницательна, чтобы понять, что одной из причин такого дикого отношения к ней является она сама. Сходите к ней еще раз, и вы, может быть, убедитесь в этом.

— Ты действительно так думаешь, Али Яхиа? Это было бы замечательно! Я ведь очень люблю ее, но не могу же я позволить ей быть независимой: она — моя женщина и должна во всем повиноваться моим приказам! Я хочу, чтобы она в первую очередь была женщиной, а не императрицей.

— Сходите к ней, и вы убедитесь, что я не обманул вас, — ответил Али Яхиа.

— Хорошо, — согласился Мурад, — а ты иди и вели пока повременить с моим приказом о сегодняшнем возвращении в Бурсу.

— Конечно, ваше величество! Мурад торопливо вышел из шатра, а Али Яхиа тихо прошептал сам себе:

— Что ж, мои планы сбываются, а это хорошо и для меня, и для моей страны.

Феодора расчесывала перед зеркалом свои прекрасные волосы, когда к ней в шатер вбежала служанка и взволнованно проговорила:

— Принцесса, сюда идет султан! Феодора оторвалась от своего занятия и приказала слугам, находящимся в шатре:

— Выйдите отсюда все. Быстро! Быстро! Едва они выскочили на улицу, как к Феодоре вошел Мурад. Не сказав ни слова, он подошел и поцеловал ее в щеку. Такое начало удивило Феодору; она уже привыкла, что он всегда, даже в моменты нежности, ведет себя с ней жестоко и агрессивно. Неожиданно для самой себя она расплакалась.

— Мой господин… — прошептала она. — Я не знаю, как тебе это сказать…

Слезы не давали ей говорить. Она машинально схватила руку Мурада и прижала к своей груди.

Мурад был просто потрясен переменой, произошедшей с Феодорой за какие‑то несколько часов.

— Посмотри на меня, Адора, — попросил он, и она без вопросов повиновалась ему.

Она обняла Мурада за шею и нежно поцеловала.

— Мурад! Прости меня. Я была просто дурой. Пожалуйста, прости меня!

От удивления он, казалось, просто потерял дар речи и поэтому ничего не ответил ей.

— Во всем виновата моя непомерная гордость, — продолжала она. — Я привыкла к тому, что все боготворили меня, и считала, что ты тоже должен относиться ко мне не как к женщине, а как к богине. Меня очень избаловали, но сейчас я все поняла и прошу тебя, прости меня.

Она опустилась перед ним на колени, и он, как будто испугавшись, подхватил ее и тут же поставил на ноги.

— Ну, так ты простишь свою покорную рабыню? — спросила она с застенчивой улыбкой.

— О Аллах! Я просто не верю, что все это говоришь ты! — воскликнул он.

— Слава Богу! — вздохнула Феодора. — Теперь мы наконец объяснились друг с другом, и даже если я расстанусь с тобой, то после этого меня никогда не будут мучить угрызения совести и сожаление о том, что я была такой дурочкой.

— Ты хочешь покинуть меня? — оцепенел от страха Мурад, он все еще никак не мог поверить в свое счастье. Она ответила после недолгой паузы:

— Ни в коем случае. Все те годы, что я прожила женой твоего отца, я только и мечтала о том, как бы мне увидеть тебя и побыть с тобой наедине хоть минутку. Сейчас же, когда моя мечта наконец‑то сбылась, я и в мыслях не держу, чтобы покинуть тебя, радость моя.

— Но почему, почему тогда ты отказала мне в день смерти моего отца, а потом вдобавок еще и сбежала в Византию?

— Когда‑то давно в монастырском саду ты обещал жениться на мне. Все годы, что я прожила женой султана Орхана, я помнила об этом твоем обещании. Когда же ты предложил мне стать просто твоей наложницей… — Феодора на секунду замолкла, и лицо ее исказилось гримасой от наполовину забытой душевной боли. — Как ты правильно сказал когда‑то, я всего лишь женщина, — продолжила она. — Меня очень легко обмануть или обидеть. Тогда я посчитала, что ты просто издеваешься надо мной. Да и сейчас ты видел, с каким трудом я согласилась на роль наложницы, ведь моя вера строго‑настрого запрещает это.

— А моя религия приветствует. Я не был жесток с тобой. Странно, как ты со своим государственным умом не можешь понять, что правители империй заключают всегда только политически выгодные браки. Я могу иметь лишь три жены, но зато сколько угодно наложниц. Наш с тобой брак не принес бы Турции никаких политических выгод, поэтому‑то я и предложил тебе место в моем гареме. Я собираюсь двигаться на Европу, и мне придется брать в жены дочерей или сестер правителей покоренных государств.

— Все это, хорошо понятное любой турчанке, очень сложно постичь мне — греческой женщине, пусть даже и прожившей в Турции большую часть жизни. Но сейчас, кажется, я наконец стала понимать смысл твоих поступков. Теперь меня не волнует мое положение в обществе, главной моей заботой станет родить тебе как можно больше здоровых и умных сыновей.

— Да твое положение в обществе, будет такое же, как у меня. В Турции фаворитка султана значит больше, чем все его советники, не говоря уже о женах. Да ты сама, наблюдая жизнь моего отца, должна была понять это. А что касается сыновей, то в этом не будем сомневаться — достаточно посмотреть на Халила! Знаешь, я иногда с ужасом думаю, что, не повреди он себе в детстве ногу, не видать бы мне султанского меча как своих ушей.

Феодоре было очень лестно слышать эти слова, она даже несколько смутилась, а взглянув в его глаза, увидела, как постепенно в них разгорается страсть.

— Дай мне сына, моя прекрасная Адора, — внезапно резким голосом сказал он.

Еще секунда, и их тела слились в едином страстном объятии. Дрожащими пальцами она расстегнула его рубашку и ощутила жар его возбужденного тела. Он высвободился из ее объятий и быстро сбросил с себя остальное, после чего обнажил Феодору. Все это было так не похоже на их предыдущие ночи, что она снова не выдержала и опять заплакала, уткнувшись в его обнаженное плечо. Его пальцы ласкали ее лицо, шею, плечи, грудь…

— Ты — мое счастье, Адора. Не плачь, — не переставая шептал он. — Теперь мы не расстанемся с тобой никогда. Для меня, султана Турции, один твой мизинчик дороже благополучия моей страны!

Его рука очутилась между ног Феодоры.

— Я страстно хочу тебя, Адора. Хочу, чтобы мое семя влилось в тебя и зачало в твоей утробе новую жизнь. Он поднял ее на руки и понес на кровать.

— А если сейчас я опять начну отталкивать тебя? — спросила, дурачась, Феодора.

— Тогда мне придется отослать тебя в Константинополь. Я не могу находиться рядом с тобой и не хотеть тебя. А брать тебя только силой — это так тошно!

— Ты не разлюбишь меня, Мурад? — с глубиной и неожиданной дрожью в голосе спросила она.

— Что ты, конечно, нет. Я боюсь только, что ты не любишь меня и сейчас просто смирилась с обстоятельствами.

— Боже мой! Как ты, оказывается, глуп! Я так люблю тебя, Мурад! — воскликнула она и с готовностью протянула к нему свои прекрасные руки.