Глава 18. От военного коммунизма к нэпу 6 page

ский, в частности, сказал, что забастовка железнодорожников, например, будет нетерпимой "с точки зрения общих задач рабочего класса". В резолюции далее подчеркивалось, что обязанностью профсоюза является предпринять меры для скорейшей ликвидации любой забастовки, которая начнется "стихийно или против желания органов союза" [39].

Еще во время работы съезда началась подготовка проекта нового Кодекса законов о труде, который должен был прийти на смену устаревшему Трудовому кодексу 1918 г. [40] и придать силу закона принципам, установленным НЭПом. Общая характеристика этого кодекса была дана Шмидтом, который в качестве народного комиссара труда проводил его через ВЦИК в конце октября 1922 г. Кодекс 1918 г. "строился главным образом на основе всеобщей трудовой повинности"; кодекс 1922 г. (в соответствии с духом НЭПа) основывался на добровольных соглашениях. В 1918 г. государство стремилось к тому, чтобы установить и лимитировать размер заработной платы и условия трудоустройства; теперь в функцию государства входило лишь установление минимума заработной платы, который мог превышаться и обычно превышался, и требование соблюдать определенный минимум условий (восьмичасовой рабочий день, оплаченные отпуска, ограничения на применение детского труда и т.п.). Коллективный договор, заключенный профсоюзом, становился обычной, хотя и не обязательной, формой трудоустройства. В принципе трудоустройство должно было осуществляться через биржи труда, хотя довольно большое число исключений из этого правила касалось ответственных постов, требовавших специальной или "политической" квалификации. За профсоюзами сохранялась монополия на охрану труда и защиту интересов рабочих; выборы фабричных комитетов должны были проводиться в соответствии с уставом соответствующего профсоюза, и результаты выборов должны были утверждаться им. Томский приветствовал кодекс от имени профсоюзов. "Государственное регулирование заработной платы, – заявил он, – как видно, не срабатывает и абсолютно не отвечает условиям новой экономической политики"; при этом профсоюзами воздавалось должное как "общественным организациям, защищающим интересы рабочих".

Однако в духе НЭПа было и то, что не должны были игнорироваться права нанимателей, государственных или частных. В функции союзов входило и стимулирование производства: обязательства, возложенные на фабричные комитеты, включали "сотрудничество в нормальном процессе производства на государственных предприятиях и участие через посредничество соответствующих профсоюзов в регулировании и организации народного хозяйства". Невыполнение рабочим требуемой нормы производства могло быть наказано в виде удержаний из заработной платы, которая не должна была, однако, падать ниже двух третей стандартного уровня. Длинный перечень оснований, позволяющих уволить рабочего без компенсации в случае невы-

полнения им своего договора, был одним из пунктов кодекса, который вызвал серьезную критику во ВЦИК: один из ораторов охарактеризовал его (и не без основания) как "лишний козырь в руках частных предпринимателей" [41]. Ленин в своей речи на сессии ВЦИК, на которой был принят кодекс (одно из последних его выступлений и последнее появление во ВЦИК), был далек от того, чтобы разделять официальный оптимизм Шмидта и Томского.

"Надо считаться с тем, что в сравнении со всеми государствами, в которых теперь идет бешеная капиталистическая конкуренция, в которых – миллионы и десятки миллионов безработных, в которых капиталисты организуют своими силами могущественные капиталистические союзы, организуют поход на рабочий класс, – в сравнении с ними мы наименее культурны, производительные силы у нас развиты менее всех, работать мы умеем хуже всех. Это очень неприятно, может быть, что нам приходится в этом сознаться. Но я думаю, что именно потому, что мы таких вещей не прикрываем благовидными фразами и казенными восклицаниями, а сознаемся в них прямиком, именно потому, что мы все это сознаем и не боимся сказать с трибуны, что на исправление этого направлено больше сил, чем у любого из государств, мы и добьемся того, чтобы нагнать другие государства с такой быстротой, о которой они и не мечтали" [42].

Трудовая и профсоюзная политика была неотъемлемой частью всей проблемы эффективности народного хозяйства. Какие бы формы, казалось, ни диктовала логика НЭПа, основной потребностью советской экономики все еще оставалось развитие промышленного производства – потребностью тем более важной, что промышленность была поставлена в невыгодное положение из-за тех привилегий, которые НЭП предоставил сельскохозяйственному сектору; а трудовая политика должна была так или иначе и любой ценой помочь удовлетворить эту потребность.

[1] "Собрание узаконений, 1921", № 30, ст. 164.

[2] Там же, № 23-24, ст. 142; о судах см. гл. 17.

[3] Там же, № 36, ст. 188.

[4] Там же, № 27, ст. 155.

[5] Там же, № 55, ст. 337.

[6] Там же, ст. 343.

[7] Там же, № 74, ст. 607. Эта инициатива, согласно Шмидту ("Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 83), исходила от Наркомтруда; принципиальное решение было принято ВЦИК по докладу Наркомтруда ("Собрание узаконений, 1921", № 72, ст. 591).

[8] Там же, 1922, № 17, ст. 179.

[9] "Четвертый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1921, т. I (пленумы), с. 116,134.

[10] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 376.

[11] "Четвертый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1921, т. I (пленумы), с. 30.

[12] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 410.

[13] "Собрание узаконений, 1921", № 67, ст. 513.

[14] Там же, №76, ст. 617.

[15] Этот способ оплаты все еще имел место в сентябре 1922 г. и был неправильно на V съезде профсоюзов назван "старой системой пайков" ("Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 97). Таблица, приведенная в: "На новых путях", т. III, с. 108, – показывает, что денежный элемент в заработной плате, который упал до 6 % в 1921 г., в первом квартале следующего года поднялся лишь до 32 %.

[16] См. выше, с. 242.

[17] "Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 47.

[18] Эта взаимосвязь не была чисто теоретической: обещание натурального обеспечения являлось стимулом, который делал принудительный труд при военном коммунизме терпимым и даже желательным. Еще в декабре 1921 г. один из выступавших на IX Всероссийском съезде Советов сказал: "Я уже три раза мобилизовывал шахтеров и не уверен, что в четвертый раз мне эта мобилизация удастся, ибо у нас нет продовольствия" ("Девятый Всероссийский съезд Советов", 1922, с. 86).

[19] "Собрание узаконений, 1921", № 68, ст. 536; № 77, ст. 646.

[20] С. Г. Струмилин. Цит. соч., с. 86.

[21] "На новых путях", 1923, т. III, с. 14.

[22] См. выше, с. 251.

[23] "Одиннадцатый съезд РКП(б)", 1936, с. 111.

[24] Число безработных достигало 150 тыс. человек в октябре 1921 г., 175 тыс. – в январе 1922 г., 625 тыс. – в январе 1923 г. и 124 тыс. человек в январе 1924 г. (Я.И. Гиндин. Регулирование рынка и борьба с безработицей, 1928, с. 13, 18). Проблема безработицы была более острой в Москве, чем в губерниях, а острее всего – в Петрограде ("Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 191). К весне 1924 г. из-за острой нехватки финансов на нужды социального обеспечения только 15—20 % безработных "получали регулярное пособие" (Report to the British Labour Delegation, 1924, p. 154).

[25] "Четвертый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1921, т. I (пленумы), с. 66-67.

[26] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 372-373.

[27] Основным источником, послужившим для описания этого эпизода, являлся доклад специальной комиссии, созданной Центральным Комитетом под председательством Сталина для разбора ошибки Томского ("Известия Центрального Комитета Российской коммунистической партии (большевиков)", № 32, б августа 1921 г.). Рязанов говорил на XI партийном съезде о своем участии в этом деле, безуспешно пытаясь опротестовать решение Центрального Комитета об отстранении его от дальнейшей работы в профсоюзном движении" ("Одиннадцатый съезд РКП(б)", 1936, с. 277-279).

[28] "Четвертый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1921, т. I (пленумы), с. 18,185.

[29] Т. 1, гл. 11.

[30] "Четвертый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1921, т. 1 (пленумы), с. 153-162; т. II (секции), с. 202; поскольку при военном коммунизме с его системой натуральной оплаты сбор членских взносов повсеместно был прекращен и профсоюзы существовали главным образом за счет государственных субсидий, выдаваемых через Центральный Совет, в руках последнего было сосредоточено довольно мощное оружие ("Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 44-45).

[31] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, с. 576, прим. № 142.

[32] Там же, с. 341-353.

[33] "Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 105; в своем выступлении на съезде (там же, с. 40—54) Андреев многозначительно со всеми подробностями останавливался на элементах преемственности при проведении нового курса и на том, какими рамками ограничивались обязанности профсоюзов во второй половине 1921 г., то есть в тот период, когда он отвечал за политику Центрального Совета.

[34] "Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 48, 88-89, 109. Было признано, что введение добровольного членства посеяло "сомнения" среди руководства (там же, с. 34), однако эти сомнения оказались безосновательными. Косвенного нажима и вычитания взносов из заработной платы оказалось достаточным, чтобы рабочие оставались в профсоюзах. Сокращение численности членов профсоюзов с 8400 тыс. человек в июле 1921 г. до 6700 тыс. в январе 1922 г. и 5800 тыс. человек в апреле 1922 г. (два месяца спустя после введения добровольного членства) просто объяснялось ростом безработицы. Правда, эти цифры, как и приводимые выше, можно использовать с некоторой оговоркой (см. гл. 17).

[35] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 424.

[36] "Собрание узаконений, 1922", № 29, ст. 338; декрет от 15 ноября 1921 г. ("Собрание узаконений, 1921", № 76, ст. 627) ввел денежную плату за эти услуги, в результате чего впервые социальное обеспечение стало отвечать своему названию.

[37] "Стенографический отчет Пятого Всероссийского съезда профессиональных союзов", 1922, с. 511-512.

[38] Там же, с. 51,109, 529-530.

[39] См. гл. 17.

[40] Кодекс вступил в силу 15 ноября 1922 г. ("Собрание узаконений, 1922", № 70, ст. 903). Обсуждение во ВЦИК см.: 'IV сессия Всероссийского центрального исполнительного комитета IX созыва", № 1, 25 октября 1922 г., с. 1—20); о принятии кодекса сообщается там же, № 7,1 ноября 1922 г., с. 6.

[41] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 246-247.

[42] Общее число получавших пайки до введения НЭПа сократилось к осени 1921 г. с 34 млн. до 7 млн. человек, главным образом из числа рабочих, частично получавших заработную плату в виде пайков ("Четыре года продовольственной политики", 1922, с. 61—62).

г) Торговля и распределение

Естественным следствием замены продразверстки продналогом как метода получения от производителя избытков сельскохозяйственных продуктов был возврат к частной торговле. Сокращение количества зерна, собираемого теперь государством, сделало невозможным сохранение системы государственных пайков [1]; и данное крестьянину право продавать остатки своего урожая по любой цене, которую он мог получить на свободном рынке, вместо того чтобы быть вынужденным продавать их государству по твердым ценам, стало для него новым побудительным мотивом. Этого вывода, сколь бы потрясающим на первый взгляд он ни казался стойким членам партии, нельзя было избежать [2]. Ленин, внося Новую экономическую политику на рассмотрение партийного съезда, признал, что "лозунг

свободной торговли будет неизбежным", поскольку он "отвечает экономическим условиям существования мелкого производителя" [3]. Однако декрет, в котором нашла отражение новая политика, был, скорее, выдержан в духе бартерного обмена, чем в чисто так называемом торговом духе.

"Все запасы продовольствия, сырья и фуража, остающиеся у земледельцев после выполнения ими налога, находятся в полном их распоряжении и могут быть используемы ими для улучшения и укрепления своего хозяйства, для повышения личного потребления и для обмена на продукты фабрично-заводской и кустарной промышленности и сельскохозяйственного производства.

Обмен допускается в пределах местного хозяйственного оборота как через кооперативные организации, так и на рынках и базарах" [4].

Более того, стимулирование таким образом крестьянина подразумевало предоставление аналогичных возможностей промышленному рабочему, который должен быть его партнером по обмену; процессом бартерного обмена необходимо было охватить все, что крестьянин хотел купить, равно как и то, что он должен был продавать. Две недели спустя очередным декретом рабочему было дано право откладывать часть продукции для "обменного фонда", резервируя таким образом товары, подлежащие обмену на сельскохозяйственные продукты крестьянина; для организации этого обмена должны были создаваться рабочие кооперативы. Промышленным рабочим было разрешено также откладывать часть своей продукции для своего собственного потребления, тратя на эти цели часть своего рабочего времени, а на иных предприятиях определенная часть рабочих отдавала этому весь свой рабочий день [5]. В действительности это, скорее, была попытка легализовать и поставить под контроль незаконную торговлю, которая при военном коммунизме приобрела внушающие тревогу масштабы [6]. На IV Всероссийском съезде профсоюзов она была охарактеризована как "эксперимент" [7], а Ленин назвал ее "поблажкой", вызванной психологическими причинами: "...крестьянам подачку дали, нужно на этой же почве такими же приемами дать и рабочим. Нам пришлось известную дань этому отдать" [8].

Этот обмен товарами был не только "основным методом получения продуктов питания", но и "проверкой правильных взаимоотношений между промышленностью и сельским хозяйством" [9]. X партийная конференция в мае 1921 г. назвала его "основным рычагом новой экономической политики" [10].

То, о чем часто говорили как о возврате к частной торговле, было на самом деле не столько нововведением, сколько официальным признанием и поощрением того, что никогда не прекращало существовать: легализацией распространенной, хотя и незаконной, практики. Главная функция правительства на начальном этапе НЭПа заключалась не только в стимулировании

требуемого объема внутреннего обмена, но и в регулировании, а в случае необходимости – в направлении его потока таким образом, чтобы не дать ему захлестнуть все социалистическое сооружение и избежать восстановления доминирующего влияния частного капитала над всей экономикой. Ленин откровенно признавал, что "свобода торговли означает в определенной мере развитие капитализма", добавляя при этом, что "этот капитализм будет под контролем, под надзором государства" [11]. Однако первые попытки регулирования оказались безуспешными. Было не ясно, что же на самом деле подразумевалось под разрешением торговать "в пределах местного хозяйственного оборота", данным в первоначальном декрете о НЭПе от 21 марта 1921 г. Но каковы бы ни были намерения этого декрета, он был вскоре аннулирован. В декрете Совнаркома от 28 марта 1921 г. о торговле зерном, фуражом и картофелем была предпринята попытка сохранить принцип регулирования самими губерниями. Но поскольку декрет отменил все ограничения на транспорт, в результате он действовал как средство устранения всех местных барьеров [12]. Как только был принят принцип частного обмена, любая попытка ограничить его местными рынками или натуральным обменом была обречена на неудачу. Декретом от 24 мая 1921 г. отдельным гражданам и кооперативам было предоставлено право "обменивать, закупать и продавать" сельскохозяйственные продукты, остающиеся после выплаты натурального налога" [13].

Осенью 1921 г. Ленин откровенно признал поражение в этом вопросе:

"Предполагалось более или менее социалистически обменять в целом государстве продукты промышленности на продукты земледелия и этим товарообменом восстановить крупную промышленность, как единственную основу социалистической организации. Что же оказалось? Оказалось – сейчас вы это все прекрасно знаете из практики, но это видно и из всей нашей прессы, – что товарообмен сорвался: сорвался в том смысле, что он вылился в куплю – продажу. И мы теперь вынуждены это осознать, если не хотим прятать голову под крыло, если не хотим корчить из себя людей, не видящих своего поражения, если не боимся посмотреть прямо в лицо опасности. Мы должны осознать, что отступление оказалось недостаточным, что необходимо произвести дополнительное отступление, еще отступление назад, когда мы от государственного капитализма переходим к созданию государственного регулирования купли – продажи и денежного обращения. С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля – продажа, торговля.

Потрудитесь приспособиться к ней, иначе стихия купли – продажи, денежного обращения захлестнет вас!" [14]

Конференция коммунистов Московской губернии (имеется в виду VII Московская губпартконференция. – Ред.), к которой

Ленин обращался с этим предупреждением, приняла резолюцию, провозгласившую настоятельно необходимым, "исходя из наличия рынка и считаясь с его законами, овладеть им и путем систематических, строго обдуманных и построенных на точном учете процесса рынка экономических мероприятий взять в свои руки регулирование рынка и денежного обращения" [15].

Два месяца спустя, на IX Всероссийском съезде Советов, Ленин вновь объяснил, что "торговля является оселком нашей экономической жизни" и что сутью Новой экономической политики является возможность учиться, – учиться у купца, частного предпринимателя, который достаточно умен, чтобы за сотню процентов прибыли сделать дело так, как сплошь и рядом не сумеют этого сделать никакие коммунисты и профсоюзники [16]. Каменев еще раз сослался на непреодолимое препятствие:

"Создав, благодаря продналогу, рынок, дав возможность торговать хлебом, мы создали обстановку, которая все время будет меняться. Рынок не есть явление логическое, которое можно схватить в сегодняшнем его состоянии. Это явление – развивающееся и порождающее все новые и новые явления" [17].

И в резолюции, указавшей, что "образование внутреннего рынка" и "развитие денежного обмена" являются характерными чертами экономического ландшафта, содержался первый из тех парадоксальных панегириков свободной конкуренции, которые стали присущи периоду НЭПа:

"Теперь борьба коммунистического и частного хозяйства переносится на экономическую почву, на рынок, где национализированная промышленность, сосредоточенная в руках рабочего государства, должна, применяясь к условиям рынка и методам состязания на нем, завоевать себе решительное господство" [18].

Институционально при НЭПе существовало три вида торговли: торговля велась частниками, кооперативами и государственными органами. Хотя все они открыто конкурировали друг с другом на равных условиях, все же установилось некоторое разделение труда между ними. Частный торговец был наиболее активен в розничной торговле, хотя со временем он начал появляться и в оптовой торговле в качестве агента государственных трестов или других государственных органов. Государственные органы ограничивали свою основную коммерческую деятельность оптовой торговлей, хотя одновременно открывались и государственные розничные лавки. Кооперативы следовали своей старой традиции, сочетая функции оптовых и розничных торговцев.

Поощрение розничной торговли частников явилось заметным изменением предыдущей политики на 180 градусов. Декрет, принятый в июле 1921 г., дал возможность любому гражданину, достигшему 16 лет, получить лицензию на торговлю в лавках, общественных местах, на рынках или базарах любыми продуктами или предметами, кроме товаров, изготовленных из сырья, поставляемого государством: цель этого ограничения за-

ключалась, вероятно, в том, чтобы исключить продукцию национализированной промышленности из частной торговли [19]. Здесь также первым результатом была легализация и расширение того, что уже существовало, а не создание чего-либо нового. Частная торговля никогда не прекращалась подпольно или на полулегальных рынках, из которых Сухаревка в Москве была просто наиболее известным рынком. Теперь мелкая частная торговля вышла из подполья. Бродячий коробейник, или мелкий разносчик товаров, торгующий на более или менее организованных рынках и базарах, был характерным явлением частной торговли в первый год НЭПа, но это далеко не означало, что он был порождением НЭПа: он был преемником мешочника военного коммунизма, едва отличимым от него, если не считать официального признания. Однако, как только частная торговля стала официально терпимым и поощряемым явлением, эта примитивная ее разновидность не могла существовать. Ей суждено было быть изгнанной, как только был накоплен достаточный капитал и появилась необходимая предприимчивость, чтобы организовать более развитые и эффективные формы торговли. К середине 1922 г. этот процесс был уже в самом разгаре, и вскоре Государственный универсальный магазин (ГУМ) – это детище ВСНХ со своими отделениями во всех столичных городах – превратился лишь в крупнейший среди растущего числа розничных магазинчиков. В 1922 г., впервые после 1917 г., состоялись две знаменитые русские ярмарки – Ирбитская в Сибири (весной) и Нижегородская (в конце лета) [20]. Огромная масса мелкой розничной торговли почти полностью оставались в частных руках, и только на крупнейших торговых предприятиях государственные органы завоевали прочное положение [21].

Введение НЭПа было направлено на то, чтобы еще больше стимулировать кооперативы, чем частных торговцев, поскольку организация кооперативов в любом случае основывалась на коллективных началах, которые, похоже, вызывали меньшую антипатию у большевистских ортодоксов, чем частная конкуренция [22]. Ленин, внося НЭП на рассмотрение X съезда партии в марте 1921 г., без лишних слов предложил отменить резолюцию предыдущего съезда, которая настаивала на строгом подчинении кооперативов Наркомпроду [23]: теперь, когда сельскохозяйственные излишки (после сбора продналога) подлежали извлечению у крестьянина в процессе бартерного обмена и торговли, потребительская кооперация должна была играть важную роль. Декретом от 7 апреля 1921 г. им была возвращена часть формальной независимости, которую они потеряли за два года до этого и которая теперь ограничивалась лишь правом Наркомпрода управлять процессом осуществления ими своих "обязательных государственных заданий и правом ВЦИКа назначать членов правления, обладающих равными правами с избранными членами" [24]. В следующем месяце была заключена серия соглашений между правительством и кооперативами, включая соглашение

от 17 мая 1921 г., которое называлось "генеральным договором" с потребительской кооперацией и по которому Центросоюз становился единственным агентом правительства по оптовому распределению потребительских товаров по всей стране [25]. Концепция, превалировавшая в первые месяцы НЭПа, с особой ясностью проявилась в этих соглашениях. Существовало два основных метода получения продовольствия у крестьянина – натуральный налог и товарообмен. Первый из них использовался непосредственно советскими властями, второй – кооперативами, выступавшими в качестве агентов Наркомпрода.

Однако эта концепция не сработала. Она не сработала частично потому, что Наркомпрод [26] оказался не в состоянии обеспечить обещанное снабжение товарами широкого потребления с целью обмена, в результате чего вскоре начались взаимные обвинения между Наркомпродом и Центросоюзом. Но главная причина этой неудачи крылась в том, что при отсутствии высокоорганизованного машинного производства весь громоздкий процесс товарообмена, выражаясь словами Ленина, "сорвался", то есть "вылился в куплю – продажу". Силы НЭПа, подавляя его основателей и не оставляя камня на камне от плана создания упорядоченной государственной системы натурального обмена, вынудили их пересмотреть статус и функции кооперативов; и этот пересмотр – очередная дань влиянию кооперативных учреждений на массы – был предпринят в декрете Совнаркома от 26 октября 1921 г. Вся собственность кооперативов, которая была национализирована или муниципализирована, подлежала возврату (это был старый повод для недовольства, восходящий еще к 1919 г.); было признано право покупать и продавать без вмешательства каких-либо правительственных органов советским промышленным органам, включая тресты, главки и секции ВСНХ, было указано предлагать свои товары в первую очередь Центросоюзу или соответствующим местным кооперативным учреждениям, и только в случае отказа они были свободны предлагать эти товары на тех же условиях на свободном рынке [27]. Одновременно в директиве Центрального Комитета подчеркивалась новая независимая роль кооперативов при НЭПе и содержалось указание коммунистам принимать в этом активное участие, "чтобы овладеть этими организациями" [28].

Теоретически этот декрет продолжал определять статус потребительской кооперации и взаимоотношения между Центросоюзом и Советским правительством в течение всего последующего периода. На деле же постоянно имели место споры и жалобы. Бесконечно тянулись переговоры с ВСНХ по поводу возврата национализированной собственности, на которую претендовали кооперативы; правительственные управления и тресты (равно как и синдикаты, которые начали создаваться в апреле 1922 г.) постоянно обходили кооперативы, предпочитая вести торговлю с частными лицами. Тем не менее имеющиеся данные свидетельствуют о том, что в первой половине 1922 г. снабжение

кооперативов товарами на три четверти приходилось на долю государственных органов, включая тресты [29]. В равной степени ни партия, ни правительство (сколь бы обструкционистскую позицию ни занимали отдельные управления или учреждения) не могли обойтись без кооперативов. Партийная конференция в августе 1922 г. приняла пространную резолюцию "О задачах партии в кооперации". В ней указывалось, что принцип обязательного членства не должен "превращать потребительскую кооперацию лишь в технический аппарат государственного товарообмена и распределения". Вмешательство частного торговца в качестве посредника между контролируемой государством промышленностью и крестьянином считалось "противоречием"; в задачу кооперации входило "изгнать частный капитал из торговли и такой мерой создать прочную смычку между крестьянским хозяйством и социалистической промышленностью" [30]. Эта оптимистическая оценка роли кооперации себя не оправдала. Отношения между государством и кооперацией по-прежнему оставались сложными и нестабильными. Советское правительство или некоторые из его органов относились к кооперативам слишком подозрительно и недоверчиво, чтобы работать с ними без оглядки. В оптовой торговле кооперативы сами зачастую испытывали трудности в открытой конкурентной борьбе с частным торговцем – даже в борьбе за благосклонность трестов и официальных торговых органов. В розничной торговле их давняя традиционная популярность среди потребителей помогла им сохранить свои позиции. Ленин в одной из своих самых последних статей, написанных в начале 1923 г., подчеркивал "исключительное значение" кооперации при НЭПе [31]. На XII съезде партии в апреле 1923 г. Хинчук докладывал о существовании примерно 250 тыс. потребительских кооперативных обществ и 300 тыс. кооперативных лавок [32].

С введением НЭПа создался вакуум в органах государства, поскольку до этого не было официально признано, что ведение или управление внутренней торговлей входит в функции Советского правительства. Внешняя торговля с капиталистическими государствами занимала особое место и управлялась специальной организацией. Первоначальный народный комиссариат торговли и промышленности никогда не занимался внутренней торговлей, а органы Наркомпрода и ВСНХ, которые контролировали снабжение населения, были органами не торговли, а распределения. Когда начался НЭП, представление – если таковое существовало – о том, что торговля должна оставаться исключительно в руках кооперативов и частников, быстро рассеялось. При ВСНХ, который, помимо вторжения в розничную торговлю через ГУМ, имел под своим контролем оптовые "торговые учреждения" (госторги или просто торги), подчиненные губернским совнархозам, была создана центральная торговая секция. Наркомпрод и ряд других комиссариатов также создали торго-

вые секции для реализации товаров, которые находились в их ведении [33]. Наиболее важную роль среди них играли тресты, которые являлись основными производителями промышленных товаров. Получив указание действовать на коммерческих началах, они пытались организовать реализацию своей продукции иногда через кооперативы, а порой (в нарушение гарантий, предоставленных кооперации декретом от 26 октября 1921 г.) через частных торговцев. Поначалу не предполагалось, что государственные органы будут закупать необходимые им товары на рынке. Однако по мере того, как постепенно рушилась система централизованного снабжения сырьем и товарами, им разрешалось покупать на частном рынке, сначала в качестве исключения, а позднее, декретом от 4 октября 1921 г., на регулярной основе, хотя им было указано в качестве поставщиков товаров отдавать предпочтение кооперативам [34]. Но ни один из этих институтов не был достаточно подготовлен (ни традиционно, ни практически) к тому, чтобы вступить в сложный процесс торговли. Как только политика натурального "товарообмена" и снабжения отошла на задний план и всерьез начал действовать принцип "купли – продажи", возникла насущная потребность в людях, чувствующих себя как рыба в воде на рынке с его обычаями, образом действий и приемами, в людях, готовых в нужный момент найти покупателей и продавцов, дать совет относительно цен и вообще выступать в качестве маклеров и посредников для начальников, которые чувствовали себя не в своей тарелке в этом незнакомом для них мире.