Глава 16. Воздействие революции а) сельское хозяйство 9 page

[40] Там же, с. 189. Работа "Система Тейлора" была опубликована в Москве в 1918 г.; в 1922 г. Ленин упоминал о втором издании этой работы (В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, с. 206).

[41] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, с. 58; Ленин в работе "Государство и революция" (В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 96) охарактеризовал различия в заработной плате как главный источник "современного общественного неравенства", а их преодоление — как условие отмирания государства.

[42] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 16, ч. II, с. 93; т. 14, с. 204.

[43] Там же, т. 15, с. 274-276.

[44] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, с. 51.

[45] Там же, т. 34, с. 309; такая позиция была принята и в партийной программе марта 1919 г. ("ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 291).

[46] "Собрание узаконений, 1917-1918", № 3, ст. 46; декрет от 2 июля 1918 г. фиксировал жалованье народного комиссара на уровне 800 рублей в месяц, а жалованье других советских работников – не выше 350 рублей, однако разрешал платить жалованье вплоть до 1200 рублей "специалистам", в случае если это получило одобрение Совнаркома (там же, № 48, ст. 567).

[47] Похоже, что первоначально установленное правило так никогда и не публиковалось, однако на него часто делались ссылки в более поздних партийных резолюциях (см., например: "ВКП(б) в резолюциях...", т. I, с. 434, 470).

[48] "Протоколы II Всероссийского съезда комиссаров труда и представителей бирж труда и страховых касс", 1918, с. 11. На I Всероссийском съезде профсоюзов, прошедшем в январе 1918 г., упоминалось о проекте Ларина "путем налогов свести заработок лиц, проживающих в России, к сумме не более 600 рубл. в месяц" ("Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1918, с. 82); однако больше ничего об этом слышно не было.

[49] "Собрание узаконений, 1917-1918", № 16, ст. 242.

[50] Там же, №18, ст. 262.

[51] "Труды I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства", 1918, с. 10.

[52] Там же, с. 66.

[53] Там же, с. 78, 393.

[54] Там же, с. 477-478, 481-482.

г) Торговля и распределение

В цивилизованном обществе кардинальной проблемой распределения всегда являются взаимоотношения между городом и деревней. В России военного времени эта проблема уже проявила себя в сильной форме продовольственного кризиса. Хлебные карточки были введены в Петрограде и в Москве еще летом 1916 г., а очереди за продовольствием явились важнейшим вкладом в Февральскую революцию. Временное правительство сразу же организовало комитет продовольствия, декретировало государственную хлебную монополию, в соответствии с которой хлеб должен был поставляться государству по твердым ценам, а в мае 1917 г., когда было сформировано коалиционное правительство с участием эсеров и меньшевиков, образовало вместо комитета продовольствия полноправное министерство продовольствия [1]. Все эти меры, судя по всему, способствовали развитию "черного рынка" и побудили крестьян изъять хлеб с рынка в ожидании более высоких цен. Функции министерства продовольствия включали не только руководство осуществлением хлебной монополии и установление твердых цен на хлеб, но также и обеспечение поставок крестьянам по сходным ценам таких товаров, которых они требовали в обмен на свою продукцию. Так, в сентябре 1917 г. был выпущен приказ о передаче в его распоряжение с целью обеспечить процесс обмена с крестьянами 60 % продукции текстильной промышленности, оставшейся после удовлетворения потребностей армии [2]. Однако и эти меры оказались неэффективными; проведенное два раза повышение официальных цен на хлеб в ответ на давление со стороны аграрного населения способствовало дискредитации Временного правительства в глазах голодающего городского населения в течение последнего периода его существования.

В период между февралем и октябрем большевики, естественно, эксплуатировали каждую неудачную попытку Временного правительства установить справедливую систему распределения. Ленинские Апрельские тезисы, написанные в 1917 г., призывали осуществить контроль Советов над распределением, а также и над производством; в число "крупнейших синдикатов капиталистов", над которыми требовала установить "государственный контроль" резолюция Апрельской конференции, включались как синдикаты обрабатывающей промышленности, так и коммерческие [3]. Начиная с этого времени распределение обычно называли наряду с производством в числе тех областей деятельности, которые требовали общественного – или рабочего – контроля и были включены в тот "государственный аппарат", который, по словам Ленина, "является не вполне государственным при капитализме, но который будет вполне государственным у нас, при социализме" [4]. На другой день после Октябрьской революции Петроградский Совет потребовал "рабо-

чего контроля над производством и распределением продуктов" [5]. Декрет от 14/27 ноября 1917 г. о рабочем контроле номинально относился как к предприятиям, связанным с производством, так и к предприятиям, занятым распределением. Однако весь этот декрет в целом – так же как и все партийные изречения предреволюционного периода – был явно направлен по замыслу его авторов к заводским рабочим; служащие магазинов и других предприятий сферы распределения не были рабочими в узком смысле этого слова и не имели как таковые соответствующих форм организации; к тому же среди них у большевиков было не так много сторонников. Персонал бывшего министерства продовольствия, судя по имеющимся сведениям, продолжал подчиняться приказаниям учрежденного Временным правительством Совета продовольствия и в течение нескольких недель отказывался признать только что назначенный народный комиссариат продовольствия [6]. Новый строй столкнулся с почти полным развалом существующей системы распределения, как коммерческой, так и государственной, причем в ситуации, когда у него еще не было средств создать свою собственную.

Прямолинейная простота этой проблемы отнюдь не облегчала ее решения. Выпущенный три дня спустя после Октябрьской революции декрет, возложивший на городские органы самоуправления ответственность за распределение продовольствия, а также "предметов первой необходимости" и за контроль над продовольственными магазинами, ресторанами, гостиницами и мукомольными мельницами во всех городах с населением свыше 10 тыс. жителей [7], был не более чем жестом; ведь, судя по всем данным, нехватка была связана в основном не с недостатками в распределении внутри городов, а с тем, что продовольствие не поступало в города из деревни. Обращение к армии показывало ту тревогу, которую вызывало в Совнаркоме неблагополучное положение комиссариата на фронте.

"Продовольствие в стране есть. У помещиков, кулаков, торговцев имеются огромные скрытые запасы съестных припасов. Высшие государственные чиновники, высшие железнодорожники и банковские служащие помогают буржуазии против солдат, рабочих и крестьян... Банковские директора отказывают Советской власти в деньгах на экстренные продовольственные расходы" [8].

В этом обращении содержалось обещание принять "самые решительные меры" против "спекулянтов, мародеров, казнокрадов и контрреволюционеров-чиновников" – декрет угрожал, что все такие лица "арестуются и будут заключены в крепость Кронштадтской тюрьмы" Военно-революционным комитетом [9]. Однако тон этих заявлений свидетельствовал о том, что куда легче найти козлов отпущения, чем эффективные средства решения проблемы. Спекуляция неизбежно присуща всякому периоду политического и экономического распада; ведь первый экономический декрет Французской революции был направлен про-

тив спекулянтов, создававших тайные запасы продовольствия. Перед концом 1917 г. газеты начали обращать внимание на новое явление – мешочничество – и описывать деятельность мешочников, которые рыскали по деревням, скупая у крестьян продовольствие, а затем в мешках привозили его в города и распродавали по непомерно высоким ценам [10]. Декретом ВЦИК от 24 декабря 1917 г./6 января 1918 г. со ссылкой на резолюцию II Всероссийского съезда Советов выносилось постановление о создании при Совнаркоме Всероссийского комитета продовольствия и местных продовольственных комитетов, которые учреждались при местных Советах и находились в их подчинении [11]. Однако это представляло собой еще один пример попыток преодолеть кризис за счет создания бумажного аппарата, который так никогда и не показал своей эффективности на практике.

Неполадки с распределением были сопряжены с такими же неудобствами, что и спад производства, но еще менее поддавались проверке и контролю. После трех с половиной лет войны крестьянин испытывал острую нужду в тканях, хозяйственном инвентаре и почти всех видах потребительских товаров. И отнюдь не нехватка товаров представляла в то время главную трудность. Многие предприятия все еще сообщали о запасах нереализованных товаров [12]. То, что произошло, было достаточно ясно. Революция сопровождалась общим нарушением регулярных коммерческих отношений, а спешные попытки нового строя импровизировать официальный аппарат распределения оказались полностью неэффективными. В период между декабрем 1917 г. и мартом 1918 г. целая серия декретов предоставила официальным органам монополию на закупку и продажу текстиля, запасов продовольствия в широком смысле слова, спичек, свечей, риса, кофе и перца [13]. Следующий за ними декрет объявлял государственной собственностью все склады зерна [14]. Пытаясь овладеть денежной инфляцией, правительство вступило на тот же путь действий, который его лидеры столь резко осуждали в период правления Временного правительства: в течение первых шести месяцев пришлось провести два последующих повышения твердых цен на зерно [15].16 февраля 1918 г. было объявлено о "самой решительной борьбе против мешочничества", а местным Советам и всем железнодорожным организациям были даны указания арестовывать мешочников, а в случае вооруженного сопротивления расстреливать их на месте [16]. Две недели спустя Ленин разгневанно требовал, что "железные дороги должны быть освобождены от мешочников и хулиганов", и указал, что "спекулянт, мародер торговли, срыватель монополии – вот наш главный "внутренний" враг" [17].

Однако от этого официального негодования было мало пользы. Правительство не располагало запасами тех продуктов и товаров, которые оно брало на себя контролировать и распределять; норма выдачи продовольствия в городах упала до голодного уровня, выжить можно было только за счет "черного рын-

ка", где еще в небольших количествах и по непомерным ценам можно было купить продукты. Однако официальные органы не оставляли попыток найти выход. 25 марта 1918 г. Совнарком ассигновал более миллиарда рублей для финансирования закупок товаров, которые предполагалось продавать крестьянам в обмен на зерно [18]. Наконец, декрет от 2 апреля 1918 г. – первый, где была предпринята попытка нового строя подойти к проблеме распределения систематически и решить ее в целом, – уполномочивал Наркомпрод закупить потребительские товары всех видов, от предметов одежды до гвоздей и подков, для обмена с крестьянами на зерно и другие продукты. Процесс распределения передавался в руки местных органов Наркомпрода или назначаемых ими организаций, однако в работу по обеспечению этого распределения предписывалось вовлекать бедных крестьян, дабы гарантировать, что "нуждающееся население" тоже получит свою долю; этот законопроект имел, таким образом, свою классовую основу, которая легко могла вступить в противоречие с его экономическими целями [19]. Сомнительно, чтобы этот декрет оказался эффективнее своих предшественников. За пределами крупных городов предписания советских властей имели еще весьма слабое воздействие. Комитетов продовольствия или каких-нибудь других государственных органов, которые были бы способны управлять торговлей хоть в сколь-нибудь значительных масштабах, практически еще не существовало.

Тем временем к решению этого вопроса начал применяться и другой подход, который в конечном счете оказался более перспективным. В России было широко развито кооперативное движение, которое осуществлялось в трех формах: производственные кооперативы, включая как сельское хозяйство, так и городские ремесла, кредитные кооперативы и потребительские кооперативы. Все они внешне политического характера не имели, однако кооперативы производителей и кредитные, которые были почти исключительно сельскими, были связаны с эсерами, а потребительские кооперативы, преимущественно городские – с меньшевиками. В одной из своих ранних работ Ленин высказал презрительное отношение к крестьянским банкам и "дешевому кредиту", которые были пунктами платформы народников, счита.я, что они рассчитаны на то, чтобы "только усилить и развить буржуазию" [20]. Социалисты же в прошлом традиционно с подозрением смотрели на производственные кооперативы, считая, что они имеют тенденцию вырождаться в кое-как завуалированные капиталистические предприятия. В 1910 г. Ленин составил проект резолюции Копенгагенского конгресса II Интернационала, где высказывался о производительных кооперативах как о товариществах, которые "в том только случае имеют значение для борьбы рабочего класса, когда являются составной частью товариществ потребительных", однако сдержанно одобрил кооперативы потребительские [21]. Именно к россий-

ским потребительским кооперативам и обратились теперь большевики. Они подразделялись на два типа – рабочие кооперативы, концентрировавшиеся вокруг предприятий, и общие кооперативы, находившиеся главным образом под патронажем мелкой буржуазии. Революция оказала на рабочие кооперативы стимулирующее воздействие. Утверждалось, что один заводской рабочий кооператив в Москве насчитывал 200 тыс. членов, а рабочий кооператив Путиловского завода в Петрограде – 35 тыс. членов. Прошедший в Петрограде в августе 1917 г. съезд принял решение создать специальный центральный орган рабочих кооперативов [22]. Это решение, однако, судя по всему, осталось лишь на бумаге. Во время Октябрьской революции существовало от 20 до 25 тыс. потребительских кооперативных обществ различных типов, в которых состояло 7-8 млн. человек [23]; эти кооперативы группировались вокруг сильного центрального органа, известного как Центросоюз.

Первый шаг сделал Ленин, составивший во время своего рождественского уединения в Финляндии в последние дни 1917 г. проект некоего несколько наивного плана объединения всего населения в местные потребительские общества. Каждое общество должно было иметь прикомандированный к нему закупочный комитет, а сами эти общества со своими закупочными комитетами имели бы монополию на торговлю потребительскими товарами. Однако этот проект вылился в намерение создать подобный аппарат за счет простого процесса овладения всеми действующими кооперативами. "Существующие потребительские общества национализируются, обязуясь включить в свой состав все население данной местности поголовно" [24]. В январе 1918 г. этот план был опубликован Наркомпродом в форме законопроекта – такой пробный, предварительный характер его представления показывал, что против него ожидались оппозиционные выступления и что Советское правительство не чувствовало себя достаточно сильным, чтобы ввести эту политику одним росчерком пера. Переговоры с кооперативами продолжались почти три месяца. С точки зрения большевиков, положение кооперативов и правильное отношение к ним "радикально изменилось после захвата государственной власти пролетариатом". Однако то, что Ленин описывал как "соглашение с кооперативами буржуазными, как и с кооперативами пролетарскими", было достигнуто лишь после того, как оказался преодолен брест-литовский кризис [25]. 11 апреля 1918 г. это соглашение было обсуждено и одобрено ВЦИК; и здесь тоже о нем говорили как о "компромиссном решении, страдающем существенными недостатками" [26]. Эти апологетические заявления были данью силе организации, которая была способна вести самостоятельные арьергардные бои против правительства, еще не уверенного в своей власти. В соответствии с теперь уже официально выпущенным декретом потребительские кооперативы должны были быть открыты для всех, чтобы "влить все население";

с другой стороны, членство не должно было быть автоматическим и бесплатным, хотя неимущие люди должны были приниматься при номинальном взносе размером в 50 коп. Не обладали кооперативы, как то предусматривал ленинский проект, и монополией торговли потребительскими товарами. Признавались также и частные торговые объединения, хотя в качестве "побудительного стимула для вступления других в члены кооперации" [27] при любых торговых сделках взимался 5 %-ный налог или сбор, который кооперативы возвращали своим членам в конце года [28]. В каждой местности могли действовать два – и не более – кооператива – "общегражданский кооператив" и "кооператив рабочего класса"; это различие соответствовало уже существовавшей практике. Наконец, кооперативы, так же как и частные торговые фирмы, подчинялись регулированию, инспекции и контролю со стороны ВСНХ [29]. Чтобы справиться с этим делом, ВСНХ основал специальную секцию, состоявшую из трех членов его же собственного президиума, представителя Наркомпрода и трех представителей кооперативов [30]. Этот декрет эффективно втягивал кооперативы в орбиту Советской власти. Хотя на первый взгляд казалось, что он способствовал их усилению за счет расширения численности их членов и привилегий, которые предоставлялись им в ущерб частным торговцам, на самом деле декрет делал их подотчетными органу Советского правительства и зависимыми от него; а ВСНХ в процессе проведения этого декрета в жизнь превратил, судя по всему, эту зависимость в реальную.

В хаотической ситуации весны 1918 г. декрет о кооперативах внес весьма небольшой вклад в решение проблемы торговли и распределения между российскими заводами и российскими крестьянскими хозяйствами. Однако он внес новый элемент путаницы в соперничество между ВСНХ и Наркомпродом. Ведь декрет подчинял кооперативы не комиссариату, а ВСНХ, хотя такая тенденция развивалась в то время в сторону такого разделения функций, при котором контроль над производством возлагался на ВСНХ, а контроль над распределением – на Наркомпрод. Так называемый декрет "О хлебной диктатуре", выпущенный 9 мая 1918 г., признавал Наркомпрод как "единое учреждение", в котором должны быть централизованы "все распоряжения продовольственного характера", и передавал в его подчинение все местные продовольственные организации [31]. В этом декрете не делалось никаких упоминаний ни о ВСНХ, ни о кооперативах. Следующий декрет, от 27 мая 1918 г., "О реорганизации Народного Комиссариата продовольствия и местных продовольственных органов", чьей декларируемой целью было "объединить в одном органе снабжение населения всеми предметами первой необходимости и продовольствия, организовать в государственном масштабе распределение этих товаров и подготовить переход к национализации торговли предметами первой необходимости", попытался восполнить этот пробел. В нем

содержался пункт, предусматривавший, что цены на предметы первой необходимости должны будут устанавливаться ВСНХ "совместно с" Наркомпродом, а "распределение между населением осуществляется местными правительственными организациями при участии кооперации". В созданный при Наркомпроде Совет продовольствия должны были входить представители как от ВСНХ, так и от Центросоюза. Тем не менее основная часть декрета была посвящена дефинициям, касавшимся учреждения и прерогатив местных продовольственных комитетов Наркомпрода, не упоминая при этом никаких прочих организаций, действующих в этой же области; это намерение сконцентрировать власть над всеми формами распределения в руках Наркомпрода было даже почти не замаскировано [32].

Первые серьезные дискуссии по кардинальной проблеме торговли и обмена между городом и деревней прошли на состоявшемся в конце мая 1918 г. I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства [33]. В ходе их было поднято множество головоломных вопросов. Весьма знаменательно, что торговля почти полностью перестала осуществляться по официальным каналам и по официальным ценам, и распределение перешло в руки мешочников и прочих контрабандных или незаконных торговцев, которые осуществляли свои сделки либо путем прямого товарообмена, либо по ценам, не имевшим никакого отношения к официально установленным тарифам. Те, кто пытался установить диагноз этой болезни, давали два различных объяснения. Согласно некоторым, эти помехи обязаны были просто-напросто нарушениям аппарата распределения, исчезновению фирм или отдельных лиц, благодаря которым действовал этот аппарат при капиталистической системе. Другие считали, что трудности проистекали прежде всего из проблемы денежного обращения. Официально зафиксированные правительством твердые цены на зерно и другие предметы первой необходимости не имели практического смысла из-за денежной инфляции, связанной со все возраставшим выпуском бумажных денег. Те, однако, кто был согласен со вторым объяснением, расходились по вопросу о средствах решения этой проблемы. Некоторые утверждали, что для учета обесценивавшейся стоимости денег следует поднять цены, другие предпочитали провести дефляционную политику, сохраняя низкие цены, сократив выпуск бумажных денег, дабы восстановить их падающую стоимость [34]. Второе объяснение, приписывавшее нарушения причинам денежного характера, имело под собой весьма убедительные основания. Однако поскольку те, кто это проповедовал, были разделены между собой, а также и в связи с тем, что ни прогрессивное повышение цен, ни сокращение выпуска бумажных денег не были в первые месяцы 1918 г. практически осуществимы, то получила официальное признание и оказала воздействие на политику того времени именно первая гипотеза, утверждавшая, что неполадки можно устранить за счет усовершенствования организации. Резолюция

съезда выявила ревнивые чувства в связи с экспансией Нарком-прода в сфере распределения, однако мало что смогла предложить конструктивного. Наиболее новым из содержавшихся в ней предложений было то, что, поскольку "частно-торговые аппараты разрушены или парализованы, или же заняты широкоразвитой спекуляцией", а также ввиду "почти полной остановки процесса обмена, что грозит гибелью стране", следует предпринять попытки использовать частные торговые фирмы "под руководством и контролем государственных органов, преимущественно на началах комиссионных" [35].

Съезд позаботился в то же время и о том, чтобы обеспечить власть ВСНХ над кооперативами. Он принял резолюцию, где подтверждалось, что "деятельность кооперативных организаций... должна быть согласована и поставлена в тесную связь с деятельностью советских организаций", причем этот процесс должен распространяться на сельскохозяйственные и кредитные кооперативы, а также и на потребительские кооперативы; там говорилось, что важным условием обеспечения, общественного распределения продуктов и предметов массового потребления является превращение кооперативов в общие организации, охватывающие все население; наконец, в резолюции утверждалось, что общий надзор над кооперативным движением должны осуществлять областные и местные совнархозы под руководством ВСНХ [36]. Общее намерение превратить кооперативы в инструмент советской политики были очевидны. Однако власти, необходимой, чтобы ввести какую бы то ни было согласованную систему распределения, все еще было недостаточно. Взаимоотношения между местными совнархозами и местными продовольственными комитетами по-прежнему носили столь же неопределенный характер, что и взаимоотношения каждого из них с местными Советами [37]. Конечно, в Москве настроения межведомственного соперничества носили достаточно острый характер, да и на местах часто возникали трения между продовольственными комитетами и кооперативами, которые пользовались покровительством ВСНХ. Вряд ли можно было бы избежать серьезного столкновения из-за раздела сферы компетенции, если бы либо ВСНХ, либо Наркомпрод были в действительности способны осуществить эффективный контроль за распределением или если бы местные совнархозы и продовольственные комитеты имели бы достаточно времени, чтобы пустить хоть какие-то корни в экономической жизни деревни. Однако все эти новые учреждения находились еще в эмбриональном состоянии, многие из них существовали только на бумаге, а многие и вовсе не существовали. Лишь только в стране разразилась гражданская война, как учрежденный недавними декретами аппарат обмена и распределения оказался сразу же вытеснен, и в течение некоторого времени наиболее эффективными инструментами извлечения зерна у крестьян были "железные отряды", сформированные из рабочих в городах и на предприятиях, кото-

рые усиливались за счет местных Комитетов крестьянской бедноты. Единственными производственными органами, чьи давно установленные основы позволили им до некоторой степени противостоять всемирному потопу и в конечном счете выжить, оказались кооперативы. В течение следующего периода именно кооперативы, которые с помощью жестких и принудительных мер втягивались в систему Советской власти, стали основными инструментами распределительной политики страны.

В то время как советский контроль над внутренней торговлей осуществлялся с такими перебоями и прошел через многие компромиссы и отступления, внешняя торговля была той областью хозяйственной деятельности, где окончательная форма регулирования – полная государственная монополия – была достигнута в течение шести месяцев после Октябрьской революции и практически без каких бы то ни было промежуточных стадий. Столь стремительное развитие этого процесса было обязано не существованию предварительных теоретических концепций – было бы трудно обнаружить хоть какое-нибудь большевистское заявление, сделанное до революции, по вопросу о внешней торговле – по наличию определенных специфических условий. До 1914 г. для российской внешней торговли было характерно существенное превышение экспорта над импортом, поскольку Россия была вынуждена оплачивать услуги, которые оказывали ей западные капиталисты. Во время войны полностью прекратилась торговля с самым крупным торговым партнером России – Германией; торговля с остальным миром оказалась ограничена как теми общими нехватками, которые ограничивали торговлю повсюду, так и особыми трудностями, связанными с доступом в Россию. В результате сильно сократившееся производство России – касалось ли это продовольствия, сырьевых материалов или готовой промышленной продукции – оказалось полностью поглощено деятельностью, связанной с удовлетворением военных потребностей, не оставляя ничего, что можно было бы пустить на экспорт. В этих условиях российская внешняя торговля сократилась до ограниченных размеров и состояла главным образом из поставок, направляемых в Россию ее союзниками, так что баланс того, что еще оставалось от внешней торговли, стал резко пассивным. Когда после Октябрьской революции союзники прекратили поток поставок в Россию – систематическая блокада была установлена после Брест-Литовского договора, – то торговля с внешним миром почти полностью прекратилась. Для большевиков резкое прекращение внешней торговли было симптомом и символом их изоляции во враждебном мире. Тому, что здесь Советскому правительству оказалось проводить радикальную политику легче, чем в других областях, способствовали и некоторые другие факторы. До 1914 г. основная часть российской внешней торговли осуществлялась иностранными компаниями, которые имели свои отделения в Пе-

трограде и Москве; очень многие из них были германскими компаниями или осуществляли операции с помощью германских посредников – все они исчезли, как только разразилась война. Во время войны все большая и большая часть сокращавшейся российской внешней торговли осуществлялась при прямом или косвенном государственном контроле. Когда произошла Октябрьская революция, частные интересы в этой области уже практически были вытеснены или ослаблены войной, и оказались, таким образом, достаточно уязвимыми.

Советская внешнеторговая политика, так же как и промышленная политика, развивалась во многом под воздействием тех же самых импульсов, которые характерны для политики всякой воюющей страны. До 1914 г. правительства, активно стремясь обеспечить благоприятные условия для прибыльной деятельности своих собственных производителей и торговцев, занимались прежде всего тем, что стимулировали экспорт и ограничивали импорт тех товаров, которые могли конкурировать с продукцией национальной промышленности. Война выявила повсюду противоречия между национальными интересами в широком смысле слова и теми личными интересами, которые и были ранее регуляторами в международной торговле. Теперь политика правительств сводилась к тому, чтобы импортировать максимальные количества товаров, необходимых в той или иной мере для ведения войны, и сократить экспорт до того минимального уровня, который был необходим, чтобы финансировать этот импорт, без которого нельзя было обойтись. Как импорт, так и экспорт стали теперь объектами процесса отбора, который диктовался не перспективными прибылями отдельных лиц, а общими соображениями, связанными с национальными интересами. Эти цели достигались за счет системы государственного контроля, которая была следствием и спутником превалировавшей системы "государственного капитализма" в промышленности. Если Советская Россия довела эту новую политику контроля над внешней торговлей до ее логического завершения – в то время как капиталистические государства легко отказались от нее, лишь только миновал непосредственный кризис, – то произошло это отчасти потому, что эта политика нашла подтверждение в социалистической теории, но главным же образом вследствие того, что более слабое состояние советской экономики делало такую поддержку совершенно необходимой.