Глава 4. предупреждающая: если случится вам попасть на свадебный пир в компании русского человека, легкой жизни не ждите!

предупреждающая: если случится вам попасть на свадебный пир в компании русского человека, легкой жизни не ждите!

– Ну вот, успеха я достиг, принцесса стала моей! – заявил герой с таким важным видом, будто сам лично спланировал дело и загадку собственным умом разгадал. – Что дальше? Прикажете потребовать сандалию в приданое? Или выкрасть? Или…

– Не то и не другое! – тут же откликнулся скорый на идеи Кьетт. – С тобой все гораздо проще. Ты ведь заколдован, так?

– Допустим. – Герой не успевал за полетом его мысли.

– Не «допустим», а заколдован! Расколдоваться тебе надо? Надо. Вот и объясни молодой жене ситуацию, типа, милая, так и так, божественная калоша – залог нашего семейного благополучия. Раздобудь ее для меня, чары спадут, и мы будем счастливы! Не раздобудешь – счастья не видать как своих ушей! Это будет своего рода шантаж, чудесные свойства артефакта не должны пострадать.

Герой хмыкнул недоверчиво:

– Думаешь, ее высочество на это пойдет? Пожертвует государственной реликвией ради…

– Ради любимого мужа! Обязательно пожертвует! Видишь ли, твои будущая жена просто мечтает о первой брачной ночи, но ты из‑за своего малого роста… – эх, как бы это поделикатнее выразиться? – …в качестве супруга совершенно бесполезен. Она такое положение вещей терпеть не станет, уж поверь!

– Возможно… – подавленно пробормотал рыцарь, с этой точки зрения он свой брак еще не рассматривал, только плюсы замечал и радовался удаче, а о минусах как‑то не подумал. – Да, вполне возможно… Хорошо, я исполню все, что от меня зависит! – В эту минуту он особенно остро ощущал собственную неполноценность и стремился избавиться от чар. Ведь какой, право, смысл в молодой жене, если она тебя чуть не в десять раз крупнее?!

– Змею с принцессами такое соотношение не мешало… – по доброте душевной, противореча собственным словам, попытался утешить его Кьетт, но только на резкость нарвался.

– Ты подслушиваешь мысли, презренный?! И при этом мнишь себя благородным существом? Где твоя честь?!

– Ну извини, – буркнул Кьетт обиженно. – Мне казалось, ты говоришь вслух. Бывает так со мной. В другой раз думай тише.

Сначала их не хотели пускать во дворец, рассудив, что присутствие на свадьбе обиженных соперников жениха нежелательно, оно огорчит молодых, заставит опасаться проклятия или сглаза. Но жених лично изволил сослаться на давнюю дружбу и честное соперничество – пропустили, к сожалению. Потому что королевская свадьба – это вам не заурядная гулянка в гостях у графа Сонавриза, совершенно иной масштаб, и нужно иметь определенный опыт, чтобы такое веселье пережить.

Главное, совершенно непонятно, зачем они вообще туда потащились! Ну отнесли бы жениха, вернулись назад, сели тихо‑мирно у тетушки Манизы и горя не знали бы, а герой свою задачу прекрасно выполнил бы и без них… Но что теперь об этом говорить? Все мы задним умом крепки.

Оплошность свою нашим друзьям пришлось осознать очень скоро, уже в тот момент, когда они, стиснутые со всех сторон, пробивались по коридору замка к тронному залу. Обстановочка больше всего напомнила Ивану станцию «Лубянка» в час пик. С той лишь разницей, что пассажиры метрополитена редко носят при себе холодное оружие и еще реже порываются проткнуть им ближнего, наступившего на любимую мозоль или нечаянно толкнувшего в бок, – предпочитают обходиться словами. Впрочем, слов и здесь было сказано немало, были они весьма колоритны и экспрессивны, но мы не рискнем их повторить. Заметим одно: если бы не принадлежали собравшиеся к благородному сословию, по закону Хейзина их ждала бы в лучшем случае публичная порка на ярмарочной площади, а в худшем – отрубание языка и скармливание оного свиньям. К счастью, давку устроили важные господа, так что обошлось без репрессивных мер. Но начало церемонии вышло очень нервным: двум приглашенным сломали по ребру, семеро было вызвано на дуэль, а с одного юного красавца свалился парик, и несчастный был вынужден сверкать ранней лысиной, тщательно скрываемой даже от приближенных.

– Что за бардак?! – разозлился Иван. – Никакой организации! Неужели трудно было поставить охрану, чтобы пропускала всех по очереди? Все королевство по струнке ходит, народ дыхнуть лишний раз боится – вдруг не по закону? – а под самым королевским носом творится такое безобразие!

Но ему тут же пояснили, что не бардак и не безобразие, а добрая примета: чем больше окажется на свадьбе побитых, тем крепче будет счастье молодых. Вот тогда они и поняли, что ввязались в церемонию напрасно. Но отступать было некуда, толпа внесла их в тронный зал.

Это было огромное и богатое помещение с расписными потолками, гобеленами на стенах, орнаментально инкрустированным полом и мраморными колоннами. По случаю торжества меж колонн выстроились длинные накрытые столы, и роскошная снедь на них испускала такие ароматы, что о сожалениях своих «соперники жениха» на некоторое время позабыли и с нетерпением ожидали начала трапезы.

Ждать пришлось недолго. По сигналу церемониймейстера приглашенные встали со своих мест, замерли с выражением подобострастия на голодных физиономиях. Королевское семейство и его пышная свита прошествовали в тронную часть зала и разместились там сообразно чинам и регалиям, за отдельным столом. Затем королевский канцлер торжественно, на красивом золотом подносе, вынес жениха и водрузил на специально приготовленный постамент. Жених, несмотря на весь свой героизм, отчаянно боялся свалиться с такой высоты. Последней в зале появилась принцесса, длинная и нескладная, в красном платье, перетянутом под грудью, полупрозрачной накидке, скрывающей лицо, и изящной короне, надетой поверх накидки. Невесте полагалось делать вид, будто она готова упасть в обморок, поэтому ее вели под руки две фрейлины. На самом же деле она была гораздо дальше от обморока, чем, к примеру, Болимс Влек, изрядно помятый в давке. Настроение у девы было прекрасным, обрести не простого мужа, а заколдованного казалось ей очень романтичным, но больше всего ее волновал в тот момент даже не жених, а запах кабана на вертеле. Дело в том, что хейзинская традиция предписывала просватанной невесте до самого замужества маковой росинки в рот не брать (отсюда и обмороки), а потому принцесса Висса со вчерашнего дня не съела ничего, кроме трех яиц, жареного леща и куска сладкого пирога, украденного с накрытого стола. Немудрено, что бедняжка оголодала (это про нее мать‑королева так думала, переживала: «Оголодала, должно быть, бедняжка»)!

Основную часть церемонии провернули очень расторопно: от свиты отделился служитель местного культа в балахоне цвета хаки, расшитом золотой нитью и речным жемчугом, прочел коротенькую молитву пяти богам («Авось хоть один да услышит»). После священника выступил отец‑король – произнес прочувствованную речь о драгоценном чаде, выпорхнувшем из‑под заботливого родительского крыла, упомянул про ратную доблесть и выдающийся ум жениха, всхлипнул растроганно, объявил нашу пару мужем и женой, поцеловал приблизившуюся дочь и поданного на подносе зятя, пожелал молодым здорового потомства, а гостям – сытной трапезы.

И началось…

Позднее и снурл, и нолькр приставали к Ивану с дурацкими вопросами, типа зачем нужно столько пить, если потом становится так плохо?! А как объяснишь словами то, что надо чувствовать сердцем? Нет, не могут нелюди понять такую простую вещь, не дано им этого от природы, не хватает широты души! Вот люди, собравшиеся в зале, пусть в другом мире рожденные, пусть дремучие и вообще, технически отсталые, – они Ивана понимали! Они ели, и пили, и морды друг другу били, и засыпали под столами, потом вылезали, проспавшись, и пили снова, и так день за днем… Свадьба же! Гулять так гулять!

… – Помяни мое слово! – бесился Кьетт Краввер, до тошноты отравленный винными парами и чужими пьяными мыслями. – Этот человек однажды сопьется! Если, конечно, успеет, если не загонит себя в гроб в самое ближайшее время!

– Ах, Энге, не говори так! – делал большие глаза снурл. – Не дай бог, накличешь несчастье! Мы должны немедленно бежать отсюда и Ивана как‑то вынести. Может, еще не поздно, может, удастся его спасти…

Беда в том, что традиция не позволяла гостям покидать свадебный пир раньше времени (примета плохая), за этим очень строго следила стража, перекрывшая все выходы из дворца. И что оставалось делать приглашенным? Только пить! Или прятаться за расписной хумской ширмой с павлинами. Но люди себя на свадьбах так не ведут, они же не хищные нолькры и не снурлы какие‑нибудь! Люди должны друг друга поддерживать и в беде, и в радости тоже. А не за ширмами отсиживаться! Иван пытался втолковать это своим спутникам, но те лишь бранились и слушать не желали. Разве не обидно? Обидно! И что ему, обиженному, было делать? Только пить с горя! Вот он и пил. И не слышал уже, как Кьетт Краввер рычит:

– Ну что за дурость, пройти столько испытаний, столько опасностей избежать, а помереть на чужом свадебном пиру от кислого вина и хмельной браги!

Откуда им было знать, что русский человек от такой ерунды обычно не помирает.

Вот и Иван не помер. Чудом. Потому что пир вовремя кончился и гостей распустили наконец по домам. Видно, в чужом мире умели правильно рассчитать возможности человеческого организма. Совсем немногих вынесли из зала ногами вперед – десяток, максимум полтора. Большую же часть слуги выволакивали под руки. В общем, свадьба прошла удачно, и, по всем хейзинским приметам, ждали молодых долгая жизнь и счастливый брак!

– Интересно, – рассуждал по дороге Кьетт, – сколько времени придется слугам отмывать и проветривать дворец, чтобы в нем можно было хоть как‑то жить? Думаю, недели три, не меньше!

– Скорее всего, – чисто автоматически кивал Болимс Влек. Сам он думал только об одном: как бы скорее дотащить безвольное тело Ивана до дома и сгрузить там, самому вымыться в тазу, потом рухнуть на соломенный матрас и не вставать с него «недели три, не меньше»! Пять дней длилось разнузданное свадебное веселье, но ему казалось, целая вечность прошла, и счет времени потерялся. Из всех испытаний, выпавших на их долю, именно это оказалось для бедного Влека самым тяжким. Нестерпимая вонь пьяной мочи, тошнотворная (по происхождению своему) грязь, грубость окружающих, оглушительный шум, накопившаяся усталость и особенно тревога за друга Ивана сделали свое черное дело – снурл был почти что болен.

И с постели он не вставал, пусть не три недели, но три дня – это точно. Уже и Ивану успело полегчать, а Болимс все еще чувствовал себя разбитым и слабым.

– Это ты его довел! – пенял человеку нолькр. – Это из‑за тебя он страдает, между прочим!

Иван пристыженно молчал. Он не помнил ничего, он понятия не имел, какой именно ущерб причинил бедному снурлу, будучи в беспамятстве, и спросить о том не решался, чтобы не опозориться еще сильнее. «Это надо же было так набраться, да еще в чужом мире! Придурок, иначе не скажешь! Идиот!» – ругал себя Иван на чем свет стоит. А Кьетт слушал его мысли и тихо радовался: значит, осознал свою вину человек, не совсем он пропащий… Откуда ему, нелюдю по природе, было знать, что грешить и каяться – это тоже типично человеческая традиция?

На четвертый день их болезненного бездействия возле маленького серого домика тетушки Манизы остановилась великолепнейшая санная карета, четверкой вороных запряженная, в пух и прах раззолоченная. Из кареты вышел вельможа в парчовом кафтане и распахнутом плаще на меху, в затейливой шляпе с пером белого фазана, в сапогах со шпорами и ремешками. В руках он держал самую шикарную из всех корзин, когда‑либо существовавших в природе. Сплетена она была из золотого прута, украшена топазами и благородной шпинелью и весила, судя по натужному виду вельможи, немало. В общем, именно такой и должна быть корзина, достойная вмещать в себя законного супруга принцессы и первого героя континента. Семеро лучших мастеров королевства трудились над ее созданием три дня и три ночи, без отдыха и сна, и из рук их вышло подлинное произведение ювелирного искусства! Кьетт Краввер даже расстроился:

– Ну вот! Если ты увеличишься, такая красота станет ненужной, пропадет зря! Подумай, может, оставить все как есть?

Рыцарь Симиаз смерил его суровым взглядом, ответил холодно:

– Когда я увеличусь, моя жена станет держать здесь рукоделие. А если вы намерены и дальше городить чепуху, вместо того чтобы говорить о деле, то я велю себя унести и вернусь, когда вы будете настроены более конструктивно.

– Не надо! – поспешил вмешаться снурл. – Мы настроены весьма конструктивно. Продолжим разговор! Энге больше не будет отвлекаться, ведь правда?

– Не буду, – согласился тот. – Ваши корзины, обращайтесь с ними как хотите! Хоть рукоделие держите, хоть на помойку выбрасывайте – мне дела нет! – У него с утра было дурное настроение, раздражало вынужденное бездействие.

Но теперь бездействию этому, похоже, настал конец. Вот что поведал чужеземцам рыцарь Ге‑Минрезо.

Едва оправившись от последствий свадебного пира, он, движимый чувством долга, завел с молодой женой разговор о Божественной Сандалии. Он ничего не скрывал, объяснил, что с ее помощью можно разрушить злые чары, но только в том случае, если она будет передана в руки третьим лицам и вывезена из королевства. Слова эти дались Симиазу нелегко, он был уверен, что получит отказ, и готов был выслушать суровую отповедь. Каково же было его удивление, когда молодая жена пожала сухонькими своими плечиками и небрежно бросила: «Интересно, кому так понадобилась эта старая божественная рухлядь, что ради нее даже околдовали человека?!»

В общем, ни принцесса Висса, ни монаршие родители ее против вывоза священной реликвии за пределы королевства не имели ни малейшего возражения, наоборот, были бы рады услужить новому зятю. Но существовала загвоздка иного рода.

…Случилось это во времена прежние, но не стародавние, чуть больше века тому назад, при короле Моззофе Суровом (принцессе Виссе он приходился прадедом). Хотя в те дни суровым он еще не стал, был молод, самоуверен и бесшабашен. Законы любил писать, но не соблюдать. Даже те из них забывал, что не людьми, но самими богами нам даны, а потому исполнять их должно и королям. А не исполнишь – жди беды…

Ведь неслучайно все короли держат при дворах своих магов и колдунов. Потому что богами заповедано: сами короли не должны касаться неведомого. Оплошает колдун – беда колдуну. Оплошает король – беда всему королевству. Но Моззоф был слишком самонадеян и не верил, что может оплошать. Увлекся он темным колдовством и достиг немалых высот в этом деле. Мастером себя почувствовал, осмелел. Ну и конечно же дал маху.

Что именно он натворил, история умалчивает, тайное было дело. Зато известны последствия. Жить в королевском замке стало нельзя. Что‑то хищное и опасное завелось там, и людям пришлось уйти. Убегали ночью, в страшной спешке, кто в чем был, а сам король – в ночном колпаке, шлафроке и туфлях на босу ногу. Поутру самые отважные из слуг вернулись в покинутый замок, вынесли что смогли с верхних этажей: картины, гобелены, драгоценную мебель – всякое. Но пробиться в подземную сокровищницу не смог никто. А в ней‑то Божественные Сандалии и лежали и по сей день лежат, если чудовища их не изгрызли, не попортили крысы.

С тех пор прошло сто лет. Был выстроен новый дворец, оттого такой серый и скучный снаружи, что делали наспех, за красотой не гнались – не до нее было, сам король по чужим домам ночевал. А величественный старый замок с его массивными, увитыми плющом каменными стенами, с башнями, острыми шпилями пронзающими небеса, со всеми сокровищами, сокрытыми в обширных подвалах, так и стоит заброшенный на дальнем отшибе. Потому что город, прежде начинавшийся у самого подножия, отполз от него, как от прокаженного, и злые силы, выпущенные на волю неловкой рукой юного гордеца, хозяйничают в нем.

Не проходит и года, чтобы кто‑то из мастеров меча или магии не предпринял бы очередную попытку разрушить старое колдовство и вернуть замок к жизни – огромное вознаграждение обещано за этот подвиг Хейзинской короной. И поодиночке ходят люди, и скопом. Но только чудом некоторым из смельчаков удается сохранить собственную жизнь. Сколько их там полегло, уже и считать перестали. А ведь всего‑то и надо – провести одну‑единственную ночь в стенах проклятого замка, продержаться до рассвета, до крика петуха, и тогда чары сами спадут, никакой специальной магии не потребуется.

Увы. До сих пор это не удавалось никому. Одни так и остались внутри, пошли на прокорм неведомому Злу. Другие вырвались из его лап совершенно безумными, и даже рассказать не смогли, с чем им пришлось столкнуться.

И с чем предстоит столкнуться ВАМ…

– Подожди! – перебил вдохновенного рассказчика Кьетт. – Зачем же разрушать колдовство?! Мы можем спокойно пойти в замок днем, забрать сандалии, а он пусть и дальше стоит проклятый, нам‑то что за дело? Мы же не герои меча и магии!

– Да уж, насчет героев – истинная правда! – скептически усмехнулся рыцарь. – Но ты плохо меня слушал. Спуститься в замковые подвалы невозможно в принципе, ни днем ни ночью, до тех пор, пока из замка не уйдет все Зло. Так что выбор у вас невелик.

– Что значит «у вас»?! – возмутился Иван. – А ты с нами не пойдешь, что ли? Ты же герой!

Симиаз Ге‑Минрезо поджал губы, возразил сухо:

– Боюсь, при моей нынешней величине я не смогу быть достаточно полезен в деле искоренения Зла. Придется вам на этот раз обойтись без меня, я и так уже сделал достаточно! – Ему вовсе не улыбалось пасть смертью храбрых в тот момент, когда судьба преподнесла ему чудесный подарок в виде супруги королевских кровей. Нет, не поймите превратно, прославленный рыцарь Симиаз вовсе не был трусом, просто он умел правильно оценивать боевую обстановку и понимал, что при «нынешней величине» своей не пользу принесет, а обузой станет. Вот не был бы он заколдован – тогда непременно отправился бы в замок, причем в одиночку, компания жалких чужеземных юнцов была бы ему ни к чему. А теперь он так же помешает им, как они помешали бы ему. И зачем ему тогда напрасно жизнью рисковать?

Так рассудил герой, но Кьетт Краввер мыслил иначе.

– Вот же зараза! Да его размеры самые подходящие для такого дела! Забился бы в уголок или щелку, ночь пересидел – Зло его и не заметило бы даже и исчезло бы спокойно к утру!

– Так что же ты сразу не сказал, пока не унесли его?! – подскочил Иван. Он тоже не был трусом, но визит в проклятый замок, забитый трупами магов и героев, ему как‑то не улыбался.

– Да пошел он драконов кормить! Сами справимся!

– Уверен? Я, если честно, не понимаю, на что ты рассчитываешь. Герои, маги всякие – и те не справились…

– Ну возможно, нам повезет, и то, что обитает в замке, окажется пригодным для охоты. Тогда я его просто…

– Сожрешь?

Кьетт бросил на Ивана недобрый взгляд.

– Опустошу. Знаешь, когда ты называешь это «едой», мне очень неприятно.

– Почему? – ухмыльнулся Иван, считавший, что называет вещи своими именами.

– Потому что питание и опустошение – это совершенно разные процессы. Ем я, если ты до сих пор не заметил, нормальную здоровую пищу. Как все! Как и ты, в том числе! И если бы мне предложили, к примеру, пообедать жареной плотью тех тварей, на которых я охочусь, я бы лучше помер от голода, чем согласился проглотить хоть один кусочек этой мерзости!

– Да?! И снурловой?! – неприятно удивился Болимс Влек. А кому понравится, что его плоть обзывают «мерзостью»!

– Что – снурловой? – не понял Кьетт.

– Ну в смысле… – Влек понял, что глупость спросил, и смутился. – Ты и снурла не стал бы глотать?

Кьетт Краввер совсем расстроился.

– Я. Не охочусь на снурлов! Не опустошаю их! Не ем их мясо! И точно так же могу спросить вас, стали бы вы с голодухи потреблять жареную нолькрятину или отказались? Перестаньте уже делать из меня чудовище, я этого не заслужил!

– Ладно, ладно. – Иван примиряюще похлопал его по плечу. – Не будем больше. Хватит дуться, лучше скажи, как быть, если… охота окажется невозможной? – вот как дипломатично он выразился!

– Тогда будем рассчитывать на удачу и благосклонность судьбы. История знает немало примеров, когда лучшие из лучших не могли справиться с задачей, а потом кто‑то, на первый взгляд совершенно неподходящий, разрешал ее на удивление легко.

Иван скептически хмыкнул.

– Ну да! «Старший мудрый был детина, средний сын и так и сяк, младший вовсе был дурак»! Обычное дело!

Нолькр со снурлом непонимающе переглянулись.

– Это ты о чем сейчас? – встревоженно спросил Влек.

– Да так, о своем, человечьем, – отмахнулся Иван. – Слушайте, может, лучше все‑таки специалиста поискать? Ведьмака какого‑нибудь?

Большие глаза нолькра округлились. Маленькие глазки снурла – тоже.

– ВЕДЬМАКА? Зачем?

– Так Зло изгонять! – Что за непонятливость!

– Слушай, похоже у нас с тобой разные представления о ведьмаках! – догадался Кьетт. – Скажи, что ты понимаешь под этим словом?

– То и понимаю! Ведьмак – это специально подготовленный парень, который ходит по городам и весям и, если у кого в округе завелось чудовище, нанимается его уничтожить. Разве не так?

– Может, у вас и так, все миры разные. Но у нас ведьмак – это отпрыск черной ведьмы, рожденный от связи с козлом или кобелем, – рассказывал Кьетт, а снурл согласно кивал. – У него нет признаков пола, стыда и совести, зато есть короткий и тонкий хвост. Питается он падалью и мертвечиной. И нанимают его не для уничтожения чудовищ, а для наведения порчи и сглаза, умерщвления плода во чреве, размножения саранчи и прочих пакостей, на которые ни одна порядочная ведьма или колдун не пойдет.

– Зачем же надо рождать эту дрянь? – спросил Иван неодобрительно. – Неужели им самим не противно такое рядом с собой иметь – без пола, без совести, с хвостом?..

– Кому?

– Ведьмам!

– А! Они их не нарочно рожают, а по неосторожности. Во время ритуала зазевается какая‑нибудь, неопытная, и… Слушай, тебе обязательно нужны подробности?

– Не нужны! – охотно отказался Иван. – Но кто же тогда искореняет чудовищ в ваших мирах?

– Специализированные маги и колдуны… Скажи, а ваши ведьмаки хорошо получают?

Этот неожиданный вопрос Ивана удивил.

– А что? Тебе‑то какая разница?

Кьетт отчего‑то смутился.

– Видишь ли… Если честно, мне в последнее время как‑то меньше хочется возвращаться во Флангальд. Чего я там забыл по большому счету? Ни дома, ни семьи, ни образования теперь уже… Один только личный номер! Никто меня не ждет, не тревожится. Война эта бесконечная надоела… Вот если бы встретился мир, где для меня нашлось подходящее дело, так я, пожалуй, временно переселился бы…

– Извини. – Ивану пришлось его разочаровать. – У нас нет ни ведьмаков, ни чудовищ.

Кьетт фыркнул обиженно, видно, намерения у него были самые серьезные.

– Конечно! Чего ждать от мира, населенного сплошь некромантами!

– Какие некроманты?! У нас магии нет, забыл?! Ты же сам наши потенциалы ругал!

– Это еще ничего не значит. У вас могли бы водиться чудовища астрально‑замкнутые, я бы на них охотился, и собственные потенциалы поддерживал, и еще деньги за это получал…

– Чего нет, того нет! – развел руками Иван, он почему‑то почувствовал себя виноватым, будто лично всех чудовищ перевел. Глупость, конечно…

– Как же получается, что чудовищ и охотников на них в вашем мире нет, а понятия такие – «чудовище», «ведьмак» – есть? – задумчиво спросил снурл, заметив странную неувязку в словах человека.

– Ну… фольклор, литература…

– Фольклор и литература тоже на пустом месте не возникают, – заметил нолькр сердито. – Некроманты вы и есть! И с миром своим сделали что‑то странное. Неполноценный он у вас теперь, ополовиненный какой‑то! Я бы на вашем месте непременно разобрался, что к чему.

– Не делали мы ничего! – огрызнулся Иван раздраженно. – Всегда он такой.

Но Кьетт упорствовал:

– Не может этого быть! Ну посуди сам! У вас выработан развитый понятийный аппарат для описания магических процессов, явлений и объектов. У вас выстроена теория магии. Вам знаком внешний вид пусть не всех, но очень многих магических существ. У вас хорошие магические способности, вы легко обучаемы – ты сам тому пример. И при всем этом магических сил ваш мир лишен почти начисто, а те, что остались, практически не используются! Разве это нормально?! Скажи!

– Не знаю… – пробормотал Иван, слова Кьетта звучали неожиданно убедительно. – Я прежде не задумывался как‑то…

– А ты подумай на досуге! И тогда признаешь, что я прав! – Все‑таки Кьетт Краввер неплохо усвоил искаженную логику.

…Вот так, за разговорами, и прошел день до вечера.