Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Различные квипрокво





 

— Я сброшу тебе на руки мою нарядную и душистую шубку, а ты ловко и даже изящно подхвати! — велела Варвара, когда они вошли в вестибюль гостиницы, которая нынче называлась почему-то «Волгой». — Пожалуйста, папочка! Ты же читал Станюковича, помнишь, как там все красиво. И даже можешь вдохнуть запах теплого меха… Ясно?

— Ясно! — покорно и весело ответил Родион Мефодиевич. — Только я не гардемарин, дочка, я «грозный адмирал»…

Пузатый гардеробщик низко поклонился им из-за своей выгородки:

— Добренького вам вечера, здравствуйте, товарищ генерал! Позвольте, товарищ генерал, шинелочку. Разрешите, товарищ генерал, шубочку принять у дамы, будьте такие любезненькие…

Степанов сердито покосился на гардеробщика: как это старый человек не может отличить адмирала от генерала? И конечно, забыл про шубу, как ее следовало подхватить. Он вообще всегда немножко терялся в ресторанах, робел музыки, льстивого хамства официантов, своего постоянного одиночества среди пьющих и танцующих людей. И презирал себя за то, что не мог, не умел сидеть за столиком завсегдатаем, заложив ногу за ногу, не умел сказать отрывистым голосом: «Почему водка теплая?», не умел спросить, позевывая: «А что, папаша, осетрина у вас свежая?»

— Возьми меня под руку! — велела Варвара.

И прищурилась, словно была близорукая.

— Ты чего это? — спросил он, заглядывая ей в лицо.

— Я такую в кино видела, — негромко ответила Варя. — И не задавай лишние вопросы. Шубу уже прохлопал?

— Прохлопал! — виновато сказал адмирал.

— Я сейчас буду выкаблучивать, — предупредила Варвара. — Это нужно, иначе официанты уважать не станут. Только ты не благодари раньше времени, слышишь, пап? Кроме того, я буду называть тебя по имени-отечеству, чтобы они думали, что ты мой «прихехешник».

— Что? — испуганно осведомился адмирал.

— Это новое слово. Сленг. Вроде «повидла».

Они остановились у входа, ожидая поспешающего им навстречу метрдотеля в черном, с лицом и шевелюрой спившегося скрипача и с тем выражением снисходительного всезнайства, которым любят щеголять стареющие сердцееды.

— Может быть, левее пройдем, за колонны, — свойски-доверительным тоном произнес метр, — там поспокойнее будет…

— Там, наверное, дует, — все еще изображая взглядом киноартистку, сказала Варя. — Нет уж, вы нам «сделайте» где потеплее…

«Откуда у нее это слово снабженческое?» — удивился адмирал.

— Потеплее и поуютнее, — продолжала Варвара и вдруг совсем поразила Степанова, назвав его Родионом. — Проявите, Родион, хоть немного энергии, — приподняв одну бровку и глядя на отца смеющимся взглядом, сказала Варвара, — или здесь вы «далеко не герой»?

Перебрав три «никуда не годных — дует, сквозит, из кухни пахнет» столика, Варвара наконец угомонилась и, собрав вокруг себя метра и двоих официантов, стала вдумчиво заказывать выпивку и закуску. А старые официанты переглядывались — вот пошла молодежь, вот высаживает своего лопоухого морячка-старичка, вот дает!

— Родечка, вы, конечно, станете водку пить? — спросила она отца.

Тот пожал плечами.

— Но вы не напьетесь, как обычно? — положив широкую ладошку на запястье Степанова, попросила Варвара. — Вы понимаете, вы же с влюбленной в вас молодой женщиной!

Официанты учтиво молчали, Степанов издал короткое шипенье.

— Не обижайтесь, мой седой, мой красивый! — грудным голосом, наслаждаясь беспомощностью отца, сказала она. — Так хочется, Родик, красивой жизни…

Родион Мефодиевич начал медленно багроветь. Что это еще за Родик?

Но Варваре вдруг самой все надоело, и она стала заказывать — и семгу, и нарез, и грибы маринованные, и селедку, и масло, и салат. Официанты писали, метр кивал головой почтительно, им даже жалко делалось старого моряка, учитывая нынешние коммерческие цены. Горит старикан синим огнем!

— Ничего, — воскликнула Варвара, когда весь заказ «начерно» был записан. — В жизни живем мы только раз.

— Где ты этому научилась? — спросил адмирал, когда официанты ушли.

— Не знаю, пап, — печально сказала Варвара. — Все думала, что Володька меня когда-нибудь поведет в трактир и я буду с ним танцевать.

— Ты прекратишь? — спросил Степанов.

— Нет.

— Никогда?

— Когда умру.

Адмирал отвернулся — он не мог видеть ее такой. Что это за несчастье? Как избавить ее от этого горя? И тут же он почувствовал, как ожила где-то в груди его постоянная боль, беда, которая не оставляла его никогда, прячась только на какие-то считанные часы, но прячась в нем же самом. И Аглае он ответил словами Варвары: «Когда умру».

— Весело живем! — вздохнул он.

— Вот погоди: напьемся — я еще реветь стану, — посулила Варвара. — Со мной вам, душка-морячок, чрезвычайно весело будет. Пошли танцевать…

— А я сумею?

— Ты только не трусь. Это не страшнее, чем морской бой.

Они потанцевали немного, Степанов вел дочь уверенно, красиво, по-старомодному элегантно.

— Ничего, есть еще порох в пороховницах! — сказала Варвара. — Старичок-старичок, а танцевать не разучился.

Невеселым взглядом она оглядывала ресторан «Волгу» — бывший «Гранд-отель». Длинный ряд зеленых колонн подпирал потолок, на котором были изображены сочной кистью художника плоды, овощи, гроздья, снопы, скирды на фоне садов и пашен, из-за которых восходило солнце. В центр солнца был ввинчен медного цвета крюк, на котором висела огромная люстра. Шесть люстр поменьше сверкали и переливались хрустальными подвесками возле колонн зеленого камня, знаменитого в Унчанске.

— Розовое и зеленое, — сказала Варвара. — Прекрасное сочетание. Даже под ложечкой сосет. И очень интересно — почем такая люстра?

— Центральная — сто восемьдесят тысяч, — не без гордости разъяснил метр и сделал лицо повесы. — Что теряться — деньги-то казенные.

Он налил Варваре и Степанову рюмки, коронами расправил накрахмаленные салфетки:

— Прошу кушать.

Варвара теперь разглядывала стены с пейзажами будущего Унчанска, такого, каким он представлялся архитектору.

— Здорово величественно! — сказала она наконец. — Стиль — люстра!

— Перестань, Варюха, — попросил Степанов.

— А тебе известно, что в области делается? — спросила она зло. — Ты, папочка, с корабля на бал пожаловал: отвоевался — и в особняк. А особняк этот, между прочим, дорогой мой папочка…

— Что? — тревожно спросил он.

— Ладно! — отмахнулась Варвара. — Потом когда-нибудь. А то я…

Не договорив, она взяла рюмку, подняла ее, посмотрела на свет и, веселя себя посильно, провозгласила тост:

— Ну, мой всегда юный, милый мой кавалер! За нашу действительно вечную любовь!

Он внимательно посмотрел на дочь — неужели заплачет? Но она улыбалась ему — его Варька, не такая, как нынче, а та, давняя, с растопыренными руками, в новом платье, с бантом, завязанным его неискусными в этом ремесле пальцами, вымытая, сияющая. И, глядя на нее, печально улыбающуюся, он вспомнил, как умела она сиять: и щеки, и губы, и глаза — все сияло, все выражало восторг, счастье бытия. Неужели никогда это не вернется? Неужели только полуулыбкой ограничится все ее будущее? И зачем оно тогда?

— Варюша! — позвал он.

Но она не слышала — думала. Думала и жевала семгу с хлебом, забыв про кутеж, про ресторан, про салаты и разные икры. Что попало, то и ела, ей ведь всегда было все равно, что есть.

— Тебе скучно? — спросил Родион Мефодиевич.

— Скучно? — удивилась она. И объявила: — Женюрочка наш. Смотри-ка, выбрался все-таки…

Евгений Родионович мешкотно подбежал, шаркнул, вытер влажное лицо душистым платком, сказал, что не будет им навязывать свое присутствие, тут знакомые, некоторое эдакое «квипрокво». И вновь, маясь, завздыхал.

— Да сядь, выпей! — велел адмирал.

Женя объяснил: едва они ушли, по телефону позвонил генерал Цветков из Москвы, сейчас восходящая звезда, тут случайно (он подчеркнул даже со свистом в голосе случайность, а не преднамеренность появления тут некоего Цветкова), там небольшая компания, вот он, Женя, с ними и оказался. И он пухлой рукой помахал куда-то туда, где «случайно» был генерал Цветков.

— Да ты не финти, — набряк вдруг Родион Мефодиевич. — Мы тебя и не зовем, нам самим тут неплохо.

— Я не финчу. Я нисколько не финчу, — довольно зло ответил Евгений. — Мне, конечно, дела нет, но я в дурацкой ситуации…

Он поправил галстук, повертел сытой шеей, потом выпил минеральной воды и бухнул:

— Здесь, папа, генерал Цветков случайно встретил Веру Николаевну и Любовь Николаевну. Они тут ужинают, понимаешь. И еще терапевт профессор Кофт из Главного управления. Но ситуация такая…

— Какая? — совсем сбычившись, спросил адмирал. — Какая такая ситуация?

— Мне наплевать, — бойко и даже фистулой прервал Евгений, — мне решительно наплевать, но она меня просила, чтобы эта тема до вашего Устименки не дошла.

— Что-о? — воскликнул Родион Мефодиевич. — Что это значит? Да что ж я — баба с базара, что ли?

И тут они оба — и отец и брат — увидели лицо Варвары. Она сидела неподвижно, попивая из большого бокала нарзан и вглядываясь в середину зала, туда, где танцевали. Лицо у нее было совсем белое, ничего не выражающее, но с какой-то горькой, внезапно возникшей складочкой между бровей, горькой и недетской, но еще и невзрослой, будто некий порог она сейчас перешагивала или на какую-то трудную ступеньку поднималась.

— Ты что? — быстро спросил у нее отец.

— Ничего. Пошло! — с отчаянием в голосе сказала она. — Я знала, что она пошлая, еще когда Женька мне ее на улице показал в октябре, семнадцатого октября, я поняла — красивая, удивительная, но пошлая! Все пошло, — со страданием в голосе выговорила она, — ужасно пошло. Ведь его обманывать — пошло. Его нельзя обманывать…

— Прости, Варенька, но у тебя мещанский, домостроевский взгляд на вещи, — значительно прервал Евгений. — Вера Николаевна и Цветков — боевые товарищи. Их связывают фронтовые воспоминания. Они воевали в тылу врага…

Варвара смотрела на Евгения и слушала. Но он вдруг засбоил и сбился со своего значительного и солидного тона.

— Болван, — сказала Варвара, — ты же сам предупредил, что Устименко ничего не должен знать.

— Ах, да какое мне, в конце концов, дело! — жалким тоном воскликнул Женька. — Попал как кур в ощип…

Смешавшись под коротким и режущим взглядом отца, он быстро, ложкой, съел икру, будто по рассеянности, пояснил: «Иначе официант уволочет» — и убежал, обещав еще проведать родственников. А Родион Мефодиевич налил себе водки побольше и выпил залпом, как частенько делывал в последнее время.

— Они ведь у Володи сидели, с ним, когда ты там был? — холодным, безразличным тоном спросила Варвара.

— Кто?

— Генерал этот!

— Никакого генерала там не было.

— Значит, они сами сюда притащились?

— Перестала бы, — попросил Степанов.

— Нет, мне надо знать.

— Гулять они отправились, и в кино, — сердито произнес адмирал, — ну, а потом, наверное, случайно…

— Случайно? Вот так-таки вышли из дому и случайно встретили Цветкова?

Степанов положил ладонь на плечо дочери.

— Ничего, — сказала она, — сейчас пройдет. Наверное, я начинающая истеричка. И человеконенавистница. Налили бы вы, кавалер, своей даме стопака.

— А не достаточно?

— Между прочим, папочка, я уже взрослая и даже старая. За войну же очень привыкла к наикрепчайшим напиткам. Если не знаешь — то знай!

На бледном лице ее возникло какое-то новое, сердито-победное выражение. Когда они опять пошли танцевать, Варвара увидела Евгения: заложив салфетку за крахмальный воротничок, он осторожно и истово ел большую желтую куриную котлету — один за столом. «Значит, те все танцуют», — решила Варвара и тотчас же увидела единственного здесь, в зале, медицинского генерала — красавца с бровями вразлет, с седоватыми висками и иронически-нежной улыбкой. Веру Николаевну тоже увидела на мгновение и сразу же отвела взгляд, чтобы ничего не выдать из того тайного и трудного, что было у нее на сердце. Потом увидела еще пару. Наверное, это и был профессор Кофт, медицинский полковник с круглым — арбузиком — брюшком, с гладко выбритым розовым черепом, с упоенным лицом старого жирного мальчика, который не то чтобы танцевал, а именно плясал, держа перед собою за талию двумя красными клешнями, вылезшими из крахмальных манжет, очень схожую с Верой Николаевной, только помоложе, еще свежее и ярче, Любу.

— Пойдем мимо Женьки, пойдем, — попросила прерывающимся, усталым голосом Варвара отца, — пап, пройдем…

— Только не хулиганить! — предупредил Родион Мефодиевич.

Женька котлету уже доел и сейчас, запустив пальцы с кусочком хлеба в блестящий соусник и сложив губы дудочкой, готовился уложить поглубже в рот то, что он чрезвычайно противно называл «вкуснятиной».

— Послушайте, Родик, — сказала Варвара, затормозив возле спины брата. — Родик, если вы меня любите, а вы ведь меня очень любите, ударьте этого субъекта…

Евгений оглянулся — щека его отдувалась, он только что уложил в пасть свою «вкуснятину» и жевал, сделав мутные глаза.

— Умоляю, без глупостей! — с хлюпающим звуком проглотив «вкуснятину», попросил он. — Какое, в конце концов, тебе дело?

— Я за здоровую советскую семью! — громче, чем следовало, сказала Варвара. — Я против адюльтерчиков!

Какие-то военные повернули к ней головы. И женщина вытянула длинную, жилистую, напудренную шею, чтобы увидеть «скандал».

— Пошли, пошли! — сказал Родион Мефодиевич.

— Погоди, офицерик! — Варвара кого-то изображала, кого — она сама не понимала. А может быть, и понимала. Пожалуй, она изображала таких, как Вера, такими они ей казались — развязными и пошло-глупыми. — Погодите! Ведь это кандидат наук сидит. Видите, какой жирненький? Хорошо быть за таким замужем, а? Его можно и в профессоры выучить, правда?

У нее слегка кружилась голова и болели виски.

— А квипрокво будет! — сказала она. — Увижу Володьку и расскажу, что ты мне рассказал, как угощался за счет генерала Цветкова с Володиной женой. Или анонимку напишу…

Голос у нее сорвался, Евгений, выкатив глаза, смотрел на нее с испугом.

— Не бойся, не сейчас! — с трудом набрав воздуха в грудь, сказала Варя. — Но анонимку напишу… Или устроить скандал сию минуту?

Музыка замолчала, оборвалась, сразу стало слышно, как воет рядом с этим столиком вентилятор, и Варя со Степановым ушли. Евгений, натянуто улыбаясь, поднялся навстречу Вере Николаевне и Цветкову, сказал, дожевывая:

— Хотел вас со своей сестрицей познакомить, но подумал — удобно ли?

— Послушайте, но она премиленькая! — Цветков налил себе коньяку, закусил сахаром, спросил: — Это что — Владимира пассия? Мила, но не моего романа… Вот — приворожила, окаянное дитя греха…

И, почти грубо положив на Верино плечо огромную ручищу, слегка сдавил. Только теперь Цветков опьянел, и Евгений сразу понял это.

— Ну, товарищ генерал, так как же? — осведомился он. — Вы поймите, мы тут провинциалы, пню молимся…

— Все нынче пню молятся, — загадочно и зло сказал Цветков. И вдруг спросил: — Верунчик-попрыгунчик, а вам не кажется, что ваш облгорздравотдел анфас похож на идеально свежую печенку?

— Перестаньте, Константин Георгиевич! — ужаснулась Вера. — Наш Евгений Родионович — премиленький. У него просто неполадки с обменом веществ.

— Никаких непорядков у меня нет, — слегка обиделся Женька. — Люблю поесть — разве это дурно?

Вернулись Люба и Кофт. Полковник покупал дамам шоколад у тележки, которую возила по заведению томная девица на ужасно, неправдоподобно толстых ногах. Цветков налил себе еще коньяку, а Вере и Любе — замороженного шампанского.

— В былые времена не пьянел, а сейчас на второй бутылке скисаю! — сказал он. — Вам налить, печенка?

— Послушайте! — в меру рассердился Евгений.

— Цыть! — велел Цветков. — Коньяк, шампанское, водку?

— Ну, коньяк! — покладисто согласился Евгений.

— Молодец! — сказал Цветков. — Люблю парня за ухватку. Сразу видно, что молодец среди овец. Вы — молодец, товарищ горздрав?

Евгений Родионович уклонился от прямого ответа. Произнес с достоинством:

— Работаю по мере сил и способностей.

Но Цветков его не слушал. Он внезапно увидел Любу и удивился:

— Вы почему, гордая Люба, столь мрачны? Неужели старый грешник Кофт что-либо себе позволил? Имейте в виду, Любовь Николаевна, полковник — страшный человек. Его любили, но он — никогда. Кофт, сознайтесь, у вас железное сердце холодного соблазнителя?

Цветков ткнул окурок в пломбир и сказал Любе, наклонившись через стол:

— Ноблес оближ. Не вынесло бы меня в мое нынешнее положение — увел бы я вашу сестрицу от святого старца Володимира знаете с каким треском? А теперь — «не высовывайся, положение обязывает».

— Мне это неинтересно, — с ненавистью в голосе сказала Люба. — Абсолютно неинтересно.

Цветков вдруг захохотал.

— Ах, вот что! — сказал он. — Понятно! Вы не союзница, вы враг! Но я великодушен. Я щедр сердцем и добр!

Его развозило все больше и больше. Кофт смотрел на своего патрона с тревогой.

— Любовь Николаевна, — начал он, — в затруднительном положении. Она мне рассказала всю историю. Ее нужно освободить от прежней работы, и она должна получить назначение в Унчанск.

— Геноссе Кофт! — сказал Цветков. — Все, что пожелает Вера Николаевна, — для меня закон. Я глубоко перед ней виноват…

— Но Любовь Николаевна желала бы, чтобы сюда перевели некоего врача из Армянской ССР, некоего Вагаршака Саиняна, — так, Любовь Николаевна?

Люба молча кивнула. Глаза у нее были злые, и смотрела она в сторону — мимо Женьки.

— Горздрав, записывайте, — велел Цветков. — Вас, Люба, к водникам?

— Но это не в моей власти, — солидно произнес Евгений. — Наши условия…

— Вы получите депешу, — запивая коньяк шампанским, обещал Цветков. — Установленную по форме. Герр профессор Кофт, вам ясно?

Кофт наклонил сияющую лысину так, что она заблистала всеми огнями люстры.

— Он ничего не забывает, этот так называемый доктор наук, — сказал Цветков, — за это его и держим. Товарищ Печенкин, вы меня понимаете?

— Моя фамилия Степанов! — напомнил Евгений.

— А по-моему, Печенкин!

Все это было довольно обидно, но Евгений терпел. Он умел понимать большое начальство, когда оно, так сказать, играло и находилось под градусом. Огорчался он лишь потому, что Вера Николаевна и Люба видели, как обращается с ним Цветков. Но ведь они не могут не понимать, что терпит он из-за них же и еще ради этого своего старого друга Устименки?

В общем, печенка и последующий Печенкин — было не так уж оскорбительно. Хуже чувствовал себя Евгений, когда его послали за такси. «Поймайте машину!» Но с другой стороны, ведь генерал-то — Константин Георгиевич, а он всего-навсего майор запаса. И не профессор. И не грядущий членкор.

На улице закручивала непогода. Очки Евгения сразу залепило мокрым снегом, он едва не упал и, в довершение всех бед, напоролся на Варвару и отца, которые, конечно, догадались, что его послали за такси. Он не стал им перечить, даже попросил уступить очередь.

— Фиги! — сказала Варвара.

— Но там же дамы! — возмутился Евгений.

— Здесь тоже дамы и старики.

— Но-но! — пригрозил Степанов.

— Молчи, папуля. И знаешь что? Уговорим Женьку, чтобы он хоть попытался за себя заплатить. А, Женя? Сделай жест, движение, пожалуйста! Ну, чего сопишь?

А когда они уехали, он ждал еще долго и в конце концов поплелся домой пешком; по городу бегали крошечные машинки ДКВ — он со своей дебелостью еще пятым туда просто не влез.

И с ним даже не попрощались.

«Э, да что! — брюзгливо подумал Евгений. — Не для себя же. Нет, невозможно быть добрым!»

 

Date: 2015-12-13; view: 271; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.009 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию