Алексия. Не могла же я оставаться в стороне – особенно когда узнала, что Люк ходил в больницу

Не могла же я оставаться в стороне – особенно когда узнала, что Люк ходил в больницу.

Отца у меня нет, чтоб туда отвезти, а мама теперь каждый день пашет официанткой, с полудня и до закрытия. Так что мне в этом смысле даже повезло, никто дома не приставал: «Куда, мол, собралась?» или «Никуда ты не пойдешь!» Но все равно я ужасно боялась.

В общем, наконец я решилась – села как‑то после школы на велик и погнала в больницу. Номер палаты я знала – слышала от Люка. Приехала туда, пошла прямо к лифту и поднялась наверх.

– Девочка, ты не заблудилась? – спросила меня какая‑то медсестра, когда я шпарила по коридору.

Я на нее даже не взглянула, только помотала головой – и двинула дальше. Нашла, наконец, нужную палату.

Захожу – и руками рот зажимаю. Знала же, что Мистер двигаться не может, но не думала, что в него воткнуто столько трубок. Целую вечность я стояла столбом, а потом все‑таки подошла на цыпочках к кровати.

– Приветики, – сказала я. – Это я, Лекси.

Говорю это и чувствую, что сейчас зареву.

– Простите меня. Простите, пожалуйста. Не надо было мне на вас злиться. Я ведь прям возненавидела вас за те слова, а все‑таки вы были правы.

Встала на колени у его кровати, в одеяло вцепилась – и разревелась. Страшно разревелась. Слезы текли и текли, и ничего я с ними поделать не могла. Так сильно я раньше плакала, только когда мама с папой ссорились. В общем, порыдала я, потом успокоилась немного и вытерла лицо его простыней. Казалось, Мистер просто спал. Он что, правда умрет?

– Слушайте, я сейчас веду себя гораздо лучше. Никаких девчачьих войн. Вам бы понравилось.

Я опять сжала его одеяло и стиснула зубы, чтобы не расплакаться снова.

– Короче, мне еще кое‑что надо вам рассказать. Точно не уверена, но вроде я видела, как Питер отсюда уходил. Это он снежок бросил. Я знаю, что он не хотел ничего такого. Не хотел, чтоб вы в больницу попали. Он вас любит. Мы все вас любим.

Я промокнула глаза одеялом – слезы все‑таки потекли. Плачу и продолжаю:

– В школе Питер ничего не говорит. То есть он вообще разговаривать перестал. Никому ни слова. Но и с ним никто не общается. Ведь это он бросил снежок, даже если и не целился в вас. Поэтому он во всем и виноват.

Мне было жалко Питера. Все так запуталось – и я то одно чувствовала, то другое.

Я плакала, уткнувшись лицом в одеяло. Вдруг кто‑то дотронулся до моего плеча. Я подняла глаза и увидела Джессику, Даниэль и Анну. Мы обнялись, и я попросила у них прощения. Так война наша и закончилась. Внезапно у меня появились три подруги. Мистер мне даже из комы помог. Я так по нему скучала! Он просто обязан проснуться. Никогда раньше я не была такой счастливой и такой несчастной одновременно.

Анна

Чарли двадцать семь лет. Он брат Даниэль. Он ни с кем не встречается. Это он привез к нам Даниэль, и он же приехал забрать ее. Чарли не пришлось вылезать из красного пикапа и подходить к дому – Даниэль уже была готова. В следующий раз займу ее чем‑нибудь, чтобы он хоть в дверь позвонил.

– Спасибо, что взяли меня с собой, мэм, – сказала Даниэль, когда мы стояли на крыльце.

– Даниэль, мы всегда тебе рады, – ответила мама. – С большим удовольствием с тобой порисую.

При этих словах Даниэль улыбнулась.

– Ну, до завтра, – сказала я. Мы обнялись.

– Спасибо, – прошептала она.

Мы смотрели, как она идет к пикапу с помятой дверью. Я затаила дыхание на долгую, долгую минуту. И была вознаграждена. Чарли оглянулся. Я увидела, как он улыбнулся и приветливо помахал рукой, а мама радостно помахала в ответ. Я пошла в комнату и села на кровать, внезапно почувствовав себя жутко усталой. Мама села рядом.

– Ну и денек, да? – спросила она.

– Ага, – сказала я. – Бедная Алексия. И у нее папы нет.

– У каждого своя боль.

Я легла и положила голову на подушку. Мама легла рядом.

– А мистер Террапт выздоровеет? – спросила я.

– Не знаю, детка, – отозвалась мама. – Очень на это надеюсь. – Она обняла меня, и я заплакала.

– Это я виновата?

Мама села.

– В чем это ты виновата?

– В том, что мистер Террапт лежит в больнице.

– Анна, с чего ты это взяла? – удивилась мама.

– Потому что мы все довели Питера до того, что он бросил снежок. И я тоже.

– Анна, послушай. – Мама, похоже, разозлилась. – Посмотри на меня. – Ее зрачки сузились. – Ты не бросала этот снежок, и ты не заставляла Питера его кинуть. Не знаю точно, кто виноват и имеет ли это вообще значение, но я знаю совершенно точно, что не ты. Понимаешь меня?

– Я просто хочу, чтоб он выздоровел.

– Знаю, детка. Я тоже хочу.

Никогда не думала, что наберусь смелости и задам маме тот самый вопрос. Но после того как я увидела мистера Террапта в больнице, я не могла больше сдерживать себя – и решилась.

– А ты когда‑нибудь обвиняла меня в том, что случилось тогда, много лет назад?

– Обвиняла – тебя?

– Это я виновата в том, что тебя подвергли остракизму?

– Анна, милая, пожалуйста, скажи мне, что ты сейчас не всерьез.

Я ничего не ответила.

– Боже мой. – Она взяла мое лицо в ладони и ласково заговорила: – Анна, мне очень повезло, что в моей жизни есть ты. Я бы вынесла всю ту боль снова, не задумываясь ни на мгновение, только бы ты у меня была. Я тебя никогда не винила и не буду винить. Ты все для меня. – На мое лицо упала мамина слеза. – Я всегда боялась, что ты в конце концов меня возненавидишь, ведь это из‑за меня у тебя такая жизнь, – закончила она.

– Ты лучшая мама на свете, – сказала я. – Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. – Мама нагнулась, и мы обнялись. Потом она поцеловала меня в щеку и снова легла рядом. Я хотела спросить ее насчет Чарли, но была так измотана, что просто закрыла глаза.