Глава 1. Эмили была на восьмом месяце беременности

Эмили была на восьмом месяце беременности. Ее живот стал довольно большим и высоким; грудь, особенно когда она лежала, почти покоилась на животе. После первых трех месяцев беременности она чувствовала себя хорошо и продолжала работать, да и сейчас работала.

Но, когда Эмили оглядывалась на прошедшие месяцы, она удивлялась, как она все это выдержала. Девушка узнала, что молчание открытого пространства было приветливым, а молчание одного озлобленного человека было просто невыносимым. Однако в последние несколько недель его отношение к ней слегка смягчилось. Эмили могла точно указать день и даже час, когда начало происходить это изменение. Это было в воскресенье в конце апреля. Весна смягчала ветер; солнце, появлявшееся между ливнями, было теплым. Ей очень хотелось прогуляться, увидеть что-то, что отличалось бы от коттеджа и окружающих холмов. Она осознала в это воскресенье, что по тропинкам, ведущим вниз к главной дороге в одном направлении и к реке - в другом, она не уходила дальше чем на полмили от земли, окружавшей коттедж.

Итак, в этот погожий день она надела жакет, покрыла голову шарфом и пошла прогуляться. Лэрри ушел больше двух часов назад, Эмили умышленно не пошла по дороге, которая в конечном счете приводила на Честерли-стрит и вела дальше в Дарем. Она пошла, как она думала, вглубь. Пройдя через поле, проход в изгороди, взобравшись на два холма, она вышла на ровный участок земли на холме. Там она посидела, переведя дыхание. Холм не был очень высоким, но с него открывался хороший вид на окружающую местность. Она отметила для себя, что внизу было не так уж много домов, но большая часть земли была возделана. Немного подальше она увидела черное строение, стоявшее в поле, что подсказало ей, что это амбар и что где-то поблизости должна находиться ферма, прятавшаяся в одной из долин за ним.

Земля, даже на склонах, была обработана. Вся картина, простиравшаяся перед ней, говорила о хорошо ведомом фермерском хозяйстве. Но Эмили не увидела ни одной души в течение получаса: ни семейств, вышедших на воскресную прогулку, ни шахтеров, проходящих по двое или по трое, ни влюбленных парочек; эта часть мира казалась такой же изолированной, как и холм, на котором стоял коттедж. Затем неожиданно появились два человека. Девушка видела, как они шли со стороны амбара. Она подумала, что это фермер и его жена, вышедшие на воскресную прогулку вокруг своих владений. Фермеры часто так делали. Когда Лэрри был хозяином большого дома, он, обычно по воскресным дням, надевал свеженачищенные сапоги и свой лучший твидовый костюм и отправлялся в обход всей территории. Когда-то эта мысль могла бы вызвать жалость к нему из-за всего, что он потерял, но только не сейчас. Мужчина, с которым она сейчас жила, был больше похож на тюремного надзирателя, которому дали власть, из-за чего он превратился в мелочного тирана.

Он полностью игнорировал ее, никогда не обращался к ней. Эмили и сама не понимала, как терпела все это. Иногда ей хотелось спуститься вниз и рассказать мистеру Стюарту всю эту историю, и пусть он сам решает эту проблему. Но потом ей в голову пришла мысль о том, что если он попытается решить эту проблему, то ему придется снова пойти на убийство, чтобы самому не быть убитым. Что произойдет тогда? Она не сможет спокойно жить. Она сделает что-нибудь с собой. О да, она не перенесет это. Почему так получается, спрашивала она себя, наблюдая, как две маленькие фигурки идут через поле, что человек узнает, чего он на самом деле хочет, слишком поздно. Юность была периодом ложных ценностей. Вы совершаете неправильные поступки, поскольку что-то внутри заставляет вас верить в то, что это правильно. А позже, когда на все открываются глаза, вы вдруг понимаете, что были не правы относительно данного чувства, но что лишь новое чувство, которое вы испытываете, настоящее. Эта проблема юности была очень сложной. Эмили пыталась разобраться в своих мыслях, но пришла к выводу, что невозможно сразу же найти ответы на все вопросы. Нужно прожить жизнь, чтобы получить ответы. Сама жизнь дает вам ответы, заставляя пройти через многие испытания. Необходимо пережить страдания, чтобы получить ответы.

Когда внутри нее ребенок начал толкаться, она положила руку на живот. Она должна бы этому радоваться. Счастье, которым она была полна раньше, должно бы наполнять ее сейчас. Но все, что Эмили чувствовала, это жалость к той жизни, что была внутри нее. Что ждало этого человечка?

Через некоторое время она спустилась с холма. Тени уже удлинились. Эмили не предполагала, что так долго пробудет на вершине холма.

Через некоторое время она добралась до прохода в изгороди и осторожно переносила ногу через верхнюю перекладину, когда, посмотрев на тропинку, она заметила приближающегося Лэрри. Эмили увидела, как он остановился. Он продолжал стоять, не двигаясь, даже после того, как она оказалась с другой стороны изгороди.

Когда Лэрри догнал ее, он заговорил с ней впервые за многие месяцы.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил он.

— Я гуляла. — Эмили ответила тихим спокойным голосом.

Посмотрев ей в лицо, он расслабился и впервые, с тех пор как девушка сказала ему, что ждет ребенка, произнес первые добрые слова.

— Тебе не нужно было уходить так далеко, — сказал он, — это ни к чему хорошему не приведет.

— Со мной все в порядке. — Глупо, но в данный момент Эмили чувствовала благодарность за то, что Лэрри заговорил с ней. Если он будет произносить хоть слово в день, жизнь станет более терпимой; ее убивала тишина.

Они прошли некоторое расстояние, когда он спросил:

— Ты часто ходишь так далеко?

— Нет. Я никогда раньше не ходила в эту сторону. Здесь красиво. Я даже не знала, что здесь столько равнинной местности. Я думала, что всюду так же, как у нас, сплошные холмы. — Эмили слабо улыбнулась и поинтересовалась:

— Ты... ты был в Честерли-стрит?

— Нет. — Лэрри быстро покачал головой. — Нет, я не ходил так далеко.

— Прекрасный день для прогулок. — Даже когда Эмили говорила, она презирала себя за то, что так легко откликнулась на его обращение. Она подумала, что дешево продала себя, и все только потому, что он вежлив с ней.

С этого момента Лэрри продолжал вежливо обращаться с ней. Он не был особенно разговорчив, но вежлив. Обращался к ней с фразами, вроде: «Те три старые курицы не оправдывают себя; лучше сварить из них суп». А один раз он даже спросил ее: «Когда ты должна родить?» Более того, он стал очень беспокоиться по поводу ее прогулок. «Ты можешь оступиться на каменистых осыпях на берегу, — говорил он, — и пролежать там многие часы, а если наплывет туман, который может продержаться несколько дней, то тебя вообще никто не найдет».

Молчаливая забота делала ее жизнь терпимой.

В последние месяцы она видела Николаса Стюарта только дважды. Последний раз это было недавно, когда она сидела в почтовой повозке, а он ехал в собственной коляске и приподнял в приветствии шляпу. Пассажиры были очень удивлены. В первый раз Эмили встретила его в Феллберне, когда ждала почтовую повозку. Это было через три недели после того, как она получила его подарок и все еще боялась последствий того, что может случиться, если Николас Стюарт и Лэрри встретятся. Поэтому ее слова благодарности были поспешными и сумбурными, тем не менее ей удалось донести до него ту глубокую признательность, которую она ощущала. Она спросила Стюарта, запинаясь:

— После всего, что вы рассказали мне, мистер... мистер Стюарт, о прибылях и той ферме, вы... вы уверены, что правильно поступили, ведь вы истратили целое состояние на эту вещь?

А он ответил:

— Я трачу, сколько хочу, ведь если я решу уехать отсюда, например жениться, что вполне возможно, то смогу взять с собой очень мало. Вы улавливаете мою мысль?

Эмили понимала его. Он как бы поворачивался спиной к своей жене. И кто станет его винить? Люди, подобные ей, могут сделать обманщика из честного человека. Она сказала ему:

— Я собиралась написать вам, когда у меня будет возможность, но... но...

Он закончил за нее:

— Я понимаю. — К ее большому смущению, мистер Стюарт оставался с ней до тех пор, пока она не забралась в повозку Потом приподнял шляпу и ушел.

С Джорджем Эмили столкнулась всего один раз после его женитьбы. Да и то они только поприветствовали друг друга и попрощались, поскольку он казался смущенным. Все, что она узнала, это то, что Джордж Арчер женился на Дженни, новой горничной, и что она была привлекательной девушкой. Эмили ответила, что если он ее любит, то она обязательно должна быть привлекательной девушкой.

Сегодня был последний четверг июня. Эмили была в Гейтсхеде со своим еженедельным визитом. В прошедшие месяцы девушка меняла дни своих визитов к тете Мэри, чтобы избежать неожиданных встреч с мистером Стюартом.

Второго июня ей исполнилось девятнадцать. В глубине души Эмили была удивлена, что ей всего девятнадцать, она чувствовала себя старше, лет на тридцать по крайней мере; а ее раздувшееся тело еще больше убеждало девушку в этом. В последние три дня у нее были странные ощущения; она не могла объяснить себе, что это было. Она не была больной, не чувствовала боль, она просто чувствовала себя странно. Не было никаких причин для этих ощущений, поскольку до родов оставался еще месяц.

Элф Морган подогнал свою повозку ближе к проходу в изгороди и, после того как Эмили сошла, ласково предупредил ее, передавая четыре объемистые сумки, которые он достал из-под сиденья:

— Будьте осторожны, вы не должны носить такие тяжести. И смотрите под ноги - все еще скользко после прошедшего ливня.

— Я пойду осторожно. Спасибо, мистер Морган. До свидания.

— До свидания, девочка. Но, пошли! — Он стегнул лошадей, и повозка затарахтела дальше. Эмили осталась стоять на обочине с четырьмя сумками покупок, лежавшими у ее ног.

С тех пор как живот стал заметен, Эмили больше не появлялась в деревне. У них был постоянный заказ на сено, муку, тару и зерно у мистера Уэйта, которые он подвозил к проходу в изгороди в четверг. Но остальные необходимые для хозяйства вещи и продукты она привозила из Феллберна.

Обычно все, что им было необходимо, умещалось в двух сумках, но сегодня Эмили купила немного мягкого батиста, чтобы сшить рубашку и платьице для ребенка. Она также приобрела несколько ярдов дешевой голландской материи, которую собиралась отбелить и нарезать на салфетки и пеленки. Она также позволила себе купить коробку пудры из валяльной глины. У нее еще оставалось немного валяльной глины в коттедже, но она была в виде жестких кусочков, которые нужно было растирать в пасту. Упаковки за два пенни хватает на много недель. Но эта маленькая коробочка стоила четыре пенса и полпенни.

Эмили была довольна своими покупками. Сумки, хоть и объемные, в Феллберне казались легкими. Но сейчас, когда она взяла их, по две в каждую руку, ей показалось, что их содержимое превратилось в камень; они оказались такими тяжелыми, что за короткое расстояние, которое она прошла от дороги до прохода в изгороди, они оттянули ей руки.

У изгороди она снова поставила их на землю. Потом, опираясь о верхнюю перекладину, Эмили посмотрела туда, где мистер Уэйт оставил их еженедельный заказ, и нетерпеливо дернула головой, подумав: «Лэрри еще не приходил все это забрать. Чем он занимался весь день?»

Взяв в руку одну сумку, она перекинула ее через верхнюю перекладину и опустила с другой стороны. За ней последовала вторая сумка. Но, когда Эмили наклонилась за третьей сумкой, она вдруг ощутила такую боль, что ее рот открылся, словно для испуганного крика; но она не издала ни звука, крик, подобно боли, застрял где-то внутри.

Боль прошла так же быстро, как появилась. Эмили оперлась о верхнюю планку, хватая ртом воздух; с ее подбородка капал пот.

Неужели она перенапряглась, перекидывая сумки? Нет-нет. Она постоянно поднимает тяжести. Только этим утром она убирала вилами навоз из коровника. Она медленно наклонилась, чтобы поднять сумку, которую уронила, и осторожно поставила ее.

Эмили подняла четвертую сумку и занесла ногу на первую ступеньку, когда ужасная боль снова пронзила ее. Она наклонилась над ступенькой, ухватившись за перекладины прохода, и громко застонала. Казалось, что боль раздирает все ее внутренности. Что с ней? Неужели начались роды? Неужели началось? Но еще рано. И кроме того, по словам тети Мэри, все начинается со схваток, которые происходят через длительные периоды времени, иногда между ними проходят часы. Тетя Мэри сказала, что перед родами получаешь массу предупреждений.

О Боже! Она не может терпеть эту боль. Кто-нибудь... кто-нибудь, придите! Она собиралась родить ребенка здесь, на обочине дороги! Но этого не может быть; ни один ребенок не появляется так быстро! Эмили вспомнила женщин с Кредор-стрит: миссис Оливер, миссис Смит, миссис Гаррик и многих других. Рождение их детей занимало много времени, иногда даже по два дня. Она не выдержит это в течение нескольких дней. О нет! Нет! Она просто умрет.

Затем боль слегка отступила, и она попыталась выпрямиться. Тогда все началось сначала, но еще хуже, если это вообще было возможно.

Теперь Эмили лежала на траве, подтянув колени к животу, и громко звала:

— Лэрри! Лэрри! Пожалуйста... пожалуйста. О! Кто-нибудь, помогите мне!

Темнота поглотила ее, и в ней исчезла боль, но, когда она открыла глаза и увидела свет, то боль снова вернулась, будто кто-то разрезал ее сверху донизу с правой стороны. Эмили вжалась в землю и снова громко закричала. Она кричала так громко, что не услышала ни топота копыт, ни стука колес двуколки на дороге. Она даже не совсем осознала, что кто-то обхватил ее руками и пытался посадить. Но она услышала знакомый голос, который произнес:

— Она собирается родить, сэр.

Эмили узнала этот голос. Это был голос Джорджа. Она что, вышла замуж за Джорджа? Нет-нет; что это она! О, мой Бог! Пожалуйста... пожалуйста, Боже, ослабь боль! Ослабь!

— Все хорошо. Все хорошо.

— Она не сможет подняться на холм. Она не сможет. Надо перенести ее в двуколку и отвезти домой.

Эмили начала вырываться, но теперь она кричала, почти плача:

— Нет! Нет! Он застрелит вас. Он сказал, что сделает это, и он сделает! Он застрелит вас!

Она снова опустила голову на раздувшуюся грудь; ее колени были подтянуты к животу. Она полулежала, скорчившись на обочине. Глаза ее были закрыты, и в какое-то жуткое мгновение ей показалось, что они ушли и оставили ее. Потом Эмили слышала, как мистер Стюарт спросил:

— Насколько далеко может двуколка проехать по холмам?

Она услышала ответ Джорджа:

— Если она будет в двуколке одна, то до вершины первого холма, потом вниз по склону, через долину и до подножия следующего холма. Но лошадь не сможет подняться на второй холм, его склон очень неровный, и там есть только узкая тропинка.

Стюарт наклонился к ней и ласково сказал:

— Послушайте, Эмили, послушайте. Мы собираемся отвезти вас в коттедж. Сейчас все нормально. Все хорошо. Но вам придется проехать в двуколке как можно дальше. Приподнимитесь. Вот молодец, давайте поднимайтесь.

Она не могла сейчас сопротивляться, боль перехватила ее дыхание, но, когда она обнаружила, что лежит на дне двуколки, она прошептала в лицо, которое увидела над собой:

— Пусть Джордж отвезет меня, но только не вы... не вы.

— Хорошо, хорошо. Джордж как раз здесь.

— Все нормально, Эмили. Я присмотрю за тобой. Я поставил твои сумки к остальным вещам. С тобой все в порядке. Просто лежи спокойно. Ты скоро будешь на холме.

Когда двуколка двинулась вперед, у Эмили было такое ощущение, что ее кто-то качает, и боль слегка ослабла, но только слегка. Ребенок должен вот-вот родиться, она чувствовала это, но, Боже! Если так рожают детей, то она не хотела бы снова это испытать; о, нет! Никогда, никогда больше!

Ей хотелось ухватиться за чью-нибудь руку. Если бы она могла держаться за чью-нибудь руку. Мамину. Нет- нет; ее мама давно умерла. За руку тети Мэри. Да, тети Мэри. О, ей так хотелось держаться за руку тети Мэри!

Боль стала меньше. Может, она спала? Эмили показалось, что она только что проснулась; но она все еще была в двуколке. Она открыла глаза и посмотрела через свой вздувшийся живот. Возле ее ног шел мужчина; он держал их... О, нет, нет! Он не должен подниматься на холм!

Эмили хотела запротестовать, но, похоже, снова уснула. Потом боль пронзила ее, и она полностью очнулась. Она почувствовала, как ее поднимают, и поняла, что лежит на двух парах рук. Она не могла протестовать, потому что всю ее энергию поглотила боль...

Эмили услышала голос, словно орущий ей в ухо:

— Опустите ее!

Она попыталась высвободиться из колыбели рук, но это было невозможно, потому что ее продолжали нести. Она услышала голос Джорджа, ревевший в ее второе ухо:

— Не будьте дураком, мистер Берч! Ей плохо, по-настоящему плохо; она рожает.

— Я сказал, опустите ее!

— Я опущу ее там, где есть кровать, чтобы было, на что опустить ее! — Этот голос не был похож на рев, он был ровным, почти холодным.

Она снова попыталась высвободиться, но слова: «Спокойно! Спокойно!» — произнесенные близко от ее лица, заставили ее откинуться назад. Ее голова покоилась на чьем-то плече. На чьем плече, Эмили не знала.

— Я пристрелю вас! Это так же точно, как то, что я стою здесь. Если вы не опустите ее сию же минуту, то я пристрелю вас!

— Давайте... стреляйте.

— Ты, грязный иностранец! Ты!.. Ты!..

Последовали такие ругательства, часть из которых Эмили даже никогда раньше не слышала, остальные она уже слышала. Девушка почувствовала тошноту, когда услышала их. Они вплелись в боль и причиняли ей не меньшие страдания, чем ребенок. Эмили почувствовала отвращение и стыд.

Она поняла, что они проходят через дверь коттеджа. Когда ее посадили на кровать, она сразу же подняла колени и положила на них голову. Схватившись за постель, она крикнула:

— Найдите кого-нибудь! Врача... кого-нибудь!

— Хорошо, хорошо. Мы приведем врача.

— Убирайтесь отсюда! Или, клянусь Богом, я застрелю вас!

— Почему же вы этого не делаете?

Голоса доносились до нее из кухни - громкие, хриплые и даже пугающие.

— Вы не стоите того!

— Не стою, мистер Берч? А я скажу вам, что вы не посмеете выстрелить по той простой причине, что вы понимаете, какие у этого поступка будут последствия! Вы, мистер Берч, прятались за женские юбки с тех пор, как научились ходить в этом самом коттедже! Когда я только приехал сюда, я очень жалел вас из-за того, как моя жена поступила с вами, но теперь я вижу, что она сразу же раскусила вас и под конец дала вам то, что вы заслужили. Действительно, вы были прекрасной парочкой, вы подходили друг другу...

Послышался звук, будто что-то тяжелое упало на пол, а Николас Стюарт воскликнул:

— Вы даже прикладом не умеете правильно пользоваться. Знаете, кто вы, по мнению тех, кто живет в деревне, - вы ничтожество! Жалкое, неискреннее, двуличное ничтожество... Сейчас я ухожу, но предупреждаю вас. — Голос стал тише. — Перестаньте вести двойную игру, иначе... Амбар Андерсена не так уж изолирован, как вам кажется. Я бы на вашем месте прекратил прогулки!

Теперь Эмили окружала тишина. Она не знала, есть ли кто в коттедже или она осталась одна. Ее агония слегка утихла. Одежда была мокрой от пота. Ей хотелось пить. Если бы здесь хоть кто-то был, кто-то, кто бы держал ее за руку. Неужели она умрет? Сейчас ей было все равно. Если она умрет, то будут решены все проблемы. И ребенок тоже умрет. Если же он не умрет, то нужно передать ему часы. Часы. Часы. Когда-нибудь кто-то, кто будет здесь копать, найдет часы.

Когда боль снова принялась за нее, Эмили плотно закрыла глаза и молила, чтобы смерть пришла поскорее.

Была половина четвертого утра, когда доктор, который прошел длинный путь из Бертли, вытащил из ее утробы бездыханное тело ребенка. Он был мертв. А когда доктор посмотрел на мать ребенка, то подумал, что она скоро последует за ним. Он сказал об этом ее мужу, во всяком случае мужчине, который был отцом ребенка. Но тот никак не отреагировал.

Доктор сказал, что заглянет попозже, чтобы узнать, как идут дела. Но он предупредил мужчину о том, что будет очень удивлен, если в полдень она все еще будет жива, поскольку ему пришлось сделать много разрезов, роженица была в очень плохом состоянии...

Доктор вернулся ранним вечером. Она все еще была жива. С ней была жена скотника из Крофт-Дин Хаус Дженни. Женщина сказала ему:

— Мне несколько раз казалось, что она отошла, но она продолжает держаться за мою руку и не отпускает ее. Но она долго не протянет, ведь так?

— Я тоже так думаю, — ответил доктор, — но я не Бог, а она в Его руках.