Глава 1. Эмили потребовалась неделя, чтобы войти в ритм жизни ее новых хозяев

Эмили потребовалась неделя, чтобы войти в ритм жизни ее новых хозяев. Каждый день она узнавала что- то новое — с первой минуты, как только она вставала рано утром, и до момента, когда она падала вечером в постель. Одно Эмили поняла очень быстро: ни у нее, ни у Люси не будет достаточно времени, чтобы наслаждаться пребыванием в их чудесной комнате в мансарде. Работа с шести до шести, говорил хозяин; скорее с шести до восьми, или девяти, или, как прошлым вечером, почти до десяти. Но это было не важно; у них была крыша над головой, она зарабатывала деньги, и в доме было много еды. Да уж, жаловаться на питание не приходилось, у Эмили был большой выбор продуктов для приготовления пищи.

Для себя девушка решила, что это было бы прекрасным местом работы, она бы чувствовала, что ей очень повезло, если бы не парочка причин; главной было то, что она пришла к выводу, что никогда не сможет проникнуться симпатией к хозяйке. Не то чтобы она была груба с ней; этим утром хозяйка даже поблагодарила Эмили, когда та ее причесала. Проблема была в том, что каждое утро хозяйка, казалось, находила все больше заданий. В первое утро, когда Эмили пошла привести ее в порядок, она принесла наверх жбан горячей воды, которую налила в тазик и поставила на прикроватный столик, чтобы хозяйка смогла умыться. Пока

Эмили мыла ночное судно, поправляла постель под больной, что было довольно трудно, и приводила в порядок комнату, прошло больше получаса. На второе утро работа заняла около часа, прежде чем Эмили смогла спуститься вниз, поскольку в то утро хозяйка попросила обтереть ее всю, так как должен был прийти доктор. Однако на следующее утро, когда никакой доктор не ожидался, она все равно потребовала, чтобы ее вымыли. И так продолжается уже целую неделю. Этим утром хозяйка снова попросила расчесать волосы, и Эмили провела в ее комнате больше часа.

Но были и положительные моменты в ее ежедневной работе. После того как утренние процедуры в спальне хозяйки заканчивались, практически все поручения, из-за которых в течение дня нужно было бегать вниз и вверх по лестнице, выполнял Кон.

Странно, но Эмили поняла, что ей нравится Кон. Несмотря на то что он иногда стоял и смотрел на нее с присущей ему странной улыбкой на лице, девушка совсем его не боялась. Она не думала, что испугается, если он даже дотронется до нее и, по словам кузнеца, начнет поглаживать, поскольку сможет сразу же положить этому конец. Эмили обнаружила, что ей достаточно резко заговорить с ним, и он сразу же слушается ее. Более того, он хорошо относился к Люси, а она - к нему. Они вели себя как дети, когда были рядом. Люси разговаривала с Коном больше, чем с кем-либо раньше, даже больше, чем с Эмили. Прошлым вечером они сидели на кухне и чистили серебро, Кон намазывал предметы полирующим составом, а Люси растирала его. Эмили была приятно удивлена болтовней, перемежающейся смехом. Кроме того, Люси, похоже, начала поправляться.

Но что касается ее хозяина, то к нему у Эмили было двоякое отношение. Иногда он нравился ей, а иногда нет; это зависело от того, как он разговаривал с людьми. Ей казалось, что он относится к Эбби, как к мусору под ногами. Но возможно, у него на то были свои причины, поскольку Эбби никогда не относился к хозяину, как подобает; он никогда не обращался к нему со словами «сэр» или «хозяин». Он был довольно сварливым старикашкой, этот Эбби. Однако он работал не покладая рук, а с ней он был довольно вежлив и даже изменил своим привычкам, чтобы показать ей, что и как нужно делать на маслобойне. Эмили была очень удивлена, когда старик сказал:

— Запомни, я делаю это вовсе не потому, что он мне это приказал.

Кое-что относительно дома и его обитателей приводило девушку в замешательство. Конечно, она пробыла здесь всего неделю, но за это время никто не заезжал сюда, кроме доктора и мельника, привезшего муку. Можно было бы ожидать, что хозяйка, хоть и прикованная к постели, должна иметь близких подруг, которые бы ее навещали. Но Эмили подумала, что пока еще рано делать какие-то выводы...

Однажды кое-кто все-таки заехал. Задняя дверь неожиданно распахнулась, и в дом вошла невысокая полная женщина. По ее лицу Эмили определила, что ей около пятидесяти пяти лет, но ее волосы были совершенно седыми. На ней была изрядно поношенная фетровая шляпа, которая когда-то была желтовато-коричневой, а сейчас на ней кое-где проступали зеленоватые пятна, длинное черное пальто с меховым воротником, которое тоже было далеко не новым. Но ее голос и улыбка были ясными и добрыми.

— Ах, значит, это вы и есть. Я слышала, что Лэрри нашел кого-то. А где он?

Эмили похлопала ладонью о ладонь, чтобы стрясти с них муку, потом вытерла их о фартук и сказала:

— О, хозяин? Его нет в доме; я думаю, что он на ферме.

— Да, да, конечно. А вам здесь нравится?

— Очень, спасибо, мэм.

Женщина медленно подошла к столу и, глядя прямо в лицо Эмили, немного постояла молча, а потом сказала:

— Вы выглядите сильной и здоровой. Я думаю, что вы справитесь. Сколько вам лет?

— Шестнадцать, мэм.

— Ой, только не называйте меня «мэм». Меня зовут миссис Рауэн, Ханна Рауэн, я живу в паре миль отсюда. — Она указала головой назад. — Большинство людей зовут меня по имени. Я знаю Лэрри с тех пор, как он был еще ребенком... А как она? — Теперь она указывала головой на потолок, и Эмили ответила:

— А, хозяйка. Да все так же, как я впервые увидела ее неделю назад.

— Да уж, ей будет еще хуже, прежде чем станет лучше, бедняжке... У вас в порядке с нервами, детка?

— Я... я думаю, что да, мэм, то есть миссис Рауэн.

Женщина рассмеялась и сказала:

— Вы очень уважительно относитесь к людям, я вижу, да еще и довольно привлекательны. Говорил ли вам кто-нибудь, что вы красивы? — Она приблизила лицо к Эмили, та покраснела и сдержала смех, поплотнее сжав губы, а женщина сказала: — Ну да вижу, что это для вас не новость. Но до тех пор, пока с вашими нервами все в порядке, вы продержитесь. Шестнадцать лет, говорите? Крисси Дайер, которая была до вас, было почти восемнадцать, но она была просто комком нервов, да и ее мамаша не лучше. Хотя в свое время у нее было достаточно здравого смысла. И все же нет ничего лучше перемен. Как говорит Лэрри, никогда не бывает хорошей служанки, бывает более хорошая. И вы должны это доказать ему, детка. Докажите ему... А что это вы готовите?

— Пирог с крольчатиной.

— А что вы используете для получения хрустящей корочки, сало или стекающий с мяса жир?

— Жир.

— Прекрасно, прекрасно. Нет ничего лучше для вкусной выпечки. Ну, думаю, что мне лучше подняться наверх; но, когда Лэрри появится, скажите ему, где я, ладно?

— Да, да, обязательно.

Когда эта невысокая женщина прошла через кухню и вышла в холл, Эмили позволила себе улыбнуться. Наконец-то появился кто-то, кого она понимала. Было ощущение, будто она вернулась домой в Шилдс; в женщине совершенно не было никакого высокомерия.

Эмили продолжала готовить еду, когда десять минут спустя увидела сквозь кухонное окно хозяина. Лэрри вошел во двор со стороны фермы, но он не направлялся к дому, поэтому она подбежала к двери и крикнула:

— Мистер Берч! Сэр!

Когда они встретились во дворе, девушка сказала:

— Пришла некая миссис Рауэн; она поднялась навестить хозяйку.

Эмили заметила, что на его лице появилось довольное выражение, он кивнул ей, сказав:

— Я скоро приду, — и уже хотел уйти, но остановился и спросил: — Вы сейчас очень заняты по дому?

— Я только что кончила готовить пирог к обеду, сэр; а потом нужно заняться овощами.

— А не может Люси заняться ими? Что она сейчас делает?

— Она полирует мебель в гостиной, сэр.

— Она может пока оставить это. Пусть она займется овощами. Сегодня вы мне понадобитесь на маслобойне, там скисает молоко.

— Я прибегу, как только поставлю пирог в духовку, сэр. Я поручу Люси все остальное, как вы и сказали.

Берч все не отходил, а продолжал внимательно смотреть на нее:

— Вы сегодня были наверху довольно долго. Я дважды заходил на кухню. Что-то случилось? Что-то не так?

— Нет-нет, сэр. — Она выразительно потрясла головой. — Только мне пришлось вымыть хозяйку и... причесать ее.

— Причесать! — Он скорчил гримасу. — С каких пор вы причесываете ее?

Эмили замешкалась, прежде чем ответить:

— Ну... ну, она попросила меня об этом сегодня утром.

— А это мытье... вы имеете в виду, что практически купаете ее?

— Да, сэр.

— Каждый день?

— Ну, последние день-два, сэр.

Он помолчал, потом сказал:

— Попозже вечером мне нужно будет поговорить с вами.

— Хорошо, сэр.

Он повернулся в сторону огорода, а она поторопилась в дом, прошла через кухню и холл в гостиную, где обнаружила Люси, сидящую на одном из французских стульев и глядящую в окно. Эмили была так удивлена, что рявкнула на сестру:

— Сейчас же вставай, Люси, поднимайся на ноги! — а потом сразу же зажала рот рукой и посмотрела наверх, говоря резким шепотом: — Хорошенькое дело! Я думала, что ты полируешь мебель.

— Я уже закончила, Эмили.

— Все?

— Да, почти.

— Я же сказала, что ты должна отполировать все.

— Я устаю, Эмили. Я ничего не могу с этим поделать. Я просто устаю. Я присела всего на минутку.

Эмили вздохнула:

— Ну ладно. А что, если бы кто-нибудь другой нашел тебя? Я просто предупреждаю тебя. Ладно, идем, я хочу, чтобы ты занялась овощами. Мне нужно идти на маслобойню, там портится молоко.

Выходя из комнаты, она остановилась и, оглянувшись на Люси, сказала:

— Вот еще что, пей как можно больше молока. Его здесь полно; оно обязательно тебе поможет.

— Да, Эмили, но... но я не хочу есть. И, Эмили...

— В чем дело?

— У меня был небольшой понос.

— Ну и чего же ты хочешь, перейдя с голодного пайка на богатую пищу. Это обязательно оказывает влияние на желудок. Овощи чисти внимательно и правильно. Когда будешь тереть морковь, держи ее подальше от себя, чтобы не испачкать фартук.

Вернувшись в кухню, Эмили торопливо поставила пирог в духовку, подготовила овощи для Люси, подбросила уголь в огонь. Затем, сказав себе, что раз уж она идет на ферму, то может сразу убить двух зайцев, девушка наполнила жестяную кружку чаем из постоянно кипящего чайника, висящего на крючке очага, отрезала толстый кусок хлеба, положила на него ломоть сыра, а потом, дав Люси последние указания, чтобы та делала все, как положено, поспешно вышла из кухни, пробежала через двор, вошла под арку и очутилась на ферме.

Эбби Ридинг как раз выходил из сарая, Эмили позвала его:

— Я принесла вам перекусить, мистер Ридинг. — А когда отдала ему еду, добавила: — Мне нужно на маслобойню. Хозяин говорит, что молоко скисает. Покажете мне, что нужно делать?

Он не улыбнулся, но тем не менее его голос был добрым, когда он ответил:

— Я же показал тебе на днях. Да ладно, идем, я посмотрю, как ты справляешься, пока буду есть.

Они прошли мимо коровника, из которого доносился насыщенный теплый запах, который Эмили втянула в себя, как аромат духов. Маслобойня была последним в группе вытянувшихся в ряд строений. Одна из ее стен отделяла двор фермы от внутреннего двора. Она состояла из двух тщательно убранных комнат. В центре одной из них находился каменный стол с бортиком по краям. Этот бортик должен был удерживать воду в теплые дни. У одной стены находилась длинная стойка, на которой размещались тарелки с молоком, а под ней выстроились в ряд деревянные бадьи. На другой стойке находились три мелкие фаянсовые тарелки и три волосяных сита. В другой комнате стояла деревянная маслобойка, в углу комнаты был закреплен котел, а сбоку от него находилась длинная плоская деревянная раковина, на конце которой был кран с холодной водой.

— Итак, — старик уселся на перевернутый деревянный бочонок, — о чем я говорил тебе в прошлый раз?

— Нужно процедить молоко через волосяное сито и оставить на двадцать четыре часа.

— Ладно, все это молоко процежено и уже пробыло здесь двадцать четыре часа, если не больше. Что ты будешь делать дальше?

— Я сниму сливки с помощью специальной лопаточки и разолью их по фаянсовым тарелкам для закисания.

— А что потом?

— Когда сливки будут готовы, нужно положить их в маслобойку и начать крутить.

Эбби засмеялся и сказал:

— Ну, ты начинаешь крутить. Вот тут-то и нужна ловкость. Вот что тут нужно. Все зависит от того, как ты поворачиваешь маслобойку. И знаешь что? Сейчас не то время, когда нужно начинать поворачивать маслобойку, в двенадцать часов дня; это нужно делать рано утром, между пятью и шестью часами утра. — Он кивал ей. — А как ты должна поворачивать? Помнишь, я тебе говорил.

— Очень равномерно.

— Правильно, очень равномерно. Ну, давай, начни с того, что имеется. — Он показал пальцем. — Все уже готово.

Эмили перетаскала к маслобойке одну тарелку со сливками за другой и загрузила в нее их содержимое. Затем, закрыв маслобойку крышкой, она ухватилась за ручку и начала ее поворачивать, а Эбби сидел, пил чай и жевал хлеб, молча наблюдая за работой.

Неожиданно он напугал ее, закричав:

— Это слишком быстро, не думай, что, чем быстрее поворачиваешь, тем быстрее сделаешь. Медленно и равномерно - вот главное. Иначе ты сделаешь его слишком воздушным, и масло будет мягким, как каша, и в нем не будет ни капли цвета. Нужно было рассказать тебе про морковь.

Она слегка задыхалась, когда повторила:

— Морковь?

— Да, морковь. Можно получить хороший цвет масла, натерев яркую морковину и положив ее в льняную тряпочку, которую затем опускают в сливки. Только нужно сначала намочить в воде, а потом положить в сливки. Получается хороший цвет. Или можно использовать пищевой краситель аннато. Но мне больше нравится морковь. А уж если делать все совсем правильно, то неплохо бы сначала все молоко прокипятить. Ты ведь делаешь это, когда тебе нужны густые сливки для фруктов, летом например?

Эмили кивнула, а ее тело раскачивалось вверх-вниз, когда она поворачивала ручку.

— Но что еще не менее важно, чем кипячение молока, это промывание кипятком тарелок и бадей после взбивания масла. Я слишком много видел масла, испорченного из-за грязной посуды. Однако это непростая работа, девочка. Но ведь в этой жизни все непросто, правда? — Он запихнул в рот последний кусочек хлеба и пробормотал: — Все непросто; потому что жизнь сама непроста.

Эбби стряхнул крошки с бороды и, наклонившись к лицу Эмили, покрытому потом, сказал:

— Я работаю на этой ферме с самого ее основания тридцать лет назад. Ты знаешь об этом? Тридцать лет назад здесь не было ни одной фермы, но старый хозяин - а он был хозяин, настоящий хозяин, не то что некоторые, не буду говорить кто, - старый хозяин построил эту ферму, когда были проданы две другие и часть земли. Раньше вблизи дома было огромное количество земель. Это ведь не фермерский дом, как ты понимаешь. — Он указал большим пальцем куда-то себе за спину. — Но я вырос на ферме, которая когда-то принадлежала этому дому.

— О! — В данный момент это был единственный ответ, который Эмили была способна дать. Девушка привыкла работать шваброй, управляться с очагом, драить полы и белить потолки, но это постоянное равномерное движение, которое надо было выполнять по крайней мере в течение двадцати минут, вызывало сильную боль в спине. Либо она была слишком высокой, либо ручка маслобойки была слишком низко расположена - одно из двух.

— Нет, никогда не был фермерским домом. — Старик все продолжал свой рассказ. — Это было жилище джентльмена, Крофт-Дин Хаус, жилище джентльмена, хозяйский дом. Полковник держал одну ферму для собственных нужд, а вторую сдавал в аренду. Рауэны арендовали ее в течение многих лет, а потом купили. Только Богу известно, где они взяли на это деньги, потому что они сидели на мели. Но хозяин, настоящий хозяин, полковник, ее отец, — он кивнул головой в сторону дома, — отец мисс Роны тот был настоящий джентльмен. Он бы в гробу перевернулся, узнай, что с ней происходит. Он обожал Рон, считал, что от нее исходит солнечное сияние. Вот в чем ее проблема. Она получала все, что хотела. Но почему, во имя всего святого, ей понадобился он, я никогда не пойму.

Эмили продолжала поворачивать ручку. Пот капал с ее подбородка, боль в спине распространилась на кончики пальцев и на колени. Она взглянула на старика. Он слегка наклонил голову и, казалось, совсем забыл о ее существовании, но продолжал говорить.

— Он был мусором под ее ногами. Ну хорошо, хорошо, могут сказать, что у него была ферма или у его отца была, но что из этого? Пара коровников возле дома. И я бы сказал, что это не было большой потерей, когда огораживание поглотило его землю. Он же воспринял это, как полный крах, когда им пришлось перебраться в небольшую хижину в горах. Но как я и говорил, и я это повторю, большего они не заслуживали. Когда-то они были погонщиками скота, и его дед, и отец его деда, - всего-навсего погонщиками. А потом он явился сюда. — Он поднял голову. — А знаешь ли ты? Знаешь ли ты, кем был тот парень, которого ты называешь хозяином, когда он впервые явился сюда? Парнем на побегушках, помощником на ферме. Вот кем он был... Ну как, ты удивлена?

Эмили действительно была удивлена. Она перестала поворачивать ручку, уставилась на старика с открытым ртом и повторила:

— Помощником на ферме? Хозяин? Всего-то помощником на ферме?

— Ты сказала это, девочка. Всего-то помощником на ферме. Но самонадеянным до предела. Считал себя кем-то вроде джентльмена в стесненных обстоятельствах, если можно так сказать. И я скажу тебе кое-что еще, девочка, но это между нами. — Он наклонился к ней поближе и заговорил почти шепотом: — Он знал, чего хочет, с того самого момента, когда Рон вернулась из Америки. Она ездила туда повидать свою кузину, но получила известие, что ее отец умер. В этом месяце как раз исполняется девять лет с того события. И вот она приехала, отважная девушка, можно сказать, одна во всем свете, хотя у нее было много друзей, окружавших ее в то время. Но не сейчас. О нет. Ни один из них не показывается здесь теперь. И стоит ли этому удивляться? Во всяком случае, Лэрри понял, что это его шанс. Он обхаживал ее, как мог, и она попалась на крючок. А что еще было делать? Через два года после своего появления здесь он на ней женился. И он женился не только на ней, он женился на ферме и на доме. О да, Лэрри нужен был этот дом. Я часто видел вечерами, как он стоял на той вон дороге и смотрел, смотрел на дом. Он сильно желал этот дом и все, что относилось к нему, сильнее, чем ее. Да, я знаю то, что знаю. И знаешь что еще, девочка? В тот день, когда они поженились, я стоял в этой самой маслобойне, прислонившись вот к этой стене, и впервые в жизни плакал. И я говорю тебе истинную правду.

Эмили покачала головой.

Старик тоже покачал головой и закончил:

— И могу поспорить, что я был не единственным, кто плакал в тот день. Я могу поспорить, что юная Лиззи Рауэн тоже плакала. Она дочь тех, кто купил ферму, ну про которых я тебе рассказывал. До этой свадьбы он и она тайно встречались и собирались пожениться, если бы не ее папаша. Дейв Рауэн узнал кое-что и дал Лэрри от ворот поворот.

Ее рот открылся еще шире. Эмили была удивлена всем, что рассказал старик. Она думала, что ее хозяин был джентльменом... ну, если не принимать во внимание его голос, который временами, как ей казалось, был немного грубоват. Но в основном он говорил как джентльмен; когда отдавал приказания, он говорил как джентльмен.

Девушка тихо спросила:

— А... а несчастный случай с хозяйкой?

— А, это. Это было весьма странно, а произошло очень просто. Однажды среди ночи она зачем-то спустилась вниз, поскользнулась на одной из плит на кухне и вывихнула что-то в спине. Ее нашли на следующее утро. Все думали, что она умрет.

— Все так просто?

— Да, девочка, так просто. Доктор сказал, что Рон сильно ударилась. Сначала она могла немного двигаться, потом стало хуже, а теперь... теперь она будет там, пока ее не вынесут.

И снова они смотрели друг на друга, пока Эмили не повернулась к маслобойке:

— Ой, я забыла. Но может быть, я достаточно крутила?

— Мы скоро увидим. — Старик поднял крышку, потом кивнул ей и слабо улыбнулся, говоря: — Сойдет, совсем неплохо. Оно, конечно, цвета хлопка, но достаточно густое.

— О, слава тебе Господи! А как быть с водой из него, то есть я имею в виду пахту.

— А... Кон любит ее. Я бы на твоем месте заставил сестру пить ее, это полезно при ее болезни, а остальное пойдет свиньям.

Эмили резко повернулась к нему:

— Болезнь? Какая болезнь?

— Чахотка. Ведь малышка больна ею, правда?

— Люси? Чахоткой? Нет, нет.

— Ну если ее кашель не указывает на чахотку, то, значит, я никогда не слышал, как кашляют чахоточные больные.

— Вы думаете, что это чахотка? — испуганно прошептала Эмили.

— Конечно. Разве ты не знала?

— Нет. Ну я знала, я чувствовала, что она больна, но думала, что это что-то вроде малокровия, но только не чахотка, не чахотка.

— Лучше попроси доктора осмотреть девочку, когда он зайдет в следующий раз. Это обойдется тебе в пару шиллингов, но это стоит того.

— Да, конечно, я так и сделаю. Спасибо. — Потом Эмили вдруг воскликнула:

— Ой, пирог. Я забыла про него. Я оставила его в духовке. Я потом вернусь и закончу. — Она уже убегала, когда старик ласково сказал:

— Не суетись. Я займусь этим. И я буду поддерживать огонь для воды. Ты сможешь вымыть посуду, когда у тебя будет время.

— Спасибо. Спасибо.

Она побежала через двор фермы, через арку в сторону кухни. В голове у нее перепуталось все только что узнанное: ее хозяин не джентльмен; ее хозяйка, вышедшая замуж за помощника на ферме; а ее отец был полковник. Потом снова ее хозяин, ухаживавший за дочерью миссис Рауэн. Да еще пирог из крольчатины! Ой! А вдруг он подгорел? И Люси, ее Люси больна чахоткой.

Когда Эмили ворвалась на кухню, она чуть не сшибла Ханну Рауэн, от чего ее спасла вытянутая рука Лэрри Берча.

— Ой. Ой! Кто-то торопится.

— Ох, извините, миссис Рауэн. Я очень сожалею, миссис Рауэн, очень сожалею. Но это все из-за пирога с крольчатиной. — Она быстро двигалась по кухне, указывая на духовку.

Эмили подняла тяжелую железную задвижку и открыла духовку, затем облегченно вздохнула и, повернувшись, сказала:

— Все нормально, он еще не допекся.

Лэрри Берч и Ханна Рауэн посмотрели на нее, потом друг на друга и одновременно расхохотались. Закрыв рукой глаза и опустив голову, Эмили тоже рассмеялась; в отличие от Люси она не сдерживала смех.

— Ну хорошо, я могу сказать о ней одно, — сказала Ханна Рауэн, глядя на Лэрри Берча, — по крайней мере, она очень быстро открывает двери и очень заботится о своей выпечке... До свидания, девочка.

— До свидания, миссис Рауэн.

— И тебе до свидания. — Ханна кивнула Люси, которая сидела возле раковины, и добавила: — Не оставляй ни одного глазка в картофелинах, или они будут подмаргивать тебе со сковородки.

Люси засмеялась, откинув голову.

Женщина вышла во двор, говоря через плечо:

— И вы сказали, что Кон сейчас работает там внизу, а что он там делает? Эти поля полны валунов и заросли папоротником.

Закрывшаяся дверь заглушила их голоса, а Эмили, повернувшись к Люси, воскликнула:

— Ты еще не закончила с овощами?

— Я уже заканчиваю, Эмили.

Девушка хотела сказать: «Пошевеливайся», но сдержалась и посмотрела на сестру, отмечая светлые волосы, перехваченные выцветшей лентой, узкие плечи и худое тело. Сама она тоже была худой, но худоба Люси была другой. Люси была болезненно худой. А ведь только сегодня утром она говорила себе, что Люси начала поправляться. Ее лицо казалось круглее. Неужели у нее эта болезнь? Ведь люди мрут от нее как мухи. Но больные кашляют кровью. У Люси, к счастью, такого не было. Эна Блейк с их улицы умерла, когда ей было семнадцать, а Джон Перли, живший за углом, умер, только начав работать. Но они оба кашляли кровью, она видела это. Их мама всегда говорила, что кашель Люси не постоянный и вызван нервозностью и малокровием.

Эмили медленно подошла к сестре и, обняв ее рукой за плечи, наклонилась к ней и спросила:

— Ты в порядке?

— О да, о да, Эмили. Сейчас я чувствую себя хорошо и больше нет усталости. А ты как?

— А я всегда чувствую себя хорошо.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.

Девушка и представить себе не могла, что с ней будет, если с Люси что-нибудь случится. Люси была не просто сестрой, она была для нее... ну, как ребенок. Эмили заботилась о ней с тех пор, как та была еще младенцем.

Вернувшись к столу, чтобы приготовить пудинг, она начала молиться, произнося молитвы, которые слышала от методистов в комнате миссис Мак-Гиллби, поскольку они казались ей более убедительными, более приближенными к Богу, чем те, которые она выучила в школе.

Было уже восемь часов вечера; Эмили вымыла кухню и накрывала стол для завтрака на следующее утро. Девушка поставила только два прибора. Они предназначались для хозяина и Кона, как она привыкла его называть. Эбби Ридинг не питался вместе с семьей; он даже не приходил к двери, чтобы забрать свою еду. Ей приходилось относить ему пищу в его жилище над конюшнями. Она и Люси завтракали после всех. В обеденное время и к ужину она накрывала стол для хозяина и Кона в столовой.

Закончив, девушка взглянула на Люси, та сидела у огня и дремала.

— Иди наверх и ляг в постель; я скоро приду.

— Я не хочу подниматься наверх одна, Эмили.

— Ты чего-то боишься?

— Нет, не боюсь, но идти слишком далеко.

— Ну не глупи. — Она подошла к младшей сестре, помогла ей подняться со стула и попросила: — Давай иди; ты уснешь, прежде чем твоя голова коснется подушки.

Когда Люси выходила из кухни, вошел Лэрри Берч и сказал:

— Спокойной ночи, Люси.

И та ответила:

— Спокойной ночи, сэр.

В это время Эмили высыпала ведро угля в очаг и не прекратила работу. Потом взяла большой чайник и выплеснула его содержимое на угли, затем отступила и закашлялась, когда от темной массы с шипением поднялся пар.

Она уже мыла руки, когда он заговорил:

— Подойдите сюда и присядьте, Эмили, я хочу с вами поговорить.

Девушка быстро оглянулась, схватила полотенце, висевшее над раковиной, послушно подошла к столу и села, вспомнив на мгновение кухню в Пайлот-Плейс и Сепа, сидящего за столом. Но мистер Берч совершенно не был похож на Сепа. Новый хозяин был намного интереснее, выше и не такой коренастый, к тому же он держался очень прямо. Она иногда думала, что его спина кажется слишком прямой, а его шея, казалось, вытягивается из воротника. Однако сейчас, когда Эмили смотрела на него, мистер Берч напомнил ей Сепа: плечи его были опущены, голова слегка наклонена так, что его подбородок почти касался груди. Он выглядел усталым, вернее, был таким же усталым, как она.

Не поднимая глаз, Берч сказал:

— Эмили, вы не должны терять время, расчесывая волосы своей хозяйке или купая ее.

— Не делать этого, сэр? — В голосе девушки звучало крайнее удивление. Она увидела, как он поднял голову и, глядя ей в глаза, сказал:

— Нет, Эмили. — Потом, поерзав в кресле, он положил руки на стол, сцепил их и, склонив голову набок, сказал: — Я должен сказать вам кое-что. Ваша хозяйка вполне способна расчесать себе волосы и обмыться. У нее не действуют ноги, но руки и верхняя часть в полном порядке. До сих пор она совершала эту часть туалета сама. Все, что от вас требуется, это принести ей воду и полотенца, застелить постель и поддерживать порядок в комнате.

Эмили сидела, с застывшим лицом, крепко сцепив руки на коленях, а потом спросила:

— А если она потребует, чтобы я это делала, сэр?

— Скажите, что я разрешил вам проводить только полчаса в ее комнате, кроме тех дней, когда вы убираете помещение, а это нужно делать только один раз в неделю. Делайте только то, о чем я вам сказал, а потом уходите.

— А если она рассердится?

— Да пусть!

Эмили уставилась на него, потому что Берч почти кричал. Она увидела, что он настолько крепко сцепил пальцы, что их суставы побелели.

Он снова опустил голову, и в кухне наступила тишина, только слабое шипение все еще доносилось из очага.

Когда Лоренс Берч поднял голову, он серьезно посмотрел на Эмили и заговорил. Его голос был спокойным, он говорил медленно, со значением:

— Есть кое-что, что вам необходимо знать о нас, Эмили. Я не сомневаюсь, Эбби уже рассказал вам обо мне и моем положении в этом доме.

Она не смогла сдержать румянец, заливший ей лицо, и заморгала, а он продолжал:

— Да, я так и думал. Вы можете верить, чему хотите, но вот что я вам скажу: Эбби - ожесточенный старик, неудачливый ожесточенный старик, который считает, что я узурпировал его место здесь. Более того, он всегда обожал мою жену, ведь она выросла на его глазах. Но что бы ни говорил по этому поводу Эбби Ридинг или кто-либо другой, меня это абсолютно не волнует. — При последних словах интонации его голоса стали вызывающими, из чего Эмили поняла, что в данном случае Берч говорит неправду. Люди не впадают в бешенство из-за чего-то, что их не раздражает, а то, что о нем говорили, явно действовало ему на нервы. И это было вполне естественно.

Она разжала руки, лежавшие на коленях, и откинулась на спинку стула. Странно, но у Эмили было полное ощущение того, что она снова на Пайлот-Плейс и что напротив нее Сеп, поскольку сейчас она испытывала те же чувства к этому человеку, что раньше испытывала к Сепу. Ей было его жалко, из чего следовало то, что он нравился ей. Может быть, Берч и выскочка, как сказал старик Эбби, но она уже начинала понимать, что ему приходилось слишком со многим мириться.

— В любом случае, — он дернул головой, — меня не волнует Эбби. Я просто хочу, чтобы вы знали, как обстоят дела. Вы будете получать указания от меня... И я должен предупредить вас кое о чем еще... должен рассказать вам. Из-за своей болезни моя жена страдает от нервных срывов. В такой ситуации она вполне может схватить что-нибудь и запустить этим в вас. Если это случится, вы не должны показывать ей, что боитесь, или выбегать из комнаты. Знаете, что нужно сделать? — Он наклонился к ней через стол и, понизив голос и с язвительной улыбкой на губах, сказал: — Если она это проделает, пригрозите ей, что запустите чем-нибудь в нее, и сделайте вид, что вы собираетесь это сделать. Вы меня понимаете?

Да, Эмили поняла его. Берч говорил о том, что она может швырять чем попало в хозяйку, если та слишком перевозбудится. Тогда уж точно она потеряет работу, стоит только замахнуться.

Как будто прочитав ее мысли, он сказал:

— Не волнуйтесь о ее реакции, если она поймет, что запугала вас, то с вами будет покончено. Я имею в виду вашу возможность справиться с ней. На этом попалась Крисси... та девушка, что была до вас. Она ей уступила, показала, что боится ее. — Берч снова замолчал, а потом широко улыбнулся. — Но что касается вас, Эмили, мне почему-то кажется, что вы не испугаетесь, ни ее, ни кого-либо другого. Я прав?

Она сжала губы и заморгала, затем, улыбнувшись, ответила:

— Да, я никому не позволю вытирать об меня ноги, сэр. Однако я не представляю, — она снова сжала губы, — я не представляю себя швыряющей что-то в хозяйку.

Лоренс Берч тихо рассмеялся, широко раскрыв рот, а в углах глаз собрались морщинки. Эмили обратила внимание на его красивые ровные зубы.

Успокоившись, он покачал головой.

— Я очень рад, Эмили, что вы приехали сюда. Да, вот еще что. Не удивляйтесь, если обнаружите ее дверь запертой: иногда она не хочет, чтобы к ней входили.

— Заперта! — У Эмили округлились глаза. — Но как мадам может запереть дверь, сэр? Ей не дотянуться до замка.

— А ей это и не надо. Надеюсь, вы заметили деревянные петли по обеим сторонам двери.

— Да, сэр, заметила.

— А деревянную доску, прислоненную к стойке кровати?

Ее глаза расширились еще больше.

— Я знала, что это засов, который вставляют в петли, но не могла понять, какой от него толк в данном случае.

— О, от него большой толк, Эмили. Моя жена любит побыть в одиночестве, особенно в тех случаях, когда ее нервы на пределе. Тогда она проталкивает засов в петли и блокирует дверь. Это очень просто сделать с того места, где она сидит. — Теперь его улыбка стала циничной. — Мадам это придумала сразу же, как только слегла. — Берч вздохнул. — Я думаю, что это можно понять; она не привыкла, чтобы люди входили в ее комнату без приглашения. Иногда ее дверь бывает закрыта целый день. Если такое случится, то продолжайте работы по дому, как обычно. В конце концов, она уберет засов.

"Ну и ну!» — Она сказала это про себя. Бывают же на свете странные люди! В то же время, если кого-то воспитывали в одиночестве, то засов может быть единственным средством побыть в одиночестве, когда это необходимо. Эмили полагала, что это можно понять.

И именно это слово он произнес теперь.

— Вы понимаете, Эмили? — спросил он.

— Да, сэр.

— Хорошо. Ну а теперь отправляйтесь отдыхать. Я уверен, что вам хочется спать. Спокойной ночи. — Он поднялся из-за стола и молча покинул кухню.

Эмили смотрела через комнату на дверь, которая только что закрылась. Нередко кажется, что достаточно иметь много денег и большой дом, чтобы быть счастливым. Вот у мистера Берча есть и то и другое, но он абсолютно несчастлив. Он платил слишком высокую цену за свою жажду богатства, если можно так сказать. Эбби говорил кое-что еще, и глубоко в душе Эмили знала, что это правда: ее хозяин не был настоящим джентльменом, потому что ни один джентльмен ни при каких обстоятельствах не посоветует служанке швырять вещи в свою жену. Джентльмен, скорее всего, велел бы ей мириться с поведением жены, а если тебе не нравится, то тебя здесь не держат. Нет, Эбби был прав, хозяин не был джентльменом. И еще одно доказывало это. Когда Берч сидел за столом, его манера говорить была очень простой. Но от этого он не стал хуже в ее глазах.