Наши дни. Ра нагнулся к металлической пластине в высокой кирпичной стене

31 декабря, среда

Ра нагнулся к металлической пластине в высокой кирпичной стене.

– Такси! – произнес он.

Распахнулись ворота – шикарные, кованые, выкрашенные в черный цвет, с золочеными пиками наверху. Он снова сел в свой бело‑бирюзовый «пежо»‑универсал и покатил по короткой, но извилистой аллее, обсаженной с обеих сторон кустами. Правда, что это за кусты, он не знал. Он занимался ботаникой, но до кустов пока не дошел. Только до деревьев.

Ра было сорок два года. Перед началом смены он надел тщательно выглаженную рубашку, костюм, галстук в тон. На работу он любил одеваться нарядно. А до того старательно брился, зачесывал короткие черные волосы вперед небольшим гребешком, а подмышки обрабатывал шариковым дезодорантом. Он знал: главное, чтобы от тебя не пахло плохо. Перед выходом из дому он всегда проверял ногти на руках и на ногах. Всегда заводил часы. Всегда проверял телефон – нет ли сообщений. Правда, в его адресной книге значилось всего пять номеров, а его телефон имелся только у четырех человек, поэтому эсэмэски он получал нечасто.

Ра проверил часы на приборной панели: половина седьмого вечера. Хорошо. До следующей порции чая еще полчаса. Времени уйма. И термос на месте: на сиденье рядом с ним.

Ближе к дому аллея становилась круговой; посередине низкая стенка огораживала подсвеченный зеленым фонтан. Ра осторожно объехал фонтан, миновал гараж на четыре машины и стену огромного особняка и остановился у крыльца, ведущего к большой и внушительной парадной двери. Дверь оказалась закрыта.

Ра забеспокоился. Он любил, когда пассажиры уже ждали его снаружи. А иначе как понять, сколько придется ждать? И столько всего предстоит решить!

Например, заглушить ли мотор или оставить его включенным. А если заглушить мотор, выключать ли свет? Но перед тем как заглушать мотор, тоже нужно кое‑что проверить. Бензин… Три четверти бака. Масло… Давление в норме. Температура… Температура отличная. В такси столько всего нужно упомнить. И не забыть включить счетчик, если пассажиры не выйдут через пять минут. Но самое главное – чай, по часам, каждый час. Ра скосил глаза вбок – проверить, на месте ли термос. Термос оказался на месте.

Такси, собственно говоря, не его, оно принадлежит одному знакомому, который сдает его Ра в аренду. Ра работает в те часы, когда владельцу неохота садиться за руль. В основном по ночам. Иногда работать приходится дольше. Вот, например, сегодня – канун Нового года. Ночь обещает быть очень длинной, а на смену он заступил рано. Но Ра ничего не имел против. Ночь – это хорошо. Для него все равно что день, только темнее.

Парадная дверь приоткрылась. Ра напрягся и сделал глубокий вдох – так его научил психиатр. Если честно, он терпеть не мог пассажиров, которые садились в его такси и вторгались в его личное пространство, – кроме пассажирок в красивых туфлях. Но с захватчиками приходилось мириться. Он доставлял их до места назначения, высаживал и освобождался.

Уже выходят… Мужчина высокий и стройный, волосы зачесаны назад, на нем смокинг и галстук‑бабочка; пальто он небрежно повесил на руку. На его спутнице меховой жакет, рыжие волосы красиво уложены, так и струятся вокруг головы. Красивая, похожа на знаменитую актрису, вроде тех, чьи фотографии он видит в газетах, которые пассажиры оставляют в такси, или по телевизору – в репортажах о звездах, которые ходят на премьеры.

На саму пассажирку он едва посмотрел. Сразу увидел ее туфли. Черные, замшевые, с тремя ремешками на лодыжках, на высоких каблуках с тускло поблескивающими металлическими набойками.

– Добрый вечер! – поздоровался мужчина, открывая для своей спутницы дверцу. – В отель «Метрополь», пожалуйста.

– Красивые туфли, – сказал Ра, вместо ответа, обращаясь к женщине. – «Джимми Чу», верно?

– Да, вы правы, – горделиво и радостно ответила она.

Голос у нее оказался визгливый.

И дерзкий, свежий аромат ее духов он тоже узнал, но ничего не сказал. «Оскар де ла Рента»… Приятно пахнет, ему нравится.

Ра завел мотор, в последний раз припоминая, не упустил ли чего. Включить счетчик. Пристегнуться. Закрыть дверцы. Снять с ручника. После того как высадил предыдущих пассажиров, он еще не смотрел покрышки, но их он проверял полчаса назад; скорее всего, они в порядке. Посмотреть в зеркало. Заодно покосился на лицо пассажирки. Определенно красивая. Ему очень захотелось еще раз увидеть ее туфли.

– К главному входу, – велел мужчина.

Выруливая на аллейку, Ра производил мысленные подсчеты: 2,516 мили. Он точно определял расстояния, потому что выучил наизусть карту города. До брайтонского «Хилтон‑Метрополя» 4280 ярдов, или 2,186 морской мили, или 4,04897 километра, или 0,404847 шведской мили. В зависимости от пробок поездка обойдется примерно в девять двадцать.

– У вас в доме унитазы с верхними бачками или компакты? – спросил он.

Пассажиры замолчали. И только когда Ра вырулил на шоссе, мужчина покосился на свою спутницу, поднял глаза и ответил:

– Компакты. А что?

– Сколько у вас в доме туалетов? Наверное, не один, а?

– Хватает, – ответил мужчина.

– Могу сказать, где есть отличный унитаз с верхним бачком, – в Уортинге. Если интересуетесь, могу свозить посмотреть. – Ра все больше оживлялся. – Отличный экземпляр! В общественном туалете у пирса.

– Нет, спасибо. Я унитазами не интересуюсь.

Парочка на заднем сиденье притихла.

Ра катил по улицам и косился в зеркало на лица пассажиров. На них падал свет уличных фонарей.

– Раз у вас компакты, наверное, вода кнопкой спускается, – заметил он.

– Угу, – буркнул мужчина. – Да. – Потом он поднес к уху мобильник – ему кто‑то звонил.

Ра последил за ним в зеркало и перевел взгляд на женщину:

– У вас ведь четвертый номер? Я про туфли.

– Да! Откуда вы знаете?

– Сразу вижу. Я всегда вижу, ага‑ага.

– Вы просто молодец, – похвалила его пассажирка.

Ра замолчал. Наверное, он слишком много болтает. Владелец такси уже говорил, что пассажиры на него жаловались: мол, он слишком много болтает. А пассажирам не всегда хочется разговаривать в пути. Терять работу Ра совсем не хотелось. Поэтому он замолчал. Поворачивая налево у набережной, он все думал о туфлях своей пассажирки. На набережной в такси немедленно ударил порыв ветра. Движение здесь было плотное; ползти пришлось еле‑еле. Но насчет цены он оказался прав.

Когда он подъехал ко входу в отель «Метрополь», на счетчике высветилось ровно девять двадцать.

Мужчина протянул ему десять фунтов.

– Сдачу оставьте себе, – сказал он.

Ра смотрел парочке вслед. Они вошли в отель. Ветер растрепал рыжие волосы пассажирки. Он следил, как туфли «Джимми Чу» скрываются за дверью‑турникетом. Красивые туфли! Он очень возбудился.

Его волновала предстоящая ночь.

Сколько сегодня еще будет туфель! Особенных туфель для особенной ночи…

31 декабря, среда

Суперинтендент уголовной полиции Рой Грейс смотрел из окна своего кабинета в черную ночную пустоту. Он видел освещенную автостоянку у супермаркета через дорогу, огни Брайтона и Хоува вдали. Завывал ветер. Через щели в оконной раме тянуло свежестью.

Канун Нового года. Грейс посмотрел на часы: шесть пятнадцать. Пора идти. Пора оставить безнадежную попытку прибраться на столе и ехать домой.

Перед каждым Новым годом всегда одно и то же. Грейс давал себе зарок навести порядок на столе, разобраться со всеми бумагами и начать новый год с чистого листа. И всякий раз благие намерения рассыпались в прах. Завтра он вернется сюда и снова увидит в кабинете безнадежный беспорядок. Даже хуже, чем в прошлом году. А в прошлом году было еще хуже, чем в позапрошлом.

На полу громоздятся стопки папок с уголовными делами, которые он вел в этом году. Чуть дальше опасно пошатываются башенки, сложенные из синих картонных коробок и зеленых пластмассовых ящиков. Коробки и ящики набиты нераскрытыми делами – так официально называют глухари или висяки. Правда, Грейс официоза терпеть не мог.

Хотя по должности Рой Грейс был обязан расследовать убийства и другие тяжкие преступления по горячим следам, его волновали и висяки – вплоть до того, что он ощущал личную связь с каждой жертвой. Но в этом году он не имел возможности посвятить много времени висякам, потому что год выдался необычно беспокойным. Сначала одного молодого человека заживо похоронили в гробу на мальчишнике. Потом раскрыли банду мерзавцев, которые снимали так называемый снафф – фильмы с реальными убийствами. Затем долго ловили маньяка‑убийцу, и, наконец, Грейс вел дело о двойном убийце, который инсценировал свое исчезновение. Правда, за успешное расследование всех этих дел он почти не удостоился благодарности своей бывшей начальницы, помощницы главного констебля Элисон Воспер.

Может быть, следующий год окажется лучше. По крайней мере, на это можно надеяться. Новый помощник главного констебля, Питер Ригг, приступает к работе с понедельника – через пять дней. Кроме того, также с понедельника, к огромному облегчению Грейса, под его руководством начнет работать только что созданный подотдел нераскрытых преступлений, в который входят три бывших кадровых сотрудника уголовного розыска.

И самое главное, его любимая Клио в июне должна родить. Они поженятся незадолго до важного события – правда, дату они еще не назначили. Свадьба состоится, как только исчезнет единственное препятствие, стоящее на их пути.

Его жена, Сэнди.

Она пропала девять с половиной лет назад, в день его тридцатилетия, и, несмотря на все его усилия, с тех пор от нее ни слуху ни духу. Грейс так и не знал, что с ней случилось. Ее похитили, убили? А может, она сбежала с любовником или с ней произошел несчастный случай? Или она намеренно инсценировала свое исчезновение…

За прошедшие девять лет, до того как начался их роман с Клио Мори, Рой тратил почти все свое свободное время на бесплодные попытки выяснить, что же случилось с Сэнди. Сейчас он наконец смирился с тем, что Сэнди осталась в прошлом. Он обратился к адвокату; Сэнди необходимо официально признать умершей. Грейс надеялся, что процесс не затянется и они с Клио успеют пожениться до рождения ребенка. И даже если вдруг объявится Сэнди, ничего не изменится. Грейс понял, что не хочет возобновлять с ней совместную жизнь. Он принял сознательное решение – по крайней мере, он так считал.

Он перелопатил несколько груд документов у себя на столе. Положил одну стопку на другую, и стол стал казаться чище, хотя бумаг на нем осталось столько же.

Странно, думал он, как все изменилось. Сэнди терпеть не могла Новый год. Она называла этот праздник насквозь фальшивым. Грейсы всегда встречали Новый год с друзьями: Диком Поупом, тоже полицейским, и его женой Лесли. Они заранее бронировали столик в каком‑нибудь модном ресторане. Потом Сэнди разбирала предновогодний вечер по косточкам, и у нее выходило, что все прошло хуже некуда.

Рядом с Сэнди и сам Рой постепенно разучился радоваться приближению Нового года. Но сейчас, с Клио, все изменилось. Они решили, что встретят Новый год дома, одни и как следует вкусно поедят. Блаженство! Плохо только, что на этой неделе он де журит по городу, то есть его в любую минуту могут выдернуть из дому. Следовательно, ему нельзя пить. Не считая, конечно, того, что в полночь он позволит себе несколько глотков шампанского.

Скорее бы домой! Грейс так страстно любил Клио, что в разлуке тосковал по ней. Ему хотелось постоянно видеть ее, обнимать, прикасаться к ней, слышать ее голос, видеть ее улыбку. Вот и сейчас в нем проснулась такая тоска. Больше всего на свете ему хотелось поскорее уйти с работы и поехать к ней домой. Ее дом сейчас, в сущности, стал и его домом.

Его останавливало только одно.

Проклятые синие коробки и зеленые ящики на полу, будь они неладны! К понедельнику, первому рабочему дню нового года, он обязан как‑то рассортировать всю груду и передать ее в отдел нераскрытых преступлений. Значит, впереди еще несколько часов работы.

Поэтому Грейс не поехал домой. Зато он послал Клио эсэмэску с целым рядом звездочек, что значит: «Целую‑целую‑целую».

На какое‑то время в старом году ему удалось спихнуть нераскрытые дела одному коллеге. Но ничего хорошего не получилось, и висяки снова вернулись к нему. Среди двадцати пяти висяков – пять нераскрытых тяжких преступлений. С чего начать?

Вдруг в голову пришли слова из кэрролловской «Алисы в Стране чудес»: «Начни с начала. Затем иди, пока не дойдешь до конца. Затем остановись».

Поэтому он начал с начала, пообещав себе: всего пять минуточек, а потом он все бросит до следующего года и поедет домой, к Клио. Как будто услышав его мысли, запищал мобильник: входящее текстовое сообщение. Клио тоже прислала ему ряд звездочек, только длиннее: «Целую‑целую‑целую‑целую‑целую!»

Улыбнувшись, Грейс раскрыл первую папку и просмотрел отчет по ходу следствия. Каждые полгода криминалистические лаборатории, чьими услугами они пользуются, сверяют полученные образцы ДНК с теми, что найдены на жертвах нераскрытых преступлений. В таких делах ничего не ясно заранее. За последние несколько лет они привлекли к ответу нескольких мерзавцев, которые считали, что им удалось выйти сухими из воды. Те оказались за решеткой благодаря успехам в развитии криминалистики и новейшей аппаратуре, с помощью которой сличают образцы ДНК.

Во второй папке лежало дело, которое до сих пор задевало Роя Грейса до глубины души. Малыш Томми Литл. Двадцать семь лет назад, в феврале, одиннадцатилетний Томми вышел из школы и отправился домой. Единственной зацепкой тогда оказался микроавтобус марки «Моррис‑майнор», который видели рядом с местом убийства мальчика. Позже микроавтобус обыскали. Следователь, который вел дело, видимо, не сомневался в том, что владелец микроавтобуса и есть преступник, но доказать, что мальчик находился в микроавтобусе, тогда не удалось. Пришлось освободить из‑под стражи владельца «морриса‑майнора», одиночку‑извращенца, который уже привлекался к суду за преступления на сексуальной почве. Грейс знал, что извращенец до сих пор жив‑живехонек.

Он перешел к следующему делу: «Операция Гудини».

Туфельщик!

Названия для операций произвольным образом выбирал компьютер их управления. Как ни странно, иногда названия оказывались удивительно к месту. Как, например, это. Подобно великому фокуснику, который ловко выпутывался из любых цепей и оков, Туфельщик, или, как его еще называли, Башмачник, так и не попал в сети полиции.

В 1997 году за короткий период он изнасиловал – или попытался изнасиловать – не меньше пяти женщин в Брайтоне. Скорее всего, он же изнасиловал и убил еще одну девушку, чей труп так и не нашли. Грейс подозревал, что список жертв Туфельщика гораздо длиннее. Просто многие изнасилованные женщины не заявляют в полицию из страха или стыда. Потом нападения на женщин вдруг прекратились. В то время у жертв изнасилования еще не брали проб ДНК.

Им оставалось опираться только на одно: на почерк Туфельщика. Почти у каждого преступника есть свой, специфический способ действия, свой неповторимый почерк. Имелся такой и у Туфельщика: он забирал трусики жертвы и одну ее туфлю. Но только в том случае, если туфли оказывались стильными, элегантными.

Насильников Грейс ненавидел. Он знал: всякий, кто становится жертвой преступления, так или иначе получает травму. Но те, кого, например, ограбили или избили, в конце концов справляются со своими переживаниями и способны жить дальше. Те же, кто стал жертвой сексуального насилия, особенно дети, так никогда и не оправляются до конца. Их жизнь меняется бесповоротно. До конца своих дней они помнят о том, что с ними случилось, с огромным трудом пытаются справиться с собой, сдерживают отвращение, гнев и страх.

Суровый факт: большинство изнасилований совершаются знакомыми жертв. Совершенно посторонние насильники тоже встречаются, правда очень редко. Именно они любят брать у жертв сувениры на память – своего рода трофеи. Именно так поступал Туфельщик.

Грейс полистал толстую папку, просмотрел отчет о сходных делах, расследовавшихся в других районах страны. Особенно их тогда заинтересовало одно дело, случившееся на севере примерно в то же время. В почерке Туфельщика и северного насильника прослеживалось поразительное сходство. Но подозреваемого пришлось исключить; улики неопровержимо доказывали, что он не мог совершить преступление в Брайтоне.

«Ну что, Туфельщик, ты еще жив? – подумал Грейс. – А если жив, то где ты сейчас?»

31 декабря, среда

Никола Тейлор не могла дождаться, когда закончится эта адова ночь. Она не подозревала о том, что настоящий ад для нее еще не начался.

Жан‑Поль Сартр, с которым Никола соглашалась на сто процентов, написал: «Ад – это другие». Сейчас адом для нее стал ее пьяный сосед справа в сбившемся набок галстуке‑бабочке. Он стискивал ее руку так, что кости хрустели. Правда, сосед слева, в зеленом смокинге, был еще пьянее. Его потная ладонь была скользкой, как бекон в вакуумной упаковке.

Не меньше Николу раздражали и остальные триста пятьдесят пьяных горлопанов, собравшихся в зале.

Оба соседа попеременно дергали ее за руки – у нее даже суставы заныли. Едва часы пробили полночь, оркестр в зале приемов отеля «Метрополь» заиграл «Доброе старое время». Сосед справа нацепил пластмассовые усики, как у комика Граучо Маркса. Сосед слева, который весь вечер пытался залезть к ней под юбку, все время дудел в манок – как будто селезень пукал.

До чего же ей не хотелось здесь находиться! Жаль, что не удалось настоять на своем и остаться дома, в тепле и уюте. Сейчас сидела бы с бутылкой вина у телевизора… Так Никола проводила почти все вечера с тех пор, как муж ушел от нее к двадцатичетырехлетней секретарше.

Но нет, подруги Оливия, Бекки и Дианна дружно насели на нее и заявили, что ни в коем случае не позволят ей торчать в Новый год дома одной. Найджел все равно не вернется, уверяли подруги.

– Его шлюшка ждет ребенка. Забудь о нем, детка! В море еще полно рыбы… Пора начинать жить!

И это называется «начинать жить»?

Обе руки дернули вверх одновременно. Потом ее в страшной спешке поволокли вперед; ноги выскальзывали из безумно дорогих туфель «Марк Джейкобс».

«Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?» – играл оркестр.

Да, такое лучше забыть. И старую дружбу, и новые знакомства, будь они прокляты!

И все же забыть не получалось. Никола вспоминала, как они с Найджелом встречали Новый год. Она смотрела Найджелу в глаза и говорила, что любит его… Он тоже признавался ей в любви. Как тяжело на сердце, как тяжело! Она не готова к переменам. Еще не готова – пока не готова.

Песня кончилась, и сосед слева наконец выплюнул свисток, стиснул жирными пальцами обе ее щеки и впился ей в губы – всю обслюнявил.

– С Н‑новым годом! – невнятно пробормотал он.

С потолка планировали воздушные шарики. Николу ударило ленточкой серпантина. Ее окружали радостные, улыбающиеся лица. Ее обнимали, целовали, тискали со всех сторон. Так продолжалось без конца.

Никола решила: если она сейчас сбежит, никто и не заметит.

Она с трудом брела в толпе, работая локтями. Наконец выскользнула в коридор. Повеяло холодом и сигаретным дымком. Господи, как хочется курить!

Она зашагала по почти пустому коридору, повернула направо, вышла в вестибюль, оттуда к лифтам. Зашла в кабину, нажала кнопку шестого этажа.

Надо надеяться, они все упьются вдрызг и не заметят ее отсутствия. Может, надо было больше выпить – тогда и она пришла бы в соответствующее праздничное настроение. Сейчас же, чувствуя себя трезвой, хотелось уехать домой, но она забронировала себе номер на ночь. Здесь все ее вещи. Может, заказать в номер бутылку шампанского, посмотреть кино и тихо напиться в одиночку?

Выйдя из лифта, она достала из серебристой парчовой сумочки – подделки под «Шанель» – пластмассовую карточку‑ключ от номера. Сумочку она купила в Дубае два года назад; они ездили туда с Найджелом.

Она заметила впереди стройную блондинку в длинном закрытом вечернем платье. На вид Никола дала ей лет сорок с чем‑то. Судя по всему, блондинка никак не могла открыть дверь. Когда Никола поравнялась с женщиной, та, очевидно в доску пьяная, повернулась к ней и с трудом произнесла:

– Н‑никак н‑не могу открыть ч‑чертов замок! Вы ум‑меете с ними обращаться? – Она протянула Николе свою карточку.

– Суньте ее в щель и сразу же вытаскивайте, – посоветовала Никола.

– Я уже п‑пробовала.

– Дайте‑ка мне.

Она взяла у блондинки карточку, сунула в щель, вытащила. Загорелся зеленый огонек; замок щелкнул.

И почти сразу к ее носу прижалось что‑то сырое. В ноздри ударил резкий сладковатый запах, глаза словно обожгло. Ее сильно ударили по затылку. Спотыкаясь, она шагнула вперед. Потом в лицо ей ударил ковер.

25 декабря, четверг

В темноте Рейчел Райан услышала, как щелкнула пряжка на поясе мужчины. Лязг. Шорох одежды. Его сопение – быстрое, звериное. Голова раскалывалась; она как будто ослепла от боли.

– Пожалуйста, не делайте мне больно, – взмолилась она. – Прошу вас, не надо!

Микроавтобус покачивался под частыми порывами ветра. Время от времени мимо проезжала машина, и тогда на миг становилось светло, как от стробоскопа. В Рейчел пульсировал ужас. Иногда она могла отчетливо разглядеть своего похитителя. На голове – плотная черная маска с узкими прорезями для глаз, ноздрей и губ. Мешковатые джинсы, куртка от спортивного костюма. Левая рука, в перчатке, сжимает маленький изогнутый ножик – он сказал, что выколет ей глаза, если она закричит или попробует сбежать.

От тряпья, на котором она лежала, шел затхлый запах, как от старых мешков. Еще в микроавтобусе пахло старой пластмассовой обивкой и соляркой.

Похититель спустил джинсы. Рейчел увидела его белые трусы, тощие гладкие ноги. Потом он снял и трусы. Половой член у него оказался маленький, тонкий и короткий, похожий на змеиную головку. Правой рукой он порылся в кармане и что‑то извлек оттуда. В темноте тускло блеснул квадратный пакетик из фольги. Похититель вскрыл пакетик ножом, засопел еще громче и вынул презерватив.

Мысли в голове у Рейчел путались. Презерватив? Какой чуткий насильник! А если он в самом деле проявляет чуткость, то неужели способен порезать ее ножом?

– Будем с резинкой, – пропыхтел он. – Сейчас берут тесты на ДНК. Вычисляют на раз. Такой подарочек ищейкам я не оставлю… А ну‑ка, возбуди меня!

Ее передернуло от отвращения: «змеиная головка» придвинулась к ее губам. Мимо проехала еще одна машина, и лицо похитителя снова осветилось. По улице шли люди. Рейчел слышала совсем рядом голоса и смех. Надо зашуметь – стукнуть в борт или закричать. И тогда кто‑нибудь обязательно придет ей на помощь!

Или лучше сделать все, что он от нее требует? Пусть кончит, а потом отпустит ее… Но Рейчел очень сомневалась в том, что насильник ее отпустит. Ее душили отвращение и гнев.

Он задышал чаще, засопел. Потом начал мастурбировать. Рейчел передернуло. Обыкновенный извращенец, гребаный поганый извращенец! Он не посмеет к ней прикоснуться!

Храбрость подогревало еще не до конца прошедшее опьянение. Рейчел обеими руками вцепилась в его потную безволосую мошонку и как можно сильнее сдавила яички. Извращенец ахнул от боли и согнулся пополам. И тут Рейчел сорвала с его головы маску и вцепилась ногтями ему в глаза, пытаясь их выцарапать. При этом она громко, во все горло, кричала.

Но от ужаса из нее, как в страшном сне, вырывался вместо крика лишь едва слышный хрип.

Последовал оглушительный удар по виску.

– Ах ты, сука!

Он снова ударил ее кулаком. Хотя его лицо, искаженное болью и яростью, находилось совсем рядом, перед глазами все расплывалось. Он снова и снова бил ее по голове.

Все закачалось, потемнело…

Потом он рывком сдернул с нее трусы и вошел в нее. Она пыталась вырваться, отползти, но он держал ее крепко.

Это не я. Это не мое тело.

Ей показалось, что она отделена от себя. На секунду даже подумалось: это сон, страшный сон, только проснуться никак не удается… Перед глазами на миг вспыхнул яркий свет. И тут же сменился полным мраком.