В.П. Волков

Сотрудник ИАЭ В.П. Волков задолго до аварии отмечал неудовлетворительные характеристики активной зоны реактора РБМК и его СУЗ. Один и совместно с другими вносил конкретные предложения по модернизации. В частности, предлагал вариант быстродействующей А3. Не знаю конкретной сути предложений и потому не могу высказать своего мнения по ним, но те явления, на ликвидацию которых предложения были направлены, должны были устраняться принятием предложений В.П. Волкова или другим путём, ибо именно из‑за этих явлений и произошла авария. В течение ряда лет его прямые начальники В.И. Осипук и В.В. Кичко не принимали никаких мер по реализации предложений. Тогда В.П. Волков написал докладную записку директору института, научному руководителю темы РБМК академику Л.П. Александрову. Непрост академик. Его резолюция на докладной; «Тов. Кичко, срочно собрать у меня совещание». Но то ли закорючка в подписи не туда завёрнута, мол, не обращай внимания, то ли другие причины, но совещание до аварии так и не состоялось. Волкову писать больше некуда было, ведь А.П. Александров заодно и Президент Академии наук.

Дождались аварии. В.П. Волков передал документы в прокуратуру, так как был убеждён, и совершенно справедливо, что взрыв реактора произошёл из‑за его неудовлетворительного качества, а отнюдь не по вине персонала. И тут реакция А.П. Александрова была мгновенной – Волкова перестали пускать в институт.

Это не производство, которое может и подождать лет этак с… надцать. Здесь подкоп под собственную репутацию, и нет задержки с ответом.

Полковник Скалозуб говорил: «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам».

Нашему Президенту фельдфебели в помощники не нужны.

А В.П. Волков – вот ведь настырный – пишет самому М.С. Горбачёву. По письму создаётся группа под руководством заместителя председателя Госатомэнергонадзора В.А. Сидоренко. Практически она подтвердила негодность реактора к эксплуатации. Интересную приписку сделала группа в сопроводительном письме, что Волков недооценивает указаний в Регламенте. Это имеется, конечно, ввиду указание в Регламенте о минимальном запасе реактивности в 15 стержней. Это значит: надзорный орган берёт под защиту решение проектантов заменить указанием в Регламенте требуемые по закону сигнализацию об отклонении параметра, автоматический останов реактора при уходе его за норму и даже отсутствие удовлетворительной системы замера.

И это надзорный орган! Именно он призван смотреть, чтобы реакторы были исполнены согласно требованиям нормативных документов. Впрочем, удивляться нет причин. Как раз В.А. Сидоренко и отвечал в Госатомэнергонадзоре за ядерную безопасность реакторов. Всё одно и то же. После осуждения написал я в Центральный Комитет жалобу; были там люди, способные по знаниям разобраться в моих доводах о необоснованности осуждения. Например, В.И. Гречный работал ранее заместителем главного инженера станции по науке, занимался как раз вопросами ядерной безопасности. И что же? Попало моё письмо в ЦК к заместителю Генерального прокурора О.В Сороке утвердившему моё Обвинительное заключение. Догадываетесь, какой был ответ? Всё верно, такой и был.

Вот как В.П. Волков говорит в одном из своих отчётов о причинах катастрофы:

«При анализе Чернобыльской аварии выяснилось: большой эффект вытеснителей, большой паровой эффект реактивности, образование чрезмерно большой объёмной неравномерности энерговыделения в активной зоне в процессе аварии. Последнее обстоятельство – одно из наиболее важных и обусловлено большими размерами активной зоны (7x12 м), малой скоростью перемещения неоднородных (имеющих поглотители, вытеснители и водяные столбы) стержней – 0,4 м/с и большим паровым эффектом реактивности – 5? эфф. Всё это и предопределило размеры катастрофы.

Таким образом масштаб аварии на ЧАЭС обусловлен не действиями оперативного персонала, а непониманием, прежде всего со стороны научного руководства, влияния паросодержания на реактивность активной зоны РБМК, что привело к неправильному анализу надёжности эксплуатации; игнорированию неоднократных проявлений большой величины парового эффекта реактивности при эксплуатации; к ложной уверенности в достаточной эффективности СУЗ, которая на самом деле не могла справиться как с произошедшей аварией, так и со многими другими, в частности, с проектными авариями, и, естественно, к составлению неверного Регламента эксплуатации.

Подобное научно‑техническое руководство объясняется, кроме всего прочего, чрезвычайно низким уровнем научно‑технических разработок по обоснованию нейтронно‑физических процессов, происходящих в активной зоне АЭС с РБМК; игнорированием расхождения результатов, получающихся по различным методикам; отсутствием экспериментальных исследований в условиях, наиболее приближённых к натурным; отсутствием анализа специальной литературы и, в конечном итоге, передачей главному конструктору неверных методик расчёта нейтронно‑физических процессов и своих функций – обоснование процессов, протекающих в активной зоне, и обоснование безопасности АЭС с РБМК.

Важным обстоятельством является и то, что Минэнерго длительное время пассивно эксплуатировало АЭС с РБМК с нейтронно‑физической нестабильностью в активной зоне, не придавало должного значения неоднократным выпадениям сигналов АЗМ и АЭС при срабатывании А3, не требовало тщательного разбора аварийных ситуаций… Необходимо констатировать, что авария, подобная Чернобыльской, была неизбежной».

Вот так: если не знают научные работники, имеющие в своём распоряжении вычислительный и экспериментальный аппарат, то откуда будут знать эксплуатационники? Если наука не может осмыслить опытные данные со станций, то как это сделать людям, занятым на вахте? Справедливости ради надо сказать, и В.П. Волков пример этого, не все благодушествовали. Видели недостатки и делали предложения по их устранению. Но натыкались на глухую руководящую стену.

2 и 17 июня 1986 г. состоялись заседания МВТС под председательством А.П. Александрова. Расчёты ВНИИАЭС и выводы группы Г.А. Шашарина не были приняты во внимание. И уж, естественно, отброшены доводы В.П. Волкова. Президент и трижды Герой давил всех авторитетом власти. В результате причины аварии были сведены исключительно к ошибкам и неправильным действиям персонала. Решение МВТС и открыло путь для дезинформации специалистов и общественности. В дальнейшем все пользовались этим решением с некоторыми вариациями.

Вполне закономерным по своей нелогичности явилось заключение Правительственной Комиссии под председательством заместителя Председателя Совета Министров Б.Е. Щербины.

Комиссия установила, что реактор РБМК имел положительный быстрый мощностной коэффициент реактивности; тут же констатирует, что быть таким коэффициент не должен. Надо думать, смотрели в какие‑то нормативные документы, но ссылки нет. Если это свойство реактора недопустимое, то далее комиссия устанавливает уж и вовсе парадоксальное, нормальному человеческому уму непостижимое, свойство А3 в первые несколько секунд после срабатывания вносить положительную реактивность.

И каков вывод высокой комиссии?

Виновен оперативный персонал!

Логика!..

Разве персонал проектировал активную зону реактора, по его расчётам она формировалась так. что имела положительный мошностной коэффициент? Нет!

Разве персонал придумал изуверскую конструкцию стержней? Нет! Так почему же персонал, убитый и покалеченный этим мастодонтом, виноват? В чём виноваты начальник смены Александр Фёдорович Акимов, отдавший распоряжение привести в действие А3 реактора в отсутствие каких‑либо аварийных и даже предупредительных сигналов, и оператор реактора Леонид Фёдорович Топтунов, исполнивший это распоряжение? Ни в чём, конечно. Как можно обвинять оператора, по необходимости или без неё нажавшего кнопку А3? В любом случае, с признанием факта взрыва реактора А3 по нормальной, не правительственной, человеческой логике с оператора должны быть сняты какие‑либо обвинения.

В стране выпускается оборудование без соблюдения стандартов, об этом и писать‑то перестали. Теперь Правительственная Комиссия своим заключением узаконивает это. Решения принимаются такие, какие надо, по мысли авторов, для пользы, ну, конечно же, народной. О справедливости тут думать недосуг.

Решение МВТС по причинам катастрофы, продиктованное создателями реактора, понятно – защищали собственные интересы. Менее понятно, почему такое решение нашло столь одобрительный отклик в Правительственной Комиссии и выше. Но и здесь несложно разобраться. Достаточно представить, к чему вело установление и обнародование факта непригодности того реактора:

– Как наше, так и международное общество, потребовало бы немедленной остановки остальных реакторов РБМК. А это 13 миллионов киловатт электрической мощности, не считая Игналинскую станцию. Без ограничения промышленности не обойтись;

– Два ведущих в стране института по атомной промышленности ‑ИАЭ и НИКИЭТ оказались несостоятельными;

– Госатомэнергонадзор, призванный не допускать в эксплуатацию негодные реакторы, мягко говоря, прохлопал. А это уже ставит под сомнение не только реактор РБМК, но и другие, т.е. всю атомную энергетику;

– Какой удар по престижу Страны Советов… Всё это верно, так это и есть в действительности, но признавать нельзя.

Куда проще обвинить персонал. Всего‑то несколько безвестных человек.

И вот это Заключение Правительственной Комиссии и принятое затем Решение Политбюро открыли дорогу желающим обвинять персонал и, с другой стороны, закрыли возможность объективного расследовании. Теперь комиссии, авторы журнальных и газетных статей, авторы художественных и «документальных» произведений знали, что и как писать о Чернобыльской аварии.

Согласно новой государственной политике, СССР ступил на дорогу гласности и открытости. Поэтому в МАГАТЭ были посланы специалисты во главе с академиком В.А. Легасовым для информации «международного сообщества». Так называл один из информаторов – доктор А.С. Шуленков.