МЕТАЛОГИ 30 page

Все мы глубоко "окультурены" идеями "Я", организации и вида, и нам трудно поверить, что человек мог видеть свои отношения с окружающей средой каким-то другим способом, чем тот, который я довольно несправедливо взвалил на эволюционистов девятнадцатого века. Поэтому я должен сказать несколько слов об истории вопроса.

Из известных нам ранних антропологических материалов создается впечатление, что человек в сообществе берет "ключи" из окружающего природного мира и применяет их как метафоры к тому сообществу, в котором живет. Он использует идентификацию (эмпатию) с природным миром как руководство для своей собственной социальной организации и своих теорий о собственной психологии. Это то, что называется "тотемизмом".

В известном смысле все это чепуха, но в этой "чепухе" было больше смысла, чем в большей части того, что мы делаем сегодня. Окружающий природный мир реально имеет общую системную структуру и, следовательно, служит подходящим источником метафор, позволяющих человеку понимать себя и свою социальную организацию.

Следующий шаг состоял, по-видимому, в инверсии процесса и применении собственных "ключей" к окружающему природному миру. Это был "анимизм", распространяющий понятия личности и разумности на горы, реки, леса и т.п. Во многих отношениях идея была по-прежнему неплоха. Но следующим шагом было отделение понятия разума от природного мира, когда появилась идея богов.

Однако если вы отделяете разум от структуры, которой он имманентен (человеческим отношениям, человеческому обществу или экосистеме), вы, я уверен, впадаете в фундаментальную ошибку, которая в конечном счете обязательно вам отомстит.

Борьба может быть полезна для души вплоть до того момента, пока победа в битве не станет слишком легкой. Когда вы имеете технологию, достаточно эффективную для действительного осуществления ваших эпистемологических ошибок и опустошения мира, в котором живете, тогда ошибка приобретает летальный характер. В эпистемологической ошибке нет ничего страшного вплоть до того момента, пока вы не создали вокруг себя вселенную, в которой эта ошибка становится имманентной чудовищным изменениям той вселенной, которую вы создали и в которой пытаетесь жить.

Видите ли, мы говорим не о старом добром "Верховном Разуме" Аристотеля, Святого Фомы Аквинского и далее вглубь веков, который был неспособен на ошибку и неспособен на сумасшествие. Мы говорим об имманентном разуме, который слишком способен на сумасшествие (о чем все вы знаете как профессионалы). Именно поэтому вы здесь. Эти природные контуры и балансы можно привести в беспорядок даже слишком легко, и они неизбежно приходят в беспорядок, когда определенные базовые ошибки нашего мышления начинают подкрепляться тысячами культурных деталей.

Я не знаю, много ли людей сегодня действительно верят в существование всеобщего разума, отдельного от тела, общества и природы. Я готов поспорить с теми из вас, кто скажет, что это предрассудки. Я могу продемонстрировать вам за несколько минут, что привычки и способы мышления, пришедшие с этими предрассудками, по-прежнему находятся в головах людей и по-прежнему детерминируют значительную часть их мыслей. Идея, что вы можете меня видеть, по-прежнему управляет вашими мыслями и действиями, вопреки тому факту, что интеллектуально вы можете знать, что это не так. Подобным же образом, большинством из нас управляют эпистемологические предпосылки, ложность которых нам известна. Давайте рассмотрим некоторые импликации сказанного.

Посмотрим, как базовые положения подкрепляются и выражаются в разнообразных деталях нашего поведения. Сам факт того, что я произношу монолог, - норма нашей академической субкультуры, однако идея, что я могу учить вас односторонним образом - это производная от предпосылки контроля разума над телом. Всякий раз, когда психотерапевт опускается до односторонней терапии, он подчиняется все той же предпосылке. Стоя тут перед вами, я фактически совершаю акт вредительства, подкрепляя в ваших умах некоторые мыслительные стереотипы, являющиеся полной чепухой. Мы все постоянно это делаем, поскольку это встроено в детали нашего поведения. Обратите внимание, что я стою, а вы сидите.

Это же мышление ведет, разумеется, к теориям контроля и теориям власти. В этой вселенной так заведено: если вы не получаете желаемого, то обвиняете других. В зависимоcти от своего вкуса вы учреждаете тюрьмы или психиатрические больницы, куда и помещаете этих других (если вам, конечно, удается их соответственно идентифицировать). Если же идентифицировать не удается, вы произносите: "Это все система". Грубо говоря, сегодня в таком положении находятся наши дети. Они обвиняют истеблишмент, но вы знаете, что истеблишмент ни при чем. Он - тоже часть все той же ошибки.

Еще есть, конечно, вопрос об оружии. Если вы верите в одностороннее мироздание и думаете, что другие люди тоже в него верят (здесь вы, вероятно, правы - они верят), то тогда, конечно, нужно взять оружие, крепко по ним ударить и "держать все под контролем".

Говорят, что власть развращает. Я подозреваю, что это чепуха. Правда в том, что развращает идея власти. Быстрее всего власть развращает тех, кто в нее верит, и именно они больше всего ее хотят. Очевидно, что наша демократическая система имеет тенденцию давать власть тем, кто ее жаждет, а тем, кто не хочет власти, она дает все возможности ее не получить. Не слишком удачное положение, учитывая, что власть развращает тех, кто верит в нее и хочет ее.

Возможно, односторонней власти просто не бывает. В конце концов, человек "во власти" все время зависит от получения информации извне. Он так же часто реагирует на эту информацию, как и "приказывает". У Геббельса не было возможности властвовать над общественным мнением Германии, поскольку для того, чтобы знать, что думают немцы, ему были нужны шпионы, информаторы или опросы общественного мнения. Затем ему приходилось подравнивать свои речи в соответствии с этой информацией, затем снова выяснять, как они реагируют. Это - взаимодействие, а не линейная ситуация.

Но миф о власти, конечно, обладает большой мощностью, и, вероятно, большинство людей в этом мире в большей или меньшей степени верит в него. Это такой миф, который в известной степени становится самоподтверждающимся, если все в него верят. Однако он не перестает быть эпистемологическим безумием и неизбежно ведет к разнообразным катастрофам.

Наконец, есть вопрос срочности. Сейчас многим людям ясно, что из эпистемологических ошибок Запада выросло много катастрофических опасностей. Их диапазон простирается от инсектицидов, загрязнения, радиоактивных осадков до возможности таяния ледяной шапки в Антарктиде. Хуже всего то, что наши маниакальные усилия по спасению индивидуальных жизней создали возможность мирового голода в самом ближайшем будущем.

Возможно, у нас есть неплохой шанс миновать следующие двадцать лет без катастроф более серьезных, чем простая гибель наций или групп наций.

Я уверен, что это массированное скопление угроз человеку и его экологическим системам проистекает из ошибок наших мыслительных привычек, коренящихся на глубоких и отчасти бессознательных уровнях.

Ясно, что у нас как у терапевтов есть долг.

Прежде всего мы должны достичь ясности в самих себе, а затем начать искать любые признаки ясности в других и поощрять и укреплять все, что только в них есть психически здорового.

В мире все еще есть уцелевшие островки нормальности. В философии Востока многое гораздо более нормально, чем все, порожденное Западом, а некоторые нечленораздельные усилия нашей молодежи более нормальны, чем условности истеблишмента.

КОРНИ ЭКОЛОГИЧЕСКОГО КРИЗИСА*

* Bateson G. The Roots of Ecological Crisis. Этот документ - показания членов Комиссии по проблемам экологии и человека университета штата Гавайи, представленные в марте 1970 года Комиссии сената штата Гавайи в поддержку законопроекта. Этот законопроект предлагал организацию Бюро контроля качества окружающей среды при правительстве штата Гавайи и Центра окружающей среды при университете штата Гавайи. Законопроект был принят.

Резюме: Были представлены и другие показания, связанные с законопроектами, касающимися частных проблем загрязнения и деградации окружающей среды на Гавайях. Можно надеяться, что предлагаемое Бюро контроля качества окружающей среды и Центр окружающей среды при университете штата Гавайи продвинутся дальше этого подхода ad hoc ["меры, служащие для решения неотложных проблем, без учета более широких обстоятельств" - лат.] и станут изучать более глубокие причины нынешней лавины проблем окружающей среды.

Данные показания утверждают, что эти базовые причины лежат в совместном действии

a) технологического прогресса; b) роста популяции; c) традиционных (однако ошибочных) идей, касающихся природы человека и его отношений с окружающей средой.

Делается вывод, что следующие пять или десять лет будут периодом, подобным Федералистскому периоду в истории Соединенных Штатов, когда должна будет дебатироваться вся философия правления, образования и технологии.

Мы свидетельствуем:

(1) Все меры ad hoc оставляют незатронутыми более глубокие причины проблем и, что еще хуже, обычно позволяют этим причинам усилиться и соединиться между собой. В медицине облегчение симптомов без лечения болезни является мудрым и достаточным тогда и только тогда, когда болезнь либо несомненно смертельна, либо излечивается сама.

История ДДТ иллюстрирует фундаментальную ошибочность мер ad hoc. Когда ДДТ был изобретен и впервые использован, он сам был мерой ad hoc. В 1939 году было открыто, что это вещество - инсектицид, и автор получил Нобелевскую премию. Инсектициды были "нужны":

a) для увеличения продукции сельского хозяйства; b) для спасения людей, а особенно экспедиционных войск, от малярии.

Другими словами, ДДТ был "симптоматическим лечением" для проблем, связанных с увеличением популяции.

К1950 году ученым было известно, что ДДТ весьма токсичен для многих других животных. Популярная книга Рэчел Карсон "Молчаливая весна" была опубликована в 1962 году (Rachel Carson, "Silent Spring"). Но тем временем:

a) существовало широкое промышленное производство ДДТ; b) насекомые, против которых ДДТ был направлен, становились нечувствительными к нему; c) животные, которые поедали этих насекомых, вымирали; d) ДДТ позволял расти мировой популяции.

Другими словами, у мира возникла пагубная привычка к тому, что когда-то было мерой ad hoc, а сейчас известно как серьезная опасность. Наконец, в 1970 году мы начали запрещать или контролировать эту опасность. И мы, например, по-прежнему не знаем, сможет ли человеческий вид со своим нынешним типом питания пережить тот ДДТ, который уже циркулирует в мире и будет находиться там в течение ближайших двадцати лет, даже если его использование будет немедленно и полностью прекращено.

Сейчас есть все основания для уверенности (после открытия значительных количеств ДДТ у пингвинов в Антарктике), что обречены все питающиеся рыбой птицы, равно как и сухопутные плотоядные птицы, а также те, которые ранее поедали насекомых-паразитов. Вероятно, что вся плотоядная рыба [1] будет скоро содержать слишком много ДДТ для человечэского потребления и может сама вымереть. Возможно, что исчезнут земляные черви, по крайней мере в лесах и других опыляемых зонах. Можно только догадываться, какое влияние это окажет на леса. Предполагается, что планктон в высоких морях, от которого зависит вся планетарная экология, по-прежнему не затронут.

1 Сегодня выясняется (и в этом есть ирония), что рыба, безусловно, станет ядовитой, но скорее из-за ртути, чем из-за ДДТ [Г.Б., 1971].

Такова история одного слепого применения мер ad hoc. Эту историю можно повторить для дюжины других изобретений.

(2) Предлагаемая комбинация агентств в правительстве штата и университете должна посвятить себя диагностике, выяснению и, если возможно, предложению средств предотвращения более широких процессов социальной и экологической деградации в мире. Она должна попытаться определить политику штата Гавайи с учетом перспективной возможности этих процессов.

(3) В основе всех многочисленных нынешних угроз выживанию человека лежат три корневые причины:

a) технологический прогресс; b) рост популяции; c) определенные ошибки в мышлении и тенденциях западной культуры. Наши "ценности" ошибочны.

Мы считаем, что необходимым условием разрушения нашего мира является сочетание всех этих трех фундаментальных факторов. Другими словами, мы оптимистически верим, что нас спасла бы коррекция любого из них.

(4) Эти фундаментальные факторы несомненно взаимодействуют. Рост популяции "пришпоривает" технологический прогресс и порождает ту тревогу, которая настраивает нас против нашей окружающей среды как против врага. Технология способствует росту популяции и усиливает наше высокомерие, или "hubris" ["гордыня" - греч.] по отношению к природной среде.

Предлагаемая схема иллюстрирует взаимосвязи. Следует отметить, что на этой схеме процессы во всех углах идут по часовой стрелке. Это означает, что каждый процесс является самоподдерживающимся (или, как говорят ученые, "автокаталитическим") феноменом: чем больше популяция, тем быстрее она растет; чем больше у нас технологии, тем выше частота новых изобретений; чем больше мы верим в нашу "власть" над враждебной средой, тем более "мощными" мы кажемся сами себе и тем более недоброжелательной кажется окружающая среда.

Углы соединены в пары, вращающиеся по часовой стрелке, и образуют три самоподдерживающиеся субсистемы.

Проблема, стоящая перед миром и Гавайями, состоит просто в том, как внести в систему какие-то процессы, развивающиеся против часовой стрелки.

Это должно стать главной проблемой предполагаемых Бюро и Центра.

В настоящий момент кажется, что единственной возможной точкой входа для реверсирования процесса являются традиционные подходы к окружающей среде.

(5) Сейчас невозможно предотвратить дальнейший технологический прогресс, однако предполагаемые организации должны исследовать возможность направить его в приемлемое русло.

(6) Взрывной рост популяции - самая важная проблема, стоящая сегодня перед миром. Пока популяция продолжает расти, нам следует ожидать непрерывного возникновения новых угроз для выживания (возможно, с частотой одна угроза в год), пока мы не достигнем окончательных условий голода, встречу с которым Гавайи не переживут. Здесь мы не предлагаем решений для проблемы взрывного роста популяции, однако можно отметить, что мышление и подходы западной культуры делают трудным или невозможным любое решение, которое мы можем себе вообразить.

(7) Самое первое требование экологической стабильности - это баланс частоты рождаемости и смертности. Хорошо это или плохо, но мы вмешались в частоту смертности, особенно посредством контроля основных эпидемических заболеваний и детской смертности. В каждой живой (т.е. экологической) системе каждый возрастающий дисбаланс будет всегда генерировать свои собственные ограничивающие факторы в качестве побочных эффектов возрастающего дисбаланса. В настоящий момент мы начинаем узнавать некоторые методы, применяемые природой для коррекции дисбаланса-смог, загрязнение, отравление ДДТ, промышленные отходы, голод, радиоактивные осадки и война. Однако дисбаланс зашел настолько далеко, что мы не можем рассчитывать, что природа не осуществит сверхкоррекцию.

(8) Идеи, которыми в настоящее время заражена наша цивилизация, в своей самой вирулентной форме относятся к периоду индустриальной революции. Их можно резюмировать следующим образом:

a) Мы против окружающей среды. b) Мы против других людей. c) Значащая единица - индивидуум (индивидуальная компания, либо индивидуальная нация). d) Мы можем в одностороннем порядке контролировать окружающую среду и должны стремиться к такому контролю. e) Границы нашей среды обитания могут бесконечно расширяться. f) Здравый смысл заключается в экономическом детерминизме. д) Технология даст нам все.

Мы свидетельствуем, что великие, однако в конечном счете разрушительные, достижения нашей технологии за последние 150 лет доказали, что эти идеи попросту ложны. Подобным же образом они оказываются ложными в свете современной теории экологии. Существо, побеждающее свою окружающую среду, разрушает себя.

(9) В другие времена и в других цивилизациях отношением человека к своей окружающей среде и к окружающим людям управляли другие тенденции и предпосылки, другие системы человеческих "ценностей". Следует отметить, что древнюю гавайскую цивилизацию и сегодняшних гавайцев не заботит западный "hubris". Другими словами, наш путь - не единственно возможный человеческий путь. Вполне предста-вимы и другие возможности.

(10) Изменение нашего мышления уже началось среди ученых, философов и среди молодежи. Однако образ мысли изменяют не только длинноволосые профессора и длинноволосые юнцы. Есть также тысячи бизнесменов и даже законодателей, которые хотели бы измениться, однако чувствуют, что это не вполне безопасно или не согласуется со "здравым смыслом". Изменения будут продолжаться так же неизбежно, как и технологический прогресс.

(11) Эти изменения мышления окажут воздействие на наше правительство, экономическую структуру, философию образования и военную политику, поскольку старые предпосылки глубоко укоренены во всех этих аспектах нашего общества.

(12) Никто не может предсказать, какие новые паттерны возникнут из этих резких перемен. Мы надеемся, что период изменений может характеризоваться скорее мудростью, чем насилием или страхом насилия. Разумеется, конечная цель этого законопроекта состоит в том, чтобы сделать возможным такой переход.

(13) Мы заключаем, что следующие пять или десять лет будут периодом, подобным Федералистскому периоду в истории Соединенных Штатов. Новая философия правления, образования и технологии должна дебатироваться как внутри правительства, так и в общественной прессе, а особенно среди гражданских лидеров. Университет и правительство штата Гавайи могли бы сыграть лидирующую роль в этих дебатах.

ЭКОЛОГИЯ И ГИБКОСТЬ В ГОРОДСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ*

* Bateson G. Ecology and Flexibility in Urban Civilization. В октябре 1970 года автор председательствовал на созванной им небольшой конференции "Реструктурирование экологии большого города", которую спонсировал Фонд Веннера-Грена. Конференция имела целью присоединиться к усилиям планировщиков из офиса мэра Нью-Йорка Джона Линдси (John Lindsay) в исследовании релевантных аспектов теории экологии. Данная статья была написана для этой конференции и впоследствии отредактирована. Раздел "Передача теории" представляет собой дальнейшие соображения и был добавлен после конференции.

Во-первых, было бы полезно, не задаваясь конкретной целью, получить абстрактную идею того, что можно иметь в виду под экологическим здоровьем. Такое общее положение направляло бы как сбор данных, так и оценку наблюдаемых тенденций.

Я полагаю, что здоровую экологию человеческой цивилизации следовало бы определить примерно так:

единая система окружающей среды в комбинации с высокой человеческой цивилизацией, в которой гибкость цивилизации должна соревноваться с гибкостью окружающей среды для создания функциональной сложной системы, открытой для медленных изменений даже базовых (жестко запрограммированных) характеристик.

Теперь мы перейдем к рассмотрению некоторых терминов этого определения системного здоровья и соотнесению их с условиями в нынешнем мире.

"Высокая цивилизация"

Создается впечатление, что с момента применения металлов, колеса и письменности, в системе "человек-окружающая среда" существует прогрессирующая нестабильность. Уничтоженные леса Европы и созданные человеком пустыни на Среднем Востоке и в Северной Африке служат свидетельствами этого утверждения.

Цивилизации приходят и уходят. Новая технология эксплуатации природы или новые методы эксплуатации других людей способствуют подъему цивилизации. Но каждая цивилизация, достигшая пределов того, что можно эксплуатировать данным конкретным образом, должна в скором времени пасть. Новые изобретения дают некоторое пространство, или гибкость, однако исчерпание этой гибкости означает смерть.

Человек либо слишком умен (и в этом случае мы обречены), либо недостаточно умен, чтобы ограничить свою алчность теми направлениями, которые не разрушают функциональную совокупную систему. Я предпочитаю вторую гипотезу.

Теперь необходимо поработать над определением "высокой" цивилизации.

a) Было бы неблагоразумно (даже если бы было возможно) вернуться к невинности австралийских аборигенов, эскимосов и бушменов. Такое возвращение включало бы утрату той мудрости, которая обусловила это возвращение, и только начало бы весь процесс вновь.

b) "Высокая" цивилизация предположительно должна иметь любые технологические средства, необходимые для распространения, поддержания и даже увеличения мудрости этого общего типа. Это могут быть компьютеры и сложные коммуникационные устройства.

c) "Высокая" цивилизация должна содержать все, что необходимо (в виде образовательных и религиозных институций) для поддержания необходимой мудрости в человеческой популяции и предоставления людям физического, эстетического и творческого удовлетворения. Цивилизация должна обладать разнообразием не только для приспособления к разнообразию генетики и жизненного опыта людей, но также для обеспечения гибкости и "преадаптации", необходимых для встречи с непредсказуемыми изменениями.

d) "Высокая" цивилизация должна ограничивать свои трансакции с окружающей средой. Она должна потреблять невоспроизводимые природные ресурсы только как средство обеспечения необходимых изменений, подобно тому как куколка при метаморфозе должна питаться своим жиром. Во всем остальном метаболизм цивилизации должен зависеть от притока энергии, которую космический корабль "Земля" получает от солнца. В этой связи необходим значительный технологический прорыв. С нынешней технологией, используя в качестве энергетических ресурсов только фотосинтез, ветер, приливы и реки, мир, вероятно, смог бы поддерживать только небольшую часть нынешней человеческой популяции.

"Гибкость"

Чтобы достичь за несколько поколений чего-то наподобие той здоровой системы, о которой мы мечтали выше, или просто выйти из фатальной колеи, по которой сейчас движется наша цивилизация, потребуется значительная гибкость. Поэтому следует внимательно рассмотреть этот концепт, имеющий принципиальную важность. Нам следует оценивать не столько величины и тенденции релевантных переменных, сколько отношения между этими тенденциями и экологической гибкостью.

Следуя Росс Эшби (Ross Ashby), я полагаю, что любая биологическая система (например, экологическое окружение, человеческая цивилизация и их комбинированная система) может быть описана с помощью взаимосвязанных переменных такого рода, что для каждой данной переменной существуют верхний и нижний пороги толерантности, за которыми должны возникать дискомфорт, патология и, наконец, смерть. Внутри этих границ переменная может двигаться (и двигается) для достижения адаптации. Когда под воздействием стресса переменной приходится принять значение, близкое к верхней или нижней границе толерантности, мы должны сказать, заимствуя выражение из молодежной культуры, что система "напрягается" в отношении этой переменной - т.е. утрачивает в этом отношении "гибкость".

Однако, поскольку переменные взаимосвязаны, "напрячься" в отношении одной переменной обычно означает, что другие переменные не могут изменяться, не оказывая давления на "наряженную". Таким образом, потеря гибкости пронизывает всю систему. В экстремальных случаях система будет принимать только такие изменения, которые изменяют границы толерантности "напряженной" переменной. Например, перенаселенное общество ищет таких изменений (увеличения снабжения питанием, новых дорог, большего количества домов), которые сделают патологические и патогенные условия перенаселенности более комфортабельными. Но эти изменения ad hoc именно таковы, чтобы в дальнейшем вести к более фундаментальной экологической патологии.

В широком смысле можно сказать, что патологические черты нашего времени - это аккумулированные результаты этого процесса "выедания" гибкости в ответ на стрессы того или иного рода (особенно стрессы популяционного давления) и отказа мириться с побочными продуктами стресса (например, эпидемиями или голодом), веками служившими в качестве корректоров избытка популяции.

Эколог-аналитик сталкивается с дилеммой: с одной стороны (если вообще какие-то его рекомендации будут выполняться), он должен в первую очередь рекомендовать все, что только даст системе положительный бюджет гибкости; с другой стороны, люди и институты, с которыми мы имеем дело, естественным образом стремятся "выедать" всю доступную гибкость. Он должен создать гибкость и удержать цивилизацию от немедленной экспансии в ее зону.

Из этого следует, что эколог, занятый увеличением гибкости (и в этом смысле он менее тиран, чем большинство социальных планировщиков, имеющих тенденцию к увеличению законодательного контроля), все же должен обладать властью для сохранения той гибкости, которая уже существует или может быть создана. В этом пункте (как и в вопросе о невоспроизводимости природных ресурсов) его рекомендации должны быть тираническими.

Социальная гибкость - это такой же драгоценный ресурс, как нефть или титан, она должна соответствующим образом учитываться в бюджете и расходоваться (как жир при метаморфозе куколки) на нужные перемены. Поскольку "выедание" гибкости происходит из-за существования внутри цивилизации регенеративных (т.е. склонных к эскалации) субсистем, контролировать в конечном счете нужно именно их.

Здесь стоит отметить, что гибкость так соотносится со специализацией, как энтропия соотносится с негэнтропией. Гибкость можно определить как не зарезервированный для какой-либо конкретной цели (uncommitted) потенциал к изменению.

Телефонная сеть выказывает максимальную негэнтропию, максимальную специализацию, максимальную информационную загрузку и максимальную ригидность, когда задействовано так много ее цепей, что еще один звонок - и систему заклинит. Она выказывает максимальную энтропию и максимальную гибкость, когда не задействован ни один из ее контуров. (В данном конкретном примере неиспользуемые цепи не зарезервированы ни для какой конкретной цели.)

Следует отметить, что бюджет гибкости является мультипликативным, а не аддитивно-субтрактивным, как бюджет денег или энергии.

Распределение гибкости

Снова следуя Эшби, надо признать, что распределение гибкости среди множества переменных системы - это вопрос огромной важности.

Здоровую систему, о которой мы мечтали выше, можно сравнить с акробатом на проволоке. Для поддержания актуальной истинности своей базовой предпосылки ("я нахожусь на проволоке") он должен иметь свободу перемещения из одного нестабильного положения в другое, т.е. некоторые переменные (положение и скорость движения его рук) должны иметь значительную гибкость, которую он использует для поддержания стабильности других - более общих и фундаментальных - характеристик. Если его руки зафиксированы или парализованы (т.е. изолированы от коммуникации), он обязательно упадет.

В этой связи интересно рассмотреть экологию нашей законодательной системы. По очевидным причинам закону трудно контролировать те базовые этические и абстрактные принципы, от которых зависит социальная система. Разумеется, исторически Соединенные Штаты были основаны на предпосылке свободы религии и свободы мысли, классическим примером чего является отделение церкви от государства.

С другой стороны, довольно легко написать законы, которые зафиксируют более эпизодические и поверхностные детали человеческого поведения. Другими словами, по мере размножения законов наш акробат все больше ограничивается в движениях своих рук, однако ему предоставляется полная свобода упасть с проволоки.

Отмечу мимоходом, что аналогия с акробатом может применяться на более высоком уровне. В течение того периода, когда акробат учится двигать своими руками соответствующим образом, под ним надо натянуть страховочную сетку, т.е. именно дать ему свободу падать с проволоки. При социальных изменениях, в течение процесса обучения и создания новой системы, могут быть необходимы свобода и гибкость в отношении самых базовых переменных.

Таковы парадоксы порядка и беспорядка, которые должны осознать эколог-аналитик и планировщик.

Как бы то ни было, не приходится спорить с тем, что за последние сто лет тенденции социальных изменений, особенно в США, вели в направлении неправильного распределения гибкости между переменными цивилизации. Те переменные, которым следует быть гибкими, были зафиксированы, те же, которым следует быть относительно устойчивыми и меняться только медленно, были брошены на произвол судьбы.

Но даже в таком случае закон - это определенно неподходящий метод стабилизации фундаментальных переменных. Стабилизацию следует производить через процессы образования и формирования характера, т.е. через те части нашей социальной системы, которые ныне подвергаются максимальным пертурбациям, чего и следовало ожидать.