Скажи волкам, что я дома 6 page

Она подождала еще пару секунд и кивнула.

Я снова включила воду и встала под душ.

Грета прижалась лицом к занавеске с той стороны, и я ткнула пальцем ей в лоб. Она тоже ткнула меня пальцем, стараясь попасть в плечо. Мы с ней рассмеялись и принялись вслепую тыкать друг друга сквозь непрозрачную пластиковую занавеску.

– Прекрати, – выдавила Грета сквозь смех, но сама не прекратила.

Я слегка отодвинула занавеску, вытянула руку и пощекотала Грету под мышкой. Мы обе громко смеялись и никак не могли остановиться.

– Девочки, что там у вас? – крикнул папа снизу.

Я тут же убрала руку.

– Все в порядке, – отозвалась Грета.

Иногда у нас с Гретой такое бывает. Буквально на две‑три минуты между нами опять возникает та близость, которая была раньше.

Грета сунула голову за занавеску, старательно глядя в сторону, чтобы не смотреть на меня голую.

– Так ты завтра идешь?

– Да. Ты иди со своими, а я подойду. Встретимся прямо в лесу.

Я составила список причин, почему должна ненавидеть Тоби. Записала его на листочке. Чтобы как следует подготовиться. Мне не хотелось явиться на встречу в слезах и соплях. Я хотела быть жесткой и сдержанной. И суметь высказать все, что я думаю.

О чем надо помнить:

1) Это из‑за него умер Финн. Может, он даже знал, что так будет.

2) Это он отправил в газету портрет, НАШ портрет. Без разрешения. Хотя портрет наш, и вообще, это не его дело.

3) Только маньяки и извращенцы пишут письма 14‑летним девочкам, назначают им встречи и просят ничего не говорить родителям.

Я вновь и вновь перечитывала этот список, но, как ни старалась, не чувствовала никакой ненависти. Ведь и Финн не испытывал ненависти к Тоби. Возможно, Финн даже любил его. И Тоби, возможно, был с Финном в самом конце. Он был последним, кто разговаривал с Финном. Последним, кто видел Финна живым. И я добавила еще один пункт:

4) Тоби был последним, кто разговаривал с Финном. Он был последним, кто держал Финна за руку. Последним, кто его обнимал. Это была не я. Это был Тоби.

И вот тут список «сработал». Потому что последней должна была быть я. А не какой‑то долговязый англичанин с жиденьким голосом.

Если встать на мосту над железнодорожными путями и заглянуть через перила, оттуда отлично просматривается вся платформа на станции. Я опоздала. И жутко замерзла. Потому что сняла свою дурацкую голубую дутую куртку и запихала ее в рюкзак. Я специально пошла долгой дорогой, мимо автозаправки и веломагазина, и дальше – через заросший сорняками пустырь у лютеранской церкви. Приближаясь к мосту, я подумала, что, может быть, Тоби тоже опоздает. Может быть, он, как и я, решил не идти сразу на станцию, а спрятаться где‑нибудь и посмотреть, приду я или нет.

Я осторожно глянула вниз, стараясь не подходить слишком близко к перилам. Я не была уверена, что сумею узнать Тоби. Но узнала его сразу. Он сидел на скамейке в дальнем конце платформы. Сидел, подтянув колени к груди, и теребил пальцами шнурки на ботинках. Он был очень худой, но не как человек, больной СПИДом. Не так, как Финн ближе к концу. А просто сам по себе худощавый, от природы.

Я достаточно долго стояла там, наверху, и наблюдала за ним. Время от времени он вскидывал голову и озирался по сторонам. Как будто чувствовал мое присутствие. Как будто знал, что я где‑то рядом. Каждый раз, когда он поднимал голову, я отступала подальше от перил, чтобы он меня не заметил.

Он казался намного моложе Финна. Моложе папы и мамы. Я бы дала ему около тридцати, хотя я не очень умею определять возраст взрослых. У него была тонкая шея, большой, выпирающий кадык и пушистые, мягкие с виду волосы, похожие на перышки недавно вылупившегося птенца. Тоби встал со скамейки и прошелся по платформе. Он был в кроссовках и джинсах, в толстом сером свитере и вязаном красном шарфе, но без куртки. За спиной у него висел небольшой синий рюкзак. Самый обыкновенный человек. Ничего выдающегося. Интересно, и что в нем нашел дядя Финн? Тоби остановился у края платформы, посмотрел в ту сторону, откуда должна была прийти электричка. Потом взглянул на часы у себя на руке. Электричка уже приближалась, ее было слышно.

Тоби еще раз взглянул на часы, а потом поднял голову и посмотрел прямо туда, где я стояла. Я резко отпрянула, пока он меня не заметил. Именно в это мгновение я решила, что не буду спускаться на станцию. Не буду встречаться с Тоби. Я не смогу. Да и зачем мне с ним встречаться? Что я ему скажу? Нет. Не буду спускаться. Останусь здесь, на мосту, и подожду, пока Тоби не сядет на электричку и не уедет. Думаю, он должен понять намек.

Я осторожно приблизилась к перилам и глянула вниз. Тоби стоял запрокинув голову и смотрел прямо на меня. Одной рукой он прикрывал глаза, чтобы в них не светило солнце, а вторую слегка приподнял и робко помахал мне, растопырив пальцы. Я растерялась и помахала в ответ – прежде чем сообразила, что, наверное, делать этого не надо. Вернее, даже не помахала, а просто приподняла руку над верхним краем перил и растопырила пальцы.

Потом я улыбнулась. Еле заметно, но все‑таки улыбнулась. Это вышло само собой – я не хотела. Даже не знаю, как я смогла улыбнуться этому человеку, который убил моего дядю Финна, но я улыбнулась, и эта улыбка решила все. Она как будто связала меня обязательством, и у меня просто не было выбора, кроме как выполнить свое невольное обещание и спуститься по лестнице на платформу.

Тоби смотрел на меня не отрываясь. Он застыл, как изваяние, по‑прежнему прикрывая глаза от солнца одной рукой, и эта поза, и взгляд, исполненный встревоженного ожидания, и солнечный свет, омывавший его лицо, придавали ему сходство с героем средневековой картины, который увидел великое чудо и боится, что оно его ослепит. Он указал на платформу и кивнул, приглашая меня спуститься. И я почти против воли кивнула в ответ и направилась к лестнице. У меня было чувство, что все происходит в замедленной съемке. Как будто лестница растянулась до бесконечности, и я буду спускаться по ней целую вечность.

Но она все же закончилась. Внизу было тепло и светло, и электричка уже подходила к платформе. Тоби шагнул мне навстречу и улыбнулся. И это была настоящая улыбка. Не такая, какая обычно бывает у взрослых: нарочито радушная и поэтому неискренняя. Он улыбался мне по‑настоящему. Словно так обрадовался нашей встрече, что с трудом верит своему счастью.

– Ну, пойдем, – сказал он, как будто мы знакомы сто лет.

В этот час народу на станции было мало. У большинства еще не закончился рабочий день, а те, у кого он закончился, ехали в основном в северном направлении, возвращаясь домой из города. Мы с Тоби вошли в электричку, идущую на юг. Я старалась не думать о том, что я делаю.

В вагоне, куда мы вошли, было почти пусто. Тоби указал на четыре сиденья, располагавшиеся друг напротив друга. Два с одной стороны, два – с другой.

– Сядем здесь?

Я кивнула и села у окна. Тоби уселся напротив, на сиденье рядом с проходом, по диагонали от меня. Его длинные ноги заняли почти все пространство между сиденьями, и мне пришлось втиснуться в самый угол, чтобы наши ноги случайно не соприкоснулись.

– Спасибо, что пришла, – сказал он. Я заметила, что он пытается заглянуть мне в глаза, но мне не хотелось встречаться с ним взглядом. Я отвернулась и стала смотреть в окно на огромную доску с рекламой водки «Абсолют». Внизу кто‑то написал: «„Def Leppard“ руляТТ», – а кто‑то другой зачеркнул «руляТТ» и написал выше «сосуТТ».

– Не за что, – сказала я, по‑прежнему глядя в окно.

– Ты же меня не боишься, правда? Потому что я знаю, что можно было подумать, когда я тогда позвонил. И знаю, что обо мне думают твои родные. Но мне очень хотелось с тобой пообщаться, и я все пытался придумать, как это устроить.

Электричка дернулась и поехала, медленно набирая скорость.

– Нет, не боюсь.

– Хорошо. Это хорошо. – Он отвернулся и долго смотрел на пустое сиденье через проход. Потом вновь повернулся ко мне: – Родители знают, куда ты пошла? Ты им говорила?

Сначала я ничего не ответила. А потом повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

– Странный какой‑то вопрос, вам не кажется?

Тоби как будто встревожился. Он легонько поморщился, словно понял, что совершил ошибку. А потом рассмеялся.

– Да, ты права. Очень странный вопрос. И его можно понять превратно. Хотя я не имел в виду ничего такого. – Он закатил глаза. У него были хорошие глаза. Большие и карие, очень темные. И очень добрые. Как у лошади. – Финн всегда говорил…

Когда он произнес имя Финна, я резко выпрямилась и вся напряглась. Тоби наверняка это заметил, потому что нахмурился и взглянул на меня чуть ли не виновато.

– Впрочем, ладно. Не важно, – сказал он, неопределенно махнув рукой. Наклонил голову, пытаясь опять заглянуть мне в глаза. Пытаясь понять, доверяю я ему или нет.

– Никто не знает. Я никому ничего не сказала. – У меня в кармане лежал швейцарский армейский нож с уже раскрытым штопором. На всякий случай.

Тоби открыл свой рюкзак и достал смятый бумажный пакет из «Данкин Донатс». Внутри лежал большой витой крендель. Тоби отломил половину и протянул ее мне. Липкая глазурь уже подтаяла, и крендель выглядел не особенно аппетитно. Да и вообще, мне не хотелось брать угощение у Тоби. Но я не успела поесть после уроков и была ужасно голодная.

– Спасибо.

Я сидела и отламывала от кренделя маленькие кусочки, постепенно разворачивая завитки. Потом взглянула на Тоби и увидела, что он делает то же самое. Мы улыбнулись друг другу – немного нервно. Не зная, что сказать. Я тут же пожалела о том, что улыбнулась. Мне не хотелось, чтобы Тоби подумал, будто мы с ним друзья или что‑то в этом роде.

Электричка остановилась. Двери открылись, и в вагон ворвался поток студеного воздуха. Тоби, кажется, и не заметил, что мы стоим. Наверное, время близилось к четырем. Но часов у меня не было, а спрашивать я не хотела. Не хотела ничего говорить. Я уже сказала Тоби, что не боюсь его. И действительно не боялась. Двери закрылись, и электричка поехала дальше.

– Похоже на молекулу ДНК, правда? – Тоби поднес к окну наполовину раскрученный крендель. – Ну, знаешь… двойная спираль.

Что‑то подобное мог бы сказать мне Финн. Я невольно улыбнулась. В Тоби было что‑то такое… очень знакомое, почти родное. И я не могла удержаться и не продолжить:

– Пончиковая ДНК, пончиковые кровяные тельца, упаковка пончиковых глазных яблок…

Тоби рассмеялся, прикрыв рот рукой, чтобы не выплюнуть уже откушенный кусок кренделя. Его губы блестели от липкой сахарной глазури.

– Пончиковая бактерия, пончиковый вирус…

Это вырвалось случайно. Он не хотел произносить слово вирус. Я отвернулась. Тоби уставился себе под ноги. Его лицо стало очень серьезным.

– Знаешь, – сказал он, – мне его очень не хватает.

Я доела свою половинку кренделя и снова уставилась в окно. Мы как раз проезжали какой‑то маленький городок, и дома подступали почти вплотную к путям – так близко, что можно было заглянуть в окна и увидеть, как люди на кухне готовят обед. Я вытерла липкие пальцы о матерчатую обивку сиденья.

– Мне тоже, – сказала я, помолчав.

– Он много рассказывал о тебе, – сказал Тоби. – Говорил о тебе постоянно. Он тебя очень любил, ты ведь сама знаешь?

Я быстро отвернулась, чтобы Тоби не заметил, как я улыбаюсь и заливаюсь краской. И только потом до меня дошло, что это значит. Я не была для него секретом. Тоби знал обо мне.

– Ну, да. – Я пожала плечами, как будто мне все равно.

– Это правда.

Мы опять замолчали. Я заметила, что Тоби нервно вертит в руках проездной билет: то свернет, сложит в несколько раз, то опять развернет.

– Так вы тоже… вы тоже художник? – спросила я.

– Нет, я совсем не художник. У меня руки растут не из того места. – Тоби рассмеялся. – Финн однажды попробовал научить меня лепке, но из меня тот еще скульптор… – Он посмотрел на меня. Я, наверное, хмурилась, потому что он сразу же посерьезнел. – Не знаю. Наверное, у меня просто нет никаких художественных способностей.

– У меня тоже.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я плохо рисую. Наверное, хуже всех в классе. – Слова вырвались сами. Я не хотела рассказывать о себе.

– А Финн считал, что способности у тебя есть. Причем выдающиеся способности. – Тоби наклонился поближе ко мне. – Финн говорил, что настоящий художник – это не тот, кто умеет красиво изобразить вазу с фруктами, а тот, у кого в голове есть идеи. А у тебя, он сказал, столько хороших идей, что их хватит на целую жизнь.

– Он так сказал?

– Да.

Я опять покраснела и отвернулась к окну. На секунду мне показалось, что Финн едет с нами. Стоит, невидимый, за плечом Тоби и подсказывает, что говорить.

Я понимала, что не должна поддаваться на эти сладкие речи. Но ничего не могла с собой поделать. Мне было приятно, что Финн говорил обо мне столько хорошего. И мне хотелось послушать еще. Слушать и слушать – до бесконечности. Я покосилась на Тоби. Может, он все выдумывает. В конце концов, он же был другом Финна. Близким другом. А я – всего лишь племянница, глупенькая девчонка. Мне вдруг стало обидно. Это неправильно! Несправедливо! Этот Тоби – по сути, никто, совершенно чужой человек – говорил обо мне с Финном. Он знает столько всего обо мне, а я не знаю о нем ничего.

– Так вы теперь будете жить в квартире Финна? – спросила я.

Вопрос прозвучал слишком резко и даже со злобой. Я услышала в собственном голосе интонации Греты, но мне было плевать.

Тоби опустил голову.

– Я…

– Ладно, можете не отвечать. На самом деле мне это неинтересно.

Мы опять замолчали.

– Знаешь, ты можешь туда приходить, когда хочешь. В любое время, – наконец сказал Тоби. – И это не просто слова. Действительно, в любое время.

Я пожала плечами. А потом у меня защипало в глазах. Мне не хотелось расплакаться перед Тоби, и я изо всех сил пыталась сдержать слезы. Это было непросто, очень непросто. Я отвернулась, но Тоби положил руку мне на плечо. Я отодвинулась от него. Сделала глубокий вдох, медленно выдохнула. Еще раз вдохнула, как можно медленнее. И еще раз, и еще. В конце концов мне удалось успокоиться.

– Все будет хорошо, – тихо сказал Тоби, а потом сделал вот что: взял свой свитер, лежавший на соседнем сиденье, и положил себе на колени. Тем самым он дал мне понять, что я могу сесть рядом с ним, если хочу. Я посмотрела на пустое сиденье долгим многозначительным взглядом, так чтобы Тоби увидел: я поняла, что он хочет сказать, но пересаживаться не буду. Я не нуждаюсь в его сочувствии.

Он тоже все понял, но не вернул свитер обратно. Так и держал его на коленях, оставляя сиденье между нами свободным. Электричка сделала остановку на очередной станции – уже пятой или шестой – и поехала снова, увозя меня все дальше и дальше от дома. Все дальше и дальше от леса. Из предместий – в холодный каменный город.

Мы доехали до конечной и вышли на Центральном вокзале.

Тоби еще раз двадцать поблагодарил меня за то, что я согласилась с ним встретиться, и сказал, что надеется на продолжение знакомства. Он открыл свой рюкзак, достал бумажный пакет и протянул его мне.

– Это от Финна. – Он наклонился совсем близко ко мне, но сразу же отступил. – И это не все. Потом будет еще.

Я, не глядя, взяла пакет, как будто мне было ни капельки не интересно.

– Если есть что‑то еще, можно было бы отдать все сразу.

Тоби смутился. Заложил руки за спину и уставился себе под ноги.

– Я просто подумал, что если отдать тебе все сразу, ты больше не захочешь со мной встречаться. А мне нужно… мне очень хочется встретиться с тобой еще.

Он достал из кармана целую пригоршню денег. Не аккуратную пачку банкнот, а именно пригоршню. Как будто взял эти деньги из какой‑то большой кучи и запихал их в карман.

– Вот, возьми. Вдруг тебе что‑то понадобится…

Я особенно не приглядывалась, но было понятно, что денег там много. Когда мы с Гретой были еще совсем маленькими, наша соседка миссис Кепфлер иной раз давала нам каждой по доллару. Просто так. Потому что мы славные девочки, как она говорила. Но мама не разрешала нам брать эти деньги. «Деньги можно брать только у родственников», – говорила она каждый раз и заставляла нас их возвращать.

– Я не могу это взять.

– Нет, нет, нет. Это тебе, – сказал Тоби. – И ты ничего у меня не берешь. Это от Финна. Там еще много осталось. Не переживай.

Он попытался отдать мне деньги – буквально совал их мне в руки, – но я не хотела их брать.

– То, что мне нужно, за деньги не купишь. – Не знаю, понял ли он, что я имела в виду. На самом деле больше всего мне хотелось, чтобы время повернулось вспять, и Финн никогда не встретил бы Тоби, не заразился бы СПИДом и был бы сейчас жив, и мы были бы вместе – только вдвоем, он и я, как мне всегда представлялось в мечтах о будущем.

– Да, – проговорил Тоби как‑то потерянно, как будто до него вдруг дошло, как по‑дурацки все это выглядит со стороны. Мы с ним стоим в вестибюле вокзала, среди толпы, и Тоби держит в вытянутой руке целую пригоршню денег, словно только и ждет, когда их у него отнимут. Он попытался убрать деньги обратно в карман, но они не влезали. И вот тогда – лишь на долю секунды – мне стало его жалко.

– Ну, ладно. Давайте. – Я открыла рюкзак. – Только быстро.

Тоби улыбнулся и положил деньги в рюкзак.

– Это правильно, не сомневайся. Финн бы одобрил. Он так и хотел.

Я собиралась сказать, что никто не знает – не может знать, – чего хотел Финн, но тут мне в голову пришла кошмарная мысль, что, может быть, Тоби как раз и знает. Может быть, это только я ничего не знаю.

– Мы могли бы… не знаю… пойти выпить кофе. Хочешь кофе? Или мороженое? Попить чего‑нибудь? – Тоби кивнул в сторону бара.

Я посмотрела на большие часы на стене: четыре тридцать. Даже если бы я захотела пойти куда‑нибудь с Тоби, то все равно уже не смогла бы. Мне нужно было скорее возвращаться домой, чтобы успеть на вечеринку.

Я покачала головой.

– Я не могу. У меня еще кое‑что намечено.

– Да, конечно. Может быть, в другой раз? Мы ведь еще увидимся?

Я пристально посмотрела на Тоби. Он стоял сгорбившись, теребил пальцами нитку, вылезшую из свитера, и смотрел на меня так, словно ему действительно не все равно, что я отвечу.

– Я… я, может быть, вам позвоню. Как‑нибудь. Когда будет нечем заняться.

Тоби весь просиял. Кивнул и протянул мне руку. Наверное, хотел, чтобы я ее пожала. Но я не стала ее пожимать.

– Замечательно. Когда тебе будет удобно. В любое время, да? Я всегда дома. И если тебе что‑то нужно… все, что угодно. И это не просто слова.

На этом мы и расстались. Тоби сто раз спросил, нормально ли будет, что я поеду домой одна, и когда я его все‑таки убедила, что прекрасно доеду сама, мы наконец распрощались. Он направился к выходу, но остановился, не дойдя до дверей, и обернулся. Улыбнулся, помахал рукой, изобразил пантомимой, как он набирает номер на невидимом телефоне, и указал на меня пальцем. Я кивнула, и он ушел. Я купила билет до Вестчестера. Расплатилась деньгами, которые были у меня с собой. Своими деньгами, а не теми, которые мне отдал Тоби. И больше ни разу не оглянулась в ту сторону, куда он ушел. Я стояла у края перрона, смотрела на рельсы, ждала свою электричку и думала, что, скорее всего, мы с ним уже никогда не увидимся.

В лесу за школой собрались почти все актеры, занятые в «Юге Тихого океана». Райан Кук, Джули Контолли, Меган Донеган. И кое‑кто из технического персонала. Осветители и декораторы. Люди, которые одеваются во все черное и остаются невидимыми за кулисами. Если бы я участвовала в спектакле, я была бы кем‑то из технического персонала. Именно так я себя и чувствовала. Словно я за кулисами – прячусь за деревом и наблюдаю за всеми, кто собрался у костра. Грету я услышала раньше, чем увидела. Ее голос лился среди деревьев. Отрывки из «Бали Хаи», главной песни Кровавой Мэри. «Одинокий остров… затерянный в море… иди ко мне…» Потом голос затих, и я увидела Грету. Увидела, как она пьет из бутылки, прямо из горлышка. Что‑то темно‑коричневое – виски или бренди. А я и не знала, что Грета пьет спиртное. И не хотела знать.

Всю дорогу от станции я бежала бегом, будто меня что‑то подгоняло. Словно это был мой последний рывок за последней возможностью стать нормальной. Я бежала, хватая ртом холодный воздух. Скользя по жесткому снегу. Прочь от этого странного часа, проведенного с Тоби. У меня было ощущение, что я – это не я. Как будто я играю в спектакле о ком‑то, кто очень‑очень похож на меня. Этот «кто‑то» почти такой же, как я. И все же немного другой.

Я ждала подходящего момента, чтобы выйти из своего укрытия и влиться в компанию, но ожидание затягивалось. Я стояла и мерзла. И в конце концов все же достала из рюкзака эту дурацкую куртку. Мне было уже все равно, как я выгляжу. Я сделала шаг назад и споткнулась, и кое‑кто из ребят меня заметил. В том числе и Грета. Она улыбнулась и что‑то сказала мальчишке, стоявшему рядом с ней. Это был Бен Деллахант. Он посмотрел на мои ноги и подошел ближе.

– Вот мы и опять встретились. Ты – младшая Элбас.

Я покраснела.

– Да. Джун.

– Я заметил твои сапоги.

Я попыталась спрятать ногу за ногу. Мне не хотелось, чтобы Бен Деллахант разглядывал мои сапоги. У меня был тяжелый и странный день, и я сомневалась, что мне хватит сил вступиться за лучший подарок от Финна.

– Да, ты говорил в прошлый раз. А тебе что – не нравится? – Я и сама поняла, что вопрос прозвучал слишком резко.

Бен поднял руки, словно защищаясь.

– Да нет, все нормально. Просто… они очень классные, вот и все. Я бы сам от таких не отказался.

– Они не продаются.

– Я знаю. – Бен рассмеялся. – Не переживай.

Мне подумалось, что Грета, возможно, попросила Бена за мной присмотреть. Может, поэтому и позвала меня на вечеринку. Может быть, она заметила, как мы с ним беседовали в тот раз, в актовом зале.

Бен подошел к большой сумке, стоявшей недалеко от костра, достал оттуда бутылку и протянул мне.

– Пиво будешь?

Он уже открыл бутылку, так что мне волей‑неволей пришлось ее взять. Я решила, что отопью один глоток, а остальное потихонечку вылью.

– Спасибо.

Бен пристально смотрел на меня.

– А ты вроде бы выше сестры. Выше ростом.

– Ага, я знаю.

Мы неловко помолчали, а потом Бен спросил:

– Может, пойдем прогуляемся?

Я задумалась на пару секунд. Наверное, я думала слишком долго, потому что Бен поспешно добавил:

– Это просто прогулка. Ничего страшного. Не вопрос жизни и смерти.

И я согласилась. Не потому что мне так уж хотелось прогуляться с Беном Деллахантом. Просто это был повод уйти с вечеринки. Мне не хотелось там оставаться. Рядом с пьющей Гретой. Среди людей, которых я не знала. Если мы пойдем в лес, запросто можно представить, что никакой вечеринки и нет. А если что‑то пойдет не так, у меня в кармане лежит складной нож. Я сложила его в электричке, но он по‑прежнему был со мной, и – если вдруг что – я успею выдвинуть штопор. И еще у меня был фонарик. Мне‑то он вряд ли понадобится, но Грета просила его взять.

Когда мы уходили, кто‑то из мальчишек крикнул нам вслед:

– Давай, Бен! Не теряйся!

– Не обращай внимания, – сказал Бен и придвинулся ближе ко мне.

Мы шли по тропинке среди темных деревьев по направлению к ручью. И вдруг Бен резко замер на месте.

– Слышишь? – спросил он. – Как будто… не знаю… собаки воют.

– Это могут быть волки, – сказала я и тут же пожалела об этом.

Бен рассмеялся.

– Да откуда тут взяться волкам? Волков в здешних лесах перебили сто лет назад. Если они еще где‑то остались, то далеко‑далеко на севере.

– А откуда нам знать, что волки, которые с севера, не могут прийти к нам в Вестчестер? Может, они и пришли. Мы же не знаем! – Я отхлебнула еще пива, вдруг расхрабрившись.

– Тише. – Бен поднял указательный палец. – Давай послушаем. И вообще, – прошептал он, – не все волки плохие.

Я опустила глаза.

– Да. Не все. Они не плохие. Просто… просто они себялюбивые. Да, волки – они такие. Вечно голодные и себялюбивые.

Бен растерялся, не зная, что на это ответить.

– Э… ну, да. Наверное. Хотя, может быть, это просто койоты. Или собаки. Обыкновенные бродячие собаки. – Он огляделся по сторонам, потом подошел совсем близко ко мне и взял за руку. – Если хочешь, пойдем поищем их. Заодно и узнаем, кто это.

Костер, оставшийся у нас за спиной, горел по‑прежнему ярко. Вокруг него стояли ребята и пили пиво. В темноте среди деревьев мерцали крошечные огоньки – свечи и электрические фонарики тех, кто тоже ушел от костра.

– Да мне не особенно интересно, кто это. – Я не хотела ему говорить, что мне нравится верить в волков.

– Почему не интересно? – Бен запустил руку в карман и протянул мне на ладони какую‑то непонятную штуку. – Ты когда‑нибудь играла в «Драконы и подземелья»?

Я покачала головой.

– Ну, смотри… – Бен оживился, принялся объяснять правила, рассказывать о параметрах персонажей и очках опыта. Потом вручил мне игральную кость странной формы и сказал, чтобы я ее бросила.

– Вот прямо сюда. – Он подставил ладони. У него были большие руки. Почти как у моего папы. И низкий, спокойный, совсем взрослый голос. Я заметила, что у него на подбородке уже пробивается щетина. Я вдруг очень остро прочувствовала, что мы с ним остались наедине в темном вечернем лесу, и эти два года – наша с Беном Деллахантом разница в возрасте – почему‑то казались гораздо дальше, темнее и опаснее, чем пятнадцать или даже двадцать лет между мной и Тоби. Я и сама толком не понимала, что делаю, но все‑таки уронила игральную кость в ладони Бена.

– Отлично, – сказал он.

– Что – отлично?

– Я уговорил тебя идти искать волков.

– А ты меня уговорил?

– Ну, конечно. У тебя ж, типа, нет очков опыта.

Пару секунд я стояла в раздумье, что делать дальше. На самом деле больше всего мне хотелось пойти домой. Но когда я оглянулась на костер, Греты там уже не было. Если я сейчас уйду и вернусь домой одна, Грете влетит от родителей. А я не хочу, чтобы ей из‑за меня попало.

– Ну, ладно. Пойдем. – Я указала совершенно в другую сторону. Я точно знала, где волки, и показала совсем не туда. И мы пошли. Бен не умолкал ни на секунду. Рассказывал мне о «Драконах и подземельях», о квестах, о своих самых любимых сценах из «Автостопом по галактике». Иногда мы останавливались. Бен доставал из кармана куртки очередную банку пива, и мы присаживались на какой‑нибудь упавший ствол. Не скажу, что я прямо‑таки замечательно провела время. Но мне было неплохо. Легко и спокойно. И я уже не жалела, что пришла на вечеринку.

Я провела Бена по широкому кругу, так что в итоге мы снова вернулись на холм над поляной, где был костер.

– Ну вот, никаких волков, – сказал Бен и положил руку мне на плечо.

За сегодняшний день это был уже второй человек, кто намеренно прикоснулся ко мне. Совершенно чужой человек, не из нашей семьи. Это было так странно. Как будто мы с ним из двух разных миров, состоящих из разной материи.

– Да, похоже на то. – Я сделала шаг в сторону, так чтобы рука Бена сама соскользнула с моего плеча. – Но это не значит, что их нет вообще, правда?

Он начал было спорить, но я уже бежала вниз по склону. Когда я подошла к костру, огонь еще теплился и сильно дымил, потому что в него набросали листьев. От недопитых бутылок и банок с пивом шел кислый дрожжевой запах, и хотя время было еще не такое уж позднее, народ уже собирался по домам. Никому не хотелось искушать судьбу в лице взбешенных родителей. Я осмотрелась, ища взглядом Грету. Не знаю, сколько времени мы с Беном пробыли в лесу, но я очень надеялась, что к моему возвращению Грета будет на месте. Но ее у костра не оказалось. Я видела ребят из ее компании, но сестры с ними не было.

Я не знала, что делать. Лямки рюкзака, который вдруг сделался очень тяжелым, давили на плечи. Сейчас мне хотелось лишь одного: поскорее вернуться домой. Сосчитать деньги, которые дал мне Тоби. Открыть этот смятый бумажный пакет и посмотреть, что там внутри. И еще мне ужасно хотелось спать. Но я не могла просто так взять и уйти. Нужно было сначала найти сестру.

Я поспрашивала народ, не видел ли кто‑нибудь Грету. Никто не видел. Одна девочка сказала, что, кажется, Грета ушла с Робом Джорданом, но она не уверена.

Грета вряд ли бросила бы меня одну. Только не в этот раз. Если она вернется домой без меня, у нее будут крупные неприятности.

Небольшая компания ребят уже направлялась в сторону школы. Среди них был и Бен. Он обернулся ко мне и спросил:

– У тебя все в порядке?

– Ага. – Я кивнула и помахала ему рукой.

Он помахал мне в ответ и скрылся в темноте между стволами.

У костра осталось лишь несколько человек. От дыма у меня слезились глаза. Очень хотелось пить. И чего‑нибудь съесть. Я отступила на пару шагов в темноту. Сейчас мне было даже не нужно особо стараться, чтобы представить себя бедной крестьянской девчонкой из средневековой деревни. Девчонкой, которая бродит в ночном лесу и отчаянно ищет свою единственную сестру.