февраля

Коля всё не приходил, и я не знала, что подумать. И вдруг мама мне сегодня говорит: «Навести после школы Колю — он нездоров». А он, оказывается, лежит. Его избил этот чужой — Никифор. Ох, если б это было при мне! Да как он смеет бить! Он разозлился на Колю, потому что Коля нашёл у него кусок ворованной кожи. Это с маминой фабрики! Подумать только: мама всё старалась её сэкономить, а пришёл этот чужой и хотел уничтожить всю мамину работу. Но ему не удалось этого сделать — за ним уже следили на фабрике. А Коля этого не знал. И Коле пришлось бы плохо, но Лёня как раз в это время пришёл к нему. Лёня сразу закричал, и прибежали соседи, и Никифор убежал. Они не сумели его задержать! 20 февраля

Его ищут. Мама говорит, что, вероятно, найдут. Ой, только бы нашли! 21 февраля

Его нашли. Задержали на вокзале. Я совсем не могла заниматься в эти дни. Я очень боялась, что Никифор вернётся. А Коля его не боялся. Даже Лёня боялся, я видела, а Коля — нет. 25 февраля

Алексей Степаныч не ругал меня на уроке — он, наверно, знает, что случилось. И потом, я теперь опять много занимаюсь. Моцарт — раз. Концерт к экзамену — два. И в-третьих — наша тайна. Алексей Степаныч сказал мне о ней: «Ты очень боишься этой пьесы, а у страха, знаешь, глаза велики. Пока будешь бояться, ничего не выйдет. Правда, лучше стало немного, но ещё очень робко». Вот я сегодня и попробовала дома играть её смело. А что — вышло! Правда, грязновато немного, но, в общем, вышло. А теперь опять буду медленно, очень осторожно учить, по кусочкам. И над каждым работать. Концерт пока учим понемногу. А. С. сказал — после второго школьного примемся за него основательно. Скоро второй школьный концерт. Я боюсь, но меньше, чем раньше. Наверно, потому, что играю Моцарта. Я, кажется, понимаю его. И на душе делается так хорошо, когда играешь его! А всё-таки страшно. Галя ругает меня за трусость. И Мая тоже. И Оксана. Значит, я трусиха? Надо себя перебороть. Вот Коля — он ведь ничего не боится! 26 февраля

Коля сказал маме, что много занимается — потому редко заходит. Как-никак, кончает в этом году семилетку. Мама спросила, что он думает делать дальше, и он сказал, что пойдёт в техникум. Будет учиться и работать — помогать матери. А после техникума, может быть, и в институт пойдёт. (По-моему, он после того разговора с Женей и про географию думает, но пока ничего не говорит. Он ведь скрытный.) Мама спросила, поедет ли он летом в деревню к своим родным. Он сказал, что ему там делать в этом году нечего. Помощь его там не нужна, а ему надо готовиться в техникум и ещё что-то такое делать. Он не сказал что. Только я догадываюсь, что это. Наверно, какой-нибудь новый химический опыт. Мама его спросила, хочет ли он поехать в их фабричный лагерь. «А вдруг его в экспедицию возьмут?» — спросила я. «Можно и в экспедицию поехать и в лагерь на один срок, — ответила мама. — Коля много работал в эту зиму, ему надо отдохнуть». «А я поеду в лагерь?» — спросила я. Мама сказала, что да. Потом мама пошла готовить ужин. Я хотела ей помогать, но она сказала, что сегодня не надо, и мы с Колей ещё поговорили немного. Между прочим, с мальчиками иногда интереснее говорить, чем с девочками. Вот, например, Галя, — она, конечно, хорошая, но ведь она какая-то маленькая ещё и почти ничем, кроме музыки, не интересуется. И знает даже меньше меня. (Я не про уроки.) А я очень люблю музыку, но столько есть ещё на свете интересного, так хочется всё знать! Меня очень интересуют астрономия и ботаника. Я рассказала Коле про некоторые редкие растения. Он, например, не знал, какое самое высокое дерево на свете, и очень удивился, когда я ему сказала, что эвкалипт. И что он может дорасти до двадцатого этажа. И вообще не знал, какое это замечательное дерево, — я ему рассказала. А он мне много рассказал о химии. Он говорит, что, наверно, можно придумать такой состав, от которого бы деревья росли быстрее и самая неплодородная почва стала плодородной. (Это, наверно, Женя на него повлиял.) И что он всякие составы будет изобретать и, может быть, даже придумает новый лак для скрипки, чтобы он был не хуже лака старых мастеров и даже ещё лучше. Вдруг бы он придумал такой состав! Я прихожу на урок, начинаю играть, а скрипка моя звучит, как у Ойстраха! (Я знаю, что дело не в одном лаке, а гораздо больше — в скрипке, а ещё больше — в игре… Но интересно же помечтать.) 27 февраля

Получила из Берёзовой письмо — от Тамары. Она пишет, почему я их забыла и не пишу ей. Ещё она пишет, что Вера скоро поедет в Москву, на консультацию к Елизавете Фёдоровне. Тамара спрашивает, хочу ли я, чтобы она приехала с Верой на наш школьный концерт, удобно ли это. Вера предложила её взять. Мне хочется, чтоб Тамара послушала, как я играю Моцарта. И у Гали очень красивые пьесы в этот раз. И вообще у многих ребят из нашего класса. Я ей написала, чтобы приезжали. И послала для их стенгазеты свой рисунок: «Класс Алексея Степаныча идёт на концерт». Мы теперь обмениваемся материалами. У нас в газете тоже помещены их рисунки. 69. КЛАСС АЛЕКСЕЯ СТЕПАНЫЧА

На рисунке Марины был изображён весь класс Алексея Степаныча: двенадцать девочек и мальчиков. Они шли гуськом, друг за дружкой, с решительным и боевым видом. У каждого в одной руке — скрипка, а в другой — высоко поднятый смычок. «Смелые люди», — сказал бы Алексей Степаныч. Но ему-то Марина этот рисунок не показала. Ещё смеяться будет, пожалуй. Скажет: что же в жизни такая трусиха? Но в этот раз Марина и правда боялась меньше, чем всегда. Она так сжилась с музыкой Моцарта, что играла эту пьесу, не думая ни о чём, естественно и просто, как по утрам напевала одна или пела с ребятами на сборах. Она не знала, что на этот раз больше её волновался учитель. Он-то знал, что пьеса эта была выше программы Марининого, пятого класса и несколько выше её сил. Он знал, что девочка, придававшая такое большое значение их «тайне» и так её боявшаяся, очевидно, поэтому отнеслась к пьесе Моцарта, как к чему-то естественному в её жизни. Она считала, что эта пьеса по её силам. И музыка Моцарта оказалась понятной девочке. Это очень радовало Алексея Степаныча, но всё же он не был спокоен. Вот уже заполняют зал дети и взрослые. В первых рядах — его ученики. Многие из них сегодня играют. Его класс. Как он знает их всех, с их ленью и усердием, с детскими ошибками и редкими, но такими счастливыми для него артистическими взлётами… Вот с краю сидит маленькая Шура. Алексей Степаныч очень ровно относится к ученикам, и он чувствует, что дети это ценят. У него нет «любимчиков». Но эту девочку он нежно любит. Это одна из самых талантливых его учениц. Живая как огонь, весёлая — и в жизни и в игре. Но вместе с тем девочка эта его очень заботит. Что-то в последнее время она стала отставать, и техника её почти не развивается. А без этого нельзя двигаться вперёд, особенно — играя на таком сложном инструменте, как скрипка. Да, его ребятишки вряд ли отдают себе отчёт, на каком сложном и трудном инструменте они учатся играть. А девочка стала отставать. Надо посоветоваться о ней с Елизаветой Фёдоровной. Рядом с ней — Лёня. Какие разные дети! У Лёни безукоризненная для его возраста техника, он очень много сделал за последнее время, преодолел много трудностей — и не поверишь, что часть года прогулял. Но настоящей музыки в его игре мало. Где-то на стороне витают его мальчишеские мысли, когда пальцы бегают по струнам. Значит, эту сторону в нём надо развивать больше всего. Кажется, в этот раз что-то сдвинулось. Он приписывает это, между прочим, и девочкам — Гале и Марине. Они быстро двигаются вперёд, и Лёне не хочется отставать от них. История с концертом, участие, которое приняли в нём тогда девочки, тоже сыграли свою роль. Посмотрим, как сыграет, посмотрим… А вот Галя — сидит, сжав губы. Ну, за эту девочку он спокоен: твёрдый характер, своего добьётся! И чувствует тонко и работать умеет. Сашенька, Оля — эти малыши ещё не в счёт. Он пока к ним только примеряется, подходит то так, то эдак, пробует, что их больше заденет, скорее приохотит к работе. Оля способнее, но, кажется, ещё слишком мала и рассеянна. А из Сашеньки, пожалуй, может выйти толк. А рядом с Сашенькой — Марина, что-то ласково шепчет ему на ухо. Хорошая девочка, но не простая. Кажущаяся лёгкость характера, а, в сущности, характер не простой. Если станет работать — будет толк. С ней работать интересно. Как-то она сегодня справится? Нелёгкую он ей задал задачу. Позади неё — Миша, самый старший его ученик. Этот уже виден. Работоспособен на редкость, несомненно будет музыкантом. Иногда не хватает чего-то своего, но и это придёт постепенно. Всё-таки мальчику ещё только пятнадцать лет. Боря, Витя… С этими — работать и работать. Да, немало труда вложено в них всех. Чем-то они его отблагодарят сегодня? Ведь каждый школьный концерт — это смотр его учеников, его преподавательского метода, смотр его класса. — Тише, дети, начинаем! — говорит Семён Ильич, поднимаясь с места. — Марина, тише! Что это с Мариной? С ней рядом, справа, сидит незнакомая Алексею Степанычу девочка. А, кажется, из фабричного клуба! Они рассматривают какой-то рисунок. — Зачем ты его привезла? — шепчет Марина. — Сравнить, — тихонько отвечает её соседка. Алексей Степаныч протягивает руку и берёт рисунок из рук Марины. — Ой! — пугается Марина и заливается краской. А Алексей Степаныч смотрит на рисунок и улыбается. В точности так, как предвидела Марина. Однако рисунок ему явно нравится, и он не собирается его отдавать. «Да, они не боятся, — думает он. — Сегодня больше волнуюсь я». — Класс Алексея Степаныча Соловьёва! — объявляет Семён Ильич. — Саша Ичимов, младший приготовительный класс. Алексей Степаныч видит, что сидящая рядом с Сашенькой Марина снова вспыхивает так, как будто вызвали её, и горячо шепчет что-то на ухо встающему с места Сашеньке. — Да он ничуть не боится! — тихо говорит ей девочка справа. — В первый раз играет, — взволнованно шепчет Марина. — Ведь это наш самый маленький ученик! А Саша выходит к роялю так, как будто это в его жизни не первый, а двадцать первый по крайней мере концерт. Он застенчиво и вместе с тем серьёзно смотрит на комиссию и протягивает свою скрипку для настройки Алексею Степанычу. 70. НА ОБСУЖДЕНИИ

В приёмной ожидали родители и дети, переговаривались, делились впечатлениями, а в зале совещались педагоги. Концерт окончился в десять часов, теперь было уже одиннадцать, а обсудить успели только половину игравших. Елизавета Фёдоровна, пришедшая на концерт после напряжённого рабочего дня, так устала, что у всех было желание ускорить обсуждение. Но почти о каждом ученике завязывался разговор — и снова и снова горячо обсуждались его музыкальные данные, его продвижение вперёд и метод педагога. Извечный педагогический спор — о трудном и лёгком — был главной темой разговора. Сколько лет существовала музыкальная педагогика — почти столько же лет существовал и этот спор. Одни говорили о том, что дети растут на трудном, что лёгкие пьесы не приносят пользы, что воспитанный на лёгком ученик и будучи взрослым не может привыкнуть к трудностям, боится их и не осиливает. Что только на трудном быстро двигается и растёт ученик — его звук, техника, его общая музыкальная культура. Другие говорили, что преждевременное воспитание на трудных вещах губит в ученике его детское восприятие музыки, его музыкальность. Подавленный техническими трудностями, ученик перестаёт ощущать музыку играемых им вещей и приучается смотреть на них лишь как на барьер для преодоления трудностей. Вероятно, истина была где-то посредине. Вероятно, растить учеников надо было и на лёгком и на трудном, гармонически развивая и раскрывая их технические и музыкальные способности. Так считали старые, опытные педагоги. Но молодые увлекались обычно скоростным методом. Им хотелось дерзать, экспериментировать. Иногда результаты бывали блестящими. Но это был метод, пригодный для более сильных учеников. Более слабым он зачастую приносил вред. И если отбросить частные вопросы постановки — манеру держать скрипку, держаться вообще, вопросы техники «правой и левой руки», то, в основном, спор вёлся именно о трудном и лёгком. Уже много было выкурено папирос и сказано горячих слов, когда комиссия закончила обсуждение десяти игравших учеников и перешла к Марине. Года два назад Марина играла по-детски непосредственно и с увлечением. И на одном из школьных концертов сыграла так темпераментно и музыкально, что получила пятёрку с плюсом. Но в прошлом году Алексей Степаныч решил быстро двинуть девочку вперёд: по возрасту она была старше своих одноклассников, и данные для быстрого роста угадывались у неё педагогом. Он дал ей трудный для её возраста и класса концерт Баха. Марина сыграла его верно в отношении ритма, темпа и интонации — чистоты, верности звучания. Но музыка Баха девочке ещё не была понятна — исполнение её было невыразительным, неглубоким. И после этого концерта игра Марины как-то немного завяла. Прежнего огонька не было, девочка стала играть суховато — это больше всего беспокоило Алексея Степаныча. За Баха ему очень сильно в своё время попало от Елизаветы Фёдоровны. И всё-таки свою пользу трудный концерт принёс. Прошёл какой-то период, и к Марине вернулась её музыкальная жизнерадостность, но игра её стала более зрелой. И вот теперь был второй опыт. Пьеса Моцарта, сыгранная Мариной, была не столько трудна чисто технически, сколько требовала глубины исполнения и настоящего, красивого звука. Эта пьеса должна, была разбудить задремавшее как будто в Марине музыкальное чувство. И это случилось. — Я не знал ещё свою ученицу с этой стороны, — говорил Алексей Степаныч. — Я несколько сомневался в её музыкальных данных. Но она сама раскрыла музыкальную сущность моцартовской пьесы и поразила меня глубиной и тонкостью исполнения. — Девочка выросла, — сказал завуч, — и звук у неё стал очень приятным. — Да, рост есть, — сдержанно подтвердила Елизавета Фёдоровна. — Девочка оказалась способнее, чем я думала. Но, Алёша, никогда я с тобой не соглашусь. Всё-таки эта пьеса не для школы, а по крайней мере для училища. И ты помни, Алёша… И уже перед Елизаветой Фёдоровной сидел не Алексей Степаныч — педагог, вырастивший ряд учеников, не человек, побывавший на фронте, а её ученик, тот самый Алёша Соловьёв, который так боялся в своё время и так любил свою учительницу. — Елизавета Фёдоровна, это единственная ученица, в отношении которой я прошу о большей оценке, — сказал Алексей Степаныч. — Она так много сделала, приготовив эту трудную для неё пьесу, показала такую музыкальность, что я прошу приравнять её в оценке к другим моим лучшим ученикам. Голоса разделились. Некоторые члены комиссии поддержали Алексея Степаныча. Но Елизавета Фёдоровна была непреклонна. Она не меньше Алексея Степаныча радовалась росту девочки, однако знала, что учить надо не только детей, но и их молодых учителей. И рядом с фамилией Марины появилась средняя, как говорили школьники, отметка: четвёрка с плюсом. Было уже около двенадцати. Елизавета Фёдоровна встала. Она еле держалась на ногах. Семён Ильич открыл двери зала — в приёмной никого не было, все уже давно разошлись по домам. — Вот как засиделись! — сказала Елизавета Фёдоровна и, посмотрев на Алексея Степаныча, неожиданно улыбнулась ему, отчего лицо её сразу помолодело. — Проводи-ка меня до машины, Алёша, — сказала она. — А хочешь, подвезу. Поговорим дорогой. 71. ТАЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

— Теперь будем готовиться к экзамену, — говорит Алексей Степаныч. Он задумчиво смотрит на Марину и что-то прикидывает в уме. — Шестнадцать уроков осталось. Что с той пьесой будем делать? Как ты думаешь? — Учить! — с готовностью откликается Марина. — Говоришь, учить? — задумчиво повторяет Алексей Степаныч, и Марина пугается. Она понимает, что, если пожалуется на отсутствие времени, их тайна может сейчас же закончиться. Но Марина уже очень вошла в эту игру и не думает об отказе. Ведь она даже повесила над столом расписание и, хотя ей это очень нелегко, распределила день по часам. И для той пьесы выделила особый час. — Смотри, обгонит тебя Галя! — говорит Алексей Степаныч. — Лучше приготовит концерт. У неё ведь сверх программы ничего нет. — Пусть обгоняет! — вздыхает Марина. В класс входит Миша, и Алексей Степаныч делает заговорщический жест: после поговорим! — Ладно, — говорит он, когда Миша, положив скрипку на рояль, вышел из класса. — Если будешь учить свою тайну не за счёт концерта — я согласен. Теперь для Марины это становится делом чести. Как, даже Алексей Степаныч поколебался, не верит в неё? Теперь она должна, обязательно должна доказать, что может сыграть эту вещь. И Марина начинает заниматься с таким азартом, что Елена Ивановна удивлённо посматривает на неё. Марина отказывается от кино, от театра, не хочет идти в гости… — Молодец! — говорит Алексей Степаныч на следующем — через два дня — уроке. — Победила! Я ведь так задумал: если сдвинешь пьесу за эти два дня, оставлю её тебе, если нет — заберу. Сдвинула, да ещё как!.. Так что я согласен, товарищ Петрова: тайна продолжается. Это, конечно, было очень хорошо, что Алексей Степаныч оставил ей эту пьесу, непонятно только, почему он при этом назвал её товарищем Петровой, а не Мариной. Но не так-то просто было учить сразу две такие сложные пьесы! Алексей Степаныч был прав: Галя обогнала Марину и очень удивилась, услышав, как Марина играла на уроке их общий концерт. — Ты что это — совсем не занималась? — удивлённо спросила она Марину после урока. — Как не стыдно! До экзаменов осталось так мало времени, а ты лентяйничаешь! Марина вся вспыхнула. Она лентяйничает? Да она носу не высовывала никуда целую неделю. Мама даже рассердилась на неё и сказала, что если она не будет ежедневно гулять, то с тайной будет покончено. Пришлось сократить время занятий, и пострадал концерт. Вот сказать бы сейчас Гале обо всём! Но этого нельзя делать — и Марина отвернулась и промолчала. А сколько приходилось работать! «Может, в самом деле отказаться? — думала она иногда. — Нет, ни за что! Другие люди что умеют преодолевать! А я?» 72. РАЗГОВОР С ВОЖАТОЙ

— Марина, как твои дела у малышей? — спрашивает Оксана. — Ничего себе, — скромно отвечает Марина. — Они ко мне всё время бегают, и я с ними занимаюсь. — Ой, смотри, Марина, ты ещё избалуешь их! — говорит Оксана. — Ведь им тоже надо приучаться быть самостоятельными, а ты за них, кажется, и задачки решаешь и смычки канифолишь? Есть такое? — Немножко есть… — сознаётся Марина. — Они ведь ещё такие маленькие! — А всё-таки им надо приучаться самим за себя отвечать. А что это ты, Марина, похудела как будто? — Знаешь, Оксана, у меня очень много работы, — говорит Марина. Оксана смотрит на неё ласково и внимательно, и вдруг Марина говорит: — Оксана, можно я тебе скажу одну вещь? Мне очень хочется с тобой посоветоваться. В пионерской комнате никого нет. И на большом диване можно разговаривать очень долго. Но разговор получается совсем короткий. Оксана почти с первого слова понимает всё. — Знаешь что, Марина, — говорит она подумав, — это очень хорошо, что ты так упорно добиваешься своего. Это замечательно для воспитания воли. И имей в виду — это работа не впустую. Для твоего музыкального развития она принесёт большую пользу… Я понимаю Алексея Степаныча, — прибавляет она задумчиво. — Я, наверно, тоже так поступила бы. Марине приятно, что Оксана находит её работу полезной, но в глубине души она ждала другого, Она думала, Оксана ей скажет: «Я верю в тебя, Марина, ты сыграешь эту вещь» — или что-нибудь в этом роде… — Так ты думаешь, мне не сыграть? — грустно спрашивает она. — Что ты, Марина! Как же я могу так думать — ведь я не слышала тебя. — Хочешь, сыграю? — неожиданно для самой себя предлагает Марина. — Конечно, хочу, — отвечает Оксана. В школе уже тихо, все разошлись. Никто не услышит. Марина принесла скрипку. Она волнуется и полна решимости. Это будет первое испытание на слушателях — ведь Оксана слушатель, да ещё какой! Марина настраивает скрипку, кладёт её на плечо. Оксана прекрасно знает эту пьесу — у неё такое бурное, такое решительное начало. Справится ли с ним девочка? Но через минуту она уже не думает об этом — она вся захвачена широкой волной звуков. В этой пьесе две части: прелюд и аллегро. Бурный, торжественный прелюд звучит, как призыв. Он должен сразу покорить слушателей, сразу вовлечь их в свой ликующий мир — мир счастья, света, звука. Этот мир широко раскрывает вторая часть — стремительное, виртуозное аллегро. Много упорной работы было вложено Мариной в эту пьесу, но следы её работы уже незаметны. Марина играет так легко и свободно, как будто звуки сами рождаются под её пальцами. Вдохновенная трудная пьеса, концертная пьеса настоящих скрипачей, звучит! Звучит полным звуком, звучит в темпе. Кажется, всю себя, всё своё умение Марина вкладывает сейчас в игру. Она уже не видит Оксаны, не видит школьных стен — сейчас эта музыка звучит для сотен, для тысяч новых, не известных ещё Марине друзей. Может быть, её слушают сейчас где-то далеко, на международном фестивале, — вот так, с такой решимостью и силой, она защищала бы честь своей культуры, своей, советской музыки.

^{— Очень хорошо! — сказала Елизавета Фёдоровна.} Нет, не может быть, чтобы такую игру слушала одна только девушка Оксана. А у девушки с комсомольским значком на груди — напряжённое и счастливое лицо: как хорошо! Неужели это играет её Марина, маленькая пионерка из её отряда? Как жаль, что её не слышит сейчас больше никто! Ведь Оксана знает, что музыка — это такая ещё капризная вещь в неопытных детских руках: сегодня прекрасно, а завтра может стать посредственным. Как жаль, что её больше никто не слышит!.. Но не одна Оксана слушала в этот час Марину. За дверью в пионерскую комнату давно уже стояла Елизавета Фёдоровна. Она задержалась в своём классе и, уходя, услышала знакомые звуки. Она не стала мешать. Когда так играют — нельзя мешать музыканту, даже если это ещё школьник, ученик. Когда Марина кончила, Елизавета Фёдоровна открыла дверь и вошла в пионерскую комнату. — Очень хорошо! Молодец! — сказала она оторопевшей Марине и поцеловала её. — Да ты не пугайся, я давно уже всё знаю от Алексея Степаныча и как раз завтра должна была тебя слушать. Елизавета Фёдоровна улыбнулась, видя изумление Марины. — Алексей Степаныч больше не хотел затягивать работу над этой пьесой, — объяснила она, — это стало мешать твоей подготовке к экзаменам. Так что я очень рада, что послушала тебя. Ты сделала большие успехи, поздравляю. В будущем году можно будет тебе, пожалуй, сыграть эту пьесу публично, на открытом концерте. Не правда ли, Оксана? — Вы правы, Елизавета Фёдоровна, — с уважением говорит Оксана. И Елизавета Фёдоровна прощается и уходит. 73. СКАЗКА ОБ АМИНБЕКЕ

Вот и кончилась Маринина тайна. Нет, правда, наполовину тайна осталась, потому что Алексей Степаныч всё равно не велел о ней рассказывать. Он подтвердил, что Елизавета Фёдоровна обещала выпустить Марину с этой пьесой на большом концерте в начале будущего года. «Пусть ещё немного окрепнет», — сказала она. Что ещё говорила ему Елизавета Фёдоровна, осталось Марине неизвестным. Алексей Степаныч был, видимо, доволен разговором и чему-то улыбался, но Марина загрустила: ей было жалко расставаться с увлекательной и трудной работой последних месяцев. Она проскучала два дня — ей казалось, что в жизни у неё образовалось пустое место, которое нечем заполнить. Но уже на третий день пустоты не оказалось. Да какое там! Столько дел, что и не поспеть! Во-первых, надо догнать Галю, которая ушла вперёд в работе над концертом. Во-вторых, занятия по общеобразовательным предметам, ведь экзамены не за горами! Малыши тоже отвлекают: что бы там ни говорила Оксана, а не всегда они ещё умеют быть самостоятельными. Их весёлая, молоденькая учительница Зоя Дмитриевна, кажется, очень благодарна Марине за помощь. И как раз сегодня она сказала Марине, что у малышей будет свободный час — перерыв между уроками и хором, — и если она может, то пусть расскажет им какую-нибудь сказку. Марина с радостью согласилась — этот час у неё тоже свободен. Ведь тайны больше нет. И на перемене Марина побежала в библиотеку. Библиотекарша Нина Павловна покровительствовала Марине — она любила тех, кто много и с увлечением читал. Она охотно выполнила Маринину просьбу и пустила её к той полке, где стоят сказки. Марина долго перебирала там книги и наконец нашла то, что очень понравилось ей самой. Она решила: читать вслух неинтересно — лучше рассказывать. И, когда малыши окружили её во время свободного часа, сказка, прочитанная три раза, уже крепко сидела в её голове. — Все должны слушать со своих мест, — сказала она, подражая Зое Дмитриевне. — И не шумите! Я расскажу вам одну интересную сказку — башкирскую сказку о мальчике, по имени Аминбек… Когда-то, давным-давно, жили-были старик со старухой. У них был сын Аминбек. Однажды они дали сыну сто рублей и велели ему идти учиться торговать. Родители хотели сделать Аминбека богатым купцом… Марина смотрит на ребят. У Сашеньки на лице — полнейшее недоумение, Оля, как всегда, улыбается. — А кто такой купец? — спрашивает она. — Купец? Ну, это такой человек, который хочет иметь очень много денег и для этого покупает и продаёт разные товары. Покупает дёшево, а продаёт очень дорого, так что бедняки не могут купить. Или купят совсем мало… — Нехороший человек, — говорит Оля. — Ну так вот, родители хотели сделать из своего сына такого купца. Они дали ему денег и отправили в город учиться торговать… И Марина рассказывает о том, как три раза родители давали Аминбеку денег для обучения торговле — и три раза он тратил их на обучение искусствам. — В первый раз он научился красиво писать… Малыши переглядываются — это им понятно, они сами как раз учатся этому. — Во второй раз Аминбек научился искусно играть в шашки… Что ж, и это им понятно. Не в шашки — так в домино или в хальму, вообще в какую-нибудь интересную игру. Уж во всяком случае, это лучше, чем обманывать бедных людей и дорого продавать им разные вещи. — А в третий раз Аминбек научился играть на скрипке… Общее внимание. Ведь игре на разных музыкальных инструментах учатся они все: большинство — охотно, а некоторые — не очень. А этот мальчик Аминбек сам захотел учиться играть. И дальше Марина рассказывает внимательно слушающим детям о том, как все эти искусства пригодились мальчику Аминбеку в жизни. А игрой на скрипке он вылечил от тоски и горя старого волшебника, который в благодарность за это спас ему жизнь. — И не только старый волшебник — все люди любили мальчика Аминбека за его игру, — продолжает Марина. Кто играет, того знают,
Любят, уважают.
Сам кручинится, а людям
Горе разгоняет.

— Мяу! — кричит Оля. — Кот! — кричат ребятишки. — Правильно, это кот. У кого из вас дома есть кот? Поднимается несколько рук. — Ну, скажи ты, — говорит Марина Любе Синцовой, беленькой девочке с короткими косичками, — твой кот песни поёт? — Поёт, — отвечает Люба. — У нас знаете какой хороший кот — серенький, с белым хвостиком! Он, знаете, как я только сяду за рояль, — придёт, ляжет на стул и слушает, слушает… А я кончу — и он уйдёт. — Вот видишь, Люба, даже кот тебя слушает, — серьёзно говорит Марина. — Значит, ты хорошо играешь. Будешь хорошо учиться — тебя все будут слушать. Ну, садись. И беленькая девочка, очень довольная, садится на место. — Ребятки, а теперь давайте строиться, сейчас на хор пойдём, — говорит Зоя Дмитриевна, входя в класс. — Ой, уже? — разочарованно тянет кто-то. — А я про что рассказывала? — говорит Марина. — Кто будет лениться… — Не будем! — кричит сразу несколько голосов, и малыши бегут строиться в пары. 74. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

Марта

Оксана откуда-то узнала про сказку об Аминбеке и похвалила меня за неё. А потом сказала: «Но теперь уже нужно прекратить работу с малышами. Им надо готовиться к музыкальному экзамену, а тебе — к общеобразовательным». Да, скоро экзамены. У нас они начнутся через месяц — в апреле, потому что потом будет перерыв для подготовки к музыкальным экзаменам. Наши учителя нам теперь всё время об этом говорят. Особенно, конечно, Ник. Ник. и Александра Георгиевна. Потому что экзамены будут по русскому и по арифметике, по письменному и по устному — всего четыре. Получила письмо от Тамары. Она спрашивает, как у нас идёт подготовка к экзаменам. У них экзамены гораздо позже, а они уже тоже начали к ним готовиться. Вчера мы поздравляли с Восьмым марта Анну Андреевну — аккомпаниаторшу нашего скрипичного класса. Подарили ей цветы. Она такая милая, наша Анна Андреевна, и никогда не подведёт, а наоборот, выручит на концерте — так подыграет, если собьёшься, что никто и не заметит. (Конечно, кроме педагогов.) А. С., когда хочет нас подразнить, говорит: «Анна Андреевна за вас сыграет, я знаю, — да вы хоть не мешайте ей!» А дома я поздравляла маму. Я скопила деньги и купила на них маме красивую чернильницу. Мама была очень рада. Она теперь готовит модель какой-то совсем крошечной обуви — для начинающих ходить. Она хочет сделать такие башмачки, чтобы малышам легко было в них учиться ходить, чтоб они не скользили, и чтобы легко надевались, и чтобы их можно было мыть. Словом, она много чего хочет добиться от такой крохотной обуви. Интересно бы посмотреть на эти волшебные башмачки! Я спросила: «А сапоги-скороходы придумаешь?» «А это и будут сапоги-скороходы, — ответила мама. — Для годовалых». Вечером к маме приходили её товарищи по работе. Пришли поздравить с Восьмым марта, принесли цветы и торт, очень вкусный, но говорили про одни только дела. Кто-нибудь скажет: «Ну, давайте про другое», — и сейчас же опять про работу. Мне сначала интересно было слушать, а потом надоело, и я пошла к себе. Вдруг звонят. Я побежала открывать, а там Коля. Оказывается, тоже пришёл поздравить маму. Вот так поздравитель! А мама так ласково его встретила. Он, оказывается, принёс маме какую-то им самим придуманную штуку для газовой плиты — какую-то подставку под сковородку, чтобы ничего не пригорало. Мама на меня посмотрела и сказала: «Как раз пригодится кое-кому». А я сказала, что у меня всё равно и с этой подставкой всё будет пригорать. А потом мы с Колей разговаривали. Поговорили о футболе и немного — про лето. Я спросила у Коли про его последний химический состав, и он сказал, что, может быть, летом, в лагере, я узнаю о нём. Интересно! Но Коля скоро ушёл, потому что у него много всяких дел. 21 апреля. Начались экзамены

Ура! Мне достался 22-й билет! Глаголы. Я люблю глаголы. Прилагательные, по — моему, нужны гораздо меньше. Рассказать о дружбе Гаврика и Пети из повести Катаева «Белеет парус одинокий». И это как раз моя любимая книга. Правда, мне хотелось больше 5-й билет — о детстве и юности Пушкина. Я тогда говорила бы полтора часа. Но про дружбу Гаврика и Пети тоже хорошо. В общем, всё вышло совсем не страшно и даже хорошо. Пять. 25 апреля

Я, конечно, очень боялась арифметики. Но билет оказался совсем лёгким. Так повезло! Пять. 75. ОЧЕНЬ ПОВЕЗЛО

Почему все экзамены вдруг оказались лёгкими, Марина не знала. Елене Ивановне она объяснила это тем, что ей ужасно везло и билеты попадались всё самые лёгкие. И тема изложения была лёгкая. И письменная по арифметике — тоже. Елена Ивановна сказала Марине, что это её очень радует. Конечно, не то радует, что билеты достались лёгкие, а то, что, по-видимому, Марина неплохо занималась в году. Но Марина стояла на своём: — Мамочка, это чистая случайность! Просто я хорошо знала эти билеты, а если б мне достались другие, я бы провалилась. — А письменные? — спросила Елена Ивановна. — Ведь письменные работы были одни и те же для всех. — Ну и что ж! — отвечала, не смущаясь, Марина. — И в письменных повезло. Но вечером, когда Елена Ивановна подошла к ней, чтобы поцеловать перед сном, Марина сказала ей шёпотом: — А Александра Георгиевна меня похвалила! Она сказала, что этот год я закончила вполне хорошо. А она, знаешь, не очень любит хвалить. — Да, я знаю, — сказала Елена Ивановна. — Скоро родительское собрание — тогда все подробности услышу. — А теперь — музыка, — сказала Марина. — Как ты думаешь, повезёт? — И она засмеялась. — Конечно, повезёт, — ответила Елена Ивановна и тоже засмеялась. 76. МЫ СЫГРАЕМ ВМЕСТЕ

Вот и закончились общеобразовательные экзамены. У Марины — все пятёрки. До музыкальных экзаменов осталось три недели. Три недели на окончательную подготовку. Алексей Степаныч теперь занимается со своими учениками почти ежедневно. Гаммы, этюды, концерт. И снова гаммы, этюды, концерт. У Марины концерт теперь идёт хорошо. У Гали — тоже. Но на последнем уроке у Гали вдруг застопорилось одно технически трудное место — «лесенка», как называли его девочки. В этом месте звуки взбирались всё выше и выше вверх — до самой головокружительной для маленьких учеников — десятой позиции. Галя запуталась, дойдя до «лесенки», попробовала взобраться раз, другой, но не смогла и растерянно оглянулась на Алексея Степаныча. Но Алексей Степаныч почему-то не стал ей объяснять и показывать, как он это делал обычно в таких случаях. — Подумай, подумай сама, — сказал он. — А ещё лучше — спроси у Марины, — прибавил он не то шутя, не то серьёзно. — Спроси, как это у неё получается. Галя обиделась. Она молча отвернулась, и Алексей Степаныч услышал, что она сквозь зубы сказала: — Сама добьюсь. Но Алексей Степаныч на неё не обиделся. А когда в этот же день пришла на урок Марина, Алексей Степаныч, послушав концерт, сказал ей: — Недурно. А Галя у нас сегодня что-то сплоховала. Ты бы показала ей, как это место у тебя получается. И тоже было непонятно, в шутку он это говорит или всерьёз. Марина решила, что в шутку, потому что этот совет он давал ей в последнее время уже не раз и всегда улыбался при этом. После урока Марина пошла к Гале. Она устала, надо бы отдохнуть. Но почему-то ей не хотелось сейчас идти домой. Ещё в передней она услышала, как билась над «лесенкой» Галя. Войдя в комнату, Марина весело сказала: — Здравствуй, Галочка! Пойдём погуляем! — Некогда, — хмуро ответила Галя. — А знаешь что, это не по-товарищески, — вдруг, без всякого перехода, покраснев, сказала Марина. — Помнишь, ты мне сколько раз помогала? А почему я не могу помочь тебе один-единственный раз? Галя, насупившись, молчала, а Марина горячо продолжала: — Ведь Алексей Степаныч говорит, что вообще-то концерт у тебя идёт замечательно, только «лесенка» у меня лучше. Давай вместе поучим! Марина настроила свою скрипку по Галиной. — Ты смотри, смотри внимательно, как я играю это место, — сказала она. — И слушай! Сколько раз, бывало, Алексей Степаныч говорил в классе: «Ты бы, Галя, показала Марине, как это играется». Или, наоборот, советовал Марине что-нибудь показать Гале. Галя в таких случаях обычно обижалась, а Марина считала этот совет шуткой. Но сейчас ей очень захотелось помочь Гале, и она неожиданно для себя последовала совету Алексея Степаныча. — Смотри, смотри, — говорила она, — видишь, как я переставляю пальцы? Вот так. Ну-ка, повтори. Нет, не так! Смотри ещё раз. Вот-вот, правильно! Смелее играй, смелее! А теперь попробуем вместе. Начали играть. Не клеится. — Ещё раз! — сказала Галя; она уже не обижалась больше. Девочки старались подладиться друг под друга, старались играть совершенно одинаково. Второй раз, третий, четвёртый… — Вышло! — закричала Марина. — Вышло! Давай ещё раз… Опять вышло! Ура!.. А теперь пойдём гулять. И девочки побежали во двор. Какой тёплый сегодня день! Весна в этом году дружная, ранняя. — Знаешь, Галя, — говорит Марина, — я слышала, что в Москве много лет не было такой тёплой весны. — Смотри, — отвечает Галя, — ещё только конец апреля, а уже все липы зазеленели. Девочки идут по солнечной стороне. Сквозные, нежно-зелёные молодые липы провожают их. Раньше, бывало, липы сажали на московских улицах прутиками — жди, когда зазеленеют, — может, на будущий год. А теперь их привозят из пригородных лесов уже зелёными, и пышные их кружевные верхушки весело машут с грузовиков прохожим: «Здравствуйте, здравствуйте, мы приехали к вам!..» Привезут вечером, а утром москвичи, выйдя из дому, видят ещё одну зелёную улицу. Вот такая теперь и Галина улица. Девочки берутся за руки и идут по улице, размахивая руками и считая новые липы: восемь, девять, десять… Какие молоденькие, какие пушис-стые, зелёные! А зелень — клейкая, первая, весенняя. И вдруг Марина сказала: — Знаешь что, Галка, пойдём в школу! Может быть, Алексей Степаныч ещё там. — Конечно, там, — убеждённо ответила Галя. — Он теперь всё время там. Девочки вернулись за скрипками и поспешили в школу. Алексей Степаныч действительно был ещё там. — Обе пришли? — спросил он, увидев входящих девочек. — Ну, тогда сейчас сыграете вместе ваш концерт. — А мы уже играли, — сказала Марина, — и у Гали вышло то место! Алексей Степаныч внимательно посмотрел на девочек и неожиданно улыбнулся им весёлой, мальчишеской улыбкой: — Вот как? Ну, теперь я вижу, что у вас настоящая дружба. Понимаете, девочки, — настоящая! 77. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

4 мая Вчера дожидалась урока в общей комнате и слышала разговор двух мам. Они говорили про то, что их дети очень способные, но совсем, ну совсем не занимаются. А вот ещё какая-то девочка совсем неспособная, но пиликает по 4 часа. А вот если б их дети столько играли… И так далее. Почему это все мамаши говорят одно и то же и думают, что их дети самые способные? Приписка Елены Ивановны Марина, нехорошо так писать о взрослых. Приписка Марины Мама, да ведь ты же не мамаша, ты — ма-ма! Приписка Елены Ивановны Это ничего не меняет. Марина Мамочка, пожалуйста, не читай больше мой дневник. Помнишь, ты обещала? Елена Ивановна Хорошо, больше не буду. Елена Ивановна действительно больше не заглядывала в Маринин дневник, но и Марина забросила его и вспомнила о нём не скоро, потому что в школе начались музыкальные экзамены. 78. МУЗЫКАЛЬНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ

Экзамены, экзамены, экзамены — только и слышно кругом это слово. С начала мая — каждый день в школе музыкальные экзамены. В первых числах экзаменуются младшие классы. Это самые шумные и многолюдные дни. Шумно и в школе и во дворе, где так и мелькают прыгалки. День за днём — и экзамены взрослеют. Из класса, где экзаменуются маленькие пианисты, слышны уже не пьески Гедике, а маленькие прелюдии и фуги Баха. А у скрипачей этюды Комаровского уже сменились Крейцером и даже Львовым — экзаменуются четвёртый и, наконец, пятый классы. Марина сдала уже три музыкальных экзамена: по общему фортепьяно, по письменному сольфеджио и по музлитературе. Самый приятный экзамен был по музлитературе. Марине опять повезло: ей досталось рассказать биографию Глинки. Ну, а уж биографию Глинки она знает назубок! Недаром она прочитала о Глинке две книги — одну детскую, а вторую для взрослых. Вторую книгу она, правда, не дочитала — показалось скучно. Она рассказала и о том, как маленький Глинка любил играть колокольцами и слушать русские песни, и о том, как он дружил с маленьким крепостным флейтистом, и о том, как он рос, учился играть на скрипке у крепостного музыканта, играл в оркестре своего дяди… Годы учения, пансион… Лёвушка Пушкин, воспитатель пансиона Кюхельбекер, декабристы… И вот Глинка уже взрослый музыкант, вот он пишет свою первую оперу — первую настоящую русскую оперу «Иван Сусанин». Марина так хорошо знает увертюру к этой опере! Разбудите ночью — и она споёт её. Нина Алексеевна похвалила Марину и поставила ей пять. И музыкальный диктант на экзамене сольфеджио Марина написала правильно и спела по нотам хорошо. На экзамене по общему фортепьяно она получила, правда, четвёрку. Александра Георгиевна была этим очень недовольна. — Если б не эта четвёрка, ты была бы круглой отличницей, — сказала она с упрёком. Марина промолчала. Разве Александра Георгиевна забыла, что у неё раньше не было дома инструмента? Приходилось ходить заниматься к Мае. Не каждый день, конечно. А у Маи нельзя же было всё время играть, надо было и поболтать немножко. Очевидно, Александра Георгиевна об этом не забыла, так как тут же добавила: — Вот у Светланы и сейчас нет дома рояля, она занимается в школе, а получила пятёрку. «Так то Светлана! — подумала Марина. — Круглая отличница». Правда, с тех пор как у них дома есть пианино, она играет на нём охотно, но ещё охотнее слушает маму. Скрипачам нужно уметь играть на рояле, нужно суметь проаккомпанировать товарищу, разобраться в фортепьянной партии своего концерта. Марина это знает. Но всё же самый главный для неё экзамен впереди: экзамен по специальности, скрипичный. 79. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

Мая

У некоторых наших девочек экзамен по специальности уже прошёл. Экзаменовались альтисты и виолончелисты и почему-то Люся вместе с ними. Говорят, какая с ней вышла история! Она положила себе в туфлю старый пятак. На счастье. А он ей так натёр ногу, что больно было стоять, и она сбилась. Вот так помогло! И как это, я не понимаю, происходит с Люсей! То она совсем было другая стала и так хорошо помогала в фабричном клубе и у нас с малышами, её даже на сборе хвалили, — и вот опять, пожалуйста. Оксана про историю с пятаком откуда-то узнала, но Люсю не стыдила, а смеялась. Она так хохотала, что стали смеяться все — и Люся тоже. Обижалась, обижалась, а потом как засмеётся! 80. ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНЯ

В музыкальном классе висит на стене несколько небольших плакатов, написанных рукою Алексея Степаныча. Каждый из них обращён к ученикам какого-либо класса, — третьего, четвёртого, пятого… Плакатик, обращённый к ученикам пятого класса, висит над большим столом, и на нём всего четыре слова. Три из них остаются неизменными, а одно ежедневно меняется. Каждый день, входя в класс, Марина привычно поднимает голову к этому плакату и читает: «До экзамена — 10 дней». «До экзамена — 9 дней». «До экзамена — 8…» И вот сегодня, войдя в класс, она прочла: «До экзамена — 3 дня», и остановилась. Лёгкий холодок пробежал по спине. До скрипичного экзамена осталось три дня. А концерт, кажется, ещё не совсем готов. И этюды не готовы. И гаммы. Правда, Алексей Степаныч этого не говорит, но Марина сама чувствует: не готова, не готова, не готова! Сегодня Алексея Степаныча в школе не будет — он предупредил об этом вчера своих учеников. Марина пришла в класс, чтобы прорепетировать концерт с Анной Андреевной. Анны Андреевны ещё нет, но нельзя терять ни минуты, надо позаниматься. Марина хватает свой футляр, лежащий на стуле, и несёт его к роялю. Но то ли она сделала это слишком порывисто, то ли футляр был плохо закрыт, но он раскрылся — и скрипка упала на пол. Марина бросилась поднимать скрипку. Что она наделала! Очевидно, замок у футляра испорчен. Надо было перевязать футляр. Марина взяла на рояле ля и стала настраивать скрипку. Что такое? Струна всё время спускается, никак не настроишь. С другими ребятами ведь это тоже случается. Вот, например, Шура — она такая быстрая, всё бегает со скрипкой. Недавно она поскользнулась и уронила её. И ничего, Алексей Степаныч настроил. Отчего же у неё не получается? Марина промучилась добрых полчаса и в отчаянии уложила скрипку обратно в футляр. Вот так позанималась! А тут как раз пришла Анна Андреевна. — Что-нибудь случилось? — сразу же спросила она, увидев расстроенное Маринино лицо. — Ну, беги к мастеру, а я подожду. Дверь мастерской была заперта на замок. — Иван Герасимович уже ушёл, — сказала нянечка, — сегодня больше не будет. Марина побрела в канцелярию. Может быть, кто-нибудь из педагогов ей поможет? Из скрипичных педагогов в школе был только завуч Семён Ильич. Он внимательно осмотрел скрипку. — Не знаю, чем тебе и помочь, — сказал он. — Требуется основательная починка. Наверно, уронила её? — Уронила, — опустив голову, ответила Марина. Что делать? Неужели не играть на экзамене? Нет, ни за что! Надо ехать к Алексею Степанычу. Он сегодня дома. Он что-нибудь придумает. В том, что Алексей Степаныч найдёт выход из всякого трудного положения, Марина не сомневалась. Вот только застанет ли она его дома? Анна Андреевна одобрила Маринино решение: — Поезжай! Алексей Степаныч должен знать об этом сегодня. Марина записала адрес Алексея Степаныча, расспросила, как проехать. Страшновато. Она ведь не ездит одна в незнакомые места. Но ничего не поделаешь, ехать надо. 81. АЛЕКСЕЙ СТЕПАНЫЧ ДОМА

Алексей Степаныч жил на окраине. На бывшей окраине, как он говорил шутя. Не так давно здесь была глушь и тишина, зелёные дворики, немощёные мостовые. Теперь светлые, большие дома с балконами в цветах, с зеркальными окнами тянулись по обе стороны широкой улицы. Алексей Степаныч жил на девятом этаже такого нового дома. Когда Марина шла по двору, он окликнул её сверху, с балкона: — Марина, иди в первый подъезд! Марина поднялась на лифте. «Алексей Степаныч как будто и не удивился, что я пришла», — подумала она. Алексей Степаныч открыл ей дверь. — Проходи, Мариша, на балкон, — сказал он. — Я там работаю. Марина положила скрипку в передней на стул и прошла за Алексеем Степанычем на балкон. Они прошли на балкон коридором, мимо полуоткрытой двери. За дверью слышался детский голосок. — Дочка, — сказал Алексей Степаныч улыбаясь. — Ну-ка, иди сюда, Марина, помоги мне. Вот как! Марина ехала к Алексею Степанычу за помощью, а, оказывается, помогать будет она! Что же ей надо будет делать? На балконе, окружённом ящиками с рассадой — некоторые цветы уже зацвели, — стояла наполовину сделанная деревянная кроватка. — Вот хорошо, что ты пришла! — сказал Алексей Степаныч. — А то некому эту спинку подержать. Держи, а я прибью! Марина держала спинку, которую приколачивал Алексей Степаныч, и смотрела на него. Вот он какой дома — сам делает кровать своей дочке и насвистывает сквозь зубы, как мальчишка! — Ну, готово, — сказал Алексей Степаныч. — Будет теперь моя Маришка на воздухе спать. Ты ведь знаешь — вы с моей дочкой тёзки! — А можно мне вашу дочку посмотреть? — спросила Марина. — Конечно, можно. Только сначала посмотри вокруг. Хорошо? Марина оглянулась: правда, как хорошо! Вся Москва видна. У них дома нет балкона, да и живут они тремя этажами ниже. Сколько домов! Заходящее солнце золотит их окна. А вон там, далеко, видна кружевная, лёгкая радиобашня.

^{А вон там, далеко, видна радиобашня.} — Смотри, Марина, — сказал Алексей Степаныч, — радиобашня. Отсюда наша музыка слышна на всю страну. Ну, а теперь пойдём поговорим с Маринкой. Марина вообще очень любила малышей, но маленькая Маринка ей показалась такой забавной, что она никуда не уходила бы от неё целый день. Маленькая Маринка сидела на высоком стуле перед столом. На столе стоял ящик с кубиками. Когда Алексей Степаныч с Мариной вошли в комнату, Маринка взяла из ящика кубик и с грохотом бросила его на пол. — Так, — сказал Алексей Степаныч, — молодец! Маринка сейчас же взяла другой кубик и, с лукавой улыбкой поглядев на Марину, тоже бросила его на пол. Так продолжалось до тех пор, пока в ящике не осталось ни одного кубика. Марина смеялась и пробовала поговорить с Маринкой, но та серьёзно продолжала своё дело. Побросав все кубики, она попросилась на руки к Марине, потянулась ручонками к электрической лампочке и, выпятив губы, стала дуть на неё. Потом Маринка стала ползать по ковру, подбирая кубики, а Алексей Степаныч повёл Марину в другую комнату. — Ну, теперь расскажи мне, что случилось, — сказал он. И Марина рассказала ему о своей беде. Теперь, после того как они с Алексеем Степанычем поработали на балконе и поиграли с Маринкой, эта беда почему-то уже не казалась ей такой большой. Алексей Степаныч внимательно осмотрел Маринину скрипку и несколько раз постучал по ней пальцами: так доктора выслушивают больных. — Да-а, — протянул он, — так скоро не починишь. Придётся тебе, девочка, потрудиться. Он вложил Маринину скрипку обратно в футляр и достал из шкафа свою. — Вот тебе на время моя скрипка, — сказал он вспыхнувшей Марине. — Спасибо, большое спасибо! — сказала Марина, бережно беря из рук Алексея Степаныча его скрипку. Она знала — у Алексея Степаныча скрипка работы советского мастера Витачека. Очень хорошая скрипка, с глубоким, красивым звуком. — Подожди благодарить, — сказал Алексей Степаныч. — Это очень хорошая скрипка, но ведь ты на ней ещё никогда не играла. Чтобы освоить эту скрипку в три дня и сыграть на экзамене не хуже, чем на своей, тебе придётся потрудиться. Ну что ж, ты ведь советская девочка, трудностей не испугаешься. — Алексей Степаныч посмотрел на Марину. — А свою скрипку пока оставь у меня. Я тут поколдую над ней немного. А потом посоветуюсь с Иваном Герасимовичем. Но к экзамену на неё не надейся! Алексей Степаныч проводил Марину до дверей, крикнул куда-то: «Мама, я сейчас вернусь!» — и спустился с Мариной по лестнице. У ворот дома он купил два цветных шарика: красный с петушком и зелёный с бабочкой; красный намотал себе на палец, а зелёный привязал к пуговице Марининого пальто. — Что вы, Алексей Степаныч, я же большая! — протестовала, смеясь и краснея, Марина. — Иди себе, иди, а этот я твоей тёзке отнесу. И Алексей Степаныч быстро зашагал по двору, потом оглянулся и помахал Марине рукой. 82. ТЫ НЕ ИСПУГАЕШЬСЯ ТРУДНОСТЕЙ

Алексей Степаныч сказал ей: «Ты не испугаешься трудностей, ты — советская девочка». Да, это так. Но, начав играть на чужой скрипке, Марина пришла в отчаяние. Пальцы не попадают на свои привычные места. Всё фальшиво. Всё не так, как нужно. Выходит, все труды года пропадут — и она, Марина, осрамит себя, и весь класс, и всю школу, получив тройку. Тройку по специальности! Ещё играть? Руки болят, — невозможно. Посоветоваться бы с мамой, да она сегодня на совещании, ей даже позвонить некуда. «Брошу всё! — подумала Марина. — Осенью буду держать экзамен». В это время её позвали к телефону. Галя. — Марина, девочки говорят, что у тебя сломалась скрипка. Хочешь сыграть на моей? — Спасибо, Галя, — сказала Марина, — только ведь твоя скрипка мне мала. А на маленькой мне будет ещё труднее играть. И потом, как же ты будешь заниматься? — А мы по очереди. — Спасибо, спасибо! — сказала Марина и повесила трубку. Хорошая девочка Галя, только она не поможет. Помочь себе сейчас может одна Марина, её собственное упорство. И Марина снова берётся за скрипку. Звонят. Мама пришла. Марина облегчённо вздыхает. Узнав о Марининой неприятности, Елена Ивановна говорит: — Сейчас отдохнёшь, пообедаешь, погуляешь немного, а потом — опять за работу. — Не выходит, всё равно не выходит! — жалуется Марина. — Выйдет, обязательно выйдет. Я ведь тебя знаю, ты, если захочешь, добьёшься своего. После обеда Марина включает радио. «Немножко только послушаю», — говорит она Елене Ивановне. Она садится у репродуктора и, слушая голос диктора, думает: «А что, если б вдруг у музыканта на радио случилась такая вещь, как у меня? Сорвалась бы вся передача? И вся страна осталась бы в этот час без музыки? Нет, наверное нет…» «Передаём концерт для Чехословакии, — говорит диктор. — Передаём концерт русской классической музыки в исполнении студентов музыкальных вузов». Первой играет студентка Тбилисской консерватории. Она играет «Золотого петушка» Римского-Корсакова. Марина вспоминает концерт Ойстраха в Большом зале. Да, конечно, это не так — и всё-таки очень хорошо! Счастливая девушка, как хорошо она играет! Её сейчас слушают и у нас в СССР, и в далёкой, дружественной нам Чехословакии, и в других странах. Сколько людей слышат сейчас эту чудесную музыку Римского-Корсакова — музыку о пушкинском золотом петушке, слушают игру молодого советского музыканта. Диктор объявляет выступление студенческого оркестра. Оркестр играет «Легенду» Венявского. Солист — Игорь Безродный. Марина слышит его не первый раз, но сегодня её особенно поражает игра молодого скрипача. Как тонко, как поэтично он играет! Скрипка его не только поёт — она и рассказывает, по-настоящему рассказывает слушателям о седой старине, о героическом, легендарном прошлом. Снова студенческий оркестр. И теперь это оркестр их училища! Он играет Чайковского — танец маленьких лебедей из балета «Лебединое озеро». Маринин любимый балет. В музыке этого танца для Марины всегда есть что-то, что совсем нельзя выразить словами, — таинственное и волнующее. Нельзя слушать её спокойно. Хочется что-то замечательное сделать самой. Марина слушает Чайковского, потом тихонько, осторожно выключает радио и идёт к своей нотной этажерке. Она берёт скрипку Алексея Степаныча и начинает заниматься. Марина ещё долго занимается в этот вечер, добиваясь чистоты и ясности звука. А за стеной, у соседей, чуть слышно звучит музыка. Это продолжают передавать концерт молодых советских исполнителей для всей Советской страны, для стран всего мира. 83. КАК ТРУДНО УЧИТЕЛЮ

Экзамены, экзамены… Если пройти по всем школьным коридорам, услышишь, как напряжённо готовится к ним школа: за каждой дверью — музыка, музыка, звуки почти готовых, а может быть, и совсем готовых вещей, за каждой дверью — то строгие, то ободряющие голоса учителей. А если пробежать по всем школьным коридорам, как это делает Марина, то вся школа покажется каким-то звучащим и гудящим ульем. Звуки рояля переходят в звуки скрипки, скрипки — в виолончель, контрабас, арфу… Экзамены, экзамены… Марина обежала всю школу — вверх, вниз — и остановилась у дверей своего класса. Нужно бы где-нибудь позаниматься, да нет ни одного свободного класса. А сейчас ей играть Алексею Степанычу — в последний раз перед экзаменом. С кем это Алексей Степаныч сейчас занимается? А, с Витей! Вдруг Марина вспомнила: в самом начале года, когда она первый раз пришла в школу, она вот так же стояла у двери их класса, а в классе Алексей Степаныч занимался с Витей. Марина прислушалась: совсем, совсем по-другому стал играть Витя. И звук уже не такой резкий и скрипучий, какой бывает у многих начинающих; Витя так играл довольно долго. Смотри-ка, уже появились отдельные поющие нотки! И всё стало мягче и музыкальней. Интересно, как её игра изменилась за год? Ей самой это не так слышно — со стороны, наверно, слышнее. На экзамене вот это и выяснится, на экзамене и скажут, добилась она чего-нибудь за год или нет. Нет, что-то неважно знает Витя свою экзаменационную программу — путается. Выждав паузу, Марина тихонько вошла в класс, поздоровалась и села у двери. Обстановка в классе была напряжённая, это чувствовалось сразу. У Алексея Степаныча было строгое лицо. Ученики тихонько сидели на своих местах. — Ещё раз! — сказал Алексей Степаныч. Витя небрежно вскинул скрипку и заиграл. «Первый этюд, — отметила Марина. — У, такой большой мальчик, а всё ещё первый играет!» Алексей Степаныч постучал карандашом по столу, останавливая Витю: — Путаешь! Эта фигура повторяется три, а не четыре раза. Витя заиграл снова. Теперь он повторил злополучную фигуру два раза и пошёл дальше. Снова стук карандаша. — Три, тебе говорят, — видимо сдерживаясь, сказал Алексей Степаныч. — Ты путаешь, посмотри в ноты. Витя опустил скрипку. — Ничего я не пу-утаю… — протянул он. — Что? — Алексей Степаныч поднялся с места. — Выйди из класса! Витя стоял на месте. В классе стало очень тихо. — Выйди из класса, — уже почти спокойно повторил Алексей Степаныч. Витя медленно повернулся и вышел. Алексей Степаныч перелистывал журнал. Марина заметила, что у него слегка дрожат руки. Она осторожно вышла из класса. Витя стоял недалеко от дверей. — Выгнал! — жаловался он нянечке Анне Петровне. Марина подбежала к нему: — Ты, ты… — сказала она задыхаясь и схватила Витю за плечо. — Иди сейчас же и извинись! — Ох, как трудно учителю! — сказала нянечка и подтолкнула Витю. — Иди, иди в класс. Витя исподлобья взглянул на Марину и вошёл в класс. — Алексей Степаныч, извините, — сказал он, так же исподлобья глядя на учителя. — Ставь ноты на пюпитр и играй. Медленно, по нотам, — сказал Алексей Степаныч. У него был обычный голос. Только руки продолжали немного дрожать. Витя поставил ноты и заиграл этюд. Вот она, эта фигура. Витя сыграл её. Три раза. Алексей Степаныч поднял голову и неожиданно посмотрел на Марину. Посмотрел и улыбнулся ей. И вдруг Марина вспомнила, как нянечка сказала: «Ох, как трудно учителю!» И верно, как это ей не приходило до сих пор в голову? Ей казалось, что Алексей Степаныч учит их прямо шутя. «А Витьку этого…» — подумала она, сжав кулаки. Но не успела придумать ему наказание. — Марина, бери скрипку, — сказал Алексей Степаныч. 84. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

Мая

Когда я начала играть на последней репетиции, было немножко страшно. Потому что скрипка чужая и потому что мне вдруг вся программа показалась неготовой. А потом, передо мной играл Витя, которого А. С. очень ругал. И действительно, А. С. сразу же стал на меня ворчать: «рука не так», «палец не так», «а это что», «а это что». И этюды я играла спотыкаясь. Но, когда начала играть концерт, он замолчал и слушал очень тихо. А потом сказал: «Первое испытание ты, Марина, выдержала». 85. ЭКЗАМЕН НАЧАЛСЯ

Семён Ильич уже два раза поднимался с места и задёргивал занавески на окнах, а солнце всё пробивается то в одну, то в другую щель. Косой солнечный луч лежит на красном сукне экзаменационного стола, играет на стекле графина. Вот он подобрался и к скрипке: её лакированный корпус вспыхнул, заблестел… — Марина, отойди немного в сторону, — говорит Елизавета Фёдоровна. За экзаменационным столом — Елизавета Фёдоровна, Алексей Степаныч, Семён Ильич, Нина Алексеевна и ещё незнакомые Марине люди. Вот этот седой, высокий — кажется, профессор консерватории. А вот этот внимательно и серьёзно глядящий на неё человек — ассистент самого Ойстраха. Об этом Марине говорили ещё за дверью. Но сейчас она почти не различает лиц, она очень волнуется. «Только бы не дрожали руки! — думает она. — Только бы не дрожали!» Так и есть — гамма до мажор, одна из трудных. Это у пианистов она самая лёгкая, потому что в ней нет ни диезов, ни бемолей, а у них, у скрипачей, она трудная. Марина начинает играть и сразу же замечает, что Елизавета Фёдоровна чем-то недовольна. «Мало играно», — говорит она очень тихо, но Марина услышала. Конечно, мало играно. Разве она играла гаммы столько, сколько нужно? Всё больше концертом увлекалась. Да и скрипка чужая… Хотя нечего валить на скрипку — Марина с ней уже совершенно освоилась. Двойные ноты. Марина немного успокоилась, и руки перестали дрожать. Чисто. Она слышит, что играет двойные ноты совершенно чисто, а ведь это большое достижение для ученицы пятого класса. — Чисто, — говорит Елизавета Фёдоровна и одобрительно кивает головой; недовольная складка на её лбу разгладилась. Ну, кончены гаммы. Теперь вторая ступенька экзамена — этюды. Длинные, трудные. Отчего это у пианистов этюды похожи обычно на маленькие пьесы — с мелодией, с музыкальным сюжетом, а их ученические скрипичные этюды — это какие-то головоломки из двойных нот, из всевозможных технических упражнений. Алексей Степаныч объяснял — скрипка очень трудный инструмент. Чтобы хорошо играть на ней, надо много упражняться в различных видах техники, а для этого служат этюды. — Сначала пятый, — говорит Алексей Степаныч. Пятый. Этот этюд играют прыгающим смычком. Для того чтобы звук был лёгким, отрывистым, как будто танцующим. Этот штрих когда-нибудь очень пригодится в трудных концертах. Алексей Степаныч говорил, что один очень красивый концерт Венявского редко играют ученики и даже студенты, потому что, исполняя его, нужно очень хорошо владеть почти таким же, хотя и более трудным, штрихом. «Вот куда ведёт детский ученический этюд», — говорил он. Хотя и ученический, а красивый. И как отчётливо и ритмично это танцующее движение руки! Марина с увлечением играет этюд, и все смотрят на неё улыбаясь. — Хорошая рука, — одобрительно говорит седой профессор. — Да-да, замечательная правая рука, — поддерживает кто-то. Алексей Степаныч молчит. Во-первых, говорят о его ученице, и он молчит из скромности. Но, во-вторых, — и это самое главное, — ему всегда кажется, что дело не в правой и не в левой руке, хотя он много работает над ними, а в чём-то другом, присущем всему, цельному музыкальному характеру ученика. — Теперь двадцать пятый, — говорит Алексей Степаныч, когда Марина, опустив скрипку, вытирает платком разгорячённое лицо. — Рука не устала? — Нет, Алексей Степаныч, не устала, — отвечает Марина. И правда, совсем не устали руки и больше не дрожат ничуть. И скрипка слушается — совсем как своя. Хорошая скрипка, замечательная скрипка советского мастера Витачека. Этот этюд — в двойных нотах. Марина начала их по-настоящему изучать в начале этого года. До чего же трудными они казались ей тогда! Алексей Степаныч ещё говорил ей в начале года на уроке: «А знаешь, Марина, что значат для скрипача двойные ноты? Мы вступили с тобой в новую, большую область…» Как трудно было вначале играть их не фальшивя! Ещё гаммы, упражнения — это проще, а тут целый этюд в двойных нотах, трудный… Елизавета Фёдоровна внимательно слушает Марину. Она прекрасно знает, какую трудность преодолевает ученик, берущийся за двойные ноты. — Чисто! — говорит она с лёгким оттенком удивления. — Достаточно чисто, — добавляет она, потому что абсолютной чистоты не может достигнуть никакой, даже самый усердный ученик. — И смело, — говорит Семён Ильич. Да, уж этого отнять у Марины нельзя. Это Алексей Степаныч приучил и её и других своих учеников к решительной и смелой игре. «Да не бойся ты, Марина, этих двойных нот, — говорил он ей, — играй смелее!» Всё. Техника окончена. Теперь самое главное, самое ответственное — концерт, тот концерт, из-за которого они с Галей ссорились и мирились в начале года, над которым они столько трудились в его середине и который так сблизил их в конце. Их с Галей концерт. Пробный камень их дружбы. А сейчас, на экзамене, — проба её успехов, её достижений, её годовой работы. 86. СКРИПИЧНЫЙ КОНЦЕРТ

У учеников-пианистов обычно другая программа. Они играют на экзамене пьесы, сонатины, сонаты. Ученику-скрипачу полагается на экзамене сыграть концерт, для каждого года — другой. Вся ученическая жизнь маленького скрипача связана с концертами — с виртуозными трёхчастными пьесами. Даже для самых маленьких, позанимавшихся всего один год, существует знаменитый ученический концерт Ридинга, концерт начинающих. Сыграл малыш этот концерт, первую его часть, и уже видно: достиг чего-то, поднялся на первую ступеньку. И Ридинга играла Марина, и, на втором году обучения, — русский концерт Яньшинова, в котором ей так нравилась весёлая русская пляска, и концертино Баклановой, и ля-минорный концерт Вивальди — в унисон со всем классом, а в прошлом году — уже настоящий, серьёзный концерт Баха. Правда, Баха она сыграла не очень хорошо. А теперь их последний концерт — такой красивый, такой трудный и виртуозный. В нём, как и во всяком почти скрипичном концерте, три части. Редко кто из учеников играет все три, а они с Галей играют. Алексей Степаныч помогает Марине настроить скрипку. На экзамене это нельзя доверять ей самой — нужно настраивать очень быстро и точно. Марина глубоко вздыхает. Опять стало страшно. Ведь их концерт начинается решительной высокой нотой. А вдруг собьёшься, сфальшивишь? — Смелее! — говорит Алексей Степаныч и ободряюще улыбается Марине. Анна Андреевна играет вступление. Вот-вот, тот самый темп она взяла, что нужно, — именно тот, в котором хотела начать Марина, хотя он чуть медленнее того, в котором они играли на последней репетиции. И как это Анна Андреевна угадала! Марина слушает знакомые звуки фортепьянного вступления. Музыка его красива, но в ней нет ещё чего-то главного — нет ещё голоса скрипки. Вот сейчас он вступит — и как тогда зазвучит концерт! И Марина решительным движением поднимает смычок. Взлетела вверх высокая чистая нота — поющая серебряная нота, и тихо-тихо стало за экзаменационным столом. Мелодия льётся, звучит, мелодия поёт о счастливом человеке, которому свободно дышится и поётся. Солнце подобралось уже к роялю. Засверкало лакированное чёрное дерево, зазолотились пушистые волосы Анны Андреевны. А в мелодию вплетается вальс — отчётливо-мерный и как будто замедленный сначала, а потом всё убыстряющийся. Он кружится всё быстрее, это уже вихрь танца!.. Умудрённые слушатели знают, что вот