Хозяйка Дома Риверсов 37 page

— Вы знали об этом?

Я покачала головой:

— Нет, о чем бы ни шла речь. Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что происходит в Лондоне. А что случилось?

— Пока мы тут с вами стояли и разговаривали, королева послала войска захватить Вестминстер!

Собравшаяся у ворот толпа откликнулась гневным ревом.

— Держать строй! — крикнул Ричард своему отряду. — Смирно! Сомкнуть ряды!

— Я ничего не знала о том, что у нее такие планы, — быстро произнесла я. — Клянусь честью, я ничего об этом не знала! Я бы никогда не позволила себе так предать ваше доверие.

Лорд-мэр сердито тряхнул головой.

— Ни в чем ей верить нельзя! Она несет с собой одни лишь беды, и мы больше не желаем ее здесь видеть! Она же просто использовала вас, чтобы обмануть нас и попытаться взять Лондон силой. Нет, ей ни в чем верить нельзя! Передайте ей: пусть лучше поскорей убирается отсюда вместе с войском. Мы никогда не впустим ее в город! Заставьте ее уйти, герцогиня, помогите нам. И сами поскорей от нее избавьтесь. Спасите Лондон, уведите королеву от его порога! — Он поклонился мне, резко повернулся и направился прочь, но, уже проходя под аркой огромных старых ворот, оглянулся и добавил: — Герцогиня, мы рассчитываем на вас! Рассчитываем, что вы освободите свой город от этой волчицы!

Мы же с герцогиней Анной и все наше сопровождение застыли неподвижно, как каменные истуканы, и смотрели, как высоченные ворота Олдгейта закрывают у нас перед носом, как задвигают тяжелые засовы и завинчивают болты.

Теперь мы снова шли на север, и меня не покидало предчувствие, что мы хоть и выиграли последнее сражение, однако Англию теряем. Оставшийся у нас за спиной Лондон с готовностью распахнул ворота перед молодым Эдуардом, старшим сыном и наследником герцога Йоркского; именно его, Эдуарда, лондонцы и возвели на трон, провозгласив королем Англии.

— Это еще ничего не значит! — упрямо заявила королева, ехавшая рядом со мной. — Меня это ничуть не беспокоит!

— Они короновали его, — тихо сказал мне Ричард ночью в постели. — Лондон закрыл перед нами ворота, а Эдуарда лондонцы не только охотно впустили, но и назвали своим королем. Это кое-что да значит.

— У меня такое ощущение, будто я подвела Маргариту, — вздохнула я. — Все-таки я должна была постараться и убедить их впустить ее в столицу.

— Вот как? Несмотря на то что она втайне от тебя послала своих солдат взять Вестминстер? Тебе еще повезло, что мы без помех сумели оттуда выбраться! Что все обошлось без вооруженного столкновения! Возможно, ты и не оправдала ее надежд, но ты спасла Лондон, Жакетта. Ни одна другая женщина не сумела бы этого сделать.

Йорк, весна 1461 года

Король, королева, принц и их ближайшее окружение разместились в Йорке — королевское семейство в аббатстве, а все остальные в городе, кто где сумел. Ричард и Энтони почти сразу же отбыли вместе с армией герцога Сомерсета — они намеревались заблокировать дорогу, ведущую на север, и подготовить позиции перед наступлением армии Уорика и его ближайшего дружка, этого красивого мальчишки Эдуарда, сына Сесилии Невилл, который теперь называл себя королем Англии.

Генрих воспрянул духом, почуяв опасность; в пути его разум прояснился, и он даже послал письмо Эдуарду, упрекая его в мятеже и предлагая перейти на нашу сторону. Королева каждый день выезжала верхом вместе с принцем, призывая мужчин покидать родные селения и привычные занятия и присоединяться к ее армии, дабы защитить страну от мятежников, которых возглавляет король-самозванец.

Эндрю Троллоп, лучший полководец королевской армии, посоветовал расположить войска на вершинах холмов милях в четырнадцати от Йорка. Лорда Клиффорда с авангардом он отправил на берег реки Эйр, и для начала Клиффорд уничтожил там единственный мост, чтобы у молодого Эдуарда, двигавшегося по дороге из Лондона, не было никакой возможности перебраться через реку. Однако Эдуард повел себя весьма самоуверенно. Он отдал команду войти в воду, и его люди, стоя по пояс в ледяной темной воде под падавшим мокрым снегом, начали восстанавливать мост, невзирая на довольно сильное течение. Разумеется, лорду Клиффорду ничего не стоило всех их перебить — сначала он положил лорда Фицуолтера, а затем и почти весь отряд. Ричард прислал мне записку:

«Неопытность Эдуарда дорого ему обошлась. А нам первую ловушку удалось перепрыгнуть. Пусть теперь он доберется до Тоутона и посмотрит, что мы там ему приготовили».

Я с нетерпением ждала от мужа новых вестей. Королева приехала в Йорк-Касл, и мы обе, надев плащи, поднялись на башню Клиффорда. Войска находились слишком далеко, невозможно было хоть что-то разглядеть, да и свет уже начинал меркнуть, но мы обе упорно не сводили глаз с юга.

— Не могли бы вы пожелать ему смерти? — спросила вдруг Маргарита. — Не могли бы вы сделать так, чтобы он взял да и упал как подкошенный?

— Уорик? — уточнила я.

Она решительно помотала головой.

— Эта лиса Уорик еще сто раз может переметнуться на нашу сторону! И я это отлично понимаю. Нет, прокляните этого мальчишку Эдуарда, который осмелился провозгласить себя королем!

— Я не знаю, как это делается, и никогда не хотела знать. Я не ведьма, Маргарет. Я даже и знахаркой себя назвать не могу. Но если бы я и впрямь могла что-то такое сделать, то в первую очередь я бы сделала неуязвимыми моего мужа и сына.

— А я бы прокляла Эдуарда! — воскликнула она. — Я бы в порошок его стерла!

И я вспомнила этого юношу, ровесника моего сына, красивого, золотоволосого, гордость и любимца герцогини Сесилии. Я вспомнила, как он вышел из себя в Кале во время нашего допроса, однако мгновенно залился краской стыда, только я упомянула о том, что именно мы с Ричардом спасли его мать и охраняли ее. А еще я вдруг вспомнила, как когда-то он, еще совсем мальчик, учтиво поцеловал мне руку, ожидая мать за дверями королевских покоев в Вестминстере.

— А мне он, пожалуй, даже нравится, — заявила я. — Я бы не стала желать ему зла. Все равно ведь его кто-нибудь убьет еще до конца этого дня, выполняя ваше поручение. Хотя, Господь свидетель, на нашей земле и без того уже довольно трупов.

Маргарита поежилась и опустила капюшон пониже.

— Снег пойдет, — заметила она. — Что-то в этом году снегопады никак не прекращаются.

Мы отправились обедать в аббатство, и король сам ввел королеву в большой обеденный зал, полный его придворных.

— Я написал Эдуарду, графу Марчу, — сообщил он своим высоким мелодичным голосом, — и попросил его о временном перемирии. Ведь завтра Вербное воскресенье! Неужели он и в Вербное воскресенье собирается драться? Ведь в этот день Господь наш въехал в Иерусалим. Я думал, Эдуард желает помолиться, как и все мы. В такой святой день каждый должен молиться, такова воля Божья.

Мы с королевой быстро переглянулись.

— И Эдуард ответил вам, ваша милость? — спросила я.

Король опустил глаза.

— Мне очень жаль, но он отказал мне в моей смиренной просьбе. Он написал, что готов рискнуть военной удачей. Хочет биться в тот самый день, когда Господь наш въезжал в Иерусалим! В то самое утро, когда Господь наш въезжал в Святой город, он не прочь начать сражение, этот ожесточившийся молодой человек!

— Да он просто отвратителен! — Маргарита с трудом сдерживала раздражение. — Впрочем, его намерение, возможно, нам даже на руку.

— Я прикажу герцогу Сомерсету не вступать в бой, — продолжал король. — Нашим людям не следует воевать в воскресенье, тем более в Вербное воскресенье. Они должны просто построиться и стоять спокойно, демонстрируя нашу веру в Господа. Если Эдуард пойдет в атаку и первым нанесет удар, они должны подставить вторую щеку…

— Нет, они должны защищаться! — прервала его Маргарита. — И Господь благословит нас, если мы всего лишь будем защищаться во время столь кощунственной атаки.

Ее слова заставили короля глубоко задуматься. Потом он спросил:

— Так может, пусть Сомерсет до понедельника отойдет на прежние позиции?

— Ваша милость, Сомерсет со своим войском расположился сейчас как нельзя более удачно, — мягко промолвила я. — Возможно, нам следует подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет. Вы свой шаг уже сделали — предложили святое перемирие; пока этого достаточно.

— Я поинтересуюсь, каково мнение епископа на сей счет, — заключил король. — А сегодня вечером я стану молиться и ждать от Господа совета. Я буду молиться всю ночь.

Король действительно бодрствовал всю ночь, молясь в монастырской церкви; монахи из аббатства входили туда и, отслужив мессу, выходили, оставив его одного, а он, словно ничего не замечая, все молился. Я легла спать, но сна не было; как я могла спать, если Ричард и Энтони всю ночь провели на холме, под снегом, на ледяном северном ветру, предвкушая завтрашнюю битву — битву в святой праздник.

Утром небо было мрачным и каким-то белесым; казалось, облака опустились совсем низко и грузно легли прямо на городские стены. Около девяти часов начался снег; тяжелые хлопья падали так густо, что вызывали головокружение. Промерзшая земля была уже усыпана снегом, и город, казалось, присел и съежился под этим непрерывным снегопадом, становившимся все сильнее.

Войдя к Маргарите, я обнаружила, что она мечется по комнате, засунув руки в рукава и пытаясь хоть немного согреться: ее явно знобило от волнения. Король по-прежнему молился в аббатстве, а она была вынуждена снова командовать сборами.

— Если мы победим, то сразу же пойдем на Лондон, и уж на этот раз они не посмеют не открыть передо мной ворота! Ну а если не победим…

Она не договорила, и мы обе перекрестились.

Я подошла к окну. Городские стены были еле различимы, снег слепил глаза, все скрывалось в белой круговерти метели. Я прикрыла глаза рукой: мне вспомнилось то видение — битва на склоне холма, снег, кровь на снегу; я ведь тогда так и не смогла разглядеть, чьи там были боевые знамена, чья кровь пятнала свежевыпавший снег.

Весь день мы ждали новостей. Наконец в Йорк явились, сильно хромая, двое раненых и доложили, что у нас прекрасная позиция на вершине холма, но снегопад очень мешает лучникам, а стрельбу из пушек делает и вовсе невозможной.

— Он всегда приносит с собой плохую погоду, этот мальчишка! — воскликнула королева. — Он явно предпочитает сражаться под дождем или под снегом. А за спиной у него вечно бушует буря. Можно подумать, это его врожденное свойство.

Обед подали в зале, но там почти никого не осталось, кроме тех придворных и слуг, которые были слишком стары или слабы, чтобы их заставили идти в армию, а также нескольких старых воинов, которые были изувечены в предыдущих боях, когда дрались за короля и королеву. Я посмотрела на слугу, весьма ловко подававшего кушанья с помощью единственной руки, и вздрогнула, подумав о своем сыне, у которого руки-ноги были пока что целы, однако сейчас он где-то там, в снегу, ждал атаки вражеской кавалерии.

Королева гордо восседала в центре большого стола; принц находился рядом. Маргарита громко распоряжалась подачей блюд, а я, устроившись во главе стола вместе с фрейлинами, уныло размазывала по тарелке какое-то рагу: есть мне совершенно не хотелось. Зато те, у кого муж, сын или брат не стояли сейчас под снегом на том холме, ели с должным аппетитом. Ну а мы, тревожившиеся за своих близких, не могли проглотить ни кусочка.

К полудню в город непрерывным потоком стали стекаться люди — в основном, раненые, еще способные передвигаться самостоятельно. Они рассказывали, что вдоль дороги, ведущей в Йорк, лежат сотни умирающих, а поле брани завалено тысячами трупов. Больница в аббатстве, городская больница для бедных, особая больница для прокаженных, все церковные убежища и приюты были забиты ранеными; там поспешно накладывали на раны грубые повязки, затыкали колотые раны корпией, ампутировали конечности, но чаще всего выносили мертвых и собирали их для захоронения. Йорк походил на кладбище; в его южные ворота вливался бесконечный поток людей, которые шатались, как пьяные, и обливались кровью, точно недорезанные телки. Мне и хотелось спуститься вниз, и страшно было столкнуться с этими лицами — я боялась, что увижу среди мертвых Ричарда или Энтони, смотрящих на меня пустыми глазами, с головой, разнесенной выстрелом из этих новых ружей или же раздробленной ударом боевого топора. Так что я заставила себя сесть в королевских апартаментах у окна. Держа в руках какое-то шитье, я все время прислушивалась к реву и грохоту приближавшейся армии.

Темнело; день подходил к завершению. Значит, должна кончиться и битва? Никто ведь не может драться в темноте? Однако колокола уже прозвонили повечерие, а гонец так и не явился к нам с вестью об одержанной нами победе. Король по-прежнему стоял на коленях в аббатстве; он простоял так с девяти утра, а теперь было уже девять вечера, и королева послала его личных лакеев, чтобы те оторвали его от бесконечных молитв, накормили и уложили в постель. Но мы с нею продолжали бодрствовать возле неярко горевшего огня; она сидела, поставив ноги на дорожный сундучок с драгоценностями и положив рядом теплый плащ.

Мы провели так всю ночь, а на рассвете, при первых холодных лучах весеннего солнца, в двери аббатства кто-то с силой забарабанил. Маргарита вскочила. Было слышно, как привратник медленно спускается и открывает двери. Кто-то громко требовал королеву, и Маргарита, схватив плащ, бросилась вниз.

— Разбудите короля, — велела она мне напоследок.

Прибежав в комнату Генриха, я тряхнула за плечо его лакея и сообщила:

— Новости с полей сражений. Приготовьте его милость в дорогу. Быстро!

Затем я поспешила вниз и в просторном вестибюле увидела какого-то человека с гербом лорда Клиффорда на плаще; он стоял перед королевой на коленях, низко опустив голову.

Маргарита повернула ко мне белое как мел лицо, и на мгновение вновь мелькнула та испуганная девочка, которая не желала выходить замуж, пока прямо в день свадьбы не выяснит, что ждет ее в будущем. Тогда я, конечно, ничего подобного предсказать не могла. Жаль, что у меня не было возможности предупредить ее.

— Мы проиграли сражение, — бесцветным голосом промолвила она.

Я выступила вперед с вопросом:

— А мой муж? И мой сын?

Незнакомец покачал головой.

— Неизвестно, ваша милость. Там было слишком много… Я смотрел, но всех не упомнишь. Поле завалено трупами, такое ощущение, будто в Англии все разом взяли и умерли. Я никогда не видел столько… — Он закрыл руками лицо. — Некоторые пытались бежать, хотели перебраться по маленькому мостику, но йоркисты погнались за ними, завязалось сражение, мостик подломился, и все они попадали в воду — и ланкастерцы, и йоркисты. Почти все они были в тяжелых доспехах и, конечно, утонули. И луг там тоже весь усеян трупами, и берега реки… Вода в реке красная от крови. А снег все падал, падал, и таял на лицах, как слезы…

— А твой хозяин, — прошептала Маргарита, — лорд Клиффорд?

— Мертв.

— А мой главнокомандующий, сэр Эндрю Троллоп?

— Мертв. И лорд Уэллс, и лорд Скроуп. Сотни лордов, тысячи солдат. Это напоминало день Страшного суда, когда мертвые встают из могил. Вот только они-то не встали. Нет, не встали. Все они так и лежат на земле. Теперь эти войны должны закончиться, потому что, мне кажется, и воевать-то некому — все мужчины в Англии мертвы.

Шагнув к королеве, я крепко стиснула ее ледяные руки. Король, в тот момент спускавшийся по лестнице, в изумлении воззрился на нас обеих, перепуганных, крепко державшихся за руки.

— Мы должны немедленно уезжать отсюда, — обратилась к нему Маргарита. — Мы проиграли бой.

Генрих кивнул и с некоторым раздражением воскликнул:

— Я же предупреждал вас! Я отказывался воевать в святой праздник, но Эдуард не пожелал слушать моих предостережений.

За королем по лестнице следовали его лакеи; они несли его Библию, распятие, скамеечку для молитв и домашний алтарь. Вскоре появились слуги, которые тащили сундуки с одеждой и мехами Маргариты.

Мы вышли во двор.

— Поедете со мной? — спросила она, вновь становясь похожей на ту девочку, которую я когда-то привезла из Франции. — Я не хочу уезжать одна.

Но я не колебалась ни мгновения; у меня даже мысли не возникло ее сопровождать. Я уже решила для себя, что сейчас расстанусь с ней, даже если мы никогда в жизни больше не увидимся.

— Мне нужно найти Ричарда и Энтони, — произнесла я, с трудом выталкивая слова изо рта. — Мне придется отправиться прямо туда и отыскать их тела. Возможно, мне удастся хотя бы должным образом их похоронить. А затем я вернусь к детям.

Маргарита кивнула. Лошади были уже оседланы и готовы в путь, вещи сложили в повозку, сундучок с драгоценностями королевы приторочили к ее седлу. Принц уже вскочил на своего пони; он был в теплом плаще для верховой езды и в шапочке колпачком; спереди на шапке красовалась его эмблема: лебедь.

— Мы непременно за все отомстим! — с веселой яростью заявил он, глядя на меня. — Я сам позабочусь о том, чтобы всех предателей казнили. Клянусь!

Но я лишь головой покачала. Меня уже тошнило от их жутковатой мстительности.

Королеву подсадили в седло; я подошла к ней и поинтересовалась:

— Куда вы поедете?

— Мы перегруппируемся, — поделилась она своими планами. — Не могут же все мои воины быть мертвыми! Мы соберем еще людей. Я добуду денег — в Шотландии, во Франции. В конце концов, король и принц при мне, и мы еще вернемся. Мы вернемся, и тогда я непременно надену голову Эдуарда Марча на пику близ Миклгейт-Бар рядом с полусгнившей головой его отца! Я ни за что не остановлюсь на этом. Не остановлюсь, пока у меня есть сын. Он был зачат, чтобы стать королем, и я воспитывала его для того, чтобы он стал королем!

— Я знаю, — ответила я и отступила назад.

А Маргарита подняла руку, давая сигнал к отправлению. Потом помахала мне, крепче сжала поводья, и в ее ласковом взгляде, устремленном на меня, светилась искренняя любовь. Напоследок она быстро, одним пальцем нарисовала в воздухе тот самый знак — колесо Фортуны, — потом пришпорила коня и умчалась.

Весь день в город шли толпы раненых, хромых, едва державшихся на ногах; они просили перевязать им раны и дать хоть немного поесть. Надев теплый плащ, я вывела из конюшни коня и поскакала на юг, по дороге, ведущей в Тоутон, — тогда как все королевские придворные устремились как раз в противоположном направлении. Я заглядывала в лицо чуть ли не каждому из многих сотен людей, мимо которых проезжала, надеясь отыскать Ричарда или Энтони. Я неизменно пугалась, когда мне навстречу с помощью самодельного костыля ковылял изувеченный человек; я застывала на месте, заметив в придорожной канаве чью-то курчавую каштановую голову с засохшей кровью в волосах. Я взяла с собой лишь одного охранника, он ехал впереди меня, и каждый раз я заставляла его останавливаться, стоило появиться человеку верхом на коне, который едва держался в седле, склонив голову на грудь. Я приставала к этому человеку с вопросами, не видел ли он лорда Риверса, не знает ли, что случилось с его полком. Но никто ничего о Ричарде не знал.

До меня постепенно доходило, какой невероятно долгой и изнурительной была эта битва, как тяжело было сражаться в глубоком снегу и при таком обильном снегопаде, когда человек ничего не видел дальше кончика своего меча. Люди возникали в белой слепящей мгле и слепо наносили удары, но вскоре падали замертво, столь же слепо сраженные противником. Ланкастерским лучникам, стрелявшим против ветра, было особенно трудно попадать в цель. Зато лучники йоркисты, которым ветер дул в спину, стреляли вверх по склону холма и буквально выкашивали ланкастерских солдат, ожидавших приказа атаковать. Когда же ряды воинов сблизились, началась настоящая мясорубка: люди, сталкиваясь, как слепые, кололи друг друга клинками, рубили топорами, хотя сами толком не понимали, кого именно убивают, кто в данный момент одерживает победу. Один человек потом рассказывал мне, что, как только спустилась ночь, половина тех, кто уцелел, буквально попадали на землю от усталости да так и уснули среди мертвых тел, а потом всех их засыпало снегом — точно укрыв саваном и мертвых, и живых.

Дорога была забита людьми; их было так много, и все они были такие грязные и оборванные, что я не могла отличить одного от другого; в итоге этот непрерывный поток горя и страданий заставил меня свернуть с пути, и я, встав в воротах какого-то дома, просто наблюдала, как они проходят мимо. Мне казалось, эта страшная процессия никогда не кончится. Все эти люди избежали смерти на поле боя, но все они были изранены, окровавлены, голодны и насквозь промокли и продрогли под снегом…

— Мама, матушка! — раздался голос Энтони.

Однако я не поверила собственным ушам, решив, что голос сына мне просто чудится.

— Энтони? — недоверчиво произнесла я вслух.

Спрыгнув с седла и спотыкаясь, я бросилась вперед. Меня тут же поглотил этот непрекращающийся поток изувеченных, истерзанных людей; они налетали на меня, толкались, а я хватала их за руки, заглядывала в их изумленные серые лица и все повторяла:

— Энтони? Энтони?

А потом я увидела сына. Он бежал ко мне, отделившись от какого-то небольшого отряда, и мой взор в одно мгновение жадно охватил его всего, с головы до ног; я сразу заметила и его измученные глаза, и его мрачную усмешку, и то, что он цел и невредим. Энтони протягивал ко мне руки, и его милые, его драгоценные руки тоже были целы и невредимы; он не потерял ни мизинца; его плечи не были рассечены до кости; и он держался на собственных ногах! Правда, шлема у него на голове не было, но и на его лице, сером от усталости, я не обнаружила ни единой царапины.

— Ты цел? Ты здоров? — не веря собственным глазам, воскликнула я. — Мальчик мой, ты действительно цел и невредим? Как же тебе удалось выжить в таком ужасном сражении?

Улыбка Энтони, обычно веселая, сейчас была исполнена горечи.

— Не волнуйся, я абсолютно цел, — заверил он, — и благодарю за это Бога, Он хранил меня весь тот жуткий день и всю ту долгую ночь. Но что ты-то здесь делаешь, мама? Это же сущий ад!

— Тебя ищу, — пояснила я. — И скажи мне… Скажи мне честно, Энтони, что с твоим отцом?

— Ох, нет! — крикнул он, догадавшись, о чем я беспокоюсь. — Нет, мама, с ним все в порядке! Он не ранен. Он просто… — Энтони осмотрелся. — Да вот и он!

Я обернулась, и передо мной оказался Ричард. Чуть раньше я бы вряд ли его узнала. Нагрудная пластина его доспехов была пробита как раз в том месте, где сердце; лицо почернело от копоти и крови; и все-таки он снова пришел ко мне, как и всегда, словно ничто и никогда не могло разлучить нас.

— Ричард, — прошептала я.

— Любимая, — хрипло откликнулся он.

— Ты спасся?

— Я же всегда к тебе возвращаюсь.

И мы втроем поскакали на запад. Нам хотелось умчаться подальше от этой страшной дороги, ведущей в Йорк; там было уже не продохнуть от людей, на коленях моливших дать им хотя бы напиться, а обочины были устланы телами мертвых или тех, кто упал и не имел больше сил подняться. Мы гнали коней напрямик по широкой равнине, пока не наткнулись на домик какого-то фермера, и нам позволили переночевать в амбаре, вымыться в ручье и даже продали нам немного еды: густой овощной фермерский суп с крупой и ломтиком разваренной баранины и немного домашнего эля.

Поев, Ричард уже не казался до такой степени обессиленным, и я решилась очень осторожно спросить, хоть и боялась его ответа:

— Ричард, королева отправилась на север, а затем поедет в Шотландию; она намерена перегруппировать войско, собрать еще рекрутов и снова сюда вернуться. Как в данном случае поступим мы с тобой?

Последовало долгое молчание. Энтони и Ричард переглядывались, словно опасаясь сообщать мне нечто пугающее.

— В чем дело? — Я переводила глаза с одного на другого. — Что случилось?

— С нами покончено, — заявил наконец Энтони. — Мне очень жаль, матушка, но я отдал свой меч. Я принес присягу Йорку.

Я была потрясена. И повернулась к мужу, но и он сразу признался:

— Я сделал то же самое. Я все равно больше не стал бы служить королеве. Нет, только не в такой армии, только не под таким командованием! Кроме того, битву мы безнадежно проиграли, и нам ничего другого не оставалось — только вручить победителю меч и сдаться. Я думал, Эдуард велит нас казнить, однако… — На лице Ричарда появился некий призрак улыбки. — Однако он был милостив и принял наши мечи. Прости меня, отныне я обесчещен, я больше не рыцарь. Мы поклялись в верности Йорку, и теперь для нас все кончено: я уже никогда не смогу поднять против него оружие. Да, я потерпел поражение, я сдался, я вручил свой меч противнику. Я принес присягу Дому Йорков. Больше я не могу служить ни Генриху, ни Маргарите: со вчерашнего дня они для меня вне закона.

Именно то, что он назвал короля и королеву по имени, потрясло меня больше всего. После этого я окончательно поняла: все действительно кончено, все в нашей жизни полностью переменилось.

— Генрих… — повторила я, словно впервые произнося это имя. — Ты назвал короля Генрихом?

— Нашего короля зовут Эдуард, — ответил мой муж так, словно хотел, чтобы я это запомнила. — Король Англии Эдуард Четвертый.

Я лишь головой покачала. Весь день я ехала в потоке раненых и искалеченных людей, но и вообразить не могла, что наше дело проиграно окончательно. Я так долго прожила рядом с Маргаритой, что теперь, казалось, способна была мыслить только в рамках сражений. Я полагала, что мы просто потерпели еще одно поражение, однако непременно будет и следующая битва. И, глядя на измученное лицо мужа и запавшие глаза сына, я уточнила у мужа:

— По-твоему, Генрих и Маргарита никогда больше не сумеют отвоевать трон?

Ричард показал мне пустые ножны, где всегда лежал его меч, украшенный чудесной чеканкой, и сказал:

— Я им в этом, так или иначе, больше не помощник. Я сдался победителю. Я вручил свой меч новому королю. И принес ему клятву верности.

— Значит, мы больше не служим Дому Ланкастеров? — допытывалась я, все еще не в силах в это поверить.

Энтони кивнул.

— С этим покончено, мама. Нам еще повезло: у нас хоть головы на плечах остались.

— Да. В конце концов, единственное, что имеет значение — то, что вы оба живы, — согласилась я с сыном, наконец-то осознав истинное положение дел. — Только это. Вы оба живы, и в любом случае для меня это самое главное.

В ту ночь мы спали, точно семейство бедняков, рядышком на соломе, накрывшись всеми своими плащами сразу и тщетно пытаясь согреться; наш маленький отряд разместился на конюшне вместе с лошадьми. Ричард всю ночь держал меня в объятиях, и я, то и дело просыпаясь, шептала:

— Теперь мы поедем в Графтон, снова станем сквайрами и будем считать все это… просто приключением, увлекательной историей, которую кто-нибудь когда-нибудь опишет в романе.

Графтон, Нортгемптоншир, весна 1464 года

В Графтоне я собрала всех своих детей, даже Элизабет с сыновьями приехала к нам из Гроуби-Холла. Она, бедняжка, была практически без гроша: свекровь отказалась выплатить ей вдовью долю, а у нас с Ричардом в эти беспокойные времена не имелось ни власти, ни влияния, чтобы заставить леди Грей соблюсти эту часть брачного контракта. А ведь всего несколько лет назад этот контракт вызывал у меня гордость и удовлетворение, но теперь, как выяснилось, не стоил ничего.

Ричард и Энтони получили официальное прощение, и король назначил их в свой совет. Эдуард начал как весьма проницательный правитель и неплохо командовал подданными, причем не только на поле брани, но и во дворце. Правил он с помощью своего главного советника графа Уорика, который и посадил его на трон,[66]однако пригласил в правительство всех лордов, которые пожелали туда войти, не оказывая при этом предпочтения лордам-йоркистам. Судя по всему, он действительно хотел быть королем для всех жителей страны. Некоторые лорды-ланкастерцы отправились в ссылку, некоторые остались с королевой Маргаритой и теперь вместе с нею перемещались то в Шотландию, то во Францию, постоянно собирая силы, угрожая Англии и планируя свое возвращение. Я же полагала, что никогда больше ее не увижу, эту хорошенькую француженку, которая не желала выходить замуж, пока я не погадаю на ее будущее. А ведь ее судьба действительно зависела от поворотов колеса Фортуны. Королева, знатнейшая дама Англии, она теперь с трудом находила себе пристанище в самых отдаленных уголках своей страны, где на нее велась охота, точно на последнего волка из стаи.

Впрочем, о ее теперешней жизни я почти ничего не знала; отныне мои новости ограничивались рамками нашего церковного прихода да сплетнями, касавшимися близлежащих городков. После того как мой старший сын Энтони женился на леди Элизабет Скейлз, я стала подыскивать подходящих женихов и невест для прочих моих детей; но теперь мы, естественно, уже не имели ни того благосостояния, ни той власти, которыми пользовались при Маргарите Анжуйской, для которой я была не только фрейлиной, но и ближайшей подругой, а мой муж считался одним из самых значительных людей при дворе Генриха VI. Теперь мы превратились в самых обыкновенных графтонских сквайров. И хотя я все сильней увлекалась своим разрастающимся садом и огородом и с удовольствием наблюдала, как растут мои дети и внуки, мне тяжело было, глядя на других таких же, как мы, сквайров, смириться с тем, что мои дети будут вынуждены искать себе пару именно в этой среде. Ведь я всегда думала, что им уготована куда более высокая участь. Да, я хотела для своих детей большего!

Особенно для моей Элизабет.