Хозяйка Дома Риверсов 11 page

Таяли исполненные мечтательной дымки летние деньки, и мы все острей ощущали, что близок тот миг, когда нам придется расстаться или же во всем признаться, а это грозило бесконечными опасностями. Ричард буквально изводил себя всевозможными страхами, считая, что он погубит меня; я же боялась только одного: что он в порыве самопожертвования меня оставит. Он утверждал, что погубит мою жизнь, если объявит о своей любви ко мне, а если он этого не сделает, то погибнет сам.

Мудрая колдунья Марджери Журдемайн время от времени посещала королевский двор — продавала любовное зелье, предсказывала будущее, гадала по магическому кристаллу и отыскивала пропавшие вещи. Половина из всех этих «магических» действий была, на мой взгляд, полной ерундой, однако в ее мастерство травницы я верила свято. И однажды попросила ее зайти ко мне. Она явилась поздним вечером; храня анонимность, она низко опустила капюшон плаща, а нижнюю часть лица старательно прикрыла шарфом.

— Ну, и что же теперь угодно прекрасной герцогине? — осведомилась она.

Не сумев удержаться, я хихикнула, так насмешливо прозвучал ее вопрос.

— А ту, другую герцогиню вы как называете? — поинтересовалась я.

— Ее я называю великолепной, — усмехнулась травница. — Используя эти эпитеты, я угождаю вам обеим. Она ведь только и думает, что о королевском престоле, и я делаю для нее лишь то, что хоть как-то может приблизить ее к трону. Но что я могу сделать для вас?

Я тряхнула головой. Мне не хотелось развивать эту тему о наследовании трона; на мой взгляд, было сущим предательством рассчитывать на то, что молодой король окажется недостаточно здоров и крепок, чтобы править страной (даже если он и впрямь недостаточно здоров и крепок).

— Сейчас я объясню вам, что мне нужно, — неторопливо начала я. — Мне нужен такой травяной отвар, который поможет зачать ребенка.

Марджери Журдемайн удивленно на меня посмотрела.

— Вы хотите зачать ребенка, не имея мужа?

— Ну, речь не совсем обо мне, — быстро солгала я. — Этого хочет одна моя подруга.

— А эта подруга того же возраста, что и вы? И сложена так же? — невозмутимо произнесла Марджери. — Мне нужно это знать для правильного подбора трав.

— Я понимаю. Вы можете приготовить отвар как бы для меня. И рецепт мне запишите.

Она кивнула.

— Хорошо. Отвар будет готов завтра. Вам… вашей подруге… следует пить его каждый вечер.

— Спасибо. Это все.

Колдунья направилась к дверям, но остановилась, точно колеблясь, и вдруг заявила:

— Учтите: каждой женщине, осмелившейся самостоятельно вершить свою судьбу, неизменно грозит опасность. Кстати, вы одна из немногих, кто мог бы это предвидеть.

Я улыбнулась, выслушав ее предостережение, и, повинуясь внезапному порыву, указательным пальцем нарисовала в воздухе тот знак, который когда-то показала мне Жанна: колесо Фортуны. И Марджери все поняла. Она молча улыбнулась и удалилась.

Месяца два я выжидала, и однажды в полночь, уже на излете лета, когда Ричард в очередной раз тайком пришел ко мне, я нырнула в его объятия со словами:

— А у меня для тебя новость!

Затем я подала ему бокал самого лучшего вина, сделанного в Гаскони. Внутри у меня так и пузырился смех — я предвкушала, как поведаю ему столь радостную для меня весть. Я вся была во власти восторга и чувствовала себя удивительно смелой.

— Хорошая? — уточнил он.

— Хорошая. Любимый, я должна сообщить тебе… — Странно, но я вдруг утратила дар речи; я просто не могла произнести ту простую фразу, которую собиралась. Но я довольно быстро взяла себя в руки и решительно закончила: — Я беременна.

Бокал выпал у него из рук и разлетелся вдребезги на каменном полу. Но он даже головы не повернул; казалось, он и звона-то никакого не слышал, а на драгоценный бокал ему было попросту наплевать.

— Что ты сказала?

— Я беременна, — спокойно повторила я. — По крайней мере, уже месяц.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что у нас, скорее всего, будет девочка, — продолжала я. — И родится она в самом начале следующего лета.

— Какая девочка? — все еще ничего не понимая, пролепетал он.

Я уже с трудом сдерживала рвущийся наружу смех, и его перепуганное лицо ничуть меня не обескураживало.

— Любимый мой, — терпеливо промолвила я, — успокойся и радуйся. Я ношу твоего ребенка. И ничто на свете не могло бы сделать меня более счастливой, чем это. Для меня это начало всего. Наконец-то я стала настоящей, земной женщиной! Я стала плодородной почвой, в которой прорастает твое семя.

Он уронил голову на руки и воскликнул:

— Значит, я все-таки стал причиной твоего падения! Господь, может, и простит меня за мою любовь к тебе, но сам я никогда себя не прощу. Ведь я люблю тебя больше всего на свете, однако из-за меня вся твоя жизнь пойдет под откос.

— Ничего подобного, — возразила я. — Не надо думать о каких-то бедах и несчастьях. Все чудесно. Этот ребенок станет решением всех наших проблем. Мы поженимся, и тогда…

— Теперь нам непременно придется пожениться! — перебил он. — Иначе ты будешь опозорена. Но если мы поженимся, ты впадешь в немилость, будешь обесчещена. Господи, в какую же ловушку я угодил! В какую ловушку я вовлек тебя!

— Вовсе нет, — заметила я. — Это как раз и есть выход из ловушки, ведь теперь никто не заставит нас отказаться от брака, особенно если выяснится, что мы уже обменялись клятвами и ждем ребенка. Королевский совет, моя мать, сам король — им всем придется с этими обстоятельствами смириться. И даже если это им будет не по нраву — что ж, тем хуже для них. Как-нибудь переживут. Ходят слухи, что и мать нашего короля вышла замуж за Оуэна Тюдора[32]без разрешения…

— И впала в немилость! Она, королева, спала со своим дворецким! С тех пор она больше уже никогда не вернулась ко двору. А ее собственный сын[33]изменил земельный закон, дабы предотвратить возможность подобного поступка для вдов из королевского семейства. И к тебе этот закон вполне применим.

— Екатерина Валуа все это отлично пережила, — спокойно произнесла я. — Она родила в новом браке двух красивых сыновей, единоутробных братьев короля, ставших его любимцами. Ричард, я не могу без тебя жить. И ни за кого другого я замуж не пойду. Страсть свела нас и сделала любовниками, а теперь любовь велит нам стать мужем и женой.

— Я не хочу быть причиной твоего краха, — упрямился Вудвилл. — Прости меня, Господи, ведь я по-прежнему страстно желаю тебя, Жакетта. Однако не желаю твоей погибели. Я всегда презирал Оуэна Тюдора за то, что он обрюхатил королеву, хотя должен был бы служить ей; я презирал его, поскольку он погубил женщину, во имя которой должен был бы пожертвовать собственной жизнью, — и вот теперь я сам оказался столь же эгоистичным! Нет, я должен немедленно уехать отсюда. Отправиться в крестовый поход. Или же пусть меня повесят за измену.

Выдержав довольно долгую паузу, я подняла к нему лицо и посмотрела на него глазами, чистыми и прозрачными, как лесное озеро.

— Ах, Ричард, неужели я ошиблась в тебе? Неужели я так долго заблуждалась? Неужели ты не любишь меня? Неужели не хочешь на мне жениться? Неужели собираешься от меня отказаться?

Он упал на колени.

— Богом клянусь, ты мне дороже всех на свете! И я, конечно же, мечтаю жениться на тебе, и всем сердцем люблю тебя.

— В таком случае я готова стать твоей женой, — весело заявила я. — И буду совершенно счастлива в этом качестве.

Вудвилл покачал головой.

— Для меня было бы великой честью взять тебя в жены, любовь моя, и это куда больше того, чего я заслуживаю. Но я так боюсь за тебя! — Его лицо исказилось, словно ему было больно. — За тебя и за нашего ребенка! — Он нежно коснулся ладонью моего живота. — Боже мой, ребенок! Отныне я должен хранить и беречь вас обоих. О вас обоих заботиться, вас обоих любить…

— Я стану Жакеттой Вудвилл, — мечтательно промолвила я, пробуя это имя на вкус. — Жакеттой Вудвилл. А ее будут звать Элизабет Вудвилл.

— Элизабет? Ты уверена, что это девочка?

— Уверена. И ее имя — Элизабет. Она будет первой из множества наших детей.

— Если только мне не отрубят голову за предательство.

— Тебе не отрубят голову. Я поговорю с королем; и поговорю с королевой Екатериной, его матерью, если будет нужно. Не беспокойся; мы будем счастливы.

Когда в ту ночь он покидал меня, я чувствовала, что душа его по-прежнему не знает покоя, а разум мечется между радостной возможностью жениться на мне и тяжкими угрызениями совести, поскольку он уверен, что навлекает на меня беду. После его ухода я села у окна, положила руку на живот и посмотрела на луну. Молодая луна была еще в первой четверти — самая удачная фаза для любых начинаний, для пробуждения надежд, для того, чтобы вступить в новую жизнь. Вдруг мне захотелось раскинуть карты, и я достала подаренную бабушкой колоду. Я разложила карты перед собой рубашкой вверх, и пальцы мои наугад вытащили одну — это оказалась самая любимая моя карта: «Королева кубков», королева воды и любви, карта самой Мелюзины, говорящая о нежной любви и способности предвидеть события. Девушка, которой соответствует эта карта, обычно сама становится королевой, причем королевой любимой.

— Я выйду замуж за твоего отца, — обратилась я к той маленькой искорке зарождающейся жизни, что уже таилась во мне. — И я знаю, что когда ты появишься на свет, то будешь поистине прекрасна, ведь твой отец — самый красивый мужчина в Англии. Но вот что мне действительно интересно: как ты распорядишься своей судьбой и как далеко сумеешь продвинуться по жизненному пути, прежде чем тебе станет окончательно ясна главная твоя цель, прежде чем ты встретишь того, кого полюбишь всем сердцем, и поймешь, какой именно жизни хочешь.

Графтон, Нортгемптоншир, осень 1436 года

Мы ждали до тех пор, пока королевский двор не начал постепенно возвращаться в Лондон. Сами мы в то время оставались в Нортгемптоне, и однажды рано утром, когда мои фрейлины крепко спали, я выскользнула из своих покоев и встретилась с Ричардом на конюшне. Он уже успел причесать и оседлать мою Мерри, да и его конь тоже был полностью готов, так что мы выехали со двора и отправились по проселочной дорожке в его родную деревню Графтон. Там в полном одиночестве жил, удалившись на пенсию, один священник, добрый друг его семьи, а неподалеку от господского дома находилась маленькая часовня. В часовне нас ждал отец Ричарда; лицо его было одновременно суровым и взволнованным; с собой он привел троих свидетелей. Пока Ричард ходил за священником, его отец, помогая мне спешиться, напрямик спросил:

— Я надеюсь, вы понимаете, что делаете, ваша милость?

— Выхожу замуж за самого лучшего из известных мне людей! — с гордостью ответила я.

— Это вам дорого обойдется, — с грустью предупредил он меня.

— Для меня было бы куда хуже потерять его.

Он молча кивнул, словно не был так уж в этом уверен, и подал мне руку, чтобы идти в часовню. Там, у восточной стены, я увидела небольшой каменный алтарь, над ним крест с распятием и горящую свечу. Перед алтарем уже стояли священник в коричневой сутане францисканского монаха и рядом с ним Ричард, который застенчиво мне улыбался. Вид у него был такой торжественный, будто мы венчались в присутствии многотысячной толпы и были облачены в золоченые одежды.

Я подошла к алтарю, и только священник начал задавать мне традиционные вопросы, ненавязчиво напоминающие о брачных клятвах, как взошло солнце, его лучи проникли в часовню сквозь округлое окошко-витраж над алтарем. Это было так чудесно, что на мгновение я даже забыла, что следует отвечать. На каменном полу у наших ног волшебной вуалью легли разноцветные блики, и мысли мои словно потонули в каком-то блаженном тумане; я думала о том, что вот здесь и сейчас я венчаюсь с человеком, которого очень люблю, и снова буду стоять здесь, когда моя дочь тоже решит выйти замуж за того, кого сама выберет, и у нее под ногами разольется такая же радуга, а впереди у нее будет королевская корона. Это внезапное видение заставило меня примолкнуть, и Ричард, взглянув на меня и решив, что я колеблюсь, быстро сказал:

— Если у тебя есть хоть какие-то сомнения, даже мимолетные, давай не будем заключать этот брак. Я что-нибудь придумаю. Но тебе ничто не будет грозить, любовь моя.

Я улыбнулась ему, и слезы выступили у меня на глазах, так что Ричард тоже словно был окутан радужной вуалью.

— Никаких сомнений у меня нет! — твердо заявила я и повернулась к священнику. — Продолжайте, святой отец.

Старенький священник помог нам правильно произнести брачные клятвы и объявил нас мужем и женой. Отец Ричарда расцеловал меня и крепко обнял сына. Затем Ричард расплатился с троими клириками, которых нанял в качестве свидетелей, и напомнил им, что в случае необходимости они непременно должны будут вспомнить день и час этого бракосочетания и то, что оно было заключено по всем правилам — служителем Божьим и перед алтарем, а он, жених, в присутствии всех надел невесте, то есть мне, на палец фамильное кольцо и подарил кошелек с золотом в доказательство того, что отныне я являюсь его супругой и он доверяет мне свою честь и свое богатство.

— Ну, и что теперь вы намерены делать? — поинтересовался мой свекор, когда мы вышли из часовни на солнечный свет. Вид у него был невеселый.

— Вернемся ко двору, — отозвался Ричард, — и воспользуемся первой же благоприятной возможностью, чтобы обо всем сообщить королю.

— Надеюсь, он простит вас, — вздохнул его отец. — Он молод и легко всем все прощает. А вот от его советников вполне можно ждать всяких пакостей. Смотри, сынок, они еще назовут тебя шутом и шарлатаном. Обвинят, что ты замахнулся на брак с такой высокорожденной дамой, до которой тебе не дотянуться.

Ричард пожал плечами:

— Они могут болтать все, что им будет угодно, пока это не затронет ни ее репутацию, ни ее состояние.

Его отец только головой покачал, словно не был уверен ни в том, ни в другом, затем помог мне сесть на лошадь и слегка охрипшим от волнения голосом произнес:

— Ладно, пошли за мной, если я буду вам нужен. — Он повернулся ко мне: — А вы, ваша милость, можете располагать мною, как пожелаете, ведь ваша честь находится также и под моей защитой.

— Вы можете называть меня Жакетта, — предложила я.

Он помолчал и заметил:

— Я служил камергером у вашего покойного супруга. По-моему, было бы неправильно, если бы я стал называть вас просто по имени.

— Вы были его камергером, а я была его герцогиней, но теперь, спаси, Господи, его душу, он покинул нас, этот мир стал иным, и я отныне ваша невестка, — заявила я. — И сперва они будут говорить, что зря Ричард пытается так высоко подпрыгнуть, а потом обнаружат, что мы вместе с ним поднялись на недосягаемую высоту…

— И насколько высоко вы намерены подняться? — сухо осведомился мой свекор, прервав меня. — Чем выше поднимешься, тем больнее падать.

— Пока не знаю, как высоко мы поднимемся, — упрямо сказала я, — но падения я совершенно не опасаюсь.

Он внимательно на меня посмотрел.

— А вам очень хочется высоко подняться?

— Все мы находимся на колесе Фортуны, — ответила я. — Не сомневаюсь, мы с Ричардом поднимемся достаточно высоко. Мы, конечно, можем и упасть. Но я этого совсем не боюсь.

Вестминстерский дворец, Лондон, осень 1436 года

Беременность моя под изящными разлетающимися платьями была еще совсем не видна, но я-то знала: ребенок у меня внутри растет, и груди мои стали тяжелее и как бы разбухли, но самое главное — я теперь всегда, даже во сне чувствовала, что я больше не одна. Я подумывала известить королевский совет о своей беременности и замужестве еще до того, как со дня смерти моего мужа исполнится год, пока кто-нибудь из них не предложил мне новый брак и тем самым не вынудил меня бросить вызов общественности. Мне хотелось выбрать наиболее подходящий момент, однако члены совета были страшно заняты, разрываясь между кардиналом Бофором и его союзником графом Саффолком с одной стороны и могущественным герцогом Глостером и его придворными — с другой. Казалось, нет ни минуты, когда бы в королевском совете не велись ожесточенные споры о безопасности страны и пустой королевской казне. И было очевидно, что в ближайшее время они вряд ли придут к соглашению относительно дальнейших действий. После нашего тайного бракосочетания я ждала целую неделю, а затем все же собралась посетить главного королевского фаворита Уильяма де ла Поля и в тихий послеобеденный час, когда он находился в своих покоях Вестминстерского дворца, зашла к нему.

— Какая честь! — воскликнул он, вскочив и придвигая к низенькому столу у камина еще одно кресло — для меня. — Чем это, интересно, я могу быть вам полезен, ваша милость?

— Я вынуждена просить вас помочь мне в одном деликатном деле, — промолвила я; это далось мне нелегко, но, переборов себя, я решительно уточнила: — Дело очень личное.

— У нашей прекрасной герцогини личное дело ко мне? — удивился он. — Полагаю, речь идет о делах сердечных, не так ли?

Судя по всему, он подозревал, что все это обычные девичьи глупости. Я сдержала улыбку и спокойно произнесла:

— Вы правы, это действительно дела сердечные. Не стану скрывать, сэр: я вышла замуж, причем без разрешения, и очень надеюсь, что вы сумеете должным образом сообщить об этом королю и заступиться за меня.

Неприятно пораженный новостью, он молчал. Затем переспросил:

— Вышли замуж?

— Да.

Он остро на меня взглянул.

— И за кого же вы вышли замуж?

— За одного дворянина…

— И это не представитель знати, не аристократ?

— Нет. Просто джентльмен.[34]

— И кто же он?

— Ричард Вудвилл. Он служил у нас в доме.

Глаза королевского фаворита весело блеснули, однако он постарался скрыть это, низко опустив голову и делая вид, что читает лежащие на столе бумаги. Но мне было очевидно: он пытается вычислить, какую выгоду мог бы извлечь из совершенного мною безумного поступка.

— И насколько я понимаю, это брак по любви?

— Да.

— Вас не уговорили, не заставили силой? Брак был заключен по закону и с вашего согласия? И нет ни малейшего повода его аннулировать или разорвать? Если этот Вудвилл соблазнил вас или хотя бы склонил к сожительству, то его вполне могут арестовать и повесить.

— Но для этого нет никаких оснований! Как и для разрыва брака. Да мне и не нужны никакие основания! Я сама выбрала этого человека себе в мужья, я страстно желала вступить с ним в брак. Именно о таком браке — по любви! — я и мечтала всю жизнь.

— Вы страстно желали вступить с ним в брак? — холодно отозвался он.

Казалось, он никогда в жизни не испытывал страстных желаний. И заставил меня, хоть я ни капли этого и не стыдилась, подтвердить:

— Да, я страстно этого желала.

— Что ж, молодого джентльмена можно поздравить; немало мужчин были бы счастливы вступить с вами в брак по обоюдному страстному желанию. Да любой мужчина на свете с радостью сделал бы вас своей женой. Если честно, королевский совет уже рассматривал возможные кандидатуры для вашего следующего брака. Было предложено несколько знаменитых имен.

При этих словах я с трудом сдержала улыбку. В таких вопросах мнение королевского совета не имело никакого значения; важно было, что решат кардинал Бофор, герцог Глостер и он, Уильям де ла Поль. Если какие-то персоны и назывались, значит, их предлагал именно этот человек.

— Теперь проблема решена, — твердо произнесла я. — Мы обвенчаны и уже не раз делили ложе, так что тут ничего не поделаешь. Кого бы они ни выбрали для меня, с этим предложением они опоздали. Я обвенчалась с очень хорошим человеком, который был в высшей степени добр ко мне после смерти моего мужа, лорда Джона Бедфорда.

— А вы, я вижу, были очень добры к нему, — усмехнулся де ла Поль. — Исключительно добры. Ну, хорошо, я сообщу его величеству королю, а чуть погодя вы сможете попросить у него прощения.

Я кивнула. Мне бы очень помогло, если бы Уильям де ла Поль сам преподнес королю эту новость. На Генриха всегда наиболее сильное воздействие оказывало мнение того человека, с которым он говорил в последнюю очередь, а потому трое его основных советников прямо-таки соревновались друг с другом в том, кто выйдет от него последним.

— Как вы думаете, король будет очень разгневан? — на всякий случай поинтересовалась я.

Король был пятнадцатилетним мальчишкой, так что смешно было бы опасаться его гнева.

— Нет. Зато совет, не сомневаюсь, поддержит идею непременно отправить вас в ссылку, причем подальше от двора. И потом они обязательно вас оштрафуют.

Помолчав немного, я уточнила:

— Но ведь вы могли бы убедить их проявить доброту по отношению ко мне?

— Все равно они наложат на вас огромный штраф, — предупредил он. — В королевской казне почти не осталось денег, а всем известно, какое наследство вы получили от Бедфорда. К тому же это серьезный проступок — выйти замуж без королевского разрешения. Они придут к выводу, что вы этого наследства не заслуживаете.

— Я получила только вдовью долю, — возразила я. — А основную часть своего состояния герцог завещал королю, который, разумеется, тут же роздал ее своим фаворитам. — Я не сказала «в том числе и вам», но мы оба поняли, что именно я имела в виду. — Остальное получил брат моего покойного супруга, герцог Хамфри. Меня даже нашего Пенсхёрста лишили.

— Но ведь вы получили вдовью долю как герцогиня и член королевского семейства! Однако же предпочли стать женой какого-то мелкопоместного сквайра. Мне кажется, члены совета дадут вам понять, что им очень не помешает ваша вдовья доля. А также, вполне возможно, вам и жить придется, как живут жены мелкопоместных сквайров. Что ж, мне хотелось бы надеяться, что и через несколько лет вы по-прежнему будете считать, что заключили удачную сделку.

— А мне очень хотелось бы надеяться, что вы все-таки мне поможете, — заявила я. — Я очень на вас рассчитываю!

Он только вздохнул в ответ.

Уильям де ла Поль оказался прав. С нас потребовали штраф в тысячу фунтов золотом, а Ричарду приказали вернуться к месту назначения, в Кале.

Ричард был в ужасе.

— Боже мой! Целое состояние! Нам такую сумму никогда не собрать! Ведь столько стоит приличное поместье — огромный дом вместе с прилегающими землями. Это больше, чем есть у моего отца. Я на такое наследство и рассчитывать не мог. Мне столько никогда ни у врага не отнять, ни выиграть. Они хотят нас погубить, заставить нас расстаться!

Я кивнула.

— Да, они наказывают нас.

— Нет, они пытаются нас уничтожить!

— Ничего, мы сумеем найти эти деньги, — заверила я. — Да, мы изгнаны со двора, но нам ведь это безразлично, не так ли? Так что мы можем спокойно отправляться в Кале.

Мой муж покачал головой:

— Нет, я ни за что не возьму тебя с собой. Я не позволю тебе ехать навстречу опасности. Граф Саффолк предложил мне в аренду некое поместье в Графтоне; там неплохой дом, в котором ты могла бы жить. Он уже забрал себе большую часть твоего состояния — в качестве штрафа, разумеется, — и вполне готов принять остальное в качестве ренты. С его стороны одолжение, конечно, не слишком щедрое, поскольку мы не сможем это поместье выкупить. А ему прекрасно известно, что я этого хочу. Оно недалеко от моего дома и с детства очень мне нравилось.

— Я продам свои драгоценности, — решила я. — И даже книги, если придется. Кроме того, у меня есть земли, которые можно сдать в аренду. Да и кое-какие вещи я могла бы продать. Мы выплатим ему ренту. Это цена нашей совместной жизни.

— Значит, в итоге я все-таки унизил тебя до положения жены обычного сквайра, обремененного долгами! — Ричард был просто вне себя. — Тебе бы следовало меня ненавидеть. Я же предал тебя!

— А ты очень меня любишь? — задумчиво, словно что-то прикидывая в уме, спросила я. — Как сильно?

Потом взяла его за руки и прижала их к своей груди, где билось сердце. Он судорожно вздохнул и, глядя мне в глаза, произнес:

— Больше жизни. И ты прекрасно это знаешь.

— Ну а если бы тебе пришлось назвать цену этой любви?

— О, это сложно… Королевский выкуп? Состояние?

— В таком случае, милый мой супруг, считай, что мы заключили выгодную сделку, ведь наш брак обошелся нам всего в тысячу фунтов.

Его лицо просветлело.

— Жакетта, радость моя, ты стоишь многих десятков тысяч!

— Тогда начинай укладывать вещи, и мы сегодня же оставим этот постылый двор, — заключила я.

— Сегодня же? Ты хочешь, чтобы мы бежали, точно от позора?

— Я хочу, чтобы мы сегодня к ночи были уже у тебя дома.

На мгновение он примолк, затем на его лице расцвела улыбка, поскольку он понял, что я имела в виду.

— И мы впервые сможем провести ночь вместе, как супружеская пара. — Он склонил голову, благодарно и нежно целуя мне руки. — Мы войдем в спальню как муж и жена. А завтра вместе спустимся к завтраку, причем ни от кого не скрываясь. Ах, Жакетта, это поистине начало новой жизни! Я так люблю тебя! И пусть Господь навсегда сохранит в тебе веру в то, что ты, вступив в брак со мной, действительно заключила удачную сделку всего за тысячу фунтов.

Графтон, Нортгемптоншир, осень 1436 года — осень 1439 года

И я действительно считала эту сделку удачной. Мы собрали деньги на погашение штрафа, сдав в аренду те земли, что причитались мне в качестве вдовьей доли, а потом и все остальные наши земли, решив сразу выкупить у графа Саффолка то поместье в Графтоне. И он, несмотря на все его кривые усмешки, не отказался продать опозоренной герцогине и ее «сквайру» свое поместье. Он определенно хотел, чтобы мы оставались на его стороне и были его союзниками, когда он добьется еще более могущественного положения при дворе. Ричард отправился в Кале, дабы подготовить гарнизон к осаде, поскольку мой родственник, неверный герцог Бургундский, собирался теперь выступить против нас, своих прежних союзников. Величайшие лорды Англии, граф Мортмейн и герцог Йоркский, поднялись на защиту своей страны, и Ричард удерживал Кале скорее ради них. В конце концов и герцог Хамфри Глостер отбыл со своим флотом в Кале и заслужил немало почестей за спасение этого города, хотя, как справедливо заметил мой муж, к тому времени, как дядя английского короля высадился в Кале под развевающимися боевыми знаменами, осада крепости была уже практически снята.

Но мне, в общем-то, было безразлично, что слава досталась Глостеру. Мой Ричард уже успел продемонстрировать всей Англии и свое мужество, и свою храбрость, и никто не сомневался в его благородстве и честности. Он выдержал осаду, отразил несколько вооруженных нападений и, отделавшись всего лишь царапиной, вернулся в Англию как герой. Мой первый ребенок — дочь, как я и предсказывала, которую я родила очень легко, — появился на свет в мае, когда зеленые изгороди покрылись мелкими белыми розами, а в сумерках вовсю распевали черные дрозды. Это была моя первая весна в сельском поместье. А на следующий год там же родился наш первый сын и наследник.

Мы назвали его Льюис, и я просто голову потеряла от восторга, узнав, что у меня родился мальчик. Мой собственный сын! Волосы у Льюиса были очень светлые, почти серебристые, а глаза — темные, как ночное небо. Повитуха, помогавшая мне — а во второй раз мне все-таки понадобилась помощь, — сообщила, что у всех новорожденных младенцев глаза темно-синие, а потом и глаза, и волосы могут у них сто раз поменяться. Но мне мой маленький сынок казался прекрасным, как эльф; и особенно мне нравилось это сочетание светлых волос и темных глаз. Его сестренка была еще настолько мала, что по-прежнему спала в старинной колыбельке Вудвиллов, сделанной из вишневого дерева, так что мальчика я уложила с ней рядом, и ночью они, крепко спеленутые, напоминали двух хорошеньких куколок.

Ричард не без удовольствия повторял, что я все на свете позабыла, кроме своей обязанности быть матерью и хозяйкой в доме, а уж только потом — любимой женщиной, и он, бедный, чувствует себя совершенно заброшенным. Он, конечно же, шутил, ведь каждый раз приходил в восторг, видя, какая у нас красивая маленькая дочурка и как быстро растет и набирается сил наш сынок. На следующий год я родила еще одну девочку, мою милую Анну. К сожалению, пока я несколько недель находилась в «родильных покоях» вместе с новорожденной, мой свекор заболел лихорадкой и умер. Однако перед смертью ему послужило великим утешением известие о том, что король простил нас и вновь призывает ко двору. Но я, имея уже троих детей — двухгодовалую дочку, годовалого мальчика и еще одну, совсем крошечную малышку, — как-то не горела желанием возвращаться в Лондон.

— Живя в деревне, мы никогда не сможем расплатиться с нашими долгами, — заметил мой муж. — Клянусь, у меня самые тучные коровы и самые лучшие овцы в Нортгемптоншире, однако на погашение долга наших средств все равно недостаточно. Ты, Жакетта, вышла замуж за бедняка и должна еще радоваться, что я не заставляю тебя попрошайничать, выгнав на дорогу в одной нижней сорочке.

В ответ я помахала у него перед носом очередным письмом с королевской печатью.

— И не заставишь! Смотри, нам приказано явиться ко двору на празднование Пасхи. А также я получила письмо от королевского камергера; он осведомляется, достаточно ли комнат в нашем сельском доме, чтобы король мог там остановиться во время летних поездок по стране.

Ричард даже зажмурился.

— Боже мой, но это же невозможно! Как мы разместим здесь весь королевский двор? И как мы их всех прокормим? Королевский камергер, случаем, не спятил? Как он себе представляет наш дом, интересно?