Глава 45

Собрав всю оставшуюся конницу, Александр поручил командование Птолемею и прочим, а сам галопом бросился вперед, взяв с собой второй отряд Оксатра, составленный из сотни скифов, которые еще с прежних пор служили наемниками в войске Великого Царя.

Приближаясь, он не хотел показываться на виду и получал сведения через эстафеты, пока ему не сообщили, что вражеское войско ввязалось-таки в бой с отрядами Пердикки и Клита.

— Как они построились? — спросил царь.

— У них нет настоящего единого строя, они скачут вокруг наших отрядов и пускают стрелы. Пока что наши прикрываются щитами, но так не может продолжаться долго.

— В общем, пора это заканчивать, — ответил Александр и собрал вокруг себя товарищей. — Сейчас с умеренной скоростью выдвинемся и войдем в контакт с неприятелем. Как только покажемся на виду, трубам играть сигнал: по этому сигналу Клит и Пердикка прорвут кольцо с дальней от нас стороны, а потом рассыплются веером и повернут по направлению к нам, чтобы сходящимся маневром ударить скифам в тыл. Пленных не брать, если только не попросят пощады. А теперь по коням!

Александр пришпорил своего сарматского гнедого и вскоре догнал знаменосца. Все остальные последовали за царем по гладкой равнине, развернувшись широким фронтом глубиной всего в четыре шеренги.

Как только появились скифы в своих блестящих одеждах и чешуйчатых доспехах, царь дал знак трубачам, и те протрубили условленный сигнал. Почти мгновенно Клит и Пердикка построили своих солдат клином и направили вперед, на прорыв окружения, продолжая держать их в сомкнутом строю, пока последний воин не вышел из вражеского кольца. Потом войско разделилось на две половины, и каждая совершила круговой маневр, так что, снова соединившись в единый сомкнутый фронт, все они с копьями наперевес бросились назад, на врага.

В тот же миг с другой стороны появился Александр со своими отрядами, уже готовыми к бою. Неожиданно оказавшиеся между двумя вражескими группировками скифы были вынуждены принять рукопашный бой, сбившись на тесном пространстве и не имея возможности выскользнуть в сторону. Оказавшись в ловушке на собственной безбрежной территории, как рыба в сети, они яростно пытались вырваться из окружения, но ровная местность помогала македонской коннице держать плотный строй и использовать преимущество тяжелого вооружения.

Скифы сражались с большим ожесточением, неся огромные потери, и когда ко второй половине дня поняли, что обречены, бросились все вместе в одну точку, воспользовавшись моментом, когда во вражеском строю образовался промежуток. Во главе со своим вождем им удалось вырваться на открытое пространство и рассеяться по степи. Македонские солдаты с радостными криками поднимали к небу копья, но царь остановил их.

— Это еще не конец, — сказал он. — Сейчас мы последуем за ними в их села и сделаем так, чтобы они навсегда запомнили Александра и его гетайров.

Но не успел он отдать приказ выступать, как из лагеря прискакал гонец с посланием от командиров пехоты.

— Государь, сатрап Спитамен поднял бактрийцев и согдов, и они напали на Мараканду. Командиры хотят знать, что делать.

— Оставьте в новом городе гарнизон и возвращайтесь в Мараканду. Я присоединюсь к вам, как только закончу рейд.

Гонцы умчались обратно, а Александр двинулся дальше по равнине. Оксатр исполнял роль проводника. Они ехали шагом по следам вырвавшихся из окружения скифских всадников. Бескрайняя ширь вызывала удивление и тревогу: нигде не было видно ни дерева, ни камня, ни скалы, ни холмика, а горы Паропамиса за спиной окрасились розовым в лучах солнца, повисшего над заснеженными вершинами.

Птоломей проговорил словно самому себе:

— На острове Эвбея города Халкида и Эретрия пятнадцать лет ожесточенно сражались за власть над тридцатипятимильной равниной.

— Вот-вот, — эхом откликнулся Пердикка, — а здесь наш взгляд беспрепятственно скользит до горизонта, не находя признаков человеческой жизни.

— Однако не могли же они исчезнуть совсем, — заметил Гефестион. — Они все-таки не призраки.

— Они кочевники, — объяснил ехавший рядом Оксатр. — Они живут на запряженных быками повозках вместе со своими семьями — женами, стариками, детьми. Эти кочевники питаются молоком и мясом и могут ехать день и ночь без остановки, так как их кони невероятно выносливы.

— И как далеко простираются их земли? — спросил Александр, помнивший рассказы своего отца о его сражениях со скифами за Петром.

— Никто не знает, — ответил перс.

— Некоторые говорят, — вмешался Селевк, — что на севере они граничат с гипербореями, а на востоке с исседонянами, питающимися одним лошадиным молоком.

— Мы можем заблудиться? — спросил Леоннат, устремив тревожный взгляд на бескрайнюю степь.

— Это невозможно, — успокоил его Селевк. — У нас за спиной горы, а слева Яксарт. Но все равно я бы вернулся назад, учитывая то, что случилось в Мараканде.

Александр молча продолжал двигаться вперед — это был его способ испытать друзей, посмотреть, до какой степени крепки их преданность и решимость бросить вызов неизвестному. В какой-то момент следы скифов совсем пропали, словно их кони вдруг взмыли в воздух.

— Великий Зевс! — воскликнул Пердикка. Оксатр внимательно осмотрел землю.

— Они обмотали конские копыта тряпками и травой, и на этой сухой траве не осталось четких следов. Но мои скифы отыщут их.

— В таком случае пошли дальше, — велел царь.

Марш возобновился, пока не стемнело и скифские следопыты Оксатра не перестали различать следы. Тогда Александр велел трубачам просигналить привал, и все расстелили на земле плащи, достали из переметных сум хлеб, вяленое мясо и фляги с водой и уселись поесть. Давно уже не было у них такого скромного ужина. Но вокруг царило спокойствие; почти полная луна взошла над горами, осветив обширную равнину и заставив реку заблестеть, а на ясном, совершенно безоблачном небе начали появляться самые яркие созвездия. Только в глубине небосвода, ближе к востоку, над гребнем гор мелькали вспышки зарниц — в остальном мир погрузился в вечерний покой. Азиатские воины собрались в кружок, и кто-то сумел развести огонь.

— Как они это делают? — спросил Гефестион, изрядно замерзший. — Я не видел ни единого кустика на сто стадиев вокруг.

— Навоз, — с выражением глубокого презрения ответил Оксатр на своем небогатом греческом.

— Навоз? — переспросил Селевк, подняв брови.

— От овцы, от коня, от козы. Они его собирают в мешок, сушат и жгут.

— А!

— Для нас это кощунство — осквернение огня. В Персии за такое полагается смерть, но они… — и он произнес слово, по-персидски означавшее «варвары».

— Вам не кажется, что ужин сегодня вкусен как никогда? — спросил Александр, меняя тему разговора.

— Когда ты голоден, — подтвердил Гефестион.

— А это место… Никогда не видел ничего подобного. Ни одного строения, куда ни посмотри. — Он обратился к Оксатру: — Как думаешь, будет жить Александрия Дальняя?

— Будет, — ответил персидский воин. — Когда солдаты уйдут, придут торговцы и город наполнится народом, скотом, жизнью. Будет жить.

Они проспали всю ночь под охраной двойного кольца верховых дозоров, которые могли без труда озирать залитую лунным светом равнину. Поднявшись на рассвете, войско продолжило преследование. Через три дня обнаружились следы колес, и вскоре вдали показалась передвижная деревня бежавшего с поля боя скифского вождя — тройной круг кибиток, покрытых дублеными шкурами.

Оксатр распознал на передней кибитке отличительный знак — деревянное древко с двумя бронзовыми бодающимися горными козлами.

— Это царь, — сказал он. — Возможно, тот, с красной повязкой на голове… Теперь ему некуда бежать. Теперь он думает: «Как ты прошел в сердце моей равнины, как ты нашел путь в этой однообразной равнине?»

Александр дал сигнал товарищам, и они выстроили свои отряды вокруг маленького городка на колесах. Всадники с длинными копьями казались в этом пустынном месте какими-то неземными существами, а лоснящаяся мускулатура их скакунов, острые железные наконечники копий, яркий блеск панцирей и шлемов, колышущиеся на утреннем ветерке гребни создавали впечатление неодолимой мощи.

В неестественной тишине раннего часа вдруг послышался звук рога, который тут же затих в бескрайности равнины. Потом на великолепном сером в яблоках жеребце, сильно отличавшемся от местных маленьких лохматых лошадок, — возможно, то был дар какого-нибудь соседнего царька или добыча, взятая в набеге, — появился вождь. На нем все еще оставался боевой наряд: алая диадема, нагрудник, чешуйчатый панцирь. За ним пешком следовала его супруга в высоченном золотом головном уборе, украшенном параллельными золотыми полосками по краю, и в длинном, до пят, платье, почти закрывавшем расшитые кожаные туфли. Она вела за руку девочку лет двенадцати — судя по сходству, дочь.

Вождь оглядел, почти как на смотре, внушительный строй неизвестно откуда взявшихся воинов в панцирях, потом уверенным шагом направился к Александру и начал говорить. Оксатр подозвал одного из своих наемников-скифов, и по мере того как тот переводил ему на персидский, он передавал слова скифского вождя Александру по-гречески:

— Никто на человеческой памяти не смел углубляться в земли скифов. Никому никогда не удавалось разбить их и захватить врасплох. Я также слышал, что ты победил царя персов и захватил его царство. Поэтому ты — бог. А может быть, какой-то бог на твоей стороне. Сражаясь против тебя, я потерял моих лучших воинов и еле спасся сам, и потому пришел предложить мир, а в качестве залога предлагаю тебе в жены мою дочь.

При этих словах царица подтолкнула вперед упиравшуюся девочку, и Александр увидел под длинными черными ресницами ее блестящие от слез глаза.

Он слез с коня, посмотрел на нее и едва не заплакал сам: ему вспомнилась милая сестра Клеопатра в том же возрасте, когда он отправлялся в Миезу, чтобы пройти долгое обучение под руководством Аристотеля. Сколько же времени с тех пор прошло?

— Твоей дочери еще нужна материнская забота. Я не хочу ее забирать, — ответил Александр. — Чтобы скрепить договор между двумя царями, достаточно клятвы перед небом, которое простерто над головой всех людей, и перед землей, которая когда-нибудь примет всех в свое лоно. И рукопожатия.

Он подождал, пока толмач переведет, потом протянул руку, и скифский царь пожал ее, подняв другую руку сначала к небу, а потом повернув ладонью вниз, к земле.

— Мое имя — Дравас, — сказал вождь, твердо посмотрев в глаза молодому чужаку с золотыми волосами, — а как зовут тебя?

— Александрос, — последовал ответ, — и я могу вернуться в любое время и откуда угодно.

Он проговорил это таким тоном и с таким видом, что скифский вождь ни на мгновение не усомнился в истинности этих слов.