Что творится в вашей стране?

На следующий день я даю интервью местной радиостанции. Студия забита людьми, занятыми таинственной деятельностью, каждый из которых производит при этом определенный шум, не похожий на прочие звуки. Это, как мне в итоге становится ясно, делается намеренно. Мужчина рядом со мной приподнимает что-то металлическое на куске проволоки и бьет по этому предмету: «Дзы-ы-ыннь!» Женщина шумно возится на полу, играя с маленьким ребенком. Еще один человек время от времени ударяет по струнам расстроенной гитары. Шуршат газеты. Они словно создают «подкладку» разговора, искусственное пространство, воображаемое «место», в котором проходит интервью. Интересно, думаю я, умеют ли они создавать другую обстановку, другие помещения: офисы, пляжи (в выходной день), фабрики, леса, фермы?

На столе лежат крошечные книжки, не более дюйма высотой. Их напечатали в Перу, это сборники цитат, пословиц и мудрых изречений. И каждая — «на один укус», причем почти буквально: она поместилась бы и во рту.

Двухтысячные в разгаре, и журналисты все чаще задают мне вопрос: «Что происходит в Нью-Йорке?» Подразумевается: как там политическая атмосфера, после 11 сентября? Обычно я отвечаю, что Нью-Йорк более-менее вернулся в прежнее русло, спустя год или два после терактов. Он снова стал городом космополитов, центром смешения культур, где уже никто не обращает внимания на водителя такси с тюрбаном на голове. Но внутри Америки, где информацию черпают лишь из газеты «Ю-Эс-Эй тудэй» да телеканала «Фокс ньюс», что тут скажешь, там люди все еще дрожат от страха при мысли, что Саддам или Усама бин Ладен вот-вот явятся и отберут у них последний внедорожник. Нехватка источников информации, которые не являлись бы явной пропагандой, и неослабевающие попытки администрации Буша держать всех в страхе породили нацию, которая хочет лишь одного: запереть все двери, спрятаться под одеяло, и пусть кто-то другой — имперские войска — сделает так, чтобы все воображаемые угрозы, какие только есть на свете, растворились в воздухе. Им хочется, чтобы кто-то другой любой ценой защитил бы их от этого страшного, удивительного, таинственного и невидимого врага, который, по их мнению, намерен отобрать у них нынешнюю комфортную жизнь.

Здесь, как и в Европе, множество журналистов хотят с моей помощью понять, почему в Соединенных Штатах большинство населения продолжает поддерживать Буша и всю прочую лавочку. Их постоянно озадачивает то, что Буша могли переизбрать на второй срок. Меня это тоже поражает. Если Буш и его политика будут и дальше пользоваться поддержкой, местные журналисты и обыватели наверняка потеряют последние крохи уважения к американскому народу, на который прежде старались ориентироваться. Их привлекали мужество, сила воображения, стремление к свободе, деловая хватка, трудолюбие и блестящая поп-культура. Они уважают и демократические ценности Соединенных Штатов, но здесь вопрос еще более сложный, поскольку все эти южные страны по опыту знают: именно Штаты помогли прийти к власти, а затем и поддерживали диктаторов, которые правили здесь десятилетиями. Так что рассуждения американских политиков о продвижении демократических ценностей и свобод отдаются здесь пустым звоном: в этих общих фразах сразу видится плохо прикрытое стремление распространить на весь мир влияние самих Соединенных Штатов, их власти и их бизнеса.

В этих интервью я называю себя «осторожным оптимистом». Во время последнего тура по США я видел множество обычных людей, многие из которых действительно проголосовали за Буша вторично, но сейчас уже считают, что он не справился с ситуацией, даже если продолжают верить в то, что, например, вторжение в Ирак было правильным и оправданным. Полагаю, пройдет еще немало лет, прежде чем мы поймем, что на самом деле натворили Буш и его клика. Мне грустно от этих мыслей, потому что, как и многие помимо меня самого, я пребывал в уверенности, что те возможности, та система баланса и контроля, которую на первый взгляд воплощали Соединенные Штаты, были совершенно новым политическим фактором на планете. Они могли влиять и действительно влияли, меняя ситуацию к лучшему вдохновляя другие страны по всей планете. Этот миф о благотворном, благожелательном влиянии, о примере, который вдохновил бы другие нации и народы, не грешил против истины — до какого-то предела, во всяком случае. Лучшее, что привнесли Соединенные Штаты — рок-н-ролл, ритм-н-блюз, Мартин Лютер Кинг и так далее, — вдохновляли людей в условиях совершенно других культур. Но в последнее время, прочитав отчеты о недавних событиях, я проникся скептицизмом. Я с удивлением узнал о всяких неприятных историях, в которые ввязывались Соединенные Штаты: поддерживали диктаторов, сбрасывали избранные демократическим путем правительства. Тем не менее во мне еще теплилась надежда, что глубоко внутри невидимая, неосязаемая рука морали — не без причуд, но практичный и добросердечный американский народ — прислушается к голосу разума и выправит курс, чтобы и дальше служить примером для других стран. Теперь же, в середине 2000-х, я и, похоже, весь остальной мир всерьез начали в этом сомневаться. С избранием Барака Обамы к нам отчасти вернулись надежда, оптимизм и самоуважение, хотя бедняге досталась страна с выбитыми из-под нее опорами экономики, да еще и погрязшая в дорогостоящей оккупации Ирака и Афганистана, которой не видно конца.

Музыкальные связи (продолжение)

Вскоре после полудня мы с Леоном Гиеко заходим на чашку чая к Мерседес Сосе, чье имя на протяжении десятилетий гремело на музыкальной сцене Аргентины. Это напомнило мне о цепочке человеческих знакомств, в итоге приведшей меня сюда, в ее квартиру. В Нью-Йорке начала 90-х я учил испанский язык под руководством Бернардо Паломбо, аргентинского фолк-певца. Во время наших занятий он познакомил меня с музыкой Сусаны Бака, Сильвио Родригеса и других, и я практиковал свой все еще зачаточный испанский, расспрашивая его об их музыке и текстах. Амелия Лафферьер, хорошая знакомая Бернардо здесь, в Буэнос-Айресе, работала с Сильвио и с Леоном Гиеко, еще одним фолк-певцом. Леон дружил с Мерседес Сосой. Во время первого своего приезда сюда я делал кавер-версию на одну из песен Леона, «Solo le Pido a Dios» (а еще спел ту, которая стала знаменитой благодаря Мерседес: «Todo Cambia»), а потом, уже в Нью-Йорке, он пригласил меня выйти на сцену в концерте, который они давали с Питом Сигером. Я и сам поражаюсь, до чего же запутана вся эта цепочка. Шесть слоев музыкальных связей, подумать только.

Мерседес — потрясающая певица и невероятной душевной силы человек. Она появилась на сцене ближе к концу 60-х, и уже тогда ее можно было бы назвать арт-фолк-певицей, поскольку она редко делает уступки мейнстримовым поп-вкусам. В определенном смысле некоторые из этих исполнителей музыкально были ближе британской фолк-модели того времени: и те, и другие вдохновлялись собственными культурными и историческими корнями. Мерседес можно отнести к нуэва трова, нуэва кансьон (то бишь «новая песня») — это мощное движение, охватившее Аргентину и всю Латинскую Америку 60-х, но не имевшее параллелей на севере, не считая разве что тех фолк-исполнителей, которые включали в свой репертуар песни с политическими текстами, песни о правах человека. Впрочем, здесь петь о правах и свободах (в то время, во всяком случае) было совсем небезопасно. Творчество становилось вопросом жизни и смерти. Это требовало от исполнителей такого мужества, такой концентрации воли, которых никто не ждал от музыкантов на севере континента.

В Бразилии тропикалистов сажали в тюрьмы или выдворяли из страны. Здесь и в Чили было куда хуже. Мерседес арестовали прямо на сцене и выслали. Виктору Хара в Чили отрубили руки и лишь затем убили. Леон тоже оказался в изгнании. Мерседес бежала сначала в Бразилию, затем в Париж и Мадрид; Леон — в Энн-Арбор, штат Мичиган.

Леон немного похож на Стинга; иллюзия была бы полной, если бы Стинг водил грузовик в Патагонии. В Леоне больше рокерского духа, чем в Мерседес, хотя оба нередко используют элементы местных музыкальных стилей (и я не имею в виду только танго) в своих песнях и пластинках. Для меня то, как эти музыканты смешивают разные музыкальные течения, говорит о них ничуть не меньше, чем тексты песен. Их музыка несет в себе гордость за свою культуру; они не хотят просто следовать популярным североамериканским лекалам. И все же элементы этой музыки тоже проскальзывают в общей смеси. Я считаю, это говорит о том, что они (и многие другие) видят в себе и воплощают на сцене третью волну — гибрид, который нельзя четко отнести к какому-то одному стилю, который волен заимствовать что угодно и где угодно. Эти музыканты постоянно совершенствуют свою индивидуальность, привнося в нее все новые и новые формальные черты, которые слышны сразу. Кроме того, Леон писал и песни, похожие на творения Дилана: выражал словами мысли и чувства тысяч людей в определенный момент. Поэтому публика благоговеет перед ним, а многие помнят его песни наизусть.

Какое-то время Леон играл в одной группе с Чарли Гарсиа, классическим рокером, так что от Мерседес до Леона и затем до Чарли вьется ниточка, связавшая немало несопоставимых музыкальных течений. И, пока они оказывают на меня влияние, подозреваю, эта ниточка тянется и ко мне. Я безумно рад, что знаком с обоими; я преклоняюсь перед их музыкой, перед личностями, которые так много значат — в культуре и в политике.

Мерседес — женщина крупная, у нее мощный голос, который по силе не уступит тренированным связкам оперной певицы. Ее приятное лицо выдает смешение крови, в нем заметны какие-то индейские черты — хотя, возможно, мне это только кажется оттого, что на сцене она часто выступает в пончо. Они ведут с Леоном долгие, напряженные беседы на великое множество тем: от воспоминаний о Викторе Хара до общего восхищения Дэвидом Линдли и другими талантливыми музыкантами из Лос-Анджелеса, с которыми Леон недавно записал пластинку.

Вот уже и два часа ночи — все еще довольно рано по меркам Буэнос-Айреса, и мы направляемся в японский ресторанчик при отеле. Перекусив, мы выходим на улицу, где стайка девочек-подростков коротает ночь в ожидании выхода местного тин-идола. Вскочив с тротуара, они окружают Мерседес, обнимают и целуют ее. Она годится этим девчонкам в бабушки, но даже подростки знают, кто она такая.