Глава II. Стрелецкий бунт 1698 года. Астраханское восстание

Стрельцы участвовали в обоих Азовских походах, в первый из них Петр призвал 12 полков, во второй –13. В походах стрельцы участвовали и раньше, но тогда дело ограничивалось летними месяцами, на зиму они возвращались в Москву и возобновляли привычное занятия торговлей и промыслами. После взятия Азова в крепости были оставлены шесть солдатских и четыре стрелецких полка, именовавшиеся по фамилиям полковников: Федора Колзакова, Ивана Черного, Афанасия Чубарова и Тихона Гундертмарка. На них возлагались обязанности не только парировать возможные попытки османов вернуть крепость, но и восстановить ее бастионы, построить новые. «Все лето азовское расчистив, и по наряду город земляной новой изделали и в совершенстве учинили», – писали стрельцы в челобитной о проделанной работе.1

Летом 1697 г. стрельцам, зимовавшим в Азове, было велено идти к Москве; но вдруг указ – передвинуть четыре стрелецких полка – Чубарова, Колзакова, Черного и Гундертмарка из Азова к литовской границе, в войско князя Михайлы Григорьевича Ромодановского, который с полками дворянскими, рейтарскими и солдатскими стоял в ожидании, как разыграется борьба саксонской и французской партии в Польше. Стрельцы пришли из Азова в Великие Луки.2

В марте 1698 г. больше полутра человек «своим самовольством, без указу великого государя идут к Москве для волнения и смуты и прелести всего Московского государства».3 На спрос правительства, зачем ушли из полков, отвечали, что «их братья стрельцы с службы от бескормицы идут многие». Им назначили срок – 3 апреля, к которому они должны были оставить Москву, причем велено им выдавать из Стрелецкого приказа кормовые месячные деньги сполна.1 В срочный день, 3 апреля, толпа стрельцов пришла к дому начальника Стрелецкого приказа, князя Ивана Борисовича Троекурова, и просила, чтоб боярин выслушал их.2 Троекуров предложил стрельцам выбрать из своей среды «начальных людей четыре человека», с которыми он пожалел вести переговоры. Они закончились безрезультатно. Более того, боярин потребовал, чтобы стрельца немедленно вернулись в полк, а их уполномоченных вели взять под стражу. Но только арестованных вывели из покоев Троекурова, как их тут же освободили стрельцы, толпившиеся у двора боярина. Получив жалование, стрельцы отказались вернуться в полки и потребовали новой встречи с Троекуровым. Лишь на следующий день, к вечеру 4 апреля, усилиями солдат и посадских людей стрельцов удавалось выдворить из столицы.

Неуверенные действия правительства, возглавляемого Тихоном Никитичем Стремневым и Федором Юрьевичем Ромодановским, объяснялись длительным отсутствием вестей от Петра. В Москве поползли слухи о гибели царя. Отвечая Ромодановскому, царь писал из Амстердама 9 мая: «В том же письме объявлен бунт от стрельцов и что вашем правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся». Но далее царь упрекал «князя-кесаря» за то, что тот поддался панике и что эта паника помешала ему произвести розыск: «Для чего ты сего дела в розыск не вступил? Не так было говорено на загородном дворе в сенях». Иными словами, еще до отъезда царь допускал возможность стрелецкого бунта и обговаривал средства его усмирения. «А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задержались), – и для того, боясь, и в дела не вступать… Я не знаю, откуда на вас такой страх бабей!»3

Правительство полагало, что выпроводив стрельцов их Москвы, оно погасило конфликт, но царь ожидал развития событий, ибо подозревал, что Софья не утратила честолюбивых помыслов и вступила в контакт с мятежниками. Прямыми свидетельствами причастности ее к бунту историки не располагают, но она конечно же понимала, что это был последний шанс воплотить мечту о власти в жизнь.1

Стрелецкий розыск, о котором будет рассказано позже, обнаружил, что Софья не осталась безучастной к приходу в Мосву 175 стрельцов. Как только дезертиры появились в слободах, царевна Марфа (сестра Софьи) через кормилицу Авдотью направила в стряаие записку Софье: «Стрельцы к Москве пришли». Софья поинтересовалась: «Что будет им?» «Велено рубить», – последовал ответ. «Жаль их, бедных», – сказала Софья своим постельницам, а те передали ее сочувственные слова стрельчихам. Розыском было установлено, что Тума (главарь бунта) передал Софье через стрельчиху Артарскую письмо, сказав при этом: «То-де наша челобитная о стрелецких нуждах». В чем они выражались, осталось неизвестным. Дней через пять царевна Марфа отослала Туме ответ своей сестры. Но о его содержании можно лишь строить полков стать табором у Новодевичья монастыря и бить челом Софье, чтобы она вступила на царство.

Прибыв в свои полки, вожаки обратились к стрельцам с призывом двинуться всеми полками на столицу. На такой шаг стрельцов воодушевляла не только поддержка их замыслов Софьей, но и слухи о том, что Петр за границей погиб, а его сына Алексея бояре хотят удушить. Этот прием, как мы помним, принес Софья желаемые результаты в 1682 г.2

В конце мая 1698 г. четыре стрелецких полка были переведены из Великих Лук в Торопец. Стрельцы надеялись, что наконец отзовут в Москву, но 2 июня Разряд вызвал в столицу лишь боярина и воевода князя М.И. Ромодановского, а стрельцы должны были остаться до указа в городах Вязьме, Белой, Ржеве Владимировой и Дорогобуже; бежавших в Москву стрельцов велено было сослать в Малороссийские города – Чернигов, Переславль, Новобогородицкой на вечное житье с женами и детьми.3

Стрельцы не подчинились указу Разряда. Князь М.Г. Ромодановский во главе Новгородского стрелецкого полка вышел из Тропца, расположился лагерем и велел выдать организаторов бунта. Стрельцы не повиновались. Боярин вновь приказал стрельцам, не подлежавшим ссылке, отправиться во главе со своими полковниками в увазанные им места. На этот раз они поддались уговорам командиров и двинулись в путь, правда ими медленно, совершая переходы верст по пять в день. Во время продолжительных остановок пред ними выступали Тума, Проскуряков, Зорин и другие стрельцы.

На Дфине полки вновь соединились, и брожжением вспызнуло с новой силой. Полковники, подполковники и капитаны были отставлены. Их обязанности восставшие возложили на выборах, по четыре человека в каждом полку, и решили идти на Москву: «Умрем друг за друга; бояр перебъем, Кокуй вырубили, а как будем на Москве нас и чернь не выдаст».1

Сам факт, что представления о хорошем царе ассоциировались у стрельцов с именем Софьи, свидетельствуют не только об их царистской идеологии, но и об авторитетности Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции их среде. Влияние Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции характера выдвигаемых ими требований. Представители 175 стрельцов, появившихся в Москве в марте 1698 г., требовали удовлетворения жалоб, вызванных тяготами службы и испытаниями, выпавшими на их долю в связи с повышением цены на хлеб, для приобретения которого жалованья не доставало. После возвращения 175 стрельцов в полки их сослуживцы настолько «прозрели», что стали домогаться смены правительства. Ясно, что такое «прозрение» наступило не без постороннего влияния. Известие о бунте в Москве получили 10 июня. Боярская дума решила отправить против взбунтовавшихся стрельцов боярина и воеводу Алексея Семеновича Шеина, поручив ему не пропускать стрельцов в Москву и добиться их возвращения в «указные места». В помощники к Шеину Дума определила генерал — поручика Петра Ивановича Гордона и князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосольского.2

17 июня царское войско встретило стрельцов под Воскресенским монастырем при переправке через реку Истру. Стрельцы прислали к Шеину письмо, в котором жаловались, что в Азове терпели всякую нужду, зимою и летом трудились над городовыми крепостями, потом из Азова перешли в полк к князю Ромодановскому, голод, холод и всякую нужду терпели: человек по полтораста их стояло на одном дворе, месячных кормовых денег не ставало и на две недели. Из Торопца Ромодановский велел вывесть их на разные дороги по полку, отобрать ружье, знамена и велел коннице, обступил их вокруг, рубить. Испугавшись этого, они идут к Москве, чтоб напрасно не умереть, а не для бунта; пусть дадут им хотя немножко повидаться с женами и детьми, а там, как представиться случай, и они опять рады идти на службу.1

Сражение 18 июня под Воскресенским монастырем еще одно свидетельство архаичности стрелецкого войска и полной неспособности решать стоявшие перед страной внешнеполитические задачи. Итак, стрельцы «знамена преклонили, и ружье покинули, и били челом государю виною своего». Шеин распорядился взять под стражу активных участников бунта «до его, великого государя, указу». Указ последовал через два дня: выборных в полках «казнить смертью при всех стрельцах».

Шеин в течение недели, с 22 по 28 июня, провел следствие и сразу же велел казнить 122 человека и 140 бить кнутом.2 И после того были великие и пытки им, стрельцом жестокия. И по тем розыскам много казнены и повешены.3

Когда в Москве появился Петр, розыск давно закончился. Царь не удовлетворился рассказами о бунте и сам изучал материалы розыска. Петр считал, что следователи до конца не выяснили целей выступления стрельцов и степени причастности к нему сил, которых он называл «семенем Милославского». А стрельцы понесли чрезмерно мягкое наказание.

Петр решил возобновить розыск, причем все руководство им он взял в свои руки. Судьба всех стрельцов была предрешена царем еще до завершения следствия: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против Большого полка».1

И по розыску та стрельцы казнены розными казньми. И по всем договорам те стрельцы кладены на колесы тела их по десяти человек. А ныне повышены были по всему Земляному городу у всех ворот по обе стороны. А ныне вешены на Девичьем поле перед монастырем и в руки воткнуты им челобитная, где написано против их новинки… А пущие из них воры и заводчики, – и у них, за их воровство, ломаны руки и ноги колесами.2

В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестокими. Но таков был век. Новое прибивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеплялось за жизнь отжившее старое. Стрелецкий бунт 1698 г. был третьей попыткой стрельцов преградить Петру путь к власти. Ясно, что у него были свои основания ненавидеть их и вкладывать в борьбу с ними весь свой темперамент.