Поход закончен

По лицу Иккинга струились слезы. Злокоготь запрокинул свою громадную башку и заревел так, словно его проткнули гигантским копьем.

Дракон изрыгнул огромный сноп леденящего синего пламени, и оно взвилось к небу, как водопад, низвергающийся снизу вверх. Языки этого пламени взлетели так высоко, что один из них коснулся небольшого белого облачка, и оно тотчас же замерзло, окрасившись хрустальной голубизной. А потом Злокоготь медленно опустился в холодные волны, и через минуту от него не осталось ничего, кроме больших кругов на воде, разбегавшихся всё шире и шире.

Вот они добежали до "Решительного пингвина», и лодчонка бешено закачалась на волнах. Круги пошли дальше, выплеснулись на берег Истерии и покатились по Проливу Торова Гнева.

Иккинг сидел на дне лодки, не в силах поверить в случившееся. Ему всё казалось, что сейчас Злокоготь всплывет со дна морского, выплюнет Картошку или отдаст ее каким‑нибудь другим способом. Но круги на воде становились всё слабее и слабее и в конце концов растворились совсем, а вместе с ними растворилась и последняя надежда юного Викинга.

Это был КОНЕЦ.

Теперь ближайшая к Иккингу Картошка росла в тысячах и тысячах миль от Варварского Архипелага, в большой западной стране, которую те, кто в нее верил, называли Америкой.

– Он с‑с‑смылся! – изумленно прошептал Беззубик.

Наверху, над обрывом, выстроилось всё Племя Истериков. Они разразились радостными криками.

– ЗЛОКОГОТЬ УШЕЛ! ЗЛОКОГОТЬ УШЕЛ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАЛЕНЬКИЙ РЫЖИЙ МАЛЬЧИК, ПОВЕЛИТЕЛЬ СТРАШНОГО ЗЛОКОГТЯ!

Вдруг с неба неслышно и мягко посыпался снег – синий, как нос Брехуна Крикливого. Он падал из замерзшего облачка над головой у Иккинга.

Синий снег сыпался, как конфетти, ложился на Иккинговы волосы, на белую спину Одноглаза и на голову Беззубика между рожек.

– Да, ТЫ есть Избранный! – торжественно провозгласил Норберт Сумасброд, не в силах поверить своим глазам. – ТЫ избавил нас от Злокогтя, ТЫ снял Проклятие с Истерии!

И тут Иккинг страшно рассердился.

Не на Норберта, а на богов. Долгих шесть месяцев он ждал прихода весны, молился Тору, чтобы лед поскорее растаял, и именно теперь, когда они с Камикадзой прошли через столько испытаний, совершили практически НЕВОЗМОЖНОЕ, именно теперь, в самый неподходящий момент, Тор повелел льдам вскрыться и освободил Злокогтя.

А этот нелепый синий снег стал просто последней соломинкой. Как там сказал Сопляк Мордоворот?

«Скорее снег станет синим, как нос Брехуна Крикливого, чем ТЫ станешь Вождем Племени Лохматых Хулиганов!»

Боги попросту насмехались над ним, играли в кошки‑мышки…

Иккинг погрозил Небесам кулаком.

– Не хочу я быть Избранным! – заорал он, обращаясь к ясному синему небу. – Не хочу я быть Вождем Племени Лохматых Хулиганов! И не хотел я снимать никакое дурацкое Проклятие Норберта! Я хотел только снять Проклятие с Рыбьенога! Хотел спасти друга…

Но диковинный синий снег сыпался и сыпался, не обращая внимания на слова Иккинга.

Иккинг заплакал.

– Хотел просто спасти друга… – всхлипывал он. – Рыбьеног мне доверял. Он думал, что я всё сделаю как надо… – Вдруг он с внезапной надеждой обернулся к Норберту.

– У тебя есть ЕЩЕ ОДНА Картошка? – спросил он.

Норберт Сумасброд покачал головой.

– Мой папа привез только ОДИН такой Овощ, – проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Вот почему он такой драгоценный…

Норберт Сумасброд неуверенно перекладывал топор из руки в руку, его левый глаз отплясывал фанданго.

– Ума не приложу, что с тобой делать! – вскричал он. – Ты подстрелил меня, похитил мой Американский Овощ, откусил мне усы, скормил папу Пискуляторам и сжег мой Парадный Зал…

Его дрожащие руки, почти достигнув единогласия, потянулись к Иккинговой шее, но в последний момент всё‑таки остановились.

– Но, с другой стороны, хоть это и кажется НЕВЕРОЯТНЫМ, ты снял Проклятие с Истерии, а я не могу не считаться с папиным Пророчеством. Так что НА ЭТОТ РАЗ я тебя прощаю. Но если ты еще КОГДА‑НИБУДЬ попадешься у меня на пути, то, предупреждаю, я убью тебя на месте.

– Не беспокойся, – с горечью сказал Иккинг. – Я тоже не стремлюсь увидеть ТЕБЯ снова. Прости за Зал. за усы и за… В общем, за ВСЁ прости. Я просто хотел спасти друга.

Норберт Сумасброд вытащил из‑за пояса Иккинговский меч и, чертыхнувшись, бросил его на дно «Решительного пингвина». Потом вылез на берег, уселся в свои сани и помчался к себе в Истерию – страну, корабли которой впервые за пятнадцать лет могли свободно ходить по морю, а всё благодаря тому, что Иккинг Кровожадный Карасик III снял Проклятие, хоть он и не за этим отправился в поход. Но, надо сказать, такие недоразумения часто случаются с Начинающими Героями.

А Иккинг и Камикадза. исполненные отчаяния, отправились на «Решительном пингвине» к далекому острову Олух.

Камикадза села у руля, потому что Иккинг от горя ничего вокруг себя не видел.

Дул свежий ветер, и «Решительный пингвин» резво мчался по волнам. Камикадзе ловко управляла лодкой, избегая столкновения с айсбергами. Будь у Иккинга повеселее на душе, он бы сполна насладился теплым ветром, обвевающим его лицо, потому что он ждал этого мига долгих шесть месяцев.

Ибо шесть долгих месяцев на Внутренних Островах стояла зима, а на викингов, привыкших к бесконечному плеску морских волн, эта ледяная неподвижность навевала страх и печаль. Казалось, само Время замедлило свой бег и впало в Зимнюю Спячку. Не осталось ничего – ни запахов, ни звуков, ни движения, только до хруста выбеленный мир да лютый холод, от которого кожа под железным шлемом горела, как ошпаренная.

Иккинг с нетерпением ждал, когда же кончится эта проклятая зима, и вот наконец свершилось – весна пришла и разбила зимние оковы. Море снова ожило, и ветер, кружащийся над болотистыми берегами, приносил призывные крики драконов и сладостный запах соленых брызг.

Но Иккинг был несчастен, как никогда в жизни.

– Не понимаю. – сказала Камикадза, нарушив получасовое молчание. – Зачем Злокогтю нужно было съедать Страшно‑Сказать‑Какой‑Овощ? И почему он вдруг ушел из Торова Гнева, хотя болтался там добрых пятнадцать лет? Что с ним стряслось?

Иккинг вздохнул.

– Знаешь, – сказал он, – не могу сказать наверняка, но вот что я думаю. Мне кажется. ЗЛОКОГОТЬ САМ СТРАДАЛ ЗМЕЕПАТИТОМ.

Камикадза от удивления открыла рот.

– Все симптомы налицо, – продолжал Иккинг, – Безумное поведение. Налитые кровью глаза. Пена у рта. Очень высокая температура. Драконы этого вида живут по нескольку тысяч лет, так что пятнадцать лет для него – всё равно что для нас две минуты. Вот почему он был такой злой и так болезненно выглядел. А сожрав Картошку, он мигом вылечился, и больше ему стало незачем тут оставаться, Вот он, конец Проклятия.

– А кто сказал, что жизнь твоего друга ценится выше драконьей? – проскрипел Одноглаз, занимавший собой почти всю лодку.

– Для меня она стоит ГОРАЗДО больше, – вздохнул Иккинг, – потому что я не был лично знаком со Злокогтем.

В воздухе разливалось приятное тепло, и Иккинг почувствовал, что впервые за шесть месяцев вспотел в своей меховой куртке. Он снял ее, а Беззубик, взгромоздившись к хозяину на плечо, попытался засунуть голову под крыло.

– Беззубик, тебе не кажется, что уже поздновато впадать в Зимнюю Спячку? – сказал Иккинг, ласково почесывая дракончика между рожками. – Весна пришла.

Беззубик проворчал что‑то невнятное.

Солнце слепило глаза. Иккинг прищурился. Теперь, когда солнце появилось на небе, он мог довольно точно определить время. До десяти утра осталось еще часа два, прикинул он. Но теперь это уже не имело никакого значения.

От тревоги и печали сердце Иккинга громко забилось, и вдруг он осознал, что действительно СЛЫШИТ его стук.

Сердце билось: тик‑так, тик‑так, тик‑так.

«Странно», – подумал Иккинг.

И вдруг вспомнил про круглую железную Штуковину, которую Камикадза нашла в шкатулке рядом с Картошкой. Он сунул руку за пазуху и вытащил ее.

«ТИК‑ТАК, ТИК‑ТАК, ТИК‑ТАК». – постукивала Штуковина.

Вещица была диковинная и очень красивая, величиной чуть поменьше Картошки. Спереди ее прикрывало что‑то прозрачное и твердое, как лед, а под ним в несколько кругов были написаны цифры и вертелось штук семь разноцветных стрелок. Приглядевшись, Иккинг заметил, что стрелки движутся очень медленно, но вполне самостоятельно.

Он открыл заднюю крышку, чтобы посмотреть, кто же это там шумит – может быть, микродракон? Но внутри обнаружилось только множество мелких железных колесиков, и всеони двигались. Наверно, они тоже замерзли во льду, а теперь, когда пригрело солнце, снова пробудились…

– УХ ТЫ. – вздохнула Камикадза, заглядывая Иккингу через плечо. – Как думаешь, что это такое?

– Понятия не имею, – сказал Иккинг и засунул Штуковину обратно в карман. О ней он подумает позже. – Наверное, какое‑то изобретение Истериков. Хоть они и чокнутые, зато хорошие изобретатели…

«Пожалуйста, Тор, прошу тебя, – молил про себя Иккинг, – сделай так, чтобы всё кончилось хорошо…»

Начался дождь, он перемешивался с синим снегом и капал, как слезы, с рогов Иккингова шлема, собираясь в голубые лужицы на палубе «Решительного пингвина». В середине одной из таких лужиц лежала, наполовину погрузившись в воду, американская стрела. Иккинг поднял ее и осторожно убрал в колчан.

Через пять минут снег растаял, и у Камикадзы, Иккинга. Беззубика и Одноглаза стал такой вид, будто кто‑то нечаянно забрызгал их синей краской – волосы, одежда, шлемы и рожки окрасились нежно‑голубыми потеками цвета безоблачного неба.

«Тик‑так, тик‑так, тик‑так», – постукивала Железная Штуковина в кармане у Иккинга.

«Тик‑так, тик‑так, тик‑так». – стучало сердце Иккинга, несмотря ни на что исполненное надежды.

А над Истерией, если хорошенько вглядеться сквозь пелену дождя, можно было различить яркое пламя пожара и столб дыма, поднимавшийся над Парадным Залом.

Норбертов папа наконец дождался достойных Викинговских Похорон.