Глава двенадцатая. И не только меня, но и миссис Бинни

И не только меня, но и миссис Бинни. Новость о том, что Лилию Ричардс видели в машине мистера Тутинга, достигла ее с быстротой звука. Фред Ферри видел, как они проехали мимо «Розы и Короны», и сообщил об этом отцу, который жил в двух шагах от миссис Б. А Сэм Ферри, поддерживая вендетту, возникшую во время поездки «Дружеских рук» в Эдинбург, позаботился сообщить ей это известие в тот же вечер.

Сэм под воздействием вендетты начал одеваться заметно более щеголевато. Если прежде он отправлялся выпить свою дневную пинту пива без пиджака, да и засиживался над ней до вечера, то теперь он выходил из дома в тщательно выглаженных брюках, в рубашке с твердым воротничком, при галстуке и в коричневом в клетку пиджаке – предположительно в доказательство того, что он ничем не хуже мистера Тутинга, хотя на круглую шляпу его все‑таки не хватило. Жесткая шевелюра Сэма, пока он расхаживал по деревне, дыбилась столь же воинственно, как щетина кисточки для бритья, которую весьма напоминала. Чего, насколько я поняла из слов миссис Адамс, никак нельзя было сказать про мистера Тутинга, когда он снимал шляпу на собрании дискуссионного клуба. Собственно говоря, Сэм теперь выглядел куда более презентабельно, чем его сын Фред. Даже палка, которой требовал его артрит, не портила общего впечатления. А вернее, она добавляла к его облику что‑то от государственного мужа в летах – и это, видимо произвело на миссис Бинни такое впечатление, что она пришла на следующий день сообщить мне про намеки Сэма и обиняками вызнать, какими сведениями о случившемся располагаю я. Мне удалось рассеять ее подозрения, и, выслушав рассказ о забытом заседании, она заявила, презрительно фыркнув:

– Некоторые за все хватаются из форсу, а толку чуть.

И она поднялась к себе на холм, видимо успокоенная услышанным.

Не успела она удалиться, как на калитку положил локти новый гость – на этот раз Уилл Уодроу, пожилой, удалившийся на покой фермер с того склона холма, который иногда проходил по Долине со своим старым псом и, если я была в саду, останавливался, чтобы предаться воспоминаниям о наших местах в дни его юности, зная, что мне его истории доставляют большое удовольствие.

– Это ведь Мод Бинни была, а? Мод Майлс в девушках‑то? – осведомился он, с интересом следя, как она уходит вверх по дороге. Миссис Бинни благодаря фиолетовым локонам и изумрудно‑зеленому пальто, явно выбранному с помощью Шерл, даже больше обычного смахивала на гиацинт и, очевидно, на взгляд старого мистера Уодроу, очень даже стоила того, чтобы посмотреть ей вслед.

– Уж не знаю, сколько лет я ее не видел, – заметил он. – А хорошо сохранилась, верно? Пожалуй, надо бы ее навестить, поглядеть, как она там. – При этих словах его глаза блеснули. Мистер Уодроу был вдовцом.

– А ты ее дядю, старика Уолта Майлса, помнишь? – продолжал он, но я решительно заявила, что переехала в деревню не настолько давно.

– А‑а! – сказал он. – И верно, это до тебя было. Но он такие штуки отчебучивал, можешь мне поверить! Работал на ферме Даунтона в том конце Долины, ну, в те дни, когда работники ходили в котелках, а шеи повязывали красными платками. Работал он хорошо, и фермер очень даже его уважал, только потом из молочной начали куски масла пропадать, ну, фермер и подумал на Уолта. Но не захотел прямо быка за рога брать, мало ли что! Ну, потолковал он с женой да и позвал его выпить стаканчик сидра. Усадили его на диван у очага, а огонь развели – жарче некуда. Уолт, он никогда котелка не снимал, чего бы ни делал, ну и тут оставил его на голове, когда они пригласили его снять шляпу‑то. Ну, и масло потекло у него по лицу, Уолт вытер его красным платком, а оно все течет и течет. А фермер с женой будто ничего не замечают, ведут разговор, точно и нет ничего. Под конец Уолт сказал, что ему пора, и шасть к двери, чуть на стул не наткнулся, а лицо ну все маслом залито. Никто и словом об этом не заикнулся, да только больше масло не пропадало, ни единого кусочка.

Я посмеялась над злоключениями дяди Уолта, и мистер Уодроу, ободренный, начал новую историю.

– Котелки эти для чего только не годились! – сказал он. – Был еще один такой молодчага, старый Джордж Торн. И тоже работник на ферме в Типтри. Ну, так должен был он как‑то во дворе работать, а фермер и заметь, что он вдруг через забор перелез, ну и подкрался посмотреть, зачем бы это. Глядит, а Джордж котелок на землю положил, а сам стоит на коленях перед гнездом цесарки – заметил, значит, – и вытаскивает из него яйца. «Одно для хозяина, – говорит и в гнезде его оставил. – Одно мне, – и кладет в котелок. – Одно для хозяина»… и так, пока там последнее не осталось. Глядит Джордж на него и прикидывает, кому же его определить, а тут фермер перегнулся через забор, да и забрал его. «Думается, хозяину оно в самый раз придется», – говорит.

Я снова одобрительно засмеялась, и мистер Уодроу, войдя во вкус, осведомился, помню ли я супругу прежнего священника – «ну, ту, у которой мопс был китайский». Я ответила утвердительно. Когда мы с Чарльзом переехали в Долину, ее муж еще был приходским священником.

– Приставучая была, – высказал свое мнение мистер Уодроу. – Всегда не с одним, так с другим к человеку привяжется.

Просто она хотела сказать что‑нибудь приятное, возразила я. Мне всегда старушка нравилась. Она была очень ко мне добра.

– Это уж как сказать, – продолжал он. – Ну, так двое ребят расчистили огород за брошенным коттеджем и посадили всякие там овощи – вроде как добавку к своим, значит, огородам. И вот один выкапывает там картошку, а супружница священника идет мимо со своей собачонкой, глядит через забор и говорит: «Вы с Господом тут хорошо потрудились, Альберт». А Альберт отвечает: «Ну уж не знаю. Участок‑то у Господа вон сколько времени был, а в одиночку он ни единого сорняка не выдернул».

Злокозненно ухмыльнувшись, мистер Уодроу приложил руку к полям мятой фетровой шляпы, окликнул своего пса и побрел дальше, но не в сторону коттеджа Ризонов, как было у него в обычае, а вверх по склону следом за миссис Бинни. Интересно!

Но только в ту осень мне некогда было следить за деревенскими делами. Коттедж требовал подновления изнутри, а так как меня предостерегли, чтобы никаких таких работ я Биллу, санитару «скорой помощи», не поручала, то мне и пришлось все делать самой.

Начала я с гостиной. Поскольку на первом этаже это была единственная комната, я не могла вытащить из нее все вещи и посвятить работе несколько дней. Мне пришлось заниматься по очереди каждой стеной: снимать картины и книги с полок, передвигать мебель, так чтобы можно было проходить за нее, а в конце дня, когда краска высыхала, водворять все на свои места. А снаружи моросил дождь и сильно похолодало – не та погода, чтобы отправить Шани и Сафру в их вольеру, так что я разводила в камине жаркий огонь, чтобы стены сохли, пока я работаю, а перед огнем ставила уютоложе, чтобы кошки располагались в нем.

Куда там! Мебель я накрыла простынями, как и штабеля книг, и кошки предпочитали большую часть времени проводить под простынями. Прыгая, высовывая лапы в просветы, приглашая меня поиграть с ними в полной уверенности, что все это я затеяла исключительно для их развлечения. Стоило мне набросить простыню на кресло, как под нее стремительно ныряли две кошки и затевали там возню. Шани опрокидывала кисти, Сафра вымазался в краске – к счастью, эмульсионной, которая смывалась водой. Масляные краски удаляются спиртом, а скипидар и растворители для кошек смертельны. И я часто задумывалась, что надо будет сделать, если кошка в них выпачкается. Ответ мне подсказала читательница, описывая проделки своего сиама. Краску надо смывать водкой или джином, указала она. Отличное средство. Она держит бутылку джина в шкафчике с красками специально для своего кота Тао, который постоянно мажется краской. Иногда ей кажется, что он проделывает это нарочно, чтобы его растерли любимым зельем, – а если гости иногда поднимают брови и принюхиваются… так это, сказала она, входит в цену, которую платишь за право жить с сиамской кошкой.

Саф никогда не пробовал джина, но виски и херес ему нравились – в этом он пошел в своего дядю Сесса. И с меня было достаточно того, когда он усаживался перед моими гостями, внушая им макнуть палец в рюмку и дать ему облизать. Но приобщить его к джину или водке, позволить ему установить связь между спиртным и краской на его шерсти – значило самой напрашиваться на неприятности. Он принялся бы тереться о любую свежеокрашенную дверь. А потому дождь там или не дождь, но в малярные дни они с Шани изгонялись в свой садовый домик с включенным обогревателем.

С гостиной было покончено, и, ободренная результатом, я решила купить новый ковер. Комната большая, и я знала, что обойдется это в гигантскую сумму, если начать с магазина. А потому поехала на ковровую фабрику под Солсбери, и у них на складе нашла именно то, что мне требовалось. Нежно‑зеленый ковер из двух кусков, словно сделанный на заказ для моей гостиной в форме буквы Г, причем немножко везения – и я сумею сама его уложить. Доставка в Сомерсет стоила бы очень дорого, потому по моей просьбе одну часть уложили в багажник моей машины, а вторую – на заднее сиденье. Когда я приехала домой, соседи помогли мне уложить их в гараже на составленные лестницы. И когда на следующее утро позвонил Билл, санитар «скорой помощи», сказать, что приедет в субботу, чтобы начать убирать землю позади коттеджа – за годы маленькие оползни со склона заваливали заднюю дорожку, и в кухне появилась сырость, – я рассказала про ковер, добавив, что было бы хорошо, если бы он помог мне перетащить его в коттедж: одной мне с этим не справиться, даже его половины были чересчур тяжелыми.

Как будто я не знала заранее! Через десять минут Билл, сказавший, что, да, в субботу он поможет мне с ковром, вихрем спустился с холма в своей машине.

– Подумал, вам, наверное, не терпится, – объяснил он. – Вот и сможете сразу его расстелить.

– Так дождь же идет! – охнула я в ужасе. – Край будет волочиться по земле и запачкается. Я ведь из‑за спины не могу поднять его повыше.

Следствие артрита, в результате, как безмятежно сообщил мне врач, моего пристрастия к верховой езде в прошлом. А еще советуют хорошенько разминаться на чистом воздухе…

Так понесет‑то он, заверил меня Билл. Возьмет посередке, чтобы вся тяжесть на него легла, а мне надо будет только чуть поддерживать передний конец, и все.

Вряд ли надо объяснять, что произошло. Свернутые ковры оказались длиннее, чем он предполагал, и, взятые посередине, провисли. Я поддерживала их спереди, он нес их за середину, а задние концы волочились по слякоти размокшей дорожки, чего мы не заметили. Я предложила втащить их в гостиную через окно, чтобы не огибать с ними угла на пути к входной двери, и это обернулось еще одной ошибкой. Билл спустил их за подоконник, пошел в гостиную, втащил их внутрь, чтобы избавить меня от лишнего труда, и положил их друг на друга вдоль стены под окном, отряхнул ладони – и я испустила скорбный вопль.

– Посмотрите на краску! – простонала я.

Да, свежесть она поутратила. Там, где загрязненный ковер коснулся стены, протянулись черные с песочком полосы, точно ватерлинии на корпусе судна.

– Смыть их, только и делов, – безмятежно объявил Билл, удаляясь в гордом сознании, что совершил доброе дело, а мне предоставил привести стену в порядок, насколько удастся, и принять меры по спасению ковра от посягательств двух кошек, которые, когда в конце концов были впущены в гостиную, внезапно обнаружили самое большое в мире приспособление для точки когтей, уложенное вдоль стены для их удобства. Влекла их грубая изнанка, просто специально подогнанная под их когти. И они их точили весь вечер. Выгибали спины, подначивая друг друга, распушали хвосты, бегали взад‑вперед по рулонам. Было ясно, что либо я расстелю ковер с елико возможной быстротой, либо мне вскоре нечего будет расстеливать. А потому я позвонила Доре с Нитой, которые вызвались помочь мне с ним в воскресенье, и спросила, не могли бы они прийти завтра. Нет, они не могут. У них встреча, которую нельзя отменить. Ничего, и пусть они не тревожатся, я и одна прекрасно справлюсь, сказала я с небрежной уверенностью, которой вовсе не чувствовала.

И на следующий день ковер был расстелен, пока кошки сидели в садовом домике, чтобы не мешать мне. Естественно, без накладок не обошлось. Первую половину ковра я расстелила в большей части комнаты, затаскивая на него по мере продвижения работы уэльский комод, диван и тяжелое резное бюро, после чего обнаружила, что спутала рулоны. Второй был больше! К счастью, я не отрезала от него полосы, чтобы подогнать к размерам угловой части гостиной. Я скатала уже расстеленную часть, сдвигая мебель еще раз, быстро перекусила и продолжала трудиться. Приближался вечер, когда ковер устлал гостиную так, как мне хотелось, и, присев на пятки, я обозрела плод своих усилий. Белые стены, дубовые балки, пушистый ковер, старинная резная мебель, расставленная как ей положено, – гостиная выглядела именно такой, какой задумывалась, – обширной уютной комнатой, которая служила людям два с половиной века и для полноты картины нуждалась лишь в одном – пылающем огне в камине, озаряющем уютоложе и двух кошек в нем. Без промедления я добавила эти штрихи.

Измученная дневными трудами, я побрела спать в сопровождении моих четвероногих помощников, проснулась где‑то около трех, не смогла снова уснуть и спустилась вниз еще раз взглянуть на плоды моих усилий. Саф спустился со мной. Я заварила чай, и мы сели в гостиной, грызя сухое печенье.

– Смотрится, правда? – сказала я Сафу, оглядывая комнату. «УОУ!» – согласился он с энтузиазмом. Может, еще Печеньица? Задавая этот вопрос, он оперся о мое колено, чтобы удостовериться самому. Внезапно тишину прервал звенящий голос. С площадки лестницы к нам взывала Шани. Что это мы Делаем там? Неужели мы не знаем, Который Сейчас Час? Наше место в Кровати, вопила она, явно не намереваясь присоединиться к нам. Подобно родительнице викторианских дней, она ханжески нас отчитывала, и я почувствовала себя виноватой.

– Мы идем! – крикнула я покаянно, беря чашку и блюдца.

Быстрей! Быстрей, требовала милостивая госпожа.

– Да идем мы, идем! – завопила я. Всякий, кто увидел бы меня в ту минуту, имел бы полное основание принять меня за помешанную. Я так разнервничалась из‑за нотации негодующей Шани, что сунула чайник в холодильник, вместо того чтобы его сполоснуть.

На следующее утро пришел черед Сафры нарушить нашу сельскую безмятежность. Еще раз оглядев обновленную гостиную, я решила, что для полноты картины зимнего деревенского уюта на дверь надо бы повесить портьеру из парчи медового цвета – память о моей бабушке. Две их хранились в сундуке на площадке. Я достала одну, потратила час, чтобы подшить ее по длине невысокой двери, надела крючки на карниз и отступила полюбоваться эффектом. Очень даже недурно, подумала я, нагибаясь поднять оторвавшуюся бомбошку – как‑никак портьера же была очень старой. Бомбошку я кинула Сафу, и он с восторгом помчался за ней, подбросил в воздух, погонял по всей комнате и в конце концов потерял. Тогда он сел у двери, выжидательно поглядывая на меня. Мысленно попросив прощения у бабушки – но у меня никогда не хватало силы воли противостоять умильному выражению этой мордочки, – я оторвала еще одну бомбошку и бросила ему. Ничего глупее я сделать не могла бы. Ведь Саф далеко не был дураком и тут же понял, откуда они берутся.

Когда он потерял и эту (то есть я предполагала, что он ее потерял), Саф снова сел у двери, а когда я сделала вид, будто не понимаю, чего ему нужно, он зубами оторвал еще одну бомбошку. Я засмеялась и сказала, что он хитрец. Он унесся прочь и почти сразу же вернулся за новой. Встал на задние лапы, вытянул шею… и тут зазвонил телефон. Прикованная к нему, я болтала с приятельницей, не спуская испуганного взгляда с портьеры, которая успела лишиться всех бомбошек, до каких мог дотянуться Сафра. И у меня на глазах он взлетел по портьере, точно мартышка, оторвал бомбошку, спустился, держа ее во рту, и скрылся с ней за углом.

Во мне вспыхнуло подозрение. Терять их одну за другой с такой молниеносной быстротой он никак не мог. Извинившись, я торопливо повесила трубку, кинулась за угол и успела увидеть, что он с ними делал. Съедал. С явным аппетитом. Бомбошки, как я быстро подсчитала, полувековой давности, если не больше! И, хоть и побывавшие не раз в чистке, несомненно, хранившие залежи старинной пыли. Чего они только не натворят в его желудке!

Вновь попросив прощения у бабушки – меня грызла совесть, но ведь она же тоже любила кошек, поспешила я ей напомнить, – я принесла ножницы, срезала уцелевшие бомбошки (выбросить их казалось святотатством, а потому они упокоились в ящике бюро) и позвонила в Лэнгфорд справиться, какие меры следует принять. Скорее всего, они пройдут тем же путем, как всякая другая его пища, сказали мне. Просто последите за ним и позвоните снова, если вас что‑либо встревожит. По собственному почину я скормила ему парочку сардин в оливковом масле, чтобы смазать бомбошки, – мне говорили, что это полезно при завороте кишок, – и всякий раз, когда я в этот вечер проходила мимо бюро, на него прыгал кот в черной маске, ароматизируя воздух коттеджа запахом сардин, и ждал, чтобы я открыла ящичек, – он бы мог снова приняться за бомбошки. Некоторые не умеют извлекать уроки из прошлого опыта.

В назначенный срок те бомбошки, которые он проглотил, благополучно проделали положенный им путь. Еще один сиамский кризис разрешился благополучно. Но перемены в полосе неудач он не ознаменовал. Такая уж выдалась у меня неделя. В субботу опять явился Билл, санитар «скорой помощи», в сопровождении подручного, паренька по имени Норм – высокого, долговязого и крайне бестолкового на вид. И на свой неподражаемый, невероятный лад они начали прокапывать проход за коттеджем.

Много лет назад он был уже прокопан под срезанным склоном, но осыпающаяся земля и камни мало‑помалу нагромоздились у задней стены кухни, покрывшейся разводами сырости. Кое‑где этот вал достигал внушительной высоты. Тут требуется полностью все расчистить, объявил Билл, и зацементировать. В такой узине, конечно, не развернешься, но они с Нормом уберут землю в два счета. А куда им ее ссыпать?

Землю и мелкие камешки можно рассыпать на дороге, ответила я. Пойдут на восстановление покрытия. А вот камни покрупнее лучше уложить в высокой траве на обочинах позади полосы, которую я выкашивала. Я не хотела, чтобы из‑за них страдала подвеска соседских машин.

Они взялись за лопаты, принялись копать, нагружая тачку, которую Норм выкатывал на дорогу, укладывал камни побольше, где я указала, а остальное под моим надзором рассыпал по покрытию. Когда я пришла к заключению, что дальше он и один справится, то вернулась в дом и занялась домашними делами. Примерно через час я заварила для них чай и, пока они пили, вышла взглянуть на дорогу, и меня чуть удар не хватил.

Ее, будто кротовые кучи, усеивали холмики земли и камней, явно прямо вываленные из тачки. И из каждой, точно выступы наземной мины, выпирали крупные камни. Для полного счастья не хватало только, чтобы на дорогу выехала Лилия Ричардс или по склону спустилась мисс Уэллингтон с обычной своей инспекцией.

Я набросилась на злосчастного Норма: почему он не рассыпал все, как я просила? Да камней‑то столько, что они начали с обочин скатываться, заявил он. А Билл так быстро шуровал, что у него времени не хватало землю разбрасывать, только успевай катить тачку обратно.

– Так метался, что чуть сам с собой не сталкивался, – заверил он меня. – А Билл сказал, что ничего, – машины все разровняют.

Так что пришлось отправиться туда с граблями, разравнивать землю насколько хватало сил, а большие камни откатывать на обочины дальше по дороге. Слава Богу, я успела с ними разделаться до того, как мимо прошла, совершая свой обход, мисс Уэллингтон, сказав, как это мило с моей стороны улучшить дорогу к коттеджу Лилии.

Мы уж постарались, пропыхтела я измученно. После чего Билл и Норм удалились, сообщив, что вернутся в понедельник цементировать, – Билл в понедельник был выходной, а Норм, как выяснилось, временно остался без работы. Засим я пошла в дом и легла на пол, чтобы дать отдохнуть спине, а Шани с Сафрой негодующе сидели рядом и спрашивали, с какой стати я тут разлеживаюсь. Разве я не знаю, что им пора Перекусить?