Социальный переворот 4 page

Потому я и говорю: в самом имени предсказан был наш конец.

Какими же принципами руководилось "белое движение"?

Хотя я потом принимал весьма близкое участие в нем и занимал высокое положение как "епископ армии и флота" и член совета министров от имени Церкви, был лично близок к вождю, генералу Врангелю, но и тогда, и теперь сознаюсь: у нас не было не только подробной политике-социальной программы, но даже самые основные принципы были не ясны с положительной стороны. Я и сейчас не помню каких-нибудь ярких лозунгов: а как бы я мог их забыть, если бы они были! А что помню, то было не сильно, не увлекало.

Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами... Мы боролись против большевиков - вот общая наша цель и психология. Предполагалось, будто всем ясно это. Но на деле было не так.

Например, при генерале Деникине была в большом ходу формула: "За великую единую неделимую Россию". Хорошо. Это означало, что "белое движение" против отделения от России Украины, Дона, Кубани, Кавказа, Бессарабии и Прибалтийских стран. Мотив, как видно, внешний, территориальный, количественный, империалистический, а не внутренний, не политико-социальный, не качественный.

Ведь и большевики могли бороться, и боролись, и успели за "единую великую, неделимую" страну. Но какую? Разве ту, за которую боролась Белая армия? Конечно, нет.

Дальше. Мы говорили: "За Россию". Тут уж больше смысла. Этим говорилось, что мы против интернационализма (который тогда неверно смешивался с масонством, против коего боролась и сама советская власть, как видно из судебных процессов во время "чистки") - за национализм. Но большевики с большим правом могли отвечать, что и они за нации, но без угнетения, а за свободное развитие их в едином, но свободном союзе, И нужно теперь признаться, что культура отдельных наций и меньшинств развилась теперь там так, как и не мечталось при прежнем режиме и "белом движении". Я, например, самолично из уст генерала Деникина на банкете в Симферополе слышал подлинные слова: "Карты Украины биты!"

Этого никакой ответственный советский деятель никак не говорил и не скажет. Это противоречило бы самой сущности и задаче интернационализма, который признает любовь каждого и уважение всех к нациям, но не господство, не шовинизм, не угнетение над ними одной. Следовательно, в "белом движении" был национализм, но великодержавный, великорусский. Это не могло уже удовлетворять меньшинства во время революции. Кое-как еще пока мирились с атаманами донскими, кубанскими, терскими, но и то неискренне и вынужденно, а про гетманство украинское даже и не упоминалось. Там восстанавливались прежние губернии.

Что касается политического строя, то он был неясный, "не предрешенческий": вот покончить бы лишь с большевиками, а там все устроится. Как? Опять Учредительное собрание, прежде разогнанное Железняком? Нет! Об Учредительном собрании и не упоминалось. Что же? Монархия с династией Романовых? И об этом не говорилось, скорее этого опасались, потому что едва ли народные массы воротились бы к старому. Конституция? Да, это скорее всего. Но какая, кто, как - было неизвестно. В общем же можно было лишь догадываться, что идет движение за реставрацию каких-то форм старого строя. Это, разумеется, многим из нас нравилось как привычное, свое, известное.

Каковы социально-экономические задачи? Тут было ясно; восстановление собственников и собственности. Ничего нового при генерале Деникине не было слышно. А народ всегда думал о земле. При генерале Врангеле будет нечто новенькое,..

Осталась религия. Конечно, белые были или считались религиозными. В действительности в общем так и было. Но у многих эта вера была прохладная, как проявление традиции, старого быта ушедшего строя и, конечно, как противоположение безбожным большевикам. Это была, так сказать, одна из официально-государственных форм "белого движения". А попадались и открытые атеисты, после расскажу. Однако не в них дело, а в целях движения вообще: оно не ставило себе задачей защиту веры.

Генерал Кутепов в присутствии генерала Врангеля в вагоне рассказывал ему и мне следующий очень характерный случай.

Когда был обсужден вопрос о целях войны, дошли и до веры. По старому обычаю говорилось: "За веру, царя и Отечество". Хотели включить первую формулу и теперь, но, рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин, как честный солдат, запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивою пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта. Такая откровенность делает честь прямоте генерала, но она показывает, что в "белом движении" этого религиозного пункта не было, а если пользовались им после, то лишь в качестве антибольшевистской пропаганды. При генерале Врангеле и здесь было внесено в формулу нечто новое, как увидим... Повторяю, это не значит, что белые были нерелигиозными. Сам генерал Деникин потом в Париже был даже членом приходского совета на Сергиевском подворье. Но не религия двигала белых. Это факт.

Итак, чем же воодушевлялись мы в борьбе?

Старыми традициями: великой Россией, национализмом, собственностью. А еще? Ненавистью к большевикам, которые шли по новым социальным путям или понимали старые иначе. Все это наше и слилось около одного главного имени "Россия" - в общем, прежняя. А нас, верующих, гнала в это движение и борьба большевиков против религии - тайная или явная.

Но при всем этом, безусловно, должно отметить, что в Белой армии и большой дух жертвенности, не за корысть, не за собственность даже, а за Родину, за Русь вообще. Кто не примет этого объяснения, тот не может понять "белого движения"! Большевики казались губителями России. И честному русскому нужно было бороться против них! История знает, с какой готовностью люди отдавали себя на раны и смерть. Вот три-четыре факта.

Подполковник И., командир танковой части Корниловской дивизии, говорит при мне: завтра выступление, он ранен уже 14 раз, пойдет и завтра на смерть за Россию... Был убит. Генерал В., ранен был чуть не 21 раз... Убит, Или обхожу я как-то ночью Перекопский вал, отделявший Крым от материка. Костры были запрещены, но кое-где коптились две-три щепки. Вижу - молодежь. Подсел к ним. Они не знают, что я архиерей. Знаков отличия не имел тогда. Грустно разговаривают... Еще безусые... Дети аристократов... "Батюшка, - спрашивает один, - неужели мы проиграем? Ведь мы за родину и за Бога!"

Я утешал... И как было жалко этих юнцов! И какие они были милые и еще наивные. Где они, рано вылетевшие из теплых гнезд птенцы?

Но нельзя умолчать и того, что Белая армия не была народной, потому что вожди и значительный состав ее были не из народа, а из высших классов, из привилегированных сословий.

Осуждать теперь легко. Но ведь все делалось постепенно, и мы не могли измениться так быстро.

Если же сравнить участников Белой армии с теми, которые остались у большевиков в тылу, притаились или приспособились к ним, то, несомненно, белых можно считать героями, которые все же отдавали жизнь свою. Пусть мы ошибались, пусть не понимали еще многого, но субъективно белые заслуживают исторического признания как люди, любившие Родину и павшие за нее жертвою. Но какой объективный смысл был в этой борьбе? Ответить нелегко.

Вот и сейчас, описывая эти события, затрудняюсь сказать, лучше перейду к фактам. Может быть, к концу их яснее будет и смысл...

По обычаю своему, стану рассказывать случаи, они ярче показывают лицо истории, чем отвлеченные суждения.

Еще при Керенском началось "белое движение" в виде так называемого Корниловского похода. Про самого Корнилова говорили, что он ничуть не был реставратором. Происходя из казацкого сибирского сословия, он был демократом; но революция развалила армию, открыла немцам путь в страну. Революционные вожди не могли остановить разрухи, пламя все сильнее бушевало, И смелый, способный Корнилов попробовал прервать стихию. Нам это было по душе, конечно, хотя мы и помалкивали. Власть была у революционеров, у Керенского, а за ним сзади сидели уже Советы большевиков... Шли какие-то слухи, будто Керенский сговорился тайно с Корниловым, лишь бы избавиться от Советов, но, кажется, это неверно. Корнилов потерпел неудачу, был арестован, но потом бежал, кажется, с ним бежал и генерал Деникин. Они скрылись в кубанских плодородных степях. И там начали организацию Белой армии. К ним прибыл пожилой уже начальник Главного штаба, генерал Алексеев, который и стал, как старший, во главе.

Теперь читатель и представить не может, как началось это движение буквально из нескольких человек. Без оружия, без финансов, без провианта - горсточка людей отважилась на борьбу почти с Голиафом... И эта армия - Деникин - занимает потом почти весь юг России до Орла. Восток от океана до Волги будет в руках адмирала Колчака и чехов, на западе двигается какой-то генерал

Вермут и поляки, руководимые французским генералом Вейганом. Около Петрограда захватил власть генерал Юденич. У Архангельска правит с англичанами и американцами (я лишь недавно был на банкете у последних, теперь они за советскую власть) генерал Миллер. Когда видишь, что у большевиков осталась лишь самая сердцевина страны и Москва и будто бы они (такие ходили слухи) готовили уже аэропланы для отлета (куда, не знаю), то я удивляюсь двум вещам: первой -тому, как могли белые пробраться так далеко и глубоко, а второй еще больше - как красные могли все же потом нанести сокрушительный удар по всем этим фронтам?!

Не моей неопытности разобраться в этом... Если же осмелиться сказать, что главная причина была все же в том, что наша армия была не народная. Хотя народ и пропустил белых через себя, как сито, но сзади, и с боков, и спереди были не друзья их, а или враги, или чужие. И потому это окружение большевиков было, по-моему, призрачное. По географическим картам было забрано много, но все это держалось на небольших вооруженных отрядах тоненькими ниточками.

И движение наше покатилось обратно по всем линиям довольно быстро. Но я забежал опять... Пишу, как пишется, как встают воспоминания сами собой..

Хорошо помню, будучи членом собора в Москве, как там тайно формировались дружины офицеров и маленькими группами просачивались на юг... Об этом говорилось между нами шепотом, но сочувственно, что понятно.

Однако это движение было так далеко, так ничтожно, что мы и не придавали ему значения: где-то кто-то дерется там. Какие-то горячие головы, благородные жертвенные смельчаки, да что тут может быть серьезного?!

Это вроде истории с московскими юнкерами. Ну, что же! Еще погибнут тысячи их, и только? Бедные запоздавшие, оторвавшиеся от тучи облачка? "Вечерние жертвы", как красиво назвал их писатель из казаков И. А. Родионов... Так, так!

Но тогда многие думали не об успехе, а о долге, о зове совести и сердца, а они всегда требуют жертв, иногда смертельных. И не нужно, пожалуй, бросать камнем во все движение, а признать моральную ценность его как такового, независимо от принципов и результатов. Это будет правильная историческая оценка, а не партийно-пропагандная. И большевикам нужно уважать врагов своих. Это честно и благородно будет для первых и правильно, заслуженно для вторых. Нельзя забывать, что и белые, и красные желали добра одной и той же стране, своей России! Только пути были разные. Ибо время и люди еще были разные... История делается не по-щучьему велению, а складывается кирпич за кирпичом.

Однако это не заставит меня замалчивать и темные стороны и факты, о которых я потом буду рассказывать. Боюсь лишь, как бы эти случаи не создали у читателя отрицательного впечатления. Если это так выйдет, то прошу его запомнить вышесказанные строки об основном жертвенном патриотическом настроении "белого движения"!

Не буду описывать историю движения: это и не очень важно, да и мало знаю о том, что делалось за пределами Крыма. Лучше расскажу мои впечатления о виденных мною вождях и главных героях и о которых довелось кое-что слышать.

Генерал Алексеев. Скромный, деловой, честный труженик своего дела. Отдал свои силы на немецком фронте, а старость - неродной земле. Недолго прослужил, скоро умер. Я видел в Софии дочь его; такая же скромная, чистая, умная, религиозная девушка. Яблочко от яблони.

Генерал Корнилов. О нем ходили легенды о побегах из немецкого плена, а потом и советского. Я видел лишь почерк его: довольно мелкий, но красивый и ясный. А в конце фамилии - росчерк резкой стрелой вниз, показывающий силу, решимость и быстроту действия. Убит он, как рассказывал мне один из его адъютантов, случайно. Где-то под Екатеринодаром, на Кубани, сидел он со штабом далеко от поля действий, в халупе (хате). Случайно ворвавшаяся граната кончила его жизнь. Может быть, не так? Знающие поправят меня, а я так слышал в Софии в монастыре Петроница.

В Крыму ходила легенда, что он не убит, а намеренно скрылся в народе и подготовляет его, а потом встанет опять во главе и прочее... Ходили другие слухи, будто потом красные нашли его труп и издевались... Тоже пусть поправят другие, если не так... Пишу и о легендах, они характерны иногда, как отклик дум...

Генерал Слащев, он командовал при Деникине в Крыму. Это интересный человек, полусказочного калибра. Его я видел сам, живя в том же Крыму. Высокого роста красивый блондин с соколиным, смелым взором. Он обладал удивительной способностью внушать доверие и преданную любовь войскам. Обращался он к ним не по-старому: "Здорово, молодцы", а "Здорово, братья". Это была новость, и очень отрадная и современная. В ней уже слышалось новое, уважительное и дружественное отношение к "серому солдату". И я видел, как отвечали войска. Они готовы были тут же броситься по его слову в огонь и воду.

Но когда требовалось принять строгие меры, например, против грабителей, спекулянтов, тот же Слащев не останавливался и перед смертной

казнью. Это тоже все знали. И его любили и боялись, но и надеялись: Слащев не выдаст. И действительно, говорят, однажды большевики прорвались-таки в одном месте. Курьер донес ему. "Как прорвались? Почему вы к ним не прорвались, мерзавцы? На коней!"

И с маленьким штабным конвоем летит в опасное место, воодушевляет свои войска, гонит противников обратно за перевал. Дело ликвидировано... Вероятно, не так все это было сказочно и просто, но такая легенда ходила между нами, и ей мы верили. Значит, верили в Слащева.

Однажды я посетил его в штабе около ст. Джанкой. Отдельный вагон. Встречает меня его часовой, изящный, красивый, в солдатской форме. Оказывается, это бывшая сестра милосердия, теперь охрана и жена генерала. Вошел Слащев: на плече у него черный ворон. Одна нога в сапоге, другая в валенке - ранен... Бодрящее и милое впечатление произвел он на меня. Что-что лучистое изливалось от всей его фигуры и розового веселого лица... "Часовой", конечно, не был при нас... Говорили про него, что он пьет, и не вино лишь, а даже возбуждающие наркотики... Возможно!

Когда вступил в командование генерал Врангель вместо Деникина, ему отвели часть фронта. Но будто бы там у него были чисто военные промахи. А другие говорили, что "цветные" войска - корниловская, марковская и дроздовская дивизии, отличавшиеся разными цветами погонов, кантов и проч., - не любили его потому, что он был не "ихний". Третьи предполагали, что он держался вообще иного духа и тактики, чем кутеповские войска (возглавляемые генералом Кутеповым). Ставили ему в вину и нетрезвость, и чудачество. Начались трения, и Слащев должен был уйти в отставку на какое-то неважное дело. Генерал Врангель, человек справедливый в общем, в разговоре со мной тоже винил его. Я, конечно, не разбирался, не мое дело. Но мы жалели нашего героя, который лето, осень и целую зиму продержал с какими-то слабыми силами Крым.

Когда произошла эвакуация, он вместе со всеми уехал в Константинополь и начал печатно оправдываться перед "судом общества" в своей правоте, а потом и вовсе порвал с белыми и уехал на пароходе к красным, с которыми боролся столько лет. В Москве его убили с улицы через окно. Ходили слухи, что это сделали "внутренние" белые, мстя за предательство, другие винили красных. Мне кажется, первая версия правдоподобнее. Мне жаль его...

Ходила про него в Крыму легенда, что он совсем не Слащев, а великий князь Михаил Александрович. Разумеется, это фантазия, но и она говорит о той легендарности, какой окружено было его имя.

Еще вспоминаю, как раз мне пришлось встретиться с ним в его штабе на обеде и вести беседу о необычайном молебне. Это был печальный, но характерный случай, запротоколированный официально.

Таврический архиепископ Димитрий, как член Южнорусского Синода, жил в Новочеркасске Донской области. Я, как его викарный, заменял его по управлению в Симферополе.

Однажды приезжает ко мне священник из села Малая Белозерка о. Новоселов с докладом. Когда красные занимали Тавриду, то штаб их находился, естественно, в священническом доме, как самом удобном. Никакого вреда они ему не сделали. Пришли белые и тоже остановились у него, все это в порядке. Но вот в чем новость. В этом селе остановилась так называемая Дикая дивизия, состоявшая из горцев и других частей, под командованием гвардейского генерала Петровского. Сей командир приказал священнику отслужить "благодарственный Господу Богу молебен" о даровании победы над "красной нечистью". И это все еще мыслимо. Созвали на площади народ. Отслужили. К концу молебна войско окружило толпу. Села в Тавриде огромные, по 5-10 тысяч человек, иногда тянутся лентой на 10 верст... После многолетствования "державе Российской", правительству и "всему христолюбивому победоносному воинству" начали вызывать по заготовленному кем-то списку более активных в селе большевиков.

- Такой-то здесь?

- Здесь!

- Иди сюда! - И ему давалась порция шомполов.

- Такой-то здесь? -Нет!

- А отец его?

- Здесь!

И ему шомполов, что не мог воспитать сына в уме-разуме. Потом отпустили духовенство и всех зрителей...

Так перепороли многих. Всякий может понять, какое уродливое впечатление произвели эти белые на народ! Священник бросился с жалобой к архиерею, а через него к главнокомандующему Деникину. Ему было горько и за паству свою, и за Церковь Божию. Я спросил его, отвечает ли он за подлинность показания. Ведь неправда грозит ему страшною карою!

- Да, отвечаю!

Тогда я написал генералу Деникину официальный доклад, начав его так приблизительно: "Церковь доселе знала молебны простые и молебны с

акафистами. А теперь явился новый вид молебна - с шомполами..." Описал все точно. Но ни малейшего ответа не получил, а я архиерей! Что же говорить о "маленьких людях"?!

Прошло месяца два. Я по какому-то другому делу посетил село Н., где стоял штаб генерала Слащева. Длинное чистое село немцев-колонистов. Б одном доме - ставка. Генерал приглашает меня на обед. Сам в конце стола. Я направо. Напротив другой генерал.

- Прошу познакомиться... Епископ Вениамин... Генерал Петровский...

Здороваемся... Генерал Петровский?! Петровский?! Позвольте!

- Бы не командир Дикой дивизии?

- Я! - Начинаю рассказывать историю жалобы.

- Это правда?

- Правда! - совершенно спокойно, с сознанием своей правоты отвечает он мне...

Я замолчал от горя... Но и Слащев тогда ничего не возразил. Темные времена были и при белых... Но этот случай не одинокий. Уж заодно расскажу и о других.

Отняли у красных Харьков, Сумы и другие смежные города... Рассказывали, что в "чрезвычайке" (Чрезвычайная комиссия революционной полиции) ужасно терзали арестованных, били, будто снимали перчатки, то есть опускали руки в кипяток, кожа слезала, и т. д. Может быть, и неправда, но говорили... Во время революции многое оказывается возможным... Мучают же теперь немцы даже стариков и детей! Америка не верит, а факты налицо. И понятно, когда приходили белые, то горожане встречали их с восторгом. Говорили, будто бы даже целовали стремена и сапоги у кавалеристов. Но потом? А потом скоро разочаровывались в них. Например, командовавший частью генерал Май-Маевский будто бы отдал город своим войскам на "поток и разграбление" в течение трех дней. И сам упивался. Я совершенно верю этому, потому что генерал Врангель, приняв командование после Деникина, отдал даже особый приказ, чтобы "святое дело спасения родины делали чистыми руками". И мне он жаловался, как разложились многие среди белых... При нем я даже и не слышал об этом знаменитом Май-Маевском.

Другой факт. Только красные ушли из Крыма, как по Черному морю точно летел белый миноносец. Первая ласточка. Боже, как мы, молча, смотрели на него с радостью и чуть не благоговейно - спасители... Даже рабочие, образовавшие временную милицию, с надеждой ожидали их и передали власть. И что же? Через два часа пронеслась по городу зловещая молва: прибывшие успели уж избить какого-то редактора местной севастопольской газеты...

Температура доверия почти мгновенно упала... Не то, не то, не то!

Прошло еще несколько времени. Командующим войсками в Крыму или комендантом в Симферополе назначается генерал с какой-то двойной фамилией. Не помню ее точно. Очень милый человек, интеллигентный, вежливый, любезный. А в это время, дело было уже зимой, с северных фронтов привезли тысячи раненых и тифозных. Многие замерзли в холодных вагонах. Я сам видел замерзшие трупы - как деревянные бревна... О, о! Лютое было время! Не дай Бог никому таких ужасов!

Живых еще разместили по большим зданиям. Часть была в женском епархиальном училище. Военное начальство просит дать училищное постельное белье. Разрешаю, конечно. Приезжаю сам. Длинные спальные помещения не топлены еще. На полу настлана свежая чистая золотистая солома. Тифозные падают на нее почти полумертвые. Добровольцы-женщины стригут их вшивые волосы сначала, потом моют. Отчаянные картины...

Через день-два инспектор училища протоиерей о. А. Зверев приезжает ко мне взволнованный.

- Ваше преосвященство! Наши одеяла уже гуляют на рынке в продаже. Что же это такое?

Еду к Драй-Драевскому (назову его так). С возмущением докладываю, прошу принять меры. И что же? Он с любезной, но беспомощной улыбкой отвечает:

- Что же я могу сделать? Девяносто процентов воров!

Невольно опустились руки. Так и гуляли одеяла... Но это не единичный случай. На нескольких телеграфных столбах между городом и вокзалом повесил пять-шесть воров с соответствующей надписью для устрашения. Но он уехал, и опять пошло все по-старому.

Тогда пришла (вероятно, кому-то из гражданских начальников) мысль о вызове в Крым генерала Врангеля. О нем давно ходили легенды как о человеке железной воли и даровитом. Но он был не в ладах с генералом Деникиным и даже получил отставку, проживая со своим другом генералом Шатиловым почему-то в Севастополе на корабле торгового флота "Александр Михайлович" в ожидании окончательного решения дальнейшей судьбы своей.

В это время он, естественно, познакомился и со мною как с Севастопольским архиереем, приехав в Херсонский монастырь, в трех верстах от города. На этом месте крестился 960 лет тому назад св. князь Владимир. И предполагают, что от того времени сохранились нижние остатки стен храма, в коем его крестили. А над ними был воздвигнут огромный чудесный храм в два этажа на средства, собранные по всей России... Какая красота и величие!

В одной комнате архиерейского моего дома, в углу, стояла большая икона Божией Матери древнего происхождения и прекрасного старинного письма. Она ему весьма понравилась. Я и говорю: "Вот когда воротитесь в Крым (а уж вышел приказ генерала Деникина выехать ему за границу, в Константинополь) командующим, то я поднесу вам эту икону".

Генерал Врангель произвел на меня тогда сильное и прекрасное впечатление.

И вот стоустая молва и наметила его главой тыла в Крыму, Один человек, служивший прежде при Государственном совете, обратился (значит, по чьему-то организованному поручению) ко мне и другим главам главных религий с просьбой составить делегацию и отправиться к командующему английским флотом в Севастополе, адмиралу, с оригинальным предложением. И вот я и представители Католической церкви, еврейской религии и магометанства в сопровождении того же чиновника, знавшего английский язык, поехали к главному дредноуту. Адмирал, заранее предупрежденный, принял нас любезно в своем кабинете на корме парохода. Боже! Какая роскошь убранства и чистота!.. В России все разрушено, оплевано, оборвано... Даже не верилось: неужели еще на свете существуют спокойно и с властью адмиралы и генералы? Неужели их никто не преследует, не топит? Неужели еще и честь отдают? Странно все это... И я изложил адмиралу как беспристрастному и авторитетному посреднику дружественной белым державы наши желания: передать генералу Деникину просьбу назначить нам в Крым генерала Врангеля. Адмирал спросил меня:

- Генерал Деникин есть глава правительства. Лояльно ли мы поступаем, прося его назначить сюда лицо, которое даже не пользуется симпатией главнокомандующего?

Я ответил:

- Мы лишь просим. Просить все можно. Как бы поступил сам адмирал, если бы интересы его Англии казались ему требующими подобного акта?

Он молчаливо согласился. Вероятно, наше желание было передано им. Но ответа от генерала Деникина опять и на этот раз не последовало никакого. А генералу Врангелю предложено было оставить пределы юга России. И он выехал в Константинополь.

Я эту историю рассказал лишь для того, чтобы показать, какой неудержимый развал шел в тылу и как мы, простые обыватели, тоже искали безуспешно каких-нибудь путей остановить его.

Видимо, "белое движение", несмотря на внешний рост его, внутренне слабело. Нужно было ждать конца. И он приближался.

А пока я расскажу о себе самом и моем аресте.

На Киевском украинском Церковном соборе среди архиереев возникла мысль возвести меня в сан епископа Севастопольского. По постановлению Украинского Синода, возглавлявшегося митрополитом Платоном, с полученного как-то согласия патриарха Тихона решено было совершить надо мною хиротонию в Крыму пятью архиереями во главе с Таврическим архиереем Димитрием.

Сначала это было мне радостно. Но накануне "наречения" (кажется, оно было 18 февраля 1919 года в Севастополе) на меня ночью напал такой страх, что я готов был бы бежать, отказаться, скрыться: таким недостойным увидел я себя. И лишь утром исповедь у молодого духовника о. Леонида несколько облегчила меня... Вечером нам дали специальный поезд (тогда была власть белых, а в Крыму возглавлял татарское правительство караим Соломен). И мы служили походную всенощную в вагоне. По этому случаю один из епископов, Гавриил Челябинский, известный остроумец, сказал мне с улыбкой:

- Ну, новонареченный святитель! Если ты начинаешь свое архиерейство с путешествия, то, видно, ходить тебе-не переходить, ездить-не переездить!

Пока это пророческое его слово сбывается. Сам он давно скончался в Софии, разбитый и согнутый в виде буквы "Г" параличом. Царство ему небесное...

На другой день, в воскресенье, 19 февраля, была совершена и хиротония. Я все продолжал считать себя недостойным и даже плакал, почитая это добрым знаком смирения. Но после литургии, часов около 3 дня, приехал из Бахчисарайского монастыря мой постоянный духовник архимандрит Дионисий, человек исключительный и праведный, впоследствии получивший дар прозорливости. Когда я рассказал ему о мучивших меня чувствах недостоинства, он спокойно ответил мне; "Это - от диавола, владыка святой".

Меня поразило такое объяснение, но он даром слов не бросал. После хиротонии был большой банкет для духовенства, представителей власти и друзей, человек на сто. Это было редкое торжество в моей жизни.

Между прочим, на литургии, во время самого момента хиротонии (после "Святый Боже"), в моей мысли пронеслись слова: "Отныне ты должен отдать, если потребуется, и жизнь за Меня", как бы был голос Господа Иисуса Христа.

В то время я был вторично ректором Крымской семинарии, семинаристы встретили меня как епископа с сердечною любовью. Тогда мне шел 39-й год. Так исполнилось предсказание валаамского старца о. Никиты. Выше всяких ожиданий, я не только выше протопопа, но уже сам теперь могу ставить священников. 25 лет прошло уже с тех пор, как мы с матерью шли босиком справляться об экзаменах. Как скоро пролетело это время учения! В целом я учился 21 год! Сколько небывалых штормов пронеслось за эту четверть века... Не верится! И куда унеслась та патриархальная пора детства?! Точно то был счастливый детский золотой сон! А уж не воротиться ему никогда: минувшее минуло. Грядет что-то новое... Что-то будет... Неясно впереди...

По чину архиерейской хиротонии старший рукополагающий архиерей владыка Димитрий вручил мне архипастырский жезл. При этом, по долгу, он сказал приблизительно следующее поучение: "Ныне среди небесных звезд засияла новая звезда. Среди ангелов, хранителей церквей, родился новый ангел. Среди сонма святителей явился новый святитель. Так знай же, отныне ты ничем, по существу, не меньше нас: и архиепископов, и митрополитов, и патриархов, ибо и они все, по благодати сана, тоже епископы. Ты ныне причислен к лику вселенских святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Ты принял апостольское служение. И вот тебе завещание: не бойся говорить правду, пред кем бы то ни было, хотя бы это был и сам патриарх или другие высокие в мире люди..."