Маленькие радости

Таня, оказавшись на улице, почувствовала прилив оптимизма. Так у нее всегда бывало перед путешествием. Ей захотелось есть, даже голова закружилась от голода.

– Не буду себе ни в чем отказывать, – решила она, направляясь в дорогой ресторан, где они иногда ужинали с Олегом.

Из окон ресторана открывались фантастические виды на город. Осень раскрасила Москву цветами энергичного успеха: оранжевый, красный, желтый. Так ей сказал однажды продавец «Галери Лафайет» в Париже. И с тех пор она и сама много раз убеждалась, что яркие теплые тона сулят успех, вызывают улыбку.

Она удобно устроилась в кресле у окна. Заказала самое свое любимое: суп буйабес. Волшебное средство, чтобы взбодриться, почувствовать себя сытым и не потерять ощущение легкости. Говорят, лучшее лекарство от похмелья. Настоящий провансальский рыбный суп, который должен готовиться из десяти сортов морской рыбы, к тому же еще с морепродуктами. В бульон, получившийся от варки рыб, добавляют протертые вареные овощи, сухое белое вино. Суп должен быть очень горячим. А к нему – поджаренные багеты и чесночный соус «руй». Главное, чтобы эта марсельская уха была приготовлена правильно.

«Хорошо бы повар знал свое дело», – подумала Таня.

Она разглядывала дневных посетителей ресторана. Несколько официально выглядящих офисных работников поедали ланч, обсуждая свои рабочие вопросы.

За низким столиком устроилась компания юных людей, старательно изображающих гламурное общество. Почти у всех девушек из компании на руках сидели маленькие собачки. Мода сезона! Каждая уважающая себя девушка, стремящаяся к блеску, должна быть обладательницей собачонки, гнездящейся у нее под мышкой. Группа собралась немаленькая, человек десять, но разговор велся тихий, по всем правилам хорошего тона. Все выглядели очень ухоженно, благополучно. Одежда, прически, макияж – все продумано и все напоказ, не для простого обеда посреди рабочего дня, для ярмарки тщеславия и демонстрации собственных достижений. А достижения – известно какие: вещи. И вещи не абы какие, а только те, что полагаются достойным, приличным людям. Сапожечки, сумочки, пиджачки, браслетики, которые Карабас‑Барабас велел носить в этом сезоне своим Мальвинам и Пьеро.

Таня отметила новую манеру говорить. Во‑первых, очевидно, моден южно‑русский говор: интонации, произношение (Ихорь вместо Игорь так и витало в воздухе, видимо, этот самый Ихорь был самым популярным парнем в коллективе). Правда, это не значило, что ребята не москвичи. Вполне даже москвичи. Но – первого поколения. Родители разбогатели «у трубы», купили квартиры и дома в столице, дети, естественно, полноправные столичные жители. Остался семейный говорок. Ну и что? Подумаешь! Пусть москвичи переучиваются! У кого денег больше, тот и произношение определяет.

Во‑вторых, говорить полагалось размеренно, певуче и негромко, но жестикулировать – активно, бурно, так примерно, как это делают глухонемые. Правда, у глухонемых каждый жест выверен и оправдан необходимостью. Здесь же руками выписывали всевозможные кренделя, чтобы продемонстрировать ювелирные украшения и накладные ногти.

В‑третьих, слова произносились в нос, очень жеманно. В этом, по‑видимому, заключался особый светский шик.

Довольно долго смеялись над жутко опозорившейся Каринкой, которая ходит вся навороченная, а на самом деле все у нее окопное, с рынка.

– Представляете, вчера. Приходит. Сумка – вижу: «Гермес»! Вообще: обалденная крутая сумка. Она так: туда‑сюда с этой сумкой – все типа видели? Я ей: «Это у тебя «Гермес»?» А она так на меня глянула, как на вирус гриппа. В упор не видит, а презирает все равно. И отвечает: «Это не «Гермес», это «Биркин»!»

Благородное собрание так и зашлось от смеха. Даже собачки подтявкнули.

– Во беспредельщица, прикиньте! Даже не знает, что «Биркин» – это и есть «Гермес». Пришлось объяснить.

– Надо еще глянуть на все ее лейблы.

– Небось сидит сама и вышивает. Стучит на швейной машинке ночами…

– Ну…

Вскоре тема разговора плавно сменилась на более животрепещущую.

Собравшиеся обсуждали марку часов, купленных отсутствующим персонажем по имени Дима.

– Ха‑ва‑рит: пятьдесят штук зеленых стоят. А сам за кофе никахда не заплатит.

– Ну, может, ему Анька купила. Он же с Анькой теперь. У нее муж знаешь кто! Ей пятьдесят штук – тьфу. Муж ее любит. Муж дал – точно.

– Муж ее любит, она Диму…

– Ну и шо? Димка клевый. Только я не верю, что за так дорохо часы. Купил на рынке за тыщу рублей. Понтуется теперь.

– Ну – не зна‑а‑аю. Выглядят круто. Как родные.

– Я сказала: дай посмотреть, а он руку убрал. Не родные.

– А может, он Аньку боялся, что заревнует к тебе?

– Аньки не было. Красивые такие на вид часы.

– На вид! Там все дело в механике. Стекло какое – вот что надо было смотреть.

Понятно было, что компании тема не в тягость и тянуться разговор может часами. Под такие реплики можно медитировать, как под звуки прибоя, кудахтанье кур или голубиный клекот. Ведь о чем воркуют голуби – кто его знает? Может, тоже о чем‑то очень приземленном, не лучше этих часов.

Наконец принесли суп. Вполне хороший. И соус не отличить от марсельского.

Как они впервые прилетели в Марсель, какая жара была, море искрилось. Как бросили вещи в номер и поехали в известный морской ресторан. Там и попробовали этот знаменитый суп. И правда, одним супом наелись ужасно. До темноты потом сидели, попивая вино, под крики чаек, любовались лунной дорожкой на воде, вдыхали запахи пиний. Неужели все‑все это теперь в прошлом? И все воспоминания о прошлом будут причинять боль?

– Как вам супчик?

– Замечательно. Как настоящий. – Таня вздрогнула от неожиданности, слишком уж задумалась над своим буйабесом.

– А он и есть настоящий. У нас повар из Марселя. И продукты первоклассные, – укорил официант.

Тут у Тани зазвонил телефон.

– Ты где? – раздался энергичный голос Олега.

Как же давно он не звонил ей днем! Только сейчас она это заметила. Раньше созванивались они чуть ли не каждый час. На секундочку: «Люблю, целую, пока‑пока». В последнее время они были слишком заняты. Всем, чем угодно, только не друг другом. Все равно – были друг у друга, были вместе, но вполне могли прожить день до вечера, не напомнив о себе.

– Я тут. На двадцатом этаже. Суп ем.

– И я рядом. Жди меня, закажи мне тоже, я голодный жутко.

Все как всегда. Привыкла она к хорошему. К тому, что не одна. К уверенности в человеке, на которого можно положиться. А что если придется отвыкать?

Приход Олега произвел среди барышень с собачками настоящий фурор. Только сейчас, глядя словно со стороны, Таня осознала, как привлекает к себе женское внимание ее родной муж. Раньше она относилась к этому с юмором.

Даже если в гостях какая‑то знакомая, изображая слишком выпившую, лезла к Олегу целоваться или усаживалась на колени, Таня не реагировала. Зачем обращать внимание на чужую глупость? Они потом вместе и смеялись над внезапно проявившимся знойным темпераментом дамы.

– А что творит, хотя в летаххххх! – подражая Высоцкому, удивлялся Олег.

– У нас, в кафе молочном «Ласточка, официантка может так», – вторила Таня.

Ничего, кроме смеха.

А сейчас не до смеха. Девицы цепкими гляделками тут же всосали в себя информацию о костюме, часах, запонках, рубашке и галстуке появившегося в их поле зрения объекта. Все мгновенно переварили, подтянулись, подправили песиков под мышками, придали лицам загадочно‑достойное выражение.

Олег чмокнул Таню в макушку и сел напротив, спиной к курятнику.

Красавицы в шоке переглянулись. «И это к такой непонятке пришел этот шикарный мен? Что делается, люди добрые! Мир сошел с ума!» – читалось в их убитых реальностью взглядах.

– Ну что? Как ты? – потянулся Олег к жене, накрыл ее руки своими.

– Вот, суп тебе заказала, сказали, скоро будет.

– Суп – это хорошо. А ты? Где ты была? Что делала?

– У Саши была.

– О?

– Что значит «о»? – раздраженно спросила Таня, недовольная тем, что проговорилась про Сашу.

– «О» значит, что ты вроде была у него недавно, – миролюбиво ответил муж.

– Анализ еще один сдала.

– Зачем?

– Давай потом, ладно? Сдала и сдала.

– Ты изменилась, Тань. У тебя другое лицо, – внимательно глядя ей в глаза, произнес Олег.

«Посмотрю я на твое лицо, как оно изменится, если результат окажется положительный», – подумала Таня.

– Я устала. Понимаешь? Совсем, бесповоротно. Дом закончили, все, можно жить, а я устала.

– Я вижу. Все вернется, давай просто подождем, а?

Он улыбнулся и приблизил свое лицо к Таниному:

Дорогая! Сядем рядом,

Поглядим в глаза друг другу,

Я хочу под кротким взглядом

Слушать чувственную вьюгу… [15]–

и кивнул – продолжай.

– Дорогой! – мрачно продолжила Таня его игру. Обычно он начинал какой‑то классический стих, а Таня с ходу продолжала свое. Или наоборот, начинала она. Их это, бывало, очень веселило, потому что придумывалась всякая чепуха.

Дорогой! Я нездорова,

У меня сегодня насморк,

Я чихнуть тебе готова

На лицо или на галстук…

Олег захохотал.

– А дальше?

– А дальше тебе суп принесли, ешь, пока горячий, – улыбнулась Таня.

Все‑таки он заставил ее улыбнуться.