Крымские татары. Как заявил корреспонденту НГ заместитель председателя Меджлиса Рифат Чубаров, власти Крыма пытаются создать у местного русскоязычного на­селения

Как заявил корреспонденту "НГ" заместитель председателя меджлиса Рифат Чубаров, власти Крыма пытаются создать у местного русскоязычного на­селения превратное мнение о движении крымских татар. "Среди русских и украинцев распространяют слухи, лживую информацию о мнимых зверствах, совершенных крымскими татарами во время Великой Отечественной войны",— сказал он.

О мирном характере движения крымских татар свидетельствует обра-щение Курултая крымско-татарского народа к населению Крыма. В нем отмечается, что крымские татары, возвращающиеся на свою родину, не имеют никаких недобрых намерений по отношению к русскоязычному населению полуострова и рассчитывают на его поддержку в стремлении татар к национальной госу­дарственности...

Айдын МЕХТИЕВ

"Независимая газета" 2 июля 1991г.

№ ГОКО 1828 СС

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГКО

29 мая 1942 г.

"1. В дополнение к ранее проведенному выселению из г. Краснодара, Но­вороссийска, Туапсе, Анапы и районов Таманского полуострова ино-странных подданных и лиц, признанных социально-опасными, провести в двухнедельный срок в том же порядке выселение этих категорий лиц из городов и населенных пунктов Краснодарского края (Армавир, Майкоп, Кропоткинская, Тихорецкая, Приморско-Ахтарская, Ольгинская, Лебедин-ская, Петровская, Варениковская, Тоннельная, Шапсугская, Лазаревская, Павловская, Крымская, Тимошевская, Куцевка и Дефановка) и Ростовской области (Ново-Батайск, Злобейская, и прилегающие к Краснодарскому краю районы Азовский, Батайский и Алексан­дровский).

Выселению в административном порядке подлежат, кроме лиц, признанных социально-опасными, также лица НЕМЕЦКОЙ и РУМЫНСКОЙ национально­сти, КРЫМСКИЕ ТАТАРЫ и иностранно-подданные (ГРЕКИ)".

"Авдет". 27 дек. 1991 г.

"ДЕПОРТАЦИЯ КРЫМСКИХ ТАТАР НАЧАЛАСЬ В 41-м..."

Воспоминания

Шла первая осень Великой Отечественной войны. В сентябре-октябре 1941 года под натиском превосходящих сил фашистских полчищ часть наших войск отступила через Керченский пролив на Кубань. В начале декабря наш полк передали саперному батальону, и мы прибыли в Темрюк. Помню, стоял трескучий мороз, даже соленая морская вода замерзла. 29 декабря нас подняли по тревоге, и мы двинулись по непрочному льду Азова в сторону Керчи, или вереницей в другие части на освобождение Крыма.

Под неожиданным ударом передовых частей 51-й Армии и других соедине­ний войск и флота фашисты поспешно отступили на Запад по Керченскому полуострову. Но уже в районе Семи колодезей враг опомнился и остановил продвижение наших войск. Мы перешли в оборону. Начали рыть траншеи, строить блиндажи, минировать линию фронта.

Пополз слух среди красноармейцев, что фашисты в Керчи и ее окрестно­стях расстреляли очень много мирных жителей, и это меня очень обеспокоило. Я обратился к командиру части с просьбой отпустить меня на сутки домой, так как мои родители оставались в поселке Камыш-Бурун. По прибытии туда я обнаружил наш дом разрушенным, женщины расска-зали, что мои переехали в село Самострой, что рядом с поселком. Когда я стал приближаться к Само­строю, женщины-татарки с криками и рыданиями побежали мне навстречу, среди них мои сестры Бейе и Ремзие и моя мать, которая, не добежав, упала и потеряла сознание. Все плачут, проклинают немцев, обнимают меня. Когда мама пришла в себя, сестры рассказали, что фашисты всех мужчин и мальчи­ков угнали в Керчь и на станции Багерово расстреляли около 8 тысяч чело­век: русских, украинцев, евреев с женами и детьми, крымских татар, среди которых были мой старый отец и брат. Я, видевший много крови и убитых на войне, сейчас удивляюсь бесстрашию моих сестер, перебравших гору окровав­ленных и окоченевших трупов, пока искали тела отца и брата.

На второй день я вернулся на передовую. В один из дней командир взвода говорит мне: получи у старшины роты сухой паек и иди в штаб батальона. Когда я явился туда, там было несколько десятков крымских татар и красноармейцев кавказских национальностей. От штаба нас повели еще на какой-то сборный пункт, где уже было много моих земляков-татар. К вечеру нас привезли на Камыш-Бурунскую пристань и погрузили на борт какого-то большого корабля. Там находилось около двух тысяч солдат, преимущест-венно крымских татар.

Почему нас сняли с фронта, куда везут, почему одни крымские татары? Толком на эти вопросы никто ответить не мог. На рассвете мы были в Ново-российске, а следующие сутки, в течение которых пережили страшный арт-об­стрел фашистов, мы уже были в военном лагере на заснеженной горе над Тбилиси. Потом мы узнали, что сюда привезли еще несколько партий крым­ских татар. Холодный мартовский ветер, метет снег, а нас разместили в брезентовых палатках. Спали не разуваясь и не раздеваясь. Здесь нас военному делу не обучали, кормили три раза в день пшеничным супом.

Через 10 дней ночью мы спустились с гор на железнодорожную стан-цию. Там стоял состав из 50 товарных крытых вагонов и в каждый нас поме-щали по 50 человек, подавляющее большинство снова крымские татары. Пока состав двигался от Тбилиси на юг, мы думали, что нас везут в Иран, так как там стояли наши войска, очевидно, для охраны грузов, поступающих из США. Но когда прибыли в Баку, стали двигаться на север, стало известно, что нас везут на фронт.

Но какой смысл перевозить нас, крымских татар, с фронта на фронт, да еще таким кружным путем? Это уже потом, через много лет я понял замысел Верховного Главнокомандующего. Сталин не хотел, чтобы мы участвовали в освобождении Крыма, так как ему нужна была причина для предстоящего выселения народа. Поэтому от нас решили избавиться, а еще лучше, просто истребить, отправив на самый тяжелый участок советско-германского фронта.

Ехали мы целый месяц через Москву, по освобожденным землям Калинин­ской области и на какой-то станции Новгородской области разгру-зились, про­шли еще несколько дней по лесам и болотам и прибыли в 45-ю стрелковую бригаду, которая стояла на передней линии самого правого крыла Североза­падного фронта. Был уже апрель 1942 года, снег еще лежал

на земле, а под снегом — незамерзшая болотная вода. Нас разбили по ротам и батальонам, кушать давали 100 г. сухарей и по пачке концентрата пшенной каши. На пять солдат приходилась одна винтовка и пять патронов. Дорога в лесах - насте­ленная из бревен, очевидно, поэтому и не видно ни танков, ни тяжелой артиллерии. Окопаться нельзя - вода, траншеи строить тоже нельзя.

Скоро 1 Мая - праздник. В честь праздника - наступление. Рано утром прочитали политработники приказ "любимого" вождя Сталина о переходе в наступление по всему фронту. Небольшая артиллерийско-минометная подго­товка и "Ура-а! За Родину! За Сталина! Вперед!" Поднялись, пошли, но фрицы такой бешеный огонь открыли из пулеметов и автоматов, а затем и минометов, что наших ребят как серпом косило. Назад отползти нельзя, ране­ных вынести с поля боя невозможно — сплошной огонь над головой.

С наступлением темноты огонь убавился, раненые, кто мог, и живые вер­нулись. Ночью послали группу красноармейцев за винтовками на поле боя - они притащили на плащпалатках нескольких раненых. Второго мая опять наступление - опять тот же ужас. После этих боев, из пополнения в полторы тысячи крымских татар в строю остались десятки.

А потом начался настоящий голод, крошки сухарей делили между солдата­ми ложками, варили сами щавель и крапиву, ни круп, ни картошки, ни соли. Воины в сожженных немцами селах искали под обломками домов шкуры животных, зерно, картошку. У солдат отекали руки и ноги, опухали лица до неузнаваемости, они умирали, как мухи.

Мне повезло: перевели в комендантский взвод по охране комбрига, у которого поваром был мой земляк Рустем. Он и давал мне остатки каши и тем самым спас меня от голодной смерти (Рустем или его дети, отзовитесь!).

Летом, когда бригаду сняли с передовой для вторичного пополнения, из крымских татар, кроме Рустема, я уже никого не видел. Остальные мои земляки навечно остались в болотах северо-запада и, в лучшем случае, некоторые ранеными ушли в госпитали...

Вот так уже в начале войны Сталин готовился освободить Крым от его коренного населения.

"Авдет"