ТАБАКИ День третий

И катали его, щекотали его,

Натирали виски винегретом,

Тормошили, будили, в себя приводили

Повидлом и добрым советом.

Льюис Кэррол. Охота на Снарка

Когда я продираю глаза, утро уже стало днем. Гостей нет, и следов от них тоже. Македонский выметает осколки и окурки. Лэри сидит понуро, с повязанной полотенцем головой. В глазах у меня колючки, в горле – скребучие слюни.

– Эй, – говорю слабым голосом. – Который сейчас час?

Македонский роняет веник и смотрит на меня с ужасом.

– Помирает, должно быть, – говорит ему Лэри, сокрушенно качая перевязанной башкой.

Мак ахает и выбегает прочь, даже не захлопнув за собой дверь. Зря я его так напугал. Можно было просто перечислить все, что у меня болит. И я уже сожалею о сказанном, хотя и приятно вызывать в людях такие бурные эмоции.

– Что же ты, в первый день Закона? – эгоистично упрекает меня Лэри.

– Дату смерти не выбирают, – говорю я ему.

У наших очень разный подход к лечению одних и тех же болезней, и каждый считает, что его метод самый лучший. Поэтому сначала Горбач усердно давит на моих костях какие-то точки по методу древних китайцев. Потом, по методу Сфинкса, меня запихивают в такую горячую ванну, что вполне можно свариться заживо, но я молчу, потому что у метода Сфинкса два варианта: почти кипяток и ледяная вода. Меня вытаскивают, натягивают на голое тело свитер, натирают под ним спину чем-то жгучим, плюс шерстяные носки и шарф, под которым – компресс из спирта.

На этой стадии лечения я уже не разбираю где чей метод и пытаюсь все с себя содрать, но меня крепко держат, а Слепой достает из каких-то тайных запасов банку меда – совсем маленькую – и торжественно демонстрирует ее мне, как будто я еще в состоянии на такое реагировать. Дальше мне скармливают мед, а запивать его заставляют молоком, и приходится все это терпеть, пока я не начинаю плавиться заживо во всем, что на меня накрутили, потеть молоком и кашлять сливками.

Бедный я, признающий только один метод лечения больных – нежное обращение.

Сфинкс читает мне вслух отрывки из «Махабхараты», Горбач играет на флейте, Лэри давит в миске лимоны, а Слепой следит, чтобы я не вывернулся и не уполз; от всех этих процедур я так устаю, что умудряюсь уснуть прямо в огненно-медовом коконе, и все замечания о палачах и пытальщиках, которыми я собирался порадовать стаю, остаются невысказанными и щекочут меня ночь напролет, проникая в потливые сны.