Восьмой день

Накрапывает дождик, и Эгиль встал рано, он занят исследованиями. Наконец‑то делается дело. Он обратил внимание, что с утра песок по всему пляжу лежит ровно, он аккуратно прочесан крабами‑отшельниками, они все прибрали, не пропустили ни одного квадратного сантиметра. Крабы исползали пляж вдоль и поперек. Сейчас он хочет найти, где они прячутся днем. Он пробует отыскать их по следам, размышляя о том, что крабами‑отшельниками управляют такие же непонятные силы, как и дикими северными оленями в Канаде. Об этом писал Хельге Ингстад в «Жизни охотника за пушным зверем», рассказывая о годах, проведенных в безлюдной глуши среди дикой природы. Ингстад писал о том, как загадочны пути миграции северных оленей. Никогда нельзя точно предсказать, куда они двинутся. И никто не знает почему. Можно предположить, что здесь замешаны какие‑то причины из области зоопсихологии, в которых нам никогда не суждено разобраться. Эгиль говорит, что мы слишком мало знаем о том, какие механизмы управляют поведением животных. Выяснить это – долгая история, но Эгиль готов внести свой вклад в решение этих вопросов.

Побродив с полчаса по следам крабов, Эгиль возвращается с найденным крабом. Краб большой и красный и все время старается цапнуть Эгиля за руку. Экий озорник! Эгиль бросает его в воду, чтобы посмотреть, что будет дальше. Ничего. Краб просто лежит в воде.

– Что, если он не может дышать под водой? – спрашиваю я.

– Почему бы ему там не дышать, – говорит Эгиль. – Уж, наверное, как‑нибудь научился в ходе эволюции.

Однако похоже, что он не прав. Крабу явно не понравилось в воде. Он спрятался в панцирь, словно какой‑нибудь зайчишка‑трусишка. Эгиль идет за ним и вынимает из воды. Аккуратно кладет на песок. Краб постепенно оживает. Отсюда Эгиль делает вывод, что крабы‑отшельники не любят воды. Чем не эмпирическое наблюдение! Это означает, что крабы пришли сюда, еще когда тут не было моря, или тоже добрались по льду, как индейцы. Крабы следовали по следам конькобежцев, питаясь отбросами, которые после них оставались. Так за один утренний час Эгиль сумел добавить маленький кирпичик в разгадку сложной тайны крабов‑отшельников.

Идя завтракать, я замечаю, что Эвен тоже занят полевыми исследованиями. И как руководитель я возрадовался сердцем. Эвен смастерил себе свистульку из трубочки и палочки, обмотанной на конце тряпицей. Получилась примитивная версия дудочки с подвижным язычком, которую можно иногда встретить среди детских игрушек или в «Ромлингах» – детской телевизионной передаче семидесятых годов. «Ромлинги» представляли собой что‑то вроде научно‑фантастического спектакля для малышей, где действовали существа, сделанные из рулонов туалетной бумаги и бечевки, объяснявшиеся друг с другом пронзительными свистками. Для детского телевидения это был, вероятно, отчаянный авангардизм, как я понял гораздо позднее. Но тем не менее! Эвен изготовил свистульку, а теперь играет на ней, усевшись на дереве. Он объяснил, что пытается подражать невероятным голосам тропических птиц. Он хочет выяснить, признают ли его птицы за своего собрата. Поиграв всего несколько минут, он почувствовал, что они его чуточку признали. Птицы уже готовы принять его в свою стаю. Скоро он станет у них своим и тогда легко выяснит, что они едят, как спариваются, а может быть, даже о чем они думают, сидя на деревьях.

Мартин после долгих трудов подсоединил‑таки телефон и компьютер к солнечным батареям. Приборы получили питание, и я звоню в Норвегию, связываюсь с газетой и объясняю, что на первых порах у меня были кое‑какие проблемы с оборудованием, но если в ближайшие дни будет солнечно, газета получит отчеты об исследовательской работе. Редактор, взявший трубку, был поражен, что у нас нет постоянной солнечной погоды с ясным небом. Я говорю ему, что он сам не знает, о чем говорит, и советую ему поездить по свету. Сидя за письменным столом, ничего не узнаешь…

Мартин ходил за водой и вернулся белый как полотно. В колодце, рассказывает он, лежат две дохлые крысы. Вероятно, уже давно, потому что начали разлагаться. Прошло уже две недели, как мы пьем оттуда воду. Воду мы очищали, но не кипятили. Мартину стало нехорошо. Я зову Мии и Туэна, и вместе мы вытаскиваем трупики. До последнего момента я надеялся, что это будут поддельные крысы, две игрушки, которые кто‑то привез, чтобы подшутить над нами. Но нет, оказалось, что это два маленьких мышонка. Живые, они, наверное, были очень симпатичные. Противно думать, что внутри у нас где‑то болтаются бактерии от дохлых мышей. Отныне мы будем кипятить воду. Причем хорошенько.

День выдался активный. Вовсю идут исследования, и все трудятся не покладая рук. Ким работает над эскизом современной версии ковра из Байё. Он отразит всю нашу эпоху. Мартин уточняет свою периодическую систему. Вид у него таинственный. Он криво улыбается и, видно, доволен самим собой. Руар мастерит мормышку, которая должна приманить всех скатов и мурен. Он считает, что пора нам выудить их из воды и поубивать. Лагуна должна стать безопасной. Задача нелегкая, но кто‑то же должен сделать эту работу. Если не мы, то она достанется тем, кто приедет сюда после нас. А куда годятся такие эгоистические настроения! Никуда не годятся, считает Руар, совсем никуда.

Я сам решил обойти остров по кругу. Я запасаюсь водой, печеньем и миллиметровкой и пускаюсь в путь. Пляж становится все более и более каменистым, и вскоре я замечаю, что шагаю по застывшей лаве. Об этом я читал в книгах. Коралловые атоллы – это затонувшие вулканы. Потрясающе! Возникновение и гибель. Поднялись из моря и снова разрушились. Вот что значит эрозия! Наш остров – голубая мечта учителя, ведущего предмет О‑цикла. Здесь есть все. Опасности и тайны, флора и фауна, движение воздушных масс и смена температур. Все на нем есть, все на нем можно доказать. Ну держитесь, уж я вам покажу! В приподнятом настроении я вступаю в рощицу неподалеку от пляжа. Почва здесь каменистая, покрытая нитевидной порослью. Растение раскинуло свои отростки, как тонкие ручки, во все стороны. Оно, не долго раздумывая, цепляется за все, что попадается на пути и за что только можно ухватиться. Оно живет в поиске, хочет странствовать, открывать новое, фиксировать свое местоположение. Растение не успокоится, пока не прочешет каждый сантиметр пространства в пределах его досягаемости. Оно жаждет знаний, жаждет расширить свой кругозор. Вот это растение в духе О‑цикла! Я чувствую, я уверен, что никто не видел его раньше. У этого растения такой характерный вид, что каждый дурак его узнает. Я назову это растение – растением Учителя О‑цикла. Трудяги‑учителя этого заслужили: они из года в год бодро стараются пробудить в очередном юном поколении интерес к сокровенным тайнам мира, несмотря на недостатки учебников и на то, что детки то и дело вертятся, не в состоянии усидеть спокойно ни минуты, потому что гормоны уже берут свое. Вечно эти гормоны! Без них мир бы был совсем другим. Таким спокойным.

Наконец я обогнул восточную оконечность острова и поворачиваю к западу. Берег перед глазами усеян объектами, нанесенными морской стихией.

Передо мной расстилается Тихий океан. Волны накатывают с востока, всегда с востока, и в ветреную погоду океан перебрасывает объекты через риф. Во мне встрепенулся исследовательский дух и, встрепенувшись, принимается отмечать увиденные объекты – их тут многие сотни, – стараясь определить, откуда они взялись, как попали сюда и кому могли принадлежать, прежде чем очутиться в море. Вот идеальная задача для выученика О‑цикла! Осмысление фактов и работа фантазии в сочетании с общим представлением об условиях окружающей среды. География. Обществоведение, статистика, психология – всего понемножку. О‑цикл – это предмет с взаимопроникновением различных дисциплин. В О‑цикле сведено воедино все лучшее из разных отраслей знания. В то время как другие профессора живут замкнуто, необщительно и в хмуром одиночестве курят трубку каждый в своем кабинете, профессор О‑цикла доступен и общителен, любознателен, не связан догмами и всегда открыт для новых идей. Какая еще дисциплина может сравниться с О‑циклом?!

Нельзя забывать, что Тихий океан занимает колоссальную площадь. А Мануае совсем крошечный островок. Так что можно только удивляться количеству предметов, занесенных сюда волнами. Я разрабатываю две основные гипотезы.

1. Море полным‑полно плавающих по волнам объектов, так что на каждом острове можно обнаружить на пляже выброшенные на берег предметы.

2. Все пути ведут к Мануае, поэтому ветры и течения все выносят на его берег.

Гипотеза номер два мне нравится больше. Она служит хорошим подкреплением теории о миграции конькобежцев. Предметы приплыли сюда, потому что не могли не приплыть. Коньки лежат где‑то рядом на дне моря, потому что благодаря сильному попутному ветру индейцы не могли не прибежать именно сюда. Одно тесно связано с другим. Так, может быть, все ветра дуют в сторону Мануае? Это было бы величайшим открытием. В таком случае моим именем будут названы метеорологические феномены. Возможно, я поступаю неправильно, предвосхищая свою будущую славу. Моя убежденность казалась бы более искренней, если бы я не думал о том, что последует, когда мир узнает о моих гениальных открытиях. Но, мне кажется, было бы наивно считать великих людей такими уж завзятыми идеалистами. Я отказываюсь верить, будто Амундсен, Нансен, Колумб, Магеллан, да все, кто угодно, совершая свои подвиги, не мечтали о славе. Наверняка это укрепляло их мотивацию. Исследовательская задача играла по отношению к ней заместительную роль. А добивались они славы. Денег. Женской благосклонности. Траханья и информации. Все как один. Но сперва они совершили свои подвиги. У них было терпение и упорство. Вот и я должен быть таким же. Сперва потрудиться, а потом уж будут и лавры.

А ну‑ка, разберемся, откуда приплыли все эти вещи! Мне предстоит много поработать, чтобы их классифицировать. Для того чтобы назвать все, что мне тут попадается, трудно избежать долгого перечисления. Но что поделаешь! Такова исследовательская работа. Не забывайте, изложение результатов исследования – задача нелегкая. Что лучше, опуститься до популяризаторства, склонясь перед невежественными массами, или же обращаться к посвященным? Я выбираю средний путь. Это соответствует моей внутренней сущности. Я всегда иду своим собственным путем. Меня нельзя подровнять со всеми под общую гребенку.

Я нашел колечко, которое дают кусать младенцам, игрушечный телефон, красный гоночный автомобильчик (Китай), бутылку с этикеткой «Джеймс Бэрроу» – джин? Шампунь из Восточной Европы, зажигалку «Бенсон и Хеджес» (США?), четыре морских каната, три зубные щетки «Колгейт», на одной из них, сильно потрепанной, написано «Колгейт‑классик», бутылку из‑под «Белой лошади» (Шотландия), оранжевую ручку от чего‑то, три корабельных буйка, на одном из которых стоит надпись «Орана», зубную щетку с названием «Клоуз‑ап», сандалету из Бразилии, бутылочку из‑под туши, ящик из‑под рыбы (property of United Fisheries – Unauthorized users prosecuted), [42]пять пришедших в негодность бутылок из‑под кока‑колы (с отвалившимся кусочком лака на логотипе поперек слова «Always»), баночку антикоррозионного спрея (США), детскую кружку с нарисованными на ней играющими мальчиком и девочкой и китайской надписью (Китай?), зеленую бутылочку из‑под «Пальмолив‑Колгейт» A/S Danmark (Дания), семь отличных пляжных сандалет (Франция), две бутылки из‑под виски «Сантори» (Япония), бутылку от «Перье» (Франция), какой‑то туалетный набор, маркер, три бутылки из‑под «Эвиана» (Франция), моторное масло «Тотал», еще пять из‑под других моторных масел, сухое молоко «Нестле» (Франция), 0,75 л «Йопле» (Франция), черное пластиковое колесо с надписью «Cimet 200‑SO», крышку от пластиковой коробочки для пищевых продуктов, две бутылки из‑под «Оранжины» (Франция), сандалету с Таити, красную двадцатилитровую пластиковую канистру (Греция), часть спасательного буйка, бутылочку от детской присыпки фирмы «Джонсон» (Новая Зеландия, Австралия), бутылку из‑под спрайта (США), а также огромное количество обломков разных вещей, которые когда‑то были целыми и понятными, но, проплавав в воде, стали неидентифицируемы: обломки труб, куски пластика, разбитые бутылки, всякие материалы, форму и функции которых кое‑как можно было угадать. То, что было, а потом перестало быть вещами. Перестав существовать как вещи, они превратились в обломки и осколки вещей и теперь покидают сей мир.

Все эти предметы представляют собой сложный комплекс данных, так, с ходу, я не в состоянии их обработать. Требуется провести мудреные подсчеты: сложение, вычитание, дифференциальное исчисление и трудно сказать, что там еще. Очевидно, мне придется прибегнуть к компьютерной обработке этих данных. В подсчетах нужно будет учитывать массу факторов: где произведены вещи, откуда приплыли, как долго находились в воде. Предстоит непростая работа, но результат, судя по всему, даст развернутую картину морских течений, а следовательно, и представление о путях миграции в центральной части Тихого океана. Весь процесс расчетов усложняется тем обстоятельством, что люди теперь не сидят дома, как, по моим представлениям, было раньше. Раньше люди сидели дома, что‑то там строгали и толковали друг с другом о разном, иногда пекли пироги и ходили в гости. Но редко отправлялись в заморские края. Об этом мало кто думал. Заморские края были слишком уж далеко. Вне пределов досягаемости. Нынче же людям не сидится дома. Все ездят туда‑сюда, почем зря что‑то там импортируют‑экспортируют. Задача исследователя усложнилась. Но мы, исследователи, народ стойкий. Мы не сдаемся при первой же трудности.

Приведу в порядок собранную информацию и заложу ее в память компьютера. Ведь это вроде главное, что в наше время делают с информацией. Ее закладывают в память компьютеров. А с помощью специалистов я, возможно, составлю парочку диаграмм, всяких там столбиков и прочей графики, которая все доходчиво продемонстрирует. А потом, возможно, я сформулирую этакий хорошенький законник, и он встанет в один ряд с законом Ома и прочими подобными. Учебник О‑цикла для начальной школы. Это было бы здорово! Но, похоже, я снова забежал вперед. В данный момент правильнее всего ограничиться конкретными наблюдениями. Сейчас я могу только констатировать, что многие из найденных на пляже объектов, по всей видимости, прибыли сюда из Франции. Не соблазняясь преждевременными, научно не обоснованными выводами, я лишь могу предположить, что, очевидно, французская Полинезия расположена неподалеку отсюда. Если там что‑то бросают в море, выброшенное приплывает сюда. В этом нет ничего необъяснимого. Причина в течениях. Об этом я догадался, потому что у меня есть кое‑какие познания в географии, какая‑никакая основа, на которую можно опереться. Другой, менее опытный исследователь мог бы на моем месте попасть впросак, ошибочно заключив, что французские объекты были брошены в воду на Атлантическом побережье Франции, например в районе Бордо или Ларошели, и оттуда, несомые течением, приплыли к берегам Мануае, проделав путь через Атлантический океан, через все, какие ни на есть, шлюзы Панамского канала, а затем через Тихий океан. Мысль хорошая и заманчивая, но я в нее не верю. И я отбрасываю ее. Такова главная задача ученого: отбрасывать негодные теории. Твердой рукой. Отбросил – и конец! Вот так вот грубо и без всяких там сантиментов…

Посвятив несколько часов тщательной классификации объектов, я отправляюсь дальше и возвращаюсь в лагерь к самому обеду. Мии и Туэн наловили сегодня исключительно много рыбы. Мы съели всю. Ничто так не стимулирует хороший аппетит, как фундаментальные исследования.