Одиннадцать

Квиллер ждал от Полли из Парижа открытку, представьте же себе, как приятно он был удивлен, когда пришло целое письмо!

Дорогой Квилл!

Сегодня наш первый день во Франции, и со мной уже произошло кое‑что забавное, что не хочется оставлять на потом.

Шерли решила вздремнуть, наш турагент пошёл разыскивать бар, а мне захотелось просто пройтись и ущипнуть себя – неужели я на самом деле в Париже?

Я стояла у поребрика, ожидая, когда дадут зелёный свет, и вдруг ко мне подходит невысокий мужчина средних лет. На нём была футболка с изображением на груди огромного американского флага, а в руках – франко‑английский разговорник. Он тычет пальцем в перевод и читает чуть ли не по слогам: «Pardonnez‑moi. Ouse trouve l'opera?»[24]

Из меня автоматически вырывается стандартное: «Не знаю. Я иностранка».

Вместо того чтобы обрадоваться, он явно смешался, потому что буквально сбежал от меня. Ужасно. Было бы забавно выяснить, откуда он. Из Чикаго? Из Денвера?

По правде сказать, я была польщена: он принял меня за француженку! У парижанок, слов нет, особый шарм!

Красивых открыток мне пока не попалось. Ни одной!

Целую, Полли

P. S. Что особенно забавно: на мне был мой голубой габардиновый плащ и шляпа от Ланспиков.

Утром в среду для обсуждения текущих дел в амбар прибыл Дж. Аллен Бартер. Он насвистывал мотивчик «Memory» из мюзикла «Кошки».

– Нет‑нет, ничего не говори. Неужели ты поешь партию Гризабеллы в «Кошках»? Мне думалось, ты скорее принадлежишь к типу Рам‑Там‑Таггеров.

– Не виновен! Мы с женой взяли нашего старшего на репетицию. И видели там тебя, но среди певших не заметили. Что, не хватает пороху?

Когда взаимное подшучивание‑подкусывание кончилось, мужчины проследовали в помещение для совещаний, эскортируемые двумя радостно размахивавшими хвостами сиамцами.

– Скажи, – начал Квиллер, – округу все ещё требуется координатор общественных мероприятий?

Если раньше в Мускаунти были только зал для заседаний и спортивная площадка, то теперь благодаря завещаниям семей первопроходцев, которые отписывали округу свои состояния, появилась возможность создать Музыкальный центр и Клуб здоровья ветеранов, открыть два музея. И хотя передачей собственности ведала адвокатская контора «Хасселрич, Баннет‑Баннет энд Аллен», горожане тоже могли контролировать происходящее.

– Дейзи Бэбкок, – говорил Квиллер Барту, – наделена умом и творческими способностями для ведения таких дел. Кроме того, у неё есть соответствующие навыки. Советую позвонить ей и пригласить на собеседование. Фонд К. её кандидатуру поддержит.

– А что об этом думает Коко? – шутливо поинтересовался Барт.

– Он‑то как раз мне и присоветовал.

Как всегда, без конца балагуря и потягивая кофе, они приступили к серьёзным делам: приняли несколько важных решений, подписали документы. После чего Квиллер раскрыл свой план.

– Как отнесся бы Фонд К. к небольшому совместному мероприятию двух округов? То есть к организации выставки, которая будет тесно связана и с Локмастером, и с Мускаунти? Обычно мы только соперничаем и даже враждуем. – Выдержав паузу, чтобы подогреть любопытство Барта, он продолжил: – Думаю, ты помнишь, как оба наши округа были связаны историей одной семьи. Тельма Теккерей сделала карьеру в Голливуде; Торстон Теккерей оставил по себе добрую память, создав прекрасную ветеринарную клинику для лошадей и собак Локмастера. Уход из жизни этих двух чудесных людей горько оплакивали, но из‑за сомнительных обстоятельств их кончины им не отдали должные почести.

Тут он сделал паузу и перевёл дыхание, а его слушатель с интересом ждал продолжения.

– Наша деятельность сосредоточится вокруг книжного магазина Пикакса и локмастерской библиотеки; появятся статьи в газетах, люди начнут делиться воспоминаниями. Отец близнецов похоронен на холме; на могиле простая надпись: «Майло, фермер, который выращивал картофель». Многие считают, что он был бутлеггером, приторговывал контрабандным спиртным.

– Превосходная мысль! – воскликнул Барт. – Любому начинанию, которое направит два округа по одному пути, в Чикаго дадут «добро».

– Мы начнём с фотовыставки, которую покажем и тут, и там. Исследования, отклики в газетах, обсуждения и так далее – это все позднее. Всем захочется проявить себя с лучшей стороны.

Вечером Квиллеру неожиданно позвонил Джад Амхёрст.

– Знаете, сегодня прибыли витрины для выставок! Полли уже много недель – нет, месяцев! – их ждала. И вот надо же, не успела она уехать, как они прибыли!

Дело было в следующем: проектировщик книжного магазина отвёл специальное место для проведёния различных выставок.

– У нас была уйма идей, но, может, вы хотели бы что‑нибудь предложить. И насчёт витрин тоже. Они действительно очень симпатичные.

– Замечательно. Я заеду в магазин завтра.

Квиллер был желанным посетителем «Сундука пирата», и не только потому, что всегда приносил коробку с «вкусненьким» из «Бабусиной сластены».

Уже ночью Квиллер записал в своём дневнике:

Мускаунти на подъёме, дни заполнены хлопотами: новые идеи, новые начинания, новые люди. А по кофейням прежние разговоры. Частенько они далеки от реальной жизни, зато всегда наводят на мысль. А лучшее место для того, чтобы «услышать глас народа», – закусочная «У Луизы»: воистину здесь собираются самые знающие сплетники! Вся штука в том, чтобы слушать, не давая втянуть себя в разговор. Если умники и всезнайки занимают места за столиками, я предпочитаю сидеть у стойки, спиною к «шумной толпе», якобы просматривая сегодняшние газеты, а на самом деле внимательно следя за беседой. Хорошая идея, но, увы, не всегда срабатывает. Заполнявшие зал – продавцы, водители, фермеры – всегда замечали меня и засыпали вопросами: «А что вы на этот счёт думаете? Надо этого жулика гнать взашей? Обворовал он наших слепых? И как только его выбрали?!» Невозможно бывает отмолчаться, хотя все, чего я хочу после того, как покончу с репортажем или настоюсь в очереди в банке да набегаюсь по редакции, – так это чашка кофе и несколько минут покоя. Однажды вместо «Всякой всячины» я прихватил с собой нью‑йоркскую газету. Я сидел за стойкой и читал спиной к галдевшему залу… и ни один человек меня не побеспокоил! С тех пор всякий раз, когда я там сидел, сунув нос в «Таймс» или «Джорнал»[25], никто ко мне не приставал.