Кот, которого избрали собачником 3 page

Бросив на него скептический взгляд, она все же дружелюбно сказала:

– Знаете, что мне хотелось бы видеть в этом интерьере? Большие вазы, полные живых цветов! В каждом помещении для них отыщется своё место, и вы можете приобрести сказочные вазы из коллекции Ледфилдов – хрустальные, фарфоровые, серебряные.

Квиллер и адвокат обменялись взглядами.

– С двумя кошками‑непоседами ваза с цветами не простоит здесь и десяти минут, – заметил Квиллер.

А Барт добавил:

– Ладно, Альма. Мистера Квиллера поджимают сроки: нужно сдавать материал в печать.

Открыв сумочку, она нашарила в ней буклет в чёрной с золотом обложке:

– Вот каталог коллекции Ледфилдов. То, что вычеркнуто красной чертой, уже продано.

Квиллер поблагодарил и как бы невзначай бросил взгляд на часы.

– Самое замечательное – жемчужина коллекции! – уже ушло к одной старинной семье с Алого мыса.

– У нас нет времени даже присесть, – прервал её Бартер. – У меня ещё одна встреча, да и ты, Квилл, я знаю, в запарке. Спасибо, что показал Альме амбар.

Они стояли – как казалось Квиллеру, испытывая адскую неловкость – между двух широких угловых диванов.

Вдруг раздался вопль, и откуда‑то сверху – со стропил – на диванную подушку свалился кот.

– Простите, – улыбнулся Квиллер ошарашенной гостье. – Это Коко. Он хочет, чтобы его представили.

– У нас нет времени для формальностей, – заявил Барт. – И так уже, что называется, земля горит под ногами. Спасибо, Квилл. Пошли, Альма, пошли.

Выпроваживая Альму из амбара, он оглянулся и, многозначительно кивнув Квиллеру, сделал круглые глаза.

Как только они уехали, Квиллер схватил каталог и пробежал глазами все предметы, помеченные красным цветом. И среди прочего нашёл пятнадцатидюймовую чашу для пунша из китайского фарфора. Она была датирована 1780 годом. Об орнаменте было сказано, что он изысканный и старинный.

Квиллер позвонил Лайзе Комптон в ЦЭС.

– Ты все ещё на прежнем месте? Что, не отпускают?

– А похоже что, Квилл! Завтра мой последний день в магазине. Чему обязана?

– Хочу спросить о твоих богатых кузинах… – Её девичья фамилия была Кэмпбелл, но она всегда подчеркивала, что принадлежит к бедным Кэмпбеллам. – Ты случайно не знаешь, что они купили из вещей Ледфилдова поместья? Коко все ещё ходит вокруг коробки, в которой были запакованы книги.

– Только чашу для пунша. По их словам.

– Стеклянную или фарфоровую?

– Фарфоровую и очень старинную. А о том, какой на ней узор, тебе тоже нужно знать? Одному богу известно, какой фортель может выкинуть этот умник Коко!

Перебросившись ещё двумя‑тремя шутками, обычными для поклонников Крутого Коко, они повесили трубки.

Квиллер схватил черно‑золотой каталог и быстро нашёл описание чаши для пунша: она была продана за шестьдесят тысяч долларов.

Шесть

Как уже однажды записал Квиллер в своём дневнике:

Каждый, кто считает, что писать две колонки в неделю легко, ошибается, Возможно, это престижно, но отнюдь нелегко. Пятница имеет обыкновение неуклонно следовать за четвергом, а за пятницей неукоснительно придёт следующий вторник.

Только благодаря любви к журналистике и природному любопытству в Квиллере ещё играли творческие соки, а иногда они даже били ключом.

Готорновская идея оказалась неудачной: из неё не вытанцовывался сюжет – пренеприятное положение для газетчика, которого поджимают сроки. Пришлось прибегнуть к «копилке трёпа», как он называл дальний ящик в своём письменном столе. Там лежали открытки от читателей, газетные вырезки, записки. Из этого всегда можно было сварганить колонку для «Всячины», сдобрив её каким‑нибудь высказыванием Крутого Коко. Скажем: Робкому сердцу никогда не доставалось самой мягкой подушки в доме.

Полли утверждала, что он раз за разом повторяет одни и те же ошибки.

Но упорно… правда, не настырно, он прокручивал в голове очередной сюжет для «Пера Квилла».

В Мускаунти был виноградник и свой винодел! Уроженец Чикаго, Квиллер впервые увидел виноградники в Италии, куда совсем ещё юнцом попал в качестве спецкорреспондента, и сохранил романтические впечатления от виноградников, виноградарей – и, может быть, от их, виноградарей, дочек.

Первым делом он заглянул в энциклопедию, твёрдо решив второй раз не наступать на те же грабли. Ему нравились слова виноградник, виноградарство, винодел … Он никогда не хотел стать фермером, но быть виноделом не отказался бы. Виноградарство было связано не только с вином: виноград – его ели, виноградный сок – его пили, изюм – его клали в выпечку, и ещё – виноградное желе, которое Квиллер так любил намазывать на хлеб. Виноград – древняя культура, воспетая Вергилием и Гомером; о нём гово рится в Библии. Джулия Уорд Хоу упоминает виноград в «Боевой песне Республики»[12].

Квиллер теперь ещё больше зауважал братьев Лингуини. Ник выращивал виноград и помогал вести дела в магазине. Альфредо развозил заказы и помогал возделывать виноградник. Квиллер позвонил братьям и договорился о встрече.

Итак, в субботу утром он покатил в западную часть округа, в район озера, и посетил магазин братьев Лингуини «Всё для фуршета». На автостоянке было очень мало машин. Магазин занимал целиком один из сельских домишек. Товар здесь лежал вперемешку, а покупатели никуда не спешили. Кое‑кто заходил в заднюю комнату и выходил оттуда, улыбаясь. Оказалось, что бездомная кошка забрела в магазин с большой дороги, и её приютили: дали коробку и подстилку, и она принесла четырёх крошечных котят. Улыбающиеся покупатели опускали долларовые банкноты в стоящую на прилавке банку из‑под пикулей – деньги для котят: на еду, фотоснимки и будущие расходы.

– Хелло, мистер К.! – приветствовал Квиллера Фредо. – Мы собираем предложения, как назвать котят. Не хотите ли принять участие? Ник вас ждёт! Марджи, позвони на виноградник и скажи Нику, что Квилл уже здесь.

Ожидая винодела, который должен был приехать за ним на своём джипе, Квиллер выслушивал комплименты читателей, отвечал на вопросы о здоровье и благоденствии Крутого Коко, а заодно заводил знакомства, полезные для «Всякой всячины».

Что касается тысячи слов для «Пера Квилла», увы… это оказалась ещё одна тупиковая идея. Зато Квиллер услышал массу любопытных слухов из «Усадьбы», которые поставляла невестка Ника, Дейзи.

– Мы с Фредо считаем, ей надо уходить оттуда, – говорил Ник. – Слишком много грязных делишек! Секёте, о чем я? Слишком много денег там крутится! Вы можете себе представить, чтобы посудину для пунша продавали за шестьдесят тысяч долларов?! И откуда они, эти шестьдесят тысяч, хотел бы я знать! Эта девчонка, что сидит на личных счетах Натана, поделилась своими подозрениями с Дейзи. Секёте, о чем я?

Квиллер согласился: да, ситуация скользкая.

– Насколько я понимаю, вся собственность продана округу. Нужно, чтобы кто‑то куда надо просигналил. Только кто? Я подумаю, Ник.

– Думайте скорей!

Из виноградника Квиллер уезжал с твердым убеждением, что интерес Коко к большой картонной коробке, стоящей теперь в чулане, каким‑то образом связан с Альмой Ли; и со стропил кот слетел так, будто хотел напугать её. А когда Квиллер вернулся к себе в амбар, он обнаружил, что чёрный с золотом каталог изорван в клочья!

Ни один здравомыслящий человек не счёл бы это за сигнал. Это было совпадение, и все же, все же… странные, очень странные вещи связывались с именем Коко! Что же тут делать?

Возвращаясь домой, Квиллер завернул в «Бабусину сластену», чтобы взять мороженого – орехового себе и ванильного сиамцам. За кассовым аппаратом в передней половине зала сидела Бабуся собственной персоной, а её внуки обслуживали посетителей в глубине. Ещё прежде чем был сделан заказ, Квиллер увидел, что от столиков (старомодных кофейных столиков со стульями из гнутых трубок) ему приветственно машут рукой. Это была Ханна Хоули, жена дядюшки Луи Мак‑Леода, с их приемным сыном, которому теперь уже исполнилось девять лет.

Она подозвала к себе Квиллера, и как только он приблизился, молодой человек вскочил и любезно придвинул к столику ещё один стул (тот самый беспризорный ребёнок, который на момент усыновления не знал, что такое зубная щетка и молитва на ночь).

– Как поживает Коко? – спросила миссис Мак‑Леод. – Как он выступал в ревю «Кит‑Кэт»! Незабываемо!..

– Да, показал себя крутым, что и говорить. По‑моему, он выражал своё мнение об ошейниках – то бишь бусах – из горного хрусталя. А как дела на Приятной улице? – осведомился Квиллер и сделал знак официанту, чтобы ему принесли кофе.

– Приятно, – отозвалась миссис Мак‑Леод. – Мы распределяем роли в «Кошках»[13]. Не хотите попробоваться на роль старого Мафусаила?

– Это не вполне моё, но если вам понадобится настоящая домашняя кошечка, готов посодействовать.

– Все может быть! – улыбнулась она. – Кстати, наш концертмейстер, аккомпанировавший нам много лет, взял и уехал из города – ужасно нас подвёл, но мы нашли замену: ангажировали Фрэнки из Локмастера. На время.

Квиллер сделал два глотка кофе и спросил:

– Простите за глупый вопрос, но кто такой Фрэнки и почему только на время?

– Он чокнутый, – вставил Денни.

– Мы не употребляем это слово, дорогой, – тут же получил выговор Денни. – Фрэнки – гений, но с вывертами. Он читает с листа партитуру, которую никогда в глаза не видел! Безошибочно! Но не берёт плату за труды, и кое‑кто этим пользуется. Поэтому семья взяла над ним опеку. Необычный молодой человек!

– Как его фамилия?

– Он носит фамилию Джеймс, но в Локмастере уйма Джеймсов – как Гудвинтеров у нас здесь. Всех занятий и состояний! – Внезапно она осеклась и посмотрела на мальчика. – Денни, возьми деньги и расплатись по чеку в кассе. Скажи Бабусе, что все было очень вкусно. И не забудь пересчитать сдачу.

И как только Денни ушёл выполнять ответственное задание, Ханна, понизив голос, продолжила:

– Луи говорит, что среди Джеймсов всякой твари по паре: учителя и проповедники, конокрады и карманники. Вот и лавка древностей, которая, нам думается, торгует по спекулятивным ценам. Но опекуны Фрэнки, по‑видимому, люди приличные. Следят за его благосостоянием, поскольку сам он в деньгах ничего не понимает. Он не водит машину – говорят, не смог получить права. – Ханна умолкла: к столу возвращался со сдачей Денни. – Мы любим Фрэнки, правда, Денни? Он такой дружелюбный, общительный…

– У него есть девушка, – прервал её Денни.

Ханна встала.

– Очень приятно было случайно встретить вас, Квилл. Я скажу Луи. Пойдём, Денни, пойдём.

Поздно вечером – как всегда, в одиннадцать – Квилл и Полли приступили к своей телефонной беседе.

– Как у тебя прошёл день? – спросил он. – Надеюсь, хорошо?

– Да. Несколько занятных покупателей. Продажи – в норме. Данди съел что‑то неположенное, и его стошнило.

– А я побывал в магазинчике «Всё для фуршета» братьев Лингуини. У них новый выводок котят, и я дал одному из них имя. Предложил назвать его Скуунки. Ник показал мне виноградник. И знаешь, я пришёл к выводу, что мой интерес к виноградникам, виноградарям и виноградарству чисто литературный. Мне нравится звучание этих слов, цитаты из Библии, из поэтов и драматургов… Так что, боюсь, это снова не то, в общем, как сюжет для колонки никуда не годится.

– Ну вот! Сколько зря потраченного времени!..

– У писателя время никогда не уходит зря. Поговорим об этом за ужином в субботу. Как насчёт «Старой мельницы»? Окажем честь её новым хозяевам и явимся туда при полном параде.

Полли помолчала дольше, чем всегда.

– Жаль! Очень жаль, но… Ты знаешь Шерли? Мою приятельницу из Локмастера?

– Встречаться с ней не довелось, но я знаю – она заведовала библиотекой в Локмастере и ушла с этой работы одновременно с тобой… и тоже, как и ты, переключилась на книготорговлю.

– Да, только её книжному магазину уже сто лет и он с самого начала принадлежит её семье. В субботу Шерли исполняется шестьдесят. В ресторане «Конь‑огонь» заказан отдельный зал. Мне прислали приглашение, и я появлюсь там как сюрприз! Тебя тоже приглашают, но, мне кажется, тебе там будет скучно. Они любят играть в отгадайки.

– И мне кажется, ты права.

– Квилл, мне ужасно не хочется пропускать наш субботний вечер. Это в первый и последний раз!

– Ничего страшного. Я приглашу Роду Тиббит. Поужинаем и помянем её покойного мужа. Желаю тебе приятного вечера. А обратно, пожалуйста, поезжай не раньше воскресенья утром. Я не хочу, чтобы ты ночью одна ехала в машине. – И так как звонил он, ему и полагалось первым сказать «A bientot».

– A bientot, – ответила она.

По линии повеяло холодком. Или ему показалось? Она наверняка осознавала, что Роде, вдове столетнего, будь он жив, историка, стукнуло восемьдесят девять.

Отказ Полли от субботней встречи – ради ужина и угадаек в Локмастере – был Квиллеру на руку: он мог запустить «Тиббит‑проект». Рода с радостью приняла приглашение составить ему компанию. Он заехал за ней в «Уголок на Иттибиттивасси», престарелые жители которого пришли в сильное волнение, видя, как одна из их числа отправляется ужинать с мистером К.

Квиллер заранее заказал столик в таверне «Типси», придорожной закусочной в бревенчатом доме с собственной птицефермой. Своё название она получила по имени хозяйской кошки, чей портрет висел в главном зале: белая киска с чёрным пятном, причудливо сползавшим со лба на глаз. В конце общего зала была выходившая на птичий двор глубокая ниша, где можно было уединиться для конфиденциального разговора, и владельцы таверны всегда считали для себя честью резервировать её для мистера К.

Что касается меню, то в «Типси» подавали, конечно, лучшую в Мускаунти яичницу с ветчиной и цыпленка по‑королевски – ничего изысканного, но повар на звание гения от кулинарии и не притязал.

«Мы сначала поужинаем и поболтаем, – сказал Квиллер своей гостье. – А потом со стола уберут, и мы перейдем к интервью, запишем его на диктофон».

– Впервые я встретил Гомера в клингеншоеновском особняке, – начал он, – когда дом уже превратился в музей. Я жил там вместе с кошками. Айрис Кобб хозяйствовала. А наверху находился зал для встреч и собраний, куда подымались на лифте, и мы ждали Гомера с лекцией, а он опаздывал…

Рода кивнула и заулыбалась:

– Гомер говорил – каждый человек должен иметь свой девиз, а его девизом было: «Поспешишь – только делу навредишь». Он всегда опаздывал.

– Так вот, – продолжал Квиллер, – мы ждали. И каждый раз, когда в лифте звучал колокольчик, все вперяли глаза в кабину. Дверь отворялась, и выходил кто‑нибудь другой. И когда в четвёртый, если не ошибаюсь, раз зазвенел колокольчик, мы уставились на дверь лифта, уверенные, что это наконец Гомер. Дверь открылась, и из неё появился Коко – хвост трубой.

– Как же, помню, – сказала Рода. – И у него был такой удивлённый вид: почему все хохочут и кричат?

– Гомер был хорошим начальником? – спросил Квиллер.

– Мы все по нему просто с ума сходили, – сказала она. – Всегда безупречный – и в одежде, и в манерах. С учителями держался предельно учтиво. Он первым вышел на пенсию и стал работать волонтёром в Локмастерском особняке‑музее. Так что, когда я вышла на пенсию, я отправилась туда же – предложить свои услуги. Представьте моё удивление, когда я увидела моего начальника в поношенном костюме, ползающего на четвереньках в сопровождении воинственного кота… Оказывается, особняк заполонили мыши, и, объяснил Гомер, необходимо было выяснить, откуда они берутся. По его словам, он уже обнаружил целую дюжину мышиных дыр и все их позатыкал, а кот неистовствовал потому, что ему перекрыли источники снабжения. Прошло двенадцать или пятнадцать лет, прежде чем мы поженились, и Гомер оказался таким весёлым… Помните то время, Квилл, когда мы этакой концертной бригадой разъезжали на десяти лимузинах по округе, устанавливая бронзовые памятные доски на заброшенных шахтах?

– Как не помнить! И чем хуже выходило, тем было веселей… А вот и наш ужин. Продолжим наши воспоминания чуть позже.

На столе появилось блюдо дня. Конечно же, цыплёнок… Но беседа ни на минуту не отклонялась от великого старца, прожившего без малого сто лет. Правда, один вопрос Квиллер отложил на потом и задал его после десерта.

– А что вы можете порассказать мне о Полуночном марше? – спросил он и включил диктофон.

– Когда Гомеру было девятнадцать, – начала она, – он повадился навещать одну молодую особу в соседнем городке – ездил туда на велосипеде; они потягивали лимонад на крыльце и болтали о том о сем. Каждые полчаса, вспоминал он, выходила её мамаша – посмотреть, вдоволь ли у них лимонада. А в одиннадцать намекала, что ему пора домой: дорога, мол, предстоит дальняя.

Однажды тёмной ночью, по пути домой, он с удивлением увидел, что по склону ближайшей горы движется ряд огоньков. Тогда он не знал, что это – как потом выяснилось – ежегодный ритуальный Полуночный марш. Участники марша поминали тридцать восемь шахтеров, погибших в забое при катастрофе, осиротившей тогда целый городок. Виновником её был хозяин шахты, поскупившийся потратить деньги на меры безопасности, которые применялись его конкурентами…

Каждый год потомки погибших шахтеров надевали шахтерские каски с лампочками и в полном молчании подымались шеренгой ко входу в шахту. Они совершали своё восхождение уже в третьем поколении, сначала – сыновья шахтерских сирот, потом внуки, а теперь – правнуки. А Гомера это выводило из себя! Акция, говорил он, для глупых школяров – надевать шахтерские каски с лампочками и изображать из себя процессию привидений. Надо делать то, говорил он, что пойдёт нашему обществу на пользу, – делать во имя и в память этих давным‑давно погибших жертв.

– Как реагировали на это люди? – спросил Квиллер.

– О, он нажил себе много врагов: говорили, что это неуважение к мёртвым. Но годы шли, и участники марша постепенно стали чем‑то вроде тайного общества, которое собирается, чтобы пить пиво. А потом Гомер получил письмо от Натана Ледфилда, этого чудесного человека! Он считал, что Гомер прав. И просил Гомера помочь изменить суть Полуночного марша, не меняя его названия. Мистер Ледфилд хотел, чтобы марширующие проявили участие к сиротам. И идея возымела успех. А самое замечательное, – продолжала Рода, – что тут подключилась церковь и другие общественные организации, и участники Полуночного марша, так сказать, изменили направление своего движения.

– Гм‑м‑м… звучит как‑то знакомо.

– Да, и другие благотворительные организации взяли с них пример – и не только в Мускаунти, мне думается.

– Гомер, надо полагать, был доволен, что дело, которому он посвятил жизнь, увенчалось успехом.

– О да, но он не хотел, чтобы его за это чествовали.

Странно, но почему‑то тут мысли Квиллера обратились к протеже Натана, однако время было уже позднее, и Рода, он видел, украдкой бросала взгляд на часы.

И они возвратились в «Уголок на Иттибиттивасси».

Семь

В ожидании, когда Полли вернётся домой к их поздней воскресной трапезе, Квиллер спозаранку покатил на велосипеде в город за субботним выпуском «Нью‑Йорк таймс». Страницы «Стиль и мода», «Бизнес», «Спорт», «Советы и объявления» он выбрасывал на месте, иначе газета не влезла бы в корзинку за сиденьем. В городе всегда имелось достаточно народу, с радостью подбиравшего отвергнутое им чтиво.

К тому времени когда он вернулся в амбар, Коко уже вовсю крутил свои кульбиты на кухонном окне, что означало: на автоответчике – сообщение.

Конечно, это Полли, решил он, сообщает о своём прибытии и планах на воскресный день… Ан нет: когда Квиллер нажал кнопку, раздался голос Уэзерби Гуда: «Это Джо. Звонила Полли и просила меня покормить кошек завтраком. А тебе передать, что её не будет дома до вечера».

Подкрепившись чашечкой кофе, Квиллер набрал номер метеоролога:

– Благодарю за послание, Джо. А она не сказала, что там произошло, в этих локмастерских джунглях?

– Как раз об этом, дружище, я хотел спросить тебя.

– Она уехала на ужин вчера вечером, оставив кошек на автоматическом кормлении; собиралась вернуться сегодня утром и заняться обычными воскресными делами. Даже предположить не могу, почему она передумала.

– Что‑то могло там, на юге, случиться.

– Тебе лучше знать тамошние дела, Джо. (Уэзерби Гуд был уроженцем Хорсрэдиша, городка поближе к Центру.) Полли отправилась на день рождения своей приятельницы, которая заведовала локмастерской библиотекой, но ушла оттуда и теперь ведает семейной книжной лавкой.

– Как же, знаю я эту лавчонку. «Бестселлеры». Она там испокон веков. А почему тебя не пригласили?

– Меня пригласили, но я не поехал. Они там на своих вечерах играют в отгадайки.

– Я тебя понимаю…

– Заскочишь завтра по дороге на радио клюкнуть рюмочку, я уж, так и быть, тебя просвещу… кто там выиграл.

Во время разговора сиамцы сидели бок о бок, предвкушая дальнейшее развитие событий. И оно не заставило себя ждать. Квиллер тщательно расчесал им шерстку серебряной щеточкой… потом сыграл с ними несколько раундов в игру, называвшуюся «цап‑за‑галстук»… потом объявил: «Читать!» Коко прыгнул на книжную полку и столкнул оттуда «Женский портрет». Там на корешке, он заметил, было больше золота, чем на других книгах, прибывших при последней покупке.

Не успели они дочитать главу, как задребезжал телефон… и уютный голос Милдред пригласил Квиллера разделить с Райкерами послеполуденную трапезу.

– Но я не могу дозвониться до Полли, – посетовала она. – И в церкви её не было.

– Её нет в городе, – объяснил Квиллер.

– Тогда приходи один, а я приглашу тебе в пару кого‑нибудь из соседей.

Когда час спустя он прибыл к Райкерам, то, к своему удовольствию, увидел там Хикси Райс, заведовавшую во «Всячине» отделом рекламы.

– Где Полли? – спросила она.

– В Локмастере – боюсь, там ничего хорошего. А где Дуайт?

– Там же и, боюсь, по той же причине.

Напитки были сервированы на открытой площадке перед домом. Разговор шёл о «Старой посудине». Шотландская община была готова построить новое здание. Волонтёры – плотники, электрики и маляры – предлагали свои услуги, гордясь, что их имена будут значиться в почетном списке, который вывесят в вестибюле здания.

Обедали, как всегда, внутри.

– Завидую Квиллу, – сказала Милдред. – Такая роскошь – его затянутая сеткой беседка. Квилл может принимать гостей на свежем воздухе. И киски могут резвиться там без поводков.

После десерта (запеченные персики с сreme fraiche[14]и орехи пекан) мужчины завели разговор на любимую тему – о своей юности в Чикаго. Хикси их баек ещё ни разу не слышала.

– Расскажите о летнем лагере, – предложила Милдред.

И сто раз рассказанное зазвучало опять.

Квилл. Мой отец умер до моего рождения, и мистер Райкер выполнял отцовские обязанности за двоих: водил нас в зоопарк и на парады, давал советы, просматривал школьный дневник, улаживал неприятности.

Арчи. Однажды он решил, что нас нужно отправить в летний лагерь – поучиться чему‑нибудь полезному типа: плавать кролем, оснащать парусную лодку, влезать на дерево, вырезать свисток…

Квилл. И вот что навсегда врезалось в память: каждый вечер мы сидим вокруг костра, слушаем разные истории и поем бойскаутские песни – громко, но, увы, не очень стройно.

Арчи. И вот что ещё мы оба помним во всех подробностях – читанные у костра стихи.

Квилл. Не только каждое слово засело в памяти – стихотворные строчки всплывают в голове в самый неподходящий момент…

Арчи …к примеру, когда стоишь перед дорожным инспектором…

Квилл …или во время венчания…

АРЧИ. Хотите, почитаем?

– Пожалуйста, пожалуйста! – воодушевилась Хикси.

Двое взрослых мужчин выпрямились и, уставившись друг другу в глаза, чтобы вместе начать, принялись скандировать в бодром ритме:

Неподалеку в густых камышах

Издохла соечка от коклюша.

Ах как её било от коклюша!

Висела на ветке, едва дыша,

И умерла…

На мгновение воцарилась та звенящая тишина, когда Полли обычно изрекала: «Цитируя „Ричарда Третьего", потрясающе!»

– Здорово! Здорово! – восторгалась Хикси. – Обязательно выучу это наизусть.

– Прочитать вам вторую строфу? – спросили воодушевленные мужчины. – Она не хуже первой.

Вечер закончился в достаточно ранний час, и Квиллер поспешил домой, чтобы встретить эскападу Полли во всеоружии. Уж он её спросит:

Как прошёл юбилейный банкет?

Сколько свечей было в торте? Все шестьдесят?

Кто там был?

Как были гости одеты? Строго или крикливо?

Все ли играли в угадайки?

Кто да кто выиграл?

Какие были призы?

В какую церковь они ходят?

Какой там пастор?

Он был дока по части интервью, а она любила, когда её интервьюировали.

По прибытии в амбар он уже по сообщению в окне – спасибо сиамцам – знал, что ему кто‑то звонил. Это был метеоролог.

«Полли дома, но вымотана хуже некуда! Позвони не ей, а мне. Она выглядела совсем разбитой и очень взволнованной, Квилл, и невыспавшейся. Я сказал ей, пусть ложится спать, а уж я тебе все сообщу».

– Она никогда не пьёт больше полрюмки хереса, – размышлял Квиллер. – А с Шерли знакома много лет!

– Ну да, но… её что‑то очень взволновало, и она поэтому не могла уснуть. И потом, ей пришлось ночью одной возвращаться домой – а это никуда не годится. Будем держать связь. Не волнуйся.

Тем же вечером, часов в одиннадцать, Квиллер, сидя в своём любимом кресле, читал, а сиамцы, развалясь, лежали у него на коленях. Вдруг Коко насторожился! Глаза его впились в телефонный аппарат на письменном столе. И тот зазвонил. Это была Полли с докладом, приготовленным для их вечернего разговора.

– Квилл! – Голос у неё звенел. – Ты, наверное, ломаешь себе голову, что со мной случилось. Я едва держалась на ногах, в жизни так не уставала. Но чашечка какао, несколько часов сна в обществе моих милых кисок, и я воскресла… Надеюсь, ты не волновался.

– Завтра вечером за ужином ты сможешь мне все описать в красках.

– О, у меня есть что порассказать… нечто такое!.. – выдохнула Полли.

– Намекни хоть что.

– Никаких намеков. Если ты догадаешься, тогда какой же это будет сюрприз… A bientot.

– A bientot.

Восемь

По пути на радиостанцию Уэзерби Гуд часто делал остановку в Квиллеровом амбаре, чтобы пропустить рюмочку‑другую, и газетчику были по душе эти импровизированные визиты – не только потому, что он получал доступ к внутренним данным о погоде, но и потому, что они обменивались новостями о соседях, а новостей о соседях в «Ивах» хватало. Особенно Джо занимала Полли.

Не успел он появиться у кухонной двери и плюхнуться на стоящий у бара табурет, как приветствовать его примчались Коко и Юм‑Юм, готовые скромно принять дружеское послание – какое‑нибудь кошачье лакомство – от Гольф Стрима.

Квиллер наполнил рюмки и сообщил:

– Слава богу, она пришла в себя.

– Она – молоток! И не будем недооценивать чашечку какао!

Услышав своё имя, кот вскочил на бар.

– Надеюсь получить подробный отчет за сегодняшним ужином. Но вот проблема! Понедельник неудачный день по части ресторанов. В гостинице «Макинтош» – слишком казенно, в «Старой мельнице» – слишком празднично, а «Валун» – слишком далеко.

– А почему бы не заказать легкий ужин у Робина О'Делла, Квилл, и не накрыть стол в беседке? Ты сам не знаешь, как тебе повезло, что у тебя есть такое чудесное местечко!

– Иной раз, – хмыкнул Квиллер, – и тебе в голову приходят неплохие идеи… Плеснуть тебе ещё?

– А если выяснится, что Полли в чем‑то не разобралась по части этих лошадников из Локмастера, обратись ко мне. Я могу выложить тебе всю историю «Бестселлеров», Квилл. Этой лавкой уже лет сто владеет одна и та же семья. Одно время там в задней комнате всегда стояла бутылка‑другая вина, вокруг которой собиралась мужская компания. А это, сам знаешь, – громкий гогот, похабные анекдоты и шуточки. Родители не пускали в лавку своих детей. Женщины опасались заходить туда за кулинарной книгой. Ну и они потеряли большую часть клиентов, выезжая на заказах по почте, продаже старой книги и поставках в Публичную библиотеку.

– Как раз тогда и подружились библиотекари из Локмастера и Пикакса. Вот поэтому Полли и пригласили на вчерашний юбилей.

Джо осушил рюмку и начал прощаться.

– Минутку, Джо. Ещё один вопрос. Твой Гольф Стрим ест из «автоматического кормильца»?

– Он ест всё, что бы ему ни дали… Почему тебя это интересует?

– Когда Коко слышит колокольчик и видит, как открывается дверца, он смотрит на еду с недоверием, подымает на меня глаза и встряхивает правой лапой… потом обнюхивает тарелку, встряхивает левой лапой и топает прочь.

Оставалось достаточно времени, чтобы до возвращения Полли из книжного магазина позвонить Селии и заказать легкий ужин.