Нефритовая Принцесса и Бешеный Медведь

Канкун, Мексика. Днем раньше

Мужчина, сидевший за рулем взятого напрокат «Фиата‑500», громко выругался, нажав широкой ступней на лилипутские педали газа и тормоза одновременно, и крошечный автомобиль уже в который раз заглох.

«Этой крохой проще будет управлять, сидя на заднем сиденье. Так, по крайней мере, не придется упираться коленями в подбородок», – подумал водитель. С этой мыслью он резко свернул на обочину рядом с живописной лагуной Канкуна. В отраженном свете миллионов мерцающих балконных фонарей роскошных апартаментов он совершил над «фиатом» акт вандализма, который определенно обойдется ему в стоимость залога и, возможно, переместит его фамилию на первое место в черном списке компании «Герц».

– Так‑то лучше, – проворчал мужчина, выбрасывая водительское сиденье на обочину.

«Эти типы в» Герц» сами виноваты, – подумал он, аргументируя свои действия. – Вот что происходит, когда норовишь всучить игрушечную машинку человеку моих габаритов. С тем же успехом можно попытаться зарядить дерринджер патронами пятидесятого калибра».

Он втиснулся в автомобиль и, руля с заднего сиденья, влился в поток машин, который, несмотря на близость полуночи, по плотности напоминал железнодорожный состав.

«Я спешу к тебе, Джульетта, – подумал он, сдавив руль так, словно тот угрожал жизни его младшей сестры. – Я уже близко».

Водителем беспечно модифицированного «фиата» был, конечно, Дворецки – телохранитель Артемиса Фаула, хотя не всегда его знали под этим именем. В бытность солдатом удачи Дворецки использовал много nom de guerre[4], чтобы защитить семью от неприятностей. Банда сомалийских пиратов знала его как Джентльмена Джорджа, одно время он служил в Саудовской Аравии под именем капитана Стила[5](потом Артемис обвинил его в склонности к вульгарной мелодраме), а те два года, когда он жил среди перуанского племени исконахуа, индейцы знали таинственного великана, защищавшего их деревню от посягательств лесозаготовительной компании, как El Fantasma de la Sel‑va, Призрака Джунглей. Конечно, когда он стал телохранителем Артемиса Фаула, времени на подработку не осталось.

Дворецки отправился в Мексику по настоянию Артемиса, хотя никакого настояния уже не требовалось, стоило Дворецки прочесть сообщение на экране смартфона своего хозяина. Телефонный сигнал застал их посреди тренировки по смешанной технике боевых искусств. Полифоническая версия «Miserere» Энио Морриконе свидетельствовала о получении сообщения.

– Никаких телефонов в додзё, Артемис, – проворчал Дворецки. – Ты знаешь правила.

Артемис нанес еще один удар по щитку, прямой левый. Удар не отличался силой и еще меньше отличался точностью, но хотя бы пришелся по щитку, что уже было достижением. До недавнего времени Артемис делал настолько неточные выпады, что в случае настоящего боя прохожий подвергался большей опасности, чем противник.

– Я знаю все правила, Дворецки, – сказал Артемис, едва отдышавшись. – Телефон совершенно точно был выключен. Я сам проверял пять раз.

Дворецки снял щиток, который теоретически оберегал руку надевшего его от ударов, а на самом деле защищал костяшки пальцев Артемиса от огромной и жесткой, как лопата, ладони Дворецки.

– Телефон вырублен, однако же звонит. Артемис стянул перчатку, зажав ее между коленей.

– Он настроен на чрезвычайное подключение. Я поступлю безответственно, если не проверю, почему же он звонит.

– Странно ты говоришь, – заметил Дворецки. – Ходульно как‑то… Будто слова подсчитываешь…

– Какая нелепая мысль… честно говоря, – покраснел Артемис. – Просто тщательно подбираю все слова.

Он поспешил к телефону, разработанному им лично под специальную операционную платформу на основе сплава человеческих и волшебных технологий.

– Это сообщение получено от Джульетты, – сказал он, взглянув на семисантиметровый сенсорный экран.

Раздражение Дворецки моментально испарилось.

– Джульетта передала срочное сообщение? Что там говорится?

Артемис молча протянул ему телефон, который, казалось, съежился, утонув в огромной ладони телохранителя.

Сообщение было коротким и срочным. Всего пять слов.

«Домовой, я в беде. Приезжай».

Пальцы Дворецки стиснули телефон так, что тот затрещал. Имена телохранителей, удостоенных «Синего бриллианта», содержались в строжайшей тайне, и само использование его имени Джульеттой уже говорило о том, что ей грозит весьма серьезная опасность.

– Естественно, я поеду с тобой, – быстро произнес Артемис. – Мой телефон, как ты знаешь, способен отследить вызов с точностью до одного квадратного сантиметра; не пройдет и дня, как мы доберемся до любой точки мира.

Лицо Дворецки ничем не выдавало отчаянную внутреннюю борьбу между старшим братом и беспристрастным профессионалом. Наконец верх взял профессионал.

– Нет, Артемис, я не могу подвергать тебя опасности.

– Но…

– Нет, я поеду один, а ты вернешься в школу. Если Джульетта попала в беду, мне придется действовать быстро, а забота о тебе лишь удвоит мою ответственность. Джульетта знает, как я отношусь к своей работе. Она не стала бы просить меня приехать, если бы опасность не была по‑настоящему серьезной.

Артемис откашлялся.

– Возможно, опасность все же преувеличена. Думаю, Джульетта скорее попала в затруднительное положение, чем в беду. Тем не менее ты должен отправиться к ней, как только…

Он взял телефон из руки Дворецки и постучал по экрану.

– Канкун, Мексика – твой пункт назначения.

Дворецки кивнул. Это звучало логично. На данном этапе Джульетта гастролировала с мексиканской труппой, зарабатывая репутацию в роли Нефритовой Принцессы, и мечтала поскорее услышать волшебный звонок из группы Всемирной федерации реслинга.

– Канкун, – повторил он. – Не доводилось. Там не нужны люди моей профессии. Слишком спокойно и безопасно.

– Самолет, естественно, в твоем полном распоряжении, – сказал Артемис и нахмурился, недовольный получившейся фразой. – Надеюсь, вся эта история окажется не стоящей… и выеденного яйца.

Дворецки бросил на молодого хозяина внимательный взгляд. С юношей творилось что‑то неладное, в этом не оставалось сомнений, однако в эту минуту та часть мозга телохранителя, что отвечала за заботу о других, была полностью занята Джульеттой.

– Не будет никаких выеденных яиц, – сказал он тихо и добавил чуть резче: – Не знаю, кто виной тому, что пришло это сообщение, но он об этом пожалеет. – И чтобы закрепить последнее высказывание, он позволил себе на мгновение превратиться в старшего брата и так врезал по тренировочному манекену, что деревянная голова у того отвалилась и завертелась на мате волчком.

Артемис поднял голову манекена и постучал по ее макушке с полдюжины раз.

– Думаю, они уже начали жалеть, – произнес он голосом, похожим на шорох сухих листьев.

И вот Дворецки мучительно медленно, из‑за полуночного обилия машин, продвигался по Канкуну, упираясь головой и плечами в крышу «фиата». Он не позаботился заказать машину и поэтому был вынужден удовольствоваться тем, что нашлось в запасе у дамы из компании «Герц». «Фиат‑500». Самое то для направляющегося на курорт одинокого тинейджера, но не больно‑то подходящий транспорт для стокилограммового гиганта.

«Безоружного стокилограммового гиганта», – поправил себя Дворецки. Обычно ему удавалось захватить с собой оружие на вечеринку, которую он собирался сорвать, но в данном случае общественный транспорт оказался быстрее личного самолета Фаула, поэтому Дворецки пришлось оставить дома весь арсенал, включая любимый «ЗИГ‑Зауэр», отчего он едва не прослезился. В Атланте ему предстояла пересадка, а дежурящие на досмотре десантники вряд ли отнеслись бы благосклонно к человеку, пытающемуся тайком ввезти на территорию США оружие. Особенно если этот человек, судя по его виду, способен в одиночку прорвать оборону Белого дома всего с несколькими лентами боеприпасов.

Оставив Артемиса дома, Дворецки почувствовал себя до некоторой степени неприкаянным. Более пятнадцати лет этот мальчик и дела, с ним связанные, занимали почти все его время. Оказавшись практически в одиночестве в бизнес‑классе трансатлантического лайнера с перспективой нескольких часов вынужденного безделья, Дворецки, чтобы как‑то отвлечься от тревожных мыслей о сестре, стал думать об Артемисе.

В последнее время его подопечный сильно изменился. После возвращения из прошлогодней экспедиции в Марокко по спасению исчезающего вида животных с ним что‑то творилось. Артемис стал менее открытым, чем раньше, а раньше он мог соперничать по части открытости с сейфом швейцарского банка ночью. Кроме того, Дворецки заметил, что Артемис слишком большое внимание уделяет расположению предметов. Телохранитель сам всегда был начеку, поскольку привык видеть в любом находящемся в здании предмете потенциальное оружие или источник осколков. Но очень часто Артемис входил в уже проверенную телохранителем комнату и принимался возвращать предметы на их прежние места. И речь его сделалась какой‑то не такой. Прежде Артемис изъяснялся едва ли не поэтическими фразами, но в последнее время все больше внимания уделял не тому, что говорит, а количеству затраченных на это слов.

Когда «боинг» начал заходить на посадку в Атланте, Дворецки решил по возвращении в особняк Фаулов немедленно отправиться к Артемису‑старшему и выложить ему все начистоту. Конечно, обязанности телохранителя состоят в том, чтобы защищать Артемиса, но их трудно выполнять, когда опасность таится в самом мальчике.

«Я защищал Артемиса от троллей, гоблинов, демонов, гномьих кишечных газов и даже от людей, но не могу гарантировать, что моя подготовка позволит защитить его от его собственного разума. А значит, я как можно скорее должен найти Джульетту и доставить ее домой».

Вскоре Дворецки надоело ползти по главной улице Канкуна, и он решил, что проще будет добраться до нужного места пешком. Он резко свернул на стоянку такси, выскочил из машины и, не обращая внимания на гневные крики водителей, легкой трусцой пустился вдоль рядов пятизвездочных отелей.

Найти Джульетту не составит большого труда – ее лицо красовалось на дюжинах афиш в центре города.

ЛУЧАСЛЭМ![6]

ВСЕГО ОДНА НЕДЕЛЯ В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ!

Дворецки не интересовало изображение сестры на афишах. Художник исказил ее милое лицо, придав ей более агрессивный вид, а стойка выглядела нарочито показной. Идеально подходящая для афиши, на деле она никуда не годилась, поскольку открывала левую сторону для бокового удара по почкам.

«Джульетта никогда бы не встала так перед противником».

Его сестра была лучшим прирожденным бойцом из всех, кого он знал. Кроме того, гордость никогда не позволила бы ей попросить о помощи, когда еще оставалась хоть какая‑то надежда справиться самой. Вот почему то сообщение так встревожило Дворецки.

Даже не вспотев, он пробежал две мили, лавируя в толпе гуляк, и наконец оказался возле украшенного стеклом и лепниной фасада Большого театра. У автоматических дверей стояло с полдюжины швейцаров в красных ливреях, которые кивали и улыбались спешащей на главное представление публике.

«Через заднюю дверь, – решил телохранитель. – И так всю жизнь».

Дворецки обошел здание, размышляя, как было бы приятно хоть однажды войти куда‑нибудь с парадного входа. Возможно, в другой жизни, когда он станет слишком стар для занятия привычным ремеслом…

«Интересно, а сколько мне тогда будет лет? – подумал он. – Если задуматься, со всеми этими путешествиями во времени и волшебными исцелениями я и сам не уверен, сколько мне сейчас».

Подойдя к черному ходу, Дворецки выбросил из головы все мысли, кроме тех, что относились к предстоящему делу. Найти Джульетту, определить, в какую беду она попала, и решить проблему с минимальным побочным ущербом. До начала представления оставалось десять минут, поэтому, если немного повезет, он успеет найти сестру, прежде чем в зал набьется слишком много народу.

Охрану задних дверей обеспечивала только камера наблюдения. К счастью, это был всего лишь театр, а не конференц‑зал курортного отеля, иначе у черного входа оказались бы бассейны, толпы туристов, играющий сальсу оркестр и штук шесть полицейских в штатском. А так Дворецки просто помахал камере, надежно прикрыв тем самым лицо, и проник в здание незамеченным.

За кулисами он не встретил ни малейшего сопротивления. Прошел мимо пары силачей в театральных костюмах, мирно потягивавших какое‑то электролитическое пойло, но не удостоился с их стороны и взгляда – вероятно, они приняли его за одного из своих. Выглядел он большим и тупым, настоящим громилой.

Как и в большинстве театров, пространство за сценой пронизывали мили коридоров и узких проходов, не отмеченных на чертежах, которые Дворецки успел загрузить в свой смартфон из интерпедии Артемиса, где имелся сайт с любыми, когда‑либо выложенными в Сеть чертежами, не считая украденных и опубликованных Артемисом лично. Спустя несколько неверных поворотов даже знаменитое умение Дворецки ориентироваться начало подводить хозяина, и у дюжего телохранителя возникло почти непреодолимое желание просто проломить несколько стен, проложив кратчайший путь туда, куда ему не терпелось попасть, а именно в гримерную артистов.

Когда Дворецки наконец добрался до гримерной, он успел заметить процессию выходивших на сцену рестлеров в костюмах из лайкры и шелка, похожую на хвост китайского дракона. Когда последний артист покинул помещение, барьер из мяса и мускулов в виде двух гигантских вышибал закрыл выход за кулисы.

«С ними я справлюсь, – подумал Дворецки. – Это несложно, но тогда у меня останется всего несколько секунд на то, чтобы найти Джульетту и вытащить ее отсюда, а сестра, насколько я ее знаю, затеет сложный и абсолютно бессмысленный разговор, прежде чем согласится уйти. Надо мыслить как Артемис, прежний Артемис, и спокойно разыграть партию. Малейший промах, и, скорее всего, нам обоим конец».

Снаружи донеслись восторженные вопли толпы, приветствовавшей появление борцов. Двойные двери приглушали шум, но в гримерной его было слышно лучше. Дворецки заглянул внутрь и увидел висевший на стене монитор, где отображалось все происходившее на ринге. Весьма удобно.

Гигант подошел к экрану и попытался отыскать сестру. Ага, вот и она, разминается в углу ринга, больше работая на публику, нежели для реальной подготовки. Если бы Дворецки видел в этот момент свое обычно бесстрастное лицо, то сильно удивился бы игравшей на губах нежной, почти мечтательной улыбке.

«Как же давно я не видел тебя, сестренка…»

Судя по всему, непосредственная опасность Джульетте не угрожала. Она наслаждалась вниманием зрителей, поднимала руки, добиваясь еще более громких аплодисментов, мотала головой, заставляя нефритовое кольцо на кончике косы выписывать в воздухе восьмерки. Публике она явно нравилась. Некоторые молодые мужчины размахивали над головами плакатами с ее изображением, а самые наглые даже пытались осыпать конфетти в виде сердечек. Дворецки нахмурился. Придется проследить за этими юными джентльменами отдельно.

Он позволил себе немного расслабиться, хотя со стороны это смогли бы заметить не больше пяти человек во всем мире. Дворецки по‑прежнему находился в состоянии полной боевой готовности, но мог позволить признаться себе в том, что всю дорогу отчаянно боялся опоздать.

«Джульетта жива. И здорова. Вместе мы решим проблему, в чем бы она ни заключалась».

Затем он пришел к выводу, что находится в самом удобном наблюдательном пункте и лучше всего там и оставаться. Он отлично видел весь ринг и мог, если понадобится, оказаться рядом с сестрой буквально в считаные секунды.

Старомодный гонг возвестил о начале первого поединка. Джульетта высоко подпрыгнула и по‑кошачьи ловко приземлилась на верхний канат.

– Прин‑цес‑са! Прин‑цес‑са! – принялись скандировать зрители.

«Любимица публики, – подумал Дворецки. – А как иначе?»

Соперница Джульетты явно играла роль главной злодейки в этом спектакле. Здоровенная баба с обесцвеченными волосами под ежик и в кроваво‑красном костюме из лайкры.

Толпа неодобрительно засвистела.

Как и у всех борцов‑лучадоров, лицо и нос гигантской соперницы Джульетты закрывала маска, завязанная на затылке колючей проволокой, которая, как подозревал Дворецки, на самом деле была пластиковая.

По сравнению с противницей Джульетта казалась куколкой, великанша явно превосходила ее. Ее личико под маской подутратило самоуверенность, и она обратилась за помощью в свой угол ринга, но в ответ стереотипный тренер в кепке, словно приглашенный со съемочной площадки «кино про реслинг», лишь равнодушно пожал плечами.

«А матч‑то идет по сценарию, – понял Дворецки. – Никакой опасности».

Он придвинул к монитору стул, уселся и стал наблюдать за сестрой.

В первом раунде Дворецки ничего не встревожило. Потом, во втором, Джульетта оказалась слишком близко к сопернице, и та бросилась на нее с поразительной скоростью.

– О‑о‑ох! – выдохнула большая часть толпы.

– Сломай ее пополам, Самсонетта! – завопили менее милосердные зрители.

«Самсонетта, – подумал Дворецки. – Подходящее имя».

Но и это его не обеспокоило. Насколько он видел, Джульетта могла выйти из захвата Самсонетты дюжиной приемов, никак не меньше.

Для применения большинства ей даже руки не понадобились бы. Например, можно провести ложный захват с резким падением.

Занервничал Дворецки лишь тогда, когда увидел с дюжину мужчин в полувоенного покроя плащах, направлявшихся к рингу вдоль дальней стены.

«Плащи? В Канкуне? Зачем надевать плащ в Мексике, если только не собираешься что‑нибудь под ним спрятать?»

Слишком зернистое изображение не позволяло разглядеть подробности, но что‑то в этих парнях и в их манере двигаться настораживало Дворецки. Они перемещались целеустремленно, скрытно, стараясь держаться в темноте.

«Время есть, – уговаривал себя Дворецки, уже разрабатывая план действий. – Может оказаться ложная тревога, а может и реальная опасность. Я не могу рисковать, когда на карту поставлена жизнь Джульетты».

Он окинул взглядом гримерную в поисках предмета, пригодного в качестве оружия. Не повезло. Пара стульев, много блесток и грима, корзина со старыми костюмами.

«Блестки и грим мне не понадобятся», – подумал Дворецки, запуская руки в корзину.

Очутившись в объятиях соперницы, Джульетта Дворецки почувствовала легкий приступ клаустрофобии.

– Полегче, Сэм, – прошипела она. – Ты меня задушишь.

Самсонетта затопала по брезенту ринга так, чтобы глухие удары эхом разносились по залу, одновременно делая вид, будто еще сильнее сжимает шею соперницы.

– Так надо, Джул, – прошептала она со стокгольмским акцентом, растягивая гласные. – Я завожу толпу, забыла? Потом ты меня делаешь.

Джульетта повернулась лицом к трехтысячному залу и душераздирающе закричала от боли.

– Убей ее! – вопили добрые зрители.

– Убей ее и сломай пополам! – орали не очень добрые.

– Убей ее, сломай пополам и растопчи останки! – орали откровенно недружелюбно настроенные болельщики, выделявшиеся из толпы призывами к насилию на футболках и слюной на губах.

– Осторожней, Сэм. Маску испортишь. Причем красивую.

Весь костюм Джульетты отличался красотой, и одно это уже делало ее любимицей публики. Обтягивающее трико цвета нефрита и маленькая маска на глазах, на самом деле представлявшая собой слой усыпанного блестками геля.

«Если уж приходится носить маску, – решила практичная Джульетта, – пусть она будет полезной для кожи».

Они подготовились к фирменному приему Самсонетты – броску через голову с помощью поразительной силы рук великанши. Обычно, если у соперницы после этого приема оставалась хотя бы искра энергии, Сэм просто падала на нее, заканчивая схватку. Но поскольку любимицей публики была Джульетта, прием выполнялся иначе. Публика хотела видеть свою Принцессу поверженной, но не без надежды на победу.

Сэм объявила о следующем ходе, спросив у толпы, хочет ли та услышать шлепок тела о ринг.

– Хотитте? – закричала она с нарочито выраженным акцентом.

– Да! – заорали зрители, потрясая кулаками.

– Тело шльоп?

– Шлеп! – взревела толпа. – Шлеп! Шлеп! Некоторые зрители позволили себе более грубые выкрики, но охранники быстро заставили их замолчать.

– Хотитте шльоп? Я шльоп! – Обычно Самсонетта говорила более правильно, но антрепренер/режиссер шоу Макс настаивал на том, чтобы она коверкала фразы и растягивала согласные, поскольку это почему‑то сводило публику с ума.

Итак, она выгнулась и высоко подбросила несчастную Нефритовую Принцессу. Тут бы схватке и конец, но Принцесса перекувырнулась в воздухе и приземлилась на кончики пальцев рук и ног, и это еще не все – она мгновенно вскочила на ноги и крутанула головой так, что вплетенное в пшеничную косу нефритовое кольцо ударило Самсонетту в челюсть, заставив великаншу рухнуть навзничь.

Самсонетта жалобно взвыла, потирая челюсть, чтобы та покраснела, и закрутилась на ринге, как морж на раскаленном камне.

Актрисой она была бесподобной, и Джульетта даже забеспокоилась, не поранила ли ее кольцом по‑настоящему, но тут Сэм незаметно подмигнула ей, и напарнице стало ясно, что это лишь игра.

– Хочешь еще, Самсонетта? – спросила Джульетта, грациозно взлетев на верхний канат. – Или с тебя хватит?

– Хватит, – проскулила ее якобы поверженная соперница и решила порадовать Макса. – Большье не хотетть.

Джульетта повернулась к залу.

– Всыпать ей еще?

«О нет! – ответила воображаемая аудитория. – Это уж совсем дикость!»

Но настоящая придерживалась другого мнения.

– Убей ее!

– Двинь ее в центр!

«Что бы это значило? Они и так находились в центре города».

– Покажи ей, что такое боль! Очевидно, зрители имели в виду нечто более мучительное, чем обычная боль.

«Как я люблю эту публику», – подумала Джульетта, спрыгивая с каната, чтобы нанести решающий удар.

Все должно было пройти безупречно. Грациозное двойное сальто, а потом локтем в живот, вызывая у соперницы протяжное «о‑о‑ох», но кто‑то выскочил из темноты, поймал Джульетту на лету и грубо бросил ее в угол ринга. Другие безмолвные и мускулистые мужчины навалились на нее, и скоро осталась видна только одна обтянутая зеленой тканью нога.

Дворецки, прятавшийся за одной из осветительных стоек, почувствовал, как сердце ухнуло куда‑то вниз, превратившись в кислый комок страха.

– Теперь мой ход, – пробормотал он.

Хотя меньше всего в эту минуту Дворецкий был настроен поиграть.

Публика аплодировала неожиданному появлению ниндзя‑лучадоров в фирменных черных костюмах, до поры скрытых плащами. Они, несомненно, прибыли отомстить за последнее поражение своего хозяина от рук и ног Нефритовой Принцессы на арене Квадрослэм в Мехико. Незваные гости часто появлялись во время представлений, но целый отряд ниндзя стал приятной неожиданностью.

Ниндзя сплелись в тугой клубок, поскольку каждому из них не терпелось ударить Нефритовую Принцессу, и хрупкой девушке оставалось только лежать и принимать град ударов.

На ринге бесшумно возник Дворецки. Элемент неожиданности часто определял разницу между победой и поражением в ситуациях «все против нас», но, честно оценив положение, Дворецки вынужден был признать, что преимущество на его стороне, несмотря на численное превосходство ниндзя двенадцать к одному. Двенадцать к двум, если, конечно, Джульетта не потеряла сознание, то есть шесть к одному – практически равные шансы. Буквально за мгновение до этого Дворецки чувствовал себя неловко в позаимствованном костюме из искусственной медвежьей шкуры и маске, но смущение мгновенно испарилось, как только он переключился в боевой режим, то есть заставил себя мыслить холодно, быстро и рассудительно.

«Эти люди обижают мою сестру», – подумал он, и горячая струйка ярости разрушила ледяную оболочку профессионализма.

Пора приниматься за дело.

Зарычав, что вполне соответствовало костюму Бешеного Медведя, Дворецки проскользнул под нижним канатом, выкатился на ринг, быстро пересек площадку и принялся избивать ниндзя вызывающе экономными движениями. Он не произносил угрожающих монологов, даже не топал ногами, возвещая о своем появлении, – то есть вел себя очень нелюбезно. Он просто раскидывал ниндзя, словно башню «дженга»[7].

Тридцать секунд на ринге мелькали руки и ноги и раздавались пронзительные крики, которые сделали бы честь истеричным подросткам на концерте рок‑группы, и в итоге Джульетта оказалась на свободе.

Дворецки, убедившись, что с сестрой ничего страшного не случилось, улыбнулся под маской.

– Привет. Я успел.

В знак благодарности за спасение жизни Джульетта ударила его четырьмя прямыми пальцами в солнечное сплетение, мгновенно сбив дыхание.

А‑аррх! – прохрипел он. – Шдееш?

Очевидно, это означало: «Что ты делаешь?»

Двое ниндзя пришли в себя и попытались нанести несколько стилизованных ударов по напавшему на них Медведю, но в награду получили несколько небрежных пощечин.

– Уймитесь! – рявкнул восстановивший дыхание Дворецки, злобно на них зыркнув. – У нас тут семейный разговор.

Краем глаза он уловил стремительное движение в свою сторону и машинально выбросил руку, поймав вплетенное в светлую косу сестры нефритовое кольцо.

– Ух ты! – сказала Джульетта. – Это никому и никогда не удавалось.

– Правда? – отозвался Дворецки, выпустив из ладони кольцо. – Никому‑никому?

Глаза Джульетты под маской округлились.

– Никому, кроме… Братишка, ты? Прежде чем Дворецки успел ответить, Джульетта шагнула в сторону и предплечьем сбила с ног одного из ниндзя. Тот, возможно, подкрадывался к ним, но, скорее всего, просто хотел побыстрее убраться с ринга, превратившегося в арену реальной боли, а не убедительно изображаемых мучений.

– Вы что, не слышали? Нам надо потолковать по‑семейному.

Скулящие ниндзя прижались к канатам. Даже Самсонетта, судя по всему, несколько напряглась.

– Брат, ты помешал мне закончить матч‑реванш. Что ты здесь делаешь? – спросила Джульетта.

Многим людям понадобилось бы несколько минут, чтобы заподозрить неладное, но только не Дворецки. Годы работы телохранителем Артемиса научили его все схватывать на лету.

– Ясно, ты не меня вызывала. Уходим, мне нужно спокойно все обдумать.

Джульетта капризно оттопырила нижнюю губу, как десять лет назад, когда Дворецки запретил ей обрить голову наголо.

– Я не могу уйти. Поклонники ждут, когда я наконец пройду по рингу колесом и уложу тебя фирменным приемом.

Она говорила правду. Фанаты Нефритовой Принцессы подпрыгивали на сиденьях и требовали крови Бешеного Медведя.

– Если я просто слиняю, может начаться бунт.

Дворецки поднял взгляд на гигантский экран, подвешенный к потолку, и увидел собственное увеличенное изображение, способное вызвать головную боль у любого человека.

Из старомодных конических динамиков, прикрепленных к углам экрана над головой, прогремел голос:

– Ребята, кто это такой? Неужели Бешеный Медведь явился сокрушить своего заклятого врага – Нефритовую Принцессу?

Джульетта выпятила подбородок.

– Макс. Во всем ищет выгоду.

– Джульетта, у нас нет на это времени.

– Кто бы он ни был, – продолжил Макс, – мы не позволим ему просто уйти с нашей Принцессой, верно, amigos?

Судя по громкой и продолжительной реакции, заплатившим за представление не понравилась мысль о беспрепятственном отбытии Бешеного Медведя с Принцессой под мышкой. В выражениях они не стеснялись, и Дворецки мог поклясться, что от криков задрожали стены театра.

Дворецки сделал три быстрых шага к канатам и погрозил пальцем какому‑то коротышке с микрофоном в руке.

К его изумлению, коротышка вскочил на стол и принялся топтать собственную шляпу, надрываясь в микрофон:

– Ты осмеливаешься угрожать мне, Бешеный Медведь? После всего того, что я для тебя сделал? Лесники нашли тебя в стае гризли, и кто дал тебе приют? Макс Шетлин, вот кто! И так‑то ты решил отблагодарить меня?

Дворецки предпочел не обращать внимания на его болтовню.

– Ладно, Джульетта. Нам пора. Времени совсем нет. Кто‑то вознамерился нейтрализовать меня. Вероятно, тот, у кого зуб на Артемиса.

– Твоему предположению, братец, остро не хватает точности. У Артемиса куда больше врагов, чем у тебя, а у тебя их в данный момент немало.

И верно. Толпа грозно ревела, по большей части не всерьез, однако зоркие глаза Дворецки заметили в первом ряду нескольких фанатов, уже готовых брать ринг штурмом.

«Надо что‑то сделать, – подумал он. – Показать этим людям, кто здесь хозяин».

– Кыш с ринга, Джул. Немедленно. Джульетта подчинилась без единого слова: у Дворецки было такое лицо… В последний раз, когда она видела его таким, брат пробил кулаками борт похищенной сомалийскими пиратами яхты, потопив судно в Аденском заливе.

– Самсонетту не трогай, – сказала она. – Мы подруги.

Дворецки неодобрительно покачал головой.

– Подруги? Я знал, что вы прикидываетесь. Самсонетта и ниндзя усердно махали кулаками в дальнем углу ринга. А еще они топали ногами и делали угрожающие жесты, не причиняя никому ни малейшего вреда.

Когда Джульетта покинула ринг и оказалась в относительной безопасности, Дворецки вернулся в свой угол и ударил плечом в привязанную к стойке подушку. От удара стойка зашаталась в гнезде.

– Бешеный Медведь действительно взбесился! – завопил Макс. – Решил поколотить ринг! Ниндзя, неужели вы допустите это? Этот человек посмел осквернить сам символ наших спортивных традиций!

Отряд ниндзя, похоже, вовсе не возражал против некоторого осквернения символа, только бы на них не набросился этот человек‑гора, разметавший пирамиду из их тел с легкостью ребенка, ломающего карточный домик.

Дворецки еще раз ударил по стойке и вырвал ее из гнезда. Приподняв металлический столбик, он нырнул под канаты и принялся скручивать ринг.

Опешившие от его беспрецедентных действий зрители только через несколько минут поняли, что происходит. В будущем этот трюк получит название «выжималка» и сделает настоящего Бешеного Медведя, в данный момент валявшегося пьяным в темном переулке, истинной суперзвездой ринга.

Даже красноречие Макса Шетлина иссякло, пока его мозг пытался осмыслить происходящее.

Дворецки, воспользовавшись общим замешательством, повернул стойку полдюжины раз, вырвав из основания еще две.

«Оказывается, это не так уж и трудно, – подумал он, глядя на собственное изображение на гигантском экране. – Ринг похож на перевернутую палатку. Тут даже упитанный подросток справился бы».

Он собрал все три стойки в руках и ловко завертел ими, скручивая ринг плотнее и плотнее.

Двоим ниндзя хватило ума улизнуть, пока оставалась такая возможность, но большинство замерли с отвисшими челюстями, а еще двое предпочли думать, что все это им снится, и поэтому сели и закрыли глаза.

Дворецки кивнул Самсонетте.

– Проваливайте, мисс.

Самсонетта сделала реверанс, начисто выпав из образа, и проскочила под канатами вместе с одним ниндзя, оказавшимся достаточно смышленым, чтобы воспользоваться возникшей передышкой.

Остальных прижимало друг к другу все плотнее и плотнее, по мере того как Дворецки скручивал канаты. При каждом обороте раздавались стоны старых канатов и зажатых между ними людей. Толпа наконец оценила прием и принялась скандировать при каждом обороте. Некоторые зрители с ликованием подбадривали Дворецки и призывали выдавить воздух из легких ниндзя, но телохранитель хотел лишь, чтобы их хорошенько помяло, как пассажиров лондонской подземки в час пик. Потом он оттащил беспомощных ниндзя к краю ринга и вставил стойку в гнездо.

– Я ухожу, – сообщил он. – А вам всем советую оставаться на местах, пока я по меньшей мере не покину страну, иначе я очень расстроюсь.

Дворецки не владел гипнотическими чарами волшебного народца, но речь его произвела должное впечатление.

– Ладно, Медведь, расслабься, – сказал единственный ниндзя в белой бандане, очевидно командир. – Ты действуешь совсем не по сценарию. Макс сойдет с ума.

– Макс – это моя забота, – сказал Дворецки. – А твоя забота сейчас – чтобы я не позаботился о тебе.

Ниндзя от удивления поднял брови так, что морщины на лбу проступили даже сквозь бандану.

– Что? О какой заботе заботиться?

Дворецки заскрежетал зубами. Вести подобные диалоги в жизни гораздо труднее, чем в кино.

– Просто не шевелись, пока я не уйду. Понятно?

– Конечно. Так бы и сказал.

– Я знаю.

Бредовость ситуации вгоняла Дворецки в тоску. Он повернулся к сестре.

– Хватит. Мне надо уйти куда‑нибудь и подумать. Куда‑нибудь, где нет лайкры.

– Хорошо, Дом. Следуй за мной. Дворецки спустился с площадки.

– И прекрати полоскать мое имя. Оно считается секретным.

– Только не для меня. Я же твоя сестра.

– Возможно. Но здесь тысячи посторонних людей и почти столько же камер.

– Я же не произнесла твое полное имя. Если бы я сказала Домо…

– Замолчи! – оборвал ее Дворецки. – Я не шучу.

До служебного выхода оставалось метров двадцать, и сердце Дворецки согревал привычный ритм семейных пререканий.

«Кажется, у нас все получится», – подумал он в редкий миг оптимизма.

И тут на огромном экране появилась пара гигантских горящих красных глаз. И хотя обычно глаза такого цвета ассоциировались с неприятностями – например, с вампирами, ожогами хлоркой и конъюнктивитом, – эти смотрели дружелюбно и вызывали безграничное доверие. На самом деле любой, вглядывающийся в бурлящую бездну этих глаз, понимал, что все его проблемы решатся, если только выполнять приказы владельца этих глаз.

Дворецки случайно поймал эти глаза периферическим зрением, но тут же поспешил опустить голову.

«Подземная магия, – догадался он. – Сейчас всю толпу загипнотизируют».

– Посмотрите мне в глаза, – раздался голос из каждого динамика в зале. Каким‑то образом он проник во все камеры и во все телефоны зрителей.

– Надо же, – произнесла Джульетта странным монотонным голосом, совсем не подходящим для восклицания. – И правда, я должна посмотреть в эти глаза.

Возможно, Джульетта не послушалась бы вкрадчивого голоса, помни она о своем общении с волшебным народцем. К сожалению, все эти сведения были стерты из ее памяти.

– Заблокируйте выходы, – приказал голос. – Заблокируйте все выходы. Используйте собственные тела.

Джульетта сорвала с лица маску, мешавшую смотреть на экран.

– Братец, мы должны заблокировать все выходы своими телами.

Дворецки прикинул, насколько ухудшится ситуация, если тысячи поклонников реслинга бросятся по проходам к дверям в стремлении физически их заблокировать.

«Заблокировать все выходы своими телами. Эта тварь выразилась весьма конкретно».

Дворецки не сомневался, что скоро последует еще один приказ, только вряд ли он будет гласить: «А теперь возьмитесь за руки и пойте хором». Нет, телохранитель был уверен, что ничего благодушного с экрана не донесется.

– А теперь убейте Медведя и Принцессс‑су, – произнес полный гипнотических чар голос. Динамики не поспевали ловить магическую волну, и «с» в слове «Принцессу» несколько подзатянулось.

«Убейте Медведя и Принцессу. Прелестно».

Дворецки увидел, как вспыхнули злобой глаза сестры, когда она поняла, что Медведь – это он. Интересно, а как она поступит, когда наконец поймет, что Принцесса‑то она?

«Не имеет значения, – понял он. – Мы оба можем умереть задолго до этого».

– Убейте Медведя и Принцессу, – монотонно произнесла Джульетта в полном согласии с загипнотизированной толпой.

– И не слишком торопитесь, – продолжил волшебный голос, в нем появились веселые нотки. – Пусть немного помучаются. Как это вы, люди, говорите? Пусть плачут кровавыми слезами!

«Шут гороховый, – констатировал Дворецки. – Значит, это не Опал Кобой».

– Придется убить тебя, братец, – сказала Джульетта. – Мне очень жаль. Правда.

«Вряд ли получится», – подумал Дворецки. В удачный день, если его напичкать снотворным и завязать глаза, она, возможно, и сумела бы нанести ему незначительные повреждения, но по опыту он знал, что загипнотизированные люди отличаются тупостью и медлительностью. Большая часть мозга отключалась, а оставшейся Нобелевская премия явно не светила.

Джульетта попыталась нанести удар ногой с разворота, но потеряла равновесие и оказалась в объятиях брата. Вот только ее нефритовое кольцо завершило оборот и угодило ему в ухо.

«Сестренка умеет быть той еще головной болью даже под гипнозом».

Дворецки легко поднял Джульетту на руки и напряг мышцы, приготовившись к броску.

Убить тебя, – пробормотала сестра. – Прости. Должна. – Потом добавила: – Волшебный народец? Ты шутишь?

Вспомнила осаду родового поместья Фаулов? Неужели чары случайно активировали воспоминания?

С этим можно и потом разобраться – если для них будет «потом». Дворецки вполне верил в собственные силы, но сомневался, что сумеет уделать полный театр зомби, даже не слишком быстроногих.

– Приступайте к работе, мои земные слуги, – произнес голос обладателя красных глаз. – Погрузитесь в самые темные глубины вашего мозга, если таковые у вас имеются. Не оставляйте никаких улик для властей.

«Не оставляйте улик? А как им предлагается поступить с уликами?»

Об этом не хотелось даже думать.

«Улики‑улитки? Ха‑ха‑ха, – подумал Дворецки. – Шутки? У меня есть время шутить? Неужели я настолько вымотался? Соберись. Бывало и хуже».

Правда, глядя на сотни неуклюжих новоявленных психов, ковыляющих к нему с верхних ярусов, Дворецки никак не мог вспомнить, когда именно.

Низенький и толстый мужчина за сорок в футболке гробовщика и каске на две банки пива указал на Дворецки пальцем.

– Медве‑е‑едь! – завопил он. – Медве‑е‑едь и Принцесса!

Дворецки позаимствовал слово из лексикона волшебного народца.

– Д'арвит, – произнес он.