Глава 49. На следующее утро, в начале десятого, я услышал шум мотора и вышел на крыльцо

На следующее утро, в начале десятого, я услышал шум мотора и вышел на крыльцо. К хижине подъезжал грузовичок на высоких массивных шинах — полноприводный «дацун». Похоже, в последний раз его мыли полгода назад, если не раньше. В кузове лежали две большие доски для виндсерфинга, изрядно послужившие на своем веку. Грузовичок остановился у крыльца. Мотор смолк, вокруг снова стало тихо. Из машины вылез высокий парень в свободной белой майке, шортах цвета хаки и кроссовках со смятыми задниками. Вся майка была в масляных пятнах, на груди надпись — NO FEAR [72]. На вид ему было около тридцати; широкоплечий, с ровным загаром и трехдневной щетиной на лице. Длинные волосы закрывали уши. «Так это же, наверно, брат Осимы. У которого в Коти магазин для серфингистов», — предположил я.

— Здорово! — сказал парень.

— Здравствуйте! — ответил я.

Я пожал протянутую сильную руку. Передо мной действительно был старший брат Осимы.

— Сада. Меня все так зовут, — представился он. Говорил не торопясь, взвешивая каждое слово. Как будто у него времени сколько хочешь. — Мне из Такамацу позвонили, попросили за тобой заехать и обратно отвезти, — сообщил он. — Там вроде какое‑то дело срочное.

— Дело срочное?

— Да. Хотя я точно не знаю.

— Вам специально ехать пришлось. Извините, — сказал я.

— Ничего. Тебе на сборы сколько надо?

— Через пять минут буду готов.

Пока я собирался, складывая пожитки в рюкзак, брат Осимы, насвистывая, помогал навести в доме порядок. Закрыл окно, задернул занавески, проверил газовый кран, собрал оставшиеся продукты, ополоснул раковину. По его движениям было видно: он здесь дома.

— Кажется, ты моему брату понравился, — сказал Сада. — А с ним это нечасто бывает. Характер у него такой. Непростой.

— Он ко мне очень хорошо относится.

Сада кивнул:

— Уж если решит, что человек ему симпатичен, — ради него в лепешку расшибется, — проговорил он.

Я сел рядом с ним в кабину, рюкзак положил под ноги. Сада завел мотор, включил передачу, высунув голову из окна, еще раз внимательно оглядел хижину и нажал на газ.

— Вообще‑то у нас с братом не много общего. Вот, например, этот домик, — уверенно направляя машину под уклон по горной дороге, проговорил Сада. — Иногда под настроение или он, или я приезжаем сюда на несколько дней.

Он задумался, взвешивая сказанное, и продолжил:

— Это место всегда много для нас значило — и так до сих пор. Там как бы энергией заряжаешься. Такой мирной, спокойной силой. Ты меня понимаешь?

— Думаю, что да, — ответил я.

— Брат тоже говорил, что поймешь. А кто не понимает, тот не поймет никогда.

Обтянутое выцветшей тканью сиденье было все в белой собачьей шерсти. В кабине пахло псиной, морем, а еще воском, которым покрывают доски для серфинга, и табаком. Ручка кондиционера отломана. Пепельница забита окурками. В карман на двери как попало напиханы магнитофонные кассеты, давно лишившиеся футляров.

— А я в лес несколько раз ходил, — сказал я.

— Далеко?

— Ага. Хотя Осима‑сан предупреждал, чтобы я далеко не забредал.

— И ты его не послушал?

— Нет.

— Я тоже один раз набрался смелости и зашел довольно далеко. Когда же это было? Да уж больше десяти лет прошло.

Он замолчал, сосредоточившись на своих руках, которые лежали на руле. Дорога плавно изгибалась. Мелкие камушки выскакивали из‑под широких шин и летели вниз с откоса. По пути нам несколько раз попались вороны. Они сидели на обочине и, завидев машину, не улетали, а провожали ее долгим взглядом, будто какую‑то диковину.

— Солдат видел? — как бы между прочим поинтересовался Сада. Словно спросил, который час.

— Двух часовых? Вы их имеете в виду?

— Да. — Он покосился на меня. — Значит, ты до них дошел?

— Дошел, — ответил я.

Подруливая правой рукой, Сада надолго замолчал. Ни слова, что он обо всем этом думает. Выражение его лица не менялось.

— Сада‑сан…

— Что?

— А что вы сделали, когда встретились с теми солдатами десять лет назад? — спросил я.

— Что я сделал, когда встретился с теми солдатами десять лет назад? — Он слово в слово повторил мой вопрос.

Я кивнул, ожидая, что скажет Сада. Он глянул в зеркало заднего вида и снова перевел взгляд на дорогу.

— Я об этом до сегодняшнего дня никому не рассказывал. И брату в том числе. Брат, сестра… В принципе, какая разница? Но у меня брат. Так он о солдатах ничего не знает. Совсем ничего.

Я кивнул и ничего не сказал.

— Пожалуй, и дальше никому рассказывать не буду. Даже тебе. Да и ты, наверное, о своем никому не скажешь. Даже мне, правда? Ты понимаешь, о чем я?

— Кажется, понимаю.

— Ну и что ты думаешь?

— Я думаю, дело в том, что сколько ни говори об этом, сколько ни объясняй, все равно точно не передашь. Слов не хватит.

— Вот‑вот, — подхватил Сада. — В самую точку попал. А если словами передать не можешь, лучше вообще ничего не объяснять.

— Даже самому себе?

— Да. Даже самому себе лучше ничего не объяснять.

Сада протянул мне пачку резинки «Кулминт». Я взял одну пластинку, сунул в рот.

— Ты на доске когда‑нибудь катался? — спросил он.

— Не приходилось.

— Будет случай — могу научить. Если, конечно, захочешь. В Коти на побережье классные волны. И народу не так много. Серфинг — такой спорт… глубокий. Хотя по виду не скажешь. Он научил меня не спорить с природой, что бы та ни творила. — Он достал из кармашка на груди сигарету и закурил от прикуривателя. — Это тоже словами не объяснишь. Такой ответ — ни да, ни нет. — Сада прищурился и медленно выдохнул дым в окно. — На Гавайях есть такое местечко — Toilet Bowl [73]называется. Там сталкиваются приливные и отливные волны, и получаются большие водовороты. Вода закручивается, как в унитазе. Попадешь в воронку — так и тянет на дно, выбраться очень трудно. А можешь и не выбраться — зависит от того, какие волны. И все‑таки надо сохранять спокойствие, даже если ты уже почти на дне, даже если тебя несет по волнам. Дергаться бесполезно. Только силы потеряешь. Страшное дело, если посмотреть. Страшнее некуда. Но если ты этот страх в себе не преодолеешь, настоящим серфингистом тебе не стать. Побыть наедине со смертью, понять, что это такое, — и перебороть. Какие только мысли в голову не лезут, когда тебя на самое дно воронки засасывает. В каком‑то смысле вы со смертью уже друзья — только дай поговорить.

У ограды он вышел из машины, закрыл на ключ ворота, покачал, проверяя, надежно ли заперты.

Дальше мы ехали молча. Сада включил УКВ и вел машину под музыку. Но я был уверен, что он толком не слушает. Включил просто так — вроде сигнального устройства. В тоннеле звук пропадал совсем или заглушался треском помех, но он не обращал внимания. Кондиционер не работал, и, выбравшись на скоростное шоссе, мы окна закрывать не стали.

— Надумаешь на доске поучиться — приезжай, — сказал Сада, когда впереди показалось Сэто Найкай. — Свободная комната имеется, так что остановиться есть где.

— Спасибо, — сказал я. — Как‑нибудь приеду. Не знаю, правда, когда.

— Дела?

— Да, надо закончить кое‑что.

— У меня тоже дела, — сказал Сада. — Хотя так, ничего особенного, хвастаться не буду.

Мы опять надолго замолчали. Сада думал о своих проблемах, я — о своих. Положив левую руку на руль, он сосредоточенно смотрел вперед. Курил. В отличие от брата не гнал. Выставив правый локоть в окно, ехал, не напрягаясь, в медленном ряду, не превышая скорость. Перестраивался на обгон, только если машина впереди ехала совсем медленно. С озабоченным видом прибавлял газ и сразу возвращайся в свой ряд.

— А вы давно серфингом занимаетесь, Сада‑сан?

— Прилично. — И снова молчание. Я уж и забыл о своем вопросе, как он вдруг заговорил: — Начал в школе, в старших классах. Так, для развлечения. А серьезно — лет шесть. Работал в Токио, в крупном рекламном агентстве. Потом надоело, все бросил и вернулся сюда. Увлекся серфингом. Свои деньги кое‑какие были — накопил, у родителей занял и открыл магазин для серфингистов. Сам себе хозяин, делаю помаленьку, что хочу.

— Вам на Сикоку захотелось вернуться?

— И такое было, — признался Сада. — Как‑то неспокойно, когда живешь у моря, а гор нет. Всякий человек привязан к тому месту, где родился. В какой‑то степени, конечно. Как думаешь, как чувствуешь — все это связано с рельефом, температурой, направлением ветра. Ты где родился?

— В Токио. В Накано.

— В Накано обратно хочешь?

Я покачал головой:

— Нет.

— Почему?

— А зачем? Чего мне там делать?

— Вот так, да?

— Наверное, у меня нет такой связи с рельефом и направлением ветра.

— Ага… — сказал Сада.

И мы опять замолчали. Саду молчание совсем не беспокоило. Меня, в общем, тоже. Отключив все мысли, я рассеянно слушал музыку. Сада не отрываясь смотрел на дорогу. Скоростное шоссе кончилось, мы повернули на север и въехали в Такамацу.

К библиотеке Комура мы подъехали без чего‑то час. Высадив меня у здания, Сада не стал выключать двигатель и выходить из машины, а сразу поехал к себе в Кота.

— Спасибо, — сказал я на прощание.

— До встречи, — ответил он.

Сада махнул рукой из окна, захрустели по гравию широкие шины. Он возвращался к большим волнам, к своему миру, к своим проблемам.

Закинув на спину рюкзак, я вошел в ворота. Кусты в саду были красиво подстрижены, пахло скошенной травой. Казалось, я не был здесь несколько месяцев, хотя на самом деле прошло четыре дня.

За конторкой сидел Осима в белоснежной сорочке с засученными по локоть рукавами. Без пиджака. К моему изумлению — в галстуке. Галстук был в полоску — горчичного и зеленого цвета. На столе перед ним, как всегда, стояла чашка с кофе и лежали два длинных, остро заточенных карандаша.

— О! — промолвил Осима и на его лице появилась хорошо знакомая улыбка.

— Здравствуйте! — приветствовал его я.

— Брат привез?

— Ага.

— Молчал, небось, всю дорогу?

— Да нет. Поговорили немного.

— Это хорошо. Повезло тебе. А то бывает, из него слова не вытянешь.

— У вас здесь что‑нибудь произошло? — спросил я. — Он сказал: срочное дело.

Осима кивнул:

— Да. Есть что тебе сказать. Во‑первых, умерла Саэки‑сан. Сердечный приступ. Я обнаружил ее во вторник днем за столом в ее кабинете на втором этаже. Скоропостижно. Хоть не мучилась, наверное.

Я скинул с плеч рюкзак, положил на пол и сел на стоявший рядом офисный стул.

— Во вторник днем? — спросил я. — А сегодня пятница?

— Да, пятница. Она во вторник умерла, после экскурсии. Может, надо было раньше тебе сообщить, но я никак не мог сообразить, как лучше это сделать.

Я замер. Мы долго молчали. С места, где я сидел, было видно лестницу на второй этаж. Черные, до блеска отполированные перила, смотревший прямо на меня витраж на лестничной площадке. Эта лестница так много для меня значила. Поднявшись по ней, я встретился с Саэки‑сан. А теперь это была лестница без всякого смысла, самая обыкновенная. Потому что Саэки‑сан больше там нет.

— Я же тебе говорил: вероятно, это было предопределено, — сказал Осима. — И я это понимал, и она понимала. Но когда такое происходит, конечно, очень тяжело. Что говорить.

Осима сделал паузу. «Надо что‑то сказать», — подумал я. Но слов не было.

— По ее завещанию никаких похорон не будет, — продолжал он. — Ее просто кремировали. Завещание лежало в столе в кабинете. Все свое имущество она завещала фонду, который содержит библиотеку Комура. Мне на память оставила свой «монблан», тебе — картину. Где мальчик на берегу. Возьмешь?

Я кивнул.

— Картину я упаковал, можешь забрать, если хочешь.

— Спасибо, — наконец выдавил я.

— Слушай, Кафка… — сказал Осима. Он взял карандаш, по привычке повертел в пальцах. — Я только хотел спросить у тебя одну вещь. Можно?

Я кивнул.

— Ты уже знал, что Саэки‑сан умерла? До того, как я тебе сказал?

Я кивнул еще раз.

— Кажется, знал.

— Я так и понял. — Осима глубоко вздохнул. — Хочешь попить чего‑нибудь? Сказать по правде, у тебя такой вид, будто ты из пустыни вышел.

— Да, пожалуйста. — В горле у меня действительно было, как в Сахаре. Только после слов Осимы я это заметил.

Я залпом выпил принесенный Осимой стакан воды со льдом и почувствовал, как заломило в голове. Поставил пустой стакан на стол.

— Еще хочешь?

Я покачал головой.

— Что теперь делать собираешься? — спросил Осима.

— В Токио вернусь.

— Вернешься — и что дальше?

— Сначала пойду в полицию и все объясню. Чтобы от них больше не бегать. Потом, наверное, в школу пойду. Не хочется, но школу надо окончить, у нас все‑таки обязательное среднее образование. Потерплю несколько месяцев, отучусь, а дальше могу делать, что захочу.

— Понятно, — сказал Осима и, прищурившись, посмотрел на меня. — Может, так будет лучше всего.

— Я постепенно тоже к такому выводу пришел.

— Сколько ни бегай, все равно ведь никуда не убежишь.

— Да уж, наверное.

— А ты, по‑моему, вырос, — проговорил он.

Я покачал головой. Что можно было на это сказать? Осима легонько постучал по виску ластиком на конце карандаша. Зазвонил телефон, но он не обратил внимания.

— Мы все лишаемся чего‑то большого, теряем что‑то, — вымолвил Осима, когда звонки прекратились. — Редкий случай, важную возможность, чувства, которые потом не воротишь. В этом часть жизни. Но где‑то в голове — скорее всего, в голове — есть маленький закуток, где все это хранится как память. Как книги на полках в нашей библиотеке. Чтобы отыскать, что у нас в душе, для этого закутка нужно составлять картотеку. В нем нужно убираться, его нужно проветривать, менять воду в цветах. Другими словами, ты всю жизнь проводишь в собственной библиотеке.

Я бросил взгляд на карандаш, который Осима держал в руке, и мне сделалось ужасно горько. Но еще какое‑то время я должен оставаться самым крутым пятнадцатилетним парнем в мире. Или, по крайней мере, делать вид, что я такой. Я сделал глубокий вдох, набирая в грудь больше воздуха и заталкивая поглубже подкативший комок.

— Можно еще раз сюда приехать когда‑нибудь? — спросил я.

— Конечно, — отозвался Осима. Положил карандаш на конторку и, закинув руки за голову, посмотрел мне прямо в глаза. — Чувствую, какое‑то время мне придется одному вести здесь все дела. Как же без помощника? Появится желание — возвращайся, когда рассчитаешься с полицией и школой. Мы никуда не денемся — ни городок наш, ни я. Человеку ведь нужно место, которое бы он считал своим. Так или иначе.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что.

— Вот и брат ваш обещал научить меня по волнам на доске кататься.

— Здорово. Вообще‑то ему мало кто нравится. Характер такой, непростой.

Я кивнул и улыбнулся. До чего же все‑таки они похожи.

— Эй, Тамура‑кун? — пристально вглядываясь мне в лицо, сказал Осима. — Может, я, конечно, ошибаюсь, но мне кажется, я первый раз вижу у тебя улыбку.

— Может быть, — промямлил я, улыбнулся еще шире и покраснел.

— Когда в Токио?

— Прямо сейчас собираюсь.

— До вечера не подождешь? Закрыли бы библиотеку, и я бы тебя на машине до вокзала подбросил.

Немного подумав, я покачал головой:

— Спасибо. Но, я думаю, лучше сейчас.

Осима кивнул и принес из задней комнаты аккуратно упакованную картину. Положил в пакет пластинку с «Кафкой на пляже» и вручил мне.

— От меня — подарок.

— Спасибо, — сказал я. — Напоследок хотел еще раз на второй этаж сходить, комнату Саэки‑сан посмотреть. Можно?

— Естественно. Смотри, сколько хочешь.

— Пойдемте со мной?

— Идем.

Поднявшись по лестнице, мы зашли в кабинет Саэки‑сан. Я встал у стола, легонько коснулся поверхности. Подумал о том, что впитывала в себя комната все это время. Представил Саэки‑сан в ее последние минуты: как она уткнулась лицом в крышку стола. Вспомнил, как она всегда что‑то с увлечением писала, сидя спиной к окну. Вспомнил, как приносил ей кофе. Вот я подхожу к открытой двери, переступаю порог, она поднимает голову, смотрит на меня и привычно улыбается.

— Интересно, что она здесь писала? — обратился я к Осиме.

— Не знаю. Одно могу сказать: покидая наш мир, она унесла с собой много разных тайн.

«И много разных гипотез», — добавил я про себя.

Июньский ветерок задувал в открытое окно, неслышно шевеля белые тюлевые занавески и неся с собой едва уловимый запах моря. Песок на берегу… Руки помнили, какой он на ощупь. Отойдя от стола, я подошел к Осиме и крепко обнял. И почувствовал что‑то ужасно родное. Он мягко погладил меня по голове.

— Мир — это метафора, Кафка, — услышал я его шепот. — Только эта библиотека — не метафора. Для тебя и для меня — не метафора. Библиотека… это библиотека, куда бы ты ни уехал. Пусть хотя бы в этом между нами будет полная ясность.

— Конечно, — сказал я.

— Библиотека что надо — настоящая, особенная, исключительная. И ничто не может ее заменить.

Я кивнул.

— До свидания, Кафка Тамура.

— До свидания, Осима‑сан. Галстук у вас классный.

Он отстранился и, глядя мне в глаза, улыбнулся.

— Я все ждал, когда ты это скажешь.

Закинув за спину рюкзак, я пошел на станцию. Сел в электричку и приехал в Такамацу, на вокзал. Купил в кассе билет до Токио. Поезд прибывал поздно вечером. Переночую как‑нибудь, а потом, наверное, поеду в Ногата, домой. Буду жить один в большом пустом доме. Никто меня там не ждет. Но больше ехать некуда.

На вокзале я позвонил из автомата на мобильник Сакуре. Она была на работе:

— Давай только недолго.

— Недолго так недолго, — согласился я. — Я с вокзала звоню. В Токио уезжаю. Вот, хотел сообщить.

— Домой решил вернуться?

— Вроде того.

— Да уж, в пятнадцать лет из дома уходить — рановато, — сказала Сакура. — Ну а в Токио что делать будешь?

— В школу, наверное, опять пойду.

— Тоже неплохо, если подумать.

— А ты в Токио вернешься?

— Угу. В сентябре, скорее всего. Летом куда‑нибудь съездить хотела. В путешествие.

— В Токио встретимся?

— А что ж? Конечно, — согласилась девушка. — Какой у тебя домашний телефон?

Я продиктовал номер. Она записала.

— А я тебя недавно во сне видела.

— И я тебя.

— Неприличное, наверное, что‑нибудь?

— Ну, как сказать… Но это же только сон. А ты про меня что видела?

— У меня неприличного ничего не было. Снилось, будто ты бродишь по большому дому. Один. Ищешь какую‑то особенную комнату и никак не можешь найти. Но в этом доме есть еще кто‑то, и он ищет тебя. Я ору, чтобы тебя предупредить, а голоса нет. Такой страшный сон… Я все время кричала, кричала, поэтому проснулась без сил. Очень за тебя волновалась.

— Спасибо. Но это же тоже всего‑навсего сон.

— Значит, с тобой ничего плохого не было?

— Ничего.

«Со мной ничего плохого не было», — успокоил я себя.

— Счастливо тебе, Кафка. Мне надо идти. Если захочешь поговорить, звони на этот номер, не стесняйся.

— До свидания… — попрощался я и добавил: — …сестра.

Миновав мост через пролив, поезд прибыл в Окаяму, где я пересел на «синкансэн» [74]. Устроился на своем месте и, покачиваясь вместе с вагоном, закрыл глаза. Картина стояла рядом, то и дело касаясь моей ноги.

— Хочу, чтобы ты помнил обо мне, — сказала Саэки‑сан и заглянула мне в глаза. — Тогда, если даже все другие забудут, мне будет все равно.

Налитое тяжестью время накатывает на тебя, как старый запутанный сон. А ты идешь и идешь — будто продираешься сквозь него. От этого времени не скроешься — даже на краю света. Но даже если это так, ты обязан идти туда. Потому что не можешь не идти.

Проехали Нагою, и начался дождь. Я смотрел, как капли чертят по стеклу. Надо же — когда я уезжал из Токио, тоже шел дождь. Дождь сейчас везде — мокнет лес, мокнет море, шоссе, библиотека, и на краю света — тоже дождь.

Сидя с закрытыми глазами, я расслабился, давая отдых одеревеневшим мышцам. Прислушался к монотонному стуку колес. И тут вдруг сами собой из глаз потекли слезы. Они теплыми струйками сползали по щекам, застывали у рта и высыхали. Ничего, говорил я себе. Остались только дорожки. Даже на слезы не похоже. Как будто капельки дождя, что стучат по стеклу. А правильно ли я все делал?

— Ты все делал правильно, — говорит парень по прозвищу Ворона. — Совершенно правильно. Лучше тебя никто бы не справился. Потому что в настоящем мире ты самый крутой пятнадцатилетний парень.

— Но я так и не понимаю, в чем смысл жизни, — сказал я.

— В том, чтобы смотреть на картину. Слушать шум ветра.

Я кивнул.

— Спи, — сказал Ворона. — Проснешься частицей нового мира.

Я уснул. И проснулся частицей нового мира.

[1]Примерно 3 600 долларов. — Здесь и далее примечания переводчиков.

[2]Система обязательного школьного образования в Японии включает шесть лет обучения в начальной школе и три года — в средней. Hepeдко, чтобы лучше подготовить детей к трехлетнему курсу школы высшей ступени — заключительному этапу учебы перед экзаменами в университет, — родители переводят их по окончании начальной в частные средние школы, более престижные и дорогие.

[3]Имеется в виду главный остров Японского архипелага — Хонсю

[4]Город на севере о. Сикоку

[5]Ман— десять тысяч иен

[6]MIS (Military Intelligence Service) — действовавшее в армии США во время войны с Японией (1941—1945) и в послевоенный период особое разведывательное подразделение, состоявшее из иммигрировавших в США японцев. Из их числа в американских разведшколах было подготовлено около 6000 человек, многие из которые принимали участие в военных операциях в составе войск союзников, работали переводчиками

[7]Город на о. Хонсю, в префектуре Окаяма

[8]Внутреннее Японское море

[9]Закусочная, где готовят японскую лапшу удон

[10]Завтрак или обед в коробке, который японцы берут с собой в дорогу

[11]Период японской истории с 1600 по 1868 гг.

[12]ВакаямаБокусуй (1885—1928) — японский поэт, автор сборников танка. Исикава Такубоку (1886—1912) — японский поэт, прозаик, литературный критик, оказавший больше влияние на развитие поэзии танка. Сига Наоя (1883—1971) — японский писатель, автор рассказов и автобиографического романа «Путь в ночном мраке»

[13]Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон (1821 — 1890) — британский исследователь‑ориенталист. Его перевод «Тысячи и одной ночи» на английский (1885—1888) считался самой скандальной работой своего времени

[14]В периодизации современной японской истории Мэйдзи — 1868— 1912 гг.. Тайсё — 1912‑1926 гг., Сева — 1926‑1989 гг

[15]Танэда Сантока (1882—1940) — японский поэт, блестящий мастер хайку

[16]Лепешки из вареного риса с начинкой

[17]Крупная торговая компания

[18]Нацумэ Сосэки (1867—1916)— романист, классик японской литературы

[19]Выдающееся произведение японской литературы, созданное в XI в. фрейлиной императорского двора Мурасаки Сикибу

[20]Традиционный японский суп на основе пасты го соевых бобов

[21]Таблички (обычно — с изображением лошади), которые японцы часто приносят в храм в знак того, что хотят дать какой‑то обет

[22]Новое равновесие (англ)

[23]Город на самом северном острове Японии — Хоккайдо

[24]Японский струнный музыкальный инструмент

[25]Рисовые лепешки — традиционное новогоднее угощение японцев

[26]Круиз «Наблюдаем за китами на острове Мауи» (англ.)

[27]Соевый творог

[28]Гостиница в традиционном японском стиле

[29]Тропическое растение с богатым содержанием крахмала

[30]Здесь и далее — цитаты из «Макбета» в переводе М. Лозинского

[31]Заведения с игровыми автоматами

[32]С моим удовольствием (англ.)

[33]Перевод С. Шервинского

[34]Одно из первых в Японии скоростных шоссе, соединяющих Токио и Нагою

[35]Разновидность японской лапши

[36]Кун — один из суффиксов, употребляемых з японском языке после собственных имен. Носит фамильярный оттенок

[37]Блюдо из риса с яйцом и курицей

[38]Японская бейсбольная команда

[39]Крупнейшая японская телерадиокорпорация

[40]Почтовые отделения в Японии выполняют и функцию сберегательных касс

[41]Период в истории Японии с 794 по 1185 г.

[42]Знаменитый сборник фантастических новелл писателя Уэды Акинари (1734‑1809)

[43]Феодальные войны, потрясавшие Японию в период с 1467 по 1573 г.

[44]Старинная мера длины, равна примерно 4 км

[45]JR (Japan Railways) — крупнейшая в Японии железнодорожная компания

[46]Посмертное имя японского буддийского монаха Кукая (774—835), философа, поэта, каллиграфа

[47]Рис с жареной рыбой под соусом

[48]Тян — уменьшительно‑ласкательный суффикс. В основном прибавляется к именам детей, в отличие от «взрослого» суффикса «сан»

[49]Распространенные в Японии массажно‑банные заведения, где клиентам оказывают интимные услуги; от англ, soap‑land

[50]Миядзима — остров во Внутреннем Японском море. Известен своими великолепными видами и храмом Ицукусима, на территории которого живут ручные олени

[51]Лисы в японском народном фольклоре считаются оборотнями

[52]Малыш Билли — прозвище знаменитого калифорнийского бандита Уильяма Г. Бонни (1859—1881), на счету которого действительно было 21 убийство («по числу прожитых лет, не считая индейцев и мексиканцев»)

[53]Халат‑кимоно свободного покроя

[54]Серия комиксов «Орешки» американского художника‑карикатуриста Чарльза Монро Шульца (1922‑2000) выходила с 1950 г.

[55]Префектура на о. Хонсю на побережье Внутреннего японского моря напротив о. Сикоку

[56]Японская ванна. В гостиницах, как правило, представляет собой нечто вроде небольшого бассейна

[57]Лицо Севера (англ.)

[58]«Парковые высоты Такамацу» (искаж. англ.). В Японии многоквартирные дома часто имеют собственные названия

[59]Большинство совершеннолетних граждан Японии имеют личные печати (и подтверждающие их наличие свидетельства), заменяющие на документах личные подписи

[60]Барсук в японском фольклоре считается сверхъестественным существом, способным на разные превращения

[61]Сеть недорогих универмагов

[62]Июнь считается в Японии сезоном дождей

[63]Белый зимний редис, используемый в азиатской кухне

[64]Префектура на о. Сикоку, где расположен г. Такамацу

[65]Популярный в Японии эстрадный певец

[66]Винтовки модели № 38 находились на вооружении японской армии в годы Второй мировой войны и предшествовавший ей период

[67]Кинотеатр в Токио

[68]Один из районов японской столицы

[69]Китайское блюдо, основу которого составляет рис с добавлением овощей, креветок и т.д.

[70]Вид суси

[71]Японское блюдо — ломтики сырой рыбы, которые едят с соевым соусом

[72]Страха нет (англ)

[73]Унитаз (англ.)

[74]Скоростные линии железной дороги