Гнездо кукушки

Назад дороги нет. Мне придется пойти и навестить беднягу Саймона, вот и все. У меня впереди сумасшедший день, но я приняла решение отправиться к нему во время ленча, когда ритм жизни офиса становится менее безумным. Даже Кэролайн мягко признает, что это правильный и необходимый поступок.

– Тебе надо пойти. Особенно если медсестра скажет ему, что ты придешь, – говорит она мне во время секретных телефонных переговоров (я имею в виду то, что мне для просмотра сценариев пришлось затаиться в зале для совещаний). – Мне, конечно, вовсе не хочется отпускать тебя туда одну. Почему ты собралась туда во время ленча? Я в час иду к врачу, но если ты подождешь меня, мы можем днем сходить вместе.

– Спасибо тебе за это, но у меня назначены встречи на весь этот проклятый день. Или во время ленча, или, боюсь, никогда. Кроме того, лучше разделаться с этим как можно раньше. Если я оставлю все на вечер, то наверняка передумаю и сбегу в прямо противоположном направлении.

– Хорошо, будь осторожна и помни, что, если я тебе нужна, стоит только поднять трубку телефона.

Я решила не говорить Джейми о последнем повороте событий, потому что, во‑первых, сказать, что он недолюбливает Саймона, значит сильно преуменьшить, а во‑вторых, у него сегодня утром собеседование по поводу съемок в рекламных роликах – ему не до меня. Он никому из нас не рассказал, что будет рекламировать, под тем предлогом, чтобы не сглазить; сказал только, что если получит эту работу, то сможет отдать нам все деньги, какие задолжал. Я буду держать за него кулаки, потому что работа ему крайне необходима. Во‑первых, это хорошо для его чувства собственного достоинства. Кроме того, на те деньги, что он должен мне одной, я могу свозить всех Очаровательных девушек в кругосветное плавание на «Куин Мэри». Подходит час дня, и я уже в машине, чтобы мчаться к своей цели, но тут звонит Рэйчел:

– Ну‑ну‑ну. Стоит только на минутку перестать за тобой присматривать, и вот что получается.

– Привет, душечка!

– Кэролайн мне рассказала, куда ты собралась, так что даже не пытайся отрицать.

– Это необходимо, – говорю я, выруливая на дорогу. – Назад пути нет.

– Удостоверься, что на твоей футболке есть надпись «В своем уме», ладно? У меня сегодня нет времени бегать выручать тебя и брать на поруки.

– Ха. Ха. Черт побери. Ха. На свою свадьбу я заставлю тебя надеть лимонно‑желтое шелковое платье, как главную подружку невесты, и это послужит тебе на пользу.

– Блин, подожди, не отключайся.

Она прикрывает рукой микрофон, но хоть это и приглушает звук, я все равно безошибочно узнаю голос Долдона Гордона, приглашающего ее на ленч.

– Нет, спасибо, – сухо говорит она. – Я не употребляю пшеничных булок, молочного, клейковины и никакого мяса, так что даже и речи быть не может.

– Может быть, зайдете попозже на чашечку кофе? – опять слышится его голос.

– И кофеина тоже, – обрывает его она. – Извините.

– Несчастный камикадзе, – говорю я, когда она опять возвращается к нашему разговору.

– Поищи бревно у себя в глазу. Взгляни, что ты сама делаешь, а потом суди меня, если хватит смелости.

Вызов принят.

Как бы то ни было, психушка «Сент‑Мулагз» недалеко от моей работы и через десять минут я уже торможу на длинной, обсаженной дубами подъездной дороге к клинике. За исключением этого, она похожа вовсе не на клинику, а на большой и роскошный отель. Вокруг изумительный, прекрасно ухоженный парк, и есть даже теннисный корт, который я замечаю по пути к парковке для посетителей. Я выскакиваю из машины и бреду по хрустящей гравийной дорожке, стараясь дышать глубоко, ровно и спокойно.

Ничего страшного, никого в смирительной рубашке в сопровождении дюжих санитаров, никто не слоняется вокруг, изображая курицу, – уже хорошо.

Я попадаю внутрь, прохожу к главной приемной и спрашиваю очень приветливую медсестру, где найти Саймона.

– Ах да, он ждет посетителя, – мило улыбается она, – пожалуй, он в столовой. Это сразу за углом, я вам покажу.

– Э‑э… спасибо, – говорю я, собираясь с духом.

– Одну минутку, мисс… э‑э…

– Эмилия.

– Эмилия. Вы не возражаете, если я осмотрю вашу сумочку?

– Что?

– Не волнуйтесь, это вовсе не таможенный досмотр в Дублинском аэропорту, – ободряюще улыбается она, пока я передаю ей сумочку, – просто необходимо убедиться, что вы не взяли с собой ничего острого и режущего.

Тест, очевидно, пройден успешно, так как она отдает мне сумочку обратно и желает приятно провести время, словно я ожидала чего‑то вроде вечного праздника. Нервно сглотнув, я иду в столовую, которая полна людей, что естественно во время ленча, но Саймона я замечаю сразу. В общем‑то, его трудно не заметить.

Он сидит за столом в одиночестве, все еще поразительно красивый, но без той ауры напряженной сдержанности и замкнутости, которая всегда окружала его в те годы, – свойство, которое я, двадцатилетняя, принимала за нервный, страстный, чувствительный склад души, но на самом деле это была явная странность. С годами он лишь немного прибавил в весе, но тем не менее его ни с кем не спутаешь. Саймон замечает меня и делает рукой приветственный жест.

– Ого, – произносит он, тепло поцеловав меня в обе щеки, – Эмилия Локвуд, сколько лет, сколько зим. Ты отлично выглядишь, прекрасно одета, тебе идет этот небрежный стиль.

Саймон не дает мне возможности расспросить его; видимо, он так рад встрече со мной, что не верит своим глазам:

– Я так обрадовался, когда мне сказали, что ты придешь ко мне с визитом, мисс Большой и Важный Телевизионный Продюсер.

– О, ты в курсе того, что я работаю на телевидении?

– Да ладно тебе! Когда идут «Кельтские тигры», это единственное время дня, когда в комнате отдыха стоит полная тишина.

Я улыбаюсь, а он предлагает взять кофе с собой и сесть где‑нибудь в парке поболтать, раз погода сегодня замечательная. Я беру для нас два капучино цвета и крепости мыльных ополосков, а он дразнится, что я буду сама за них платить, потому что им запрещено иметь наличные. Я чувствую такое облегчение, когда вижу, как он спокоен и весел, что удивляюсь, когда мы выходим в сад: что он здесь делает?

Мы сидим на скамейке в тихом укромном уголке, я отхлебываю кофе, пока он обшаривает свои карманы в поисках пачки «Мальборо лайт». Молчать легко и приятно. Мы улыбаемся друг другу, а затем… вы бы могли и догадаться. Мой длинный язык прерывает молчание:

– Ну вот, Саймон… не хочу, чтобы ты подумал, что я чересчур нахальна, но я просто удивлена…

– …что, во имя всего святого, я здесь делаю?

Я смеюсь:

– Ты перехватил мою фразу на лету. Ты кажешься таким… – Я чуть не сказала «нормальным», но вовремя спохватилась, – таким… здоровым и благополучным.

Он смотрит мне прямо в глаза:

– Я не знаю, сможешь ли ты меня понять, Эмилия, – ты всегда была очень уверенной в себе и целеустремленной. Была ли ты когда‑нибудь в таком напряжении, что не могла больше выдержать ни малейшего давления?

– Каждый день. А тебе, наверно, приходилось вдвойне тяжело в модельном бизнесе. Кэролайн всегда говорила, что это похоже на соковыжималку.

– В модельном бизнесе?

– Да. Разве ты не там работал – в агентстве? Оттуда я получила номер твоего телефона.

– Эмилия, в «Первом звонке» со мной расстались, если выразиться мягко, почти год назад.

– Ой. Я ничего не знала.

Мне становится его жалко. А кто бы его не пожалел?

– Да, тогда я страдал от приступов страха, бросал работу и не мог ничем заниматься. Я так долго пробыл на бирже труда; удивляюсь, как они меня еще не приглашали на свои рождественские вечеринки.

– А как ты себя чувствуешь сейчас?

– Намного лучше. Все наладилось. Отдых здесь дал мне силы. Я провел долгое время, сражаясь со своими демонами, и, по‑моему, почти готов выйти из угла, в который сам себя загнал. Меня лечит замечательный психиатр, доктор Симпсон. Он помог мне пересмотреть большинство стереотипов моего поведения.

Я гляжу на него в удивлении.

– Да ну, Эмилия, даже когда мы с тобой встречались, ты могла заметить некоторые, как здесь говорят, аберрации в моем поведении.

Я нервно хихикаю, не уверенная, возражать ему или нет.

– Ну, я думаю…

– Не нужно изображать вежливость, – улыбается он. – Я тогда был невыносим и рад теперь принести извинения. Не знаю, как ты меня терпела.

– Ну… иногда, конечно, бывали напряги… – в замешательстве бормочу я.

– Так мне и сказали, – смеется он. – Терапия помогла мне понять, что моим постоянным навязчивым расстройством было контролировать всех, меня окружающих, особенно любимых девушек. В те времена у меня было много увлечений, и те, кто позволял собой командовать, меня только подстегивали. Но, конечно, не ты, спешу добавить, – говорит он, поймав мой изумленный взгляд, – ты всегда слишком хорошо знала, чего хочешь от жизни. К тому же тогда с тобой были верные друзья, которые, по‑моему, были от меня не в восторге.

Я сообщаю ему, что Очаровательные девушки – до сих пор мои самые близкие и дорогие друзья, и он, кажется, вовсе не удивлен.

– Тебе надо остерегаться попасть в зависимость от коллектива, Эмилия. Это может легко случиться в таком спевшемся квартете, как ваш. Вы создаете защитный кокон вокруг своей группы, который отталкивает остальных.

Вежливость удерживает меня от возражений, но это единственный раз, когда его речи кажутся мне ученой психологической бессмыслицей.

Не считая этого ляпа, Саймон производит впечатление человека более уравновешенного, чем я, и определенно более адекватного, чем большинство актеров, с которыми я работаю в «Кельтскихтиграх». Похоже, что сейчас мы ладим гораздо лучше, чем в студенческие годы.

Опять наступает приятное молчание.

– Теперь моя очередь спрашивать тебя, Эмилия, – говорит он. – У тебя все в порядке?

– Конечно.

– У тебя сейчас есть кто‑нибудь?

Обычно на такой прямой вопрос я немедленно отвечаю беззастенчивой ложью типа: «Я только что рассталась кое с кем и хочу временно побыть одна» или, цитируя Рэйчел, «Люди не понимают, как прекрасно жить одной. Мне принадлежит все мое время», но с Саймоном почему‑то я не могу заставить себя произнести эту вопиющую ложь.

Он был честен со мной; меньшее, что я могу сделать, – это быть честной с ним.

– Нет, я свободна, – просто отвечаю я.

– Почему ты не замужем? По‑моему, ясно, почему я не женат, хотя в пятой палате есть несколько приятных дам с маниакально‑депрессивным психозом, но там, на свободе, некоторые парни ничего не пожалели бы за такую жену.

– Позволь заметить, это вовсе не от недостатка старания с моей стороны. Но на этом этапе даже моя мама уже не спрашивает, почему у меня никого нет. Теперь она говорит так: «Не огорчайся, Эмилия. Погляди на Кондолизу Райс. Это прекрасный пример того, как преуспевает свободная и независимая женщина». Она даже послала мне статью о заморозке яйцеклеток. Я не думаю, что они с папой хотели для меня именно этого; их единственная надежда на внучат теперь глубоко заморожена.

Он опять смеется:

– О боже, ты даже не представляешь, как приятно беседовать с человеком, который не разговаривает с тобой особым отработанным тоном. Может…

– Что может?

– Может, ты не побоишься как‑нибудь встретиться со мной и чего‑нибудь выпить? Когда я вернусь домой…

Я ласково гляжу на него. Нет, я совсем не боюсь встретиться с ним снова. Он очень переменился с тех пор; теперь он совсем другой человек.

– Я бы не отказалась. Спасибо.

– Прекрасно. У меня в квартире стоит замечательный языческий алтарь, освященный человеческими жертвоприношениями, он тебе понравится. Мы могли бы смотреть видео, пить кровь из черепов… ага, купилась! Ты слишком доверчива.

Теперь я смеюсь вместе с ним:

– Обманщик! Я на минуту подумала, что ты опять собираешься перекладывать мои платья…

– Я же сказал тебе: дни, когда я контролировал женщин, давно прошли.

Опять приятное молчание.

И очень здорово, что он не теряется в этой ситуации.

И в конце концов, думаю я, чего здесь стесняться? У него было нервное расстройство, и он отправился сюда поправлять здоровье.

Я все‑таки не могу удержаться от улыбки. Только бы дождаться следующего занятия у Иры Вандергельдер. Я посетила психиатрическую клинику, чтобы навестить бывшего бойфренда, и кончилось все тем, что меня приглашают на свидание. Что это, как не развитие моей матрицы?

Вдруг из‑за угла появляется врач в белом халате, хлопающем на ветру, и присаживается к нам.

– Здравствуйте, доктор Симпсон, как дела? – говорит Саймон, представляя меня. – Это моя бывшая подруга, которая… хм‑м, меня не бросила.

Я улыбаюсь и пожимаю доктору руку. Доктору Симпсону на вид лет пятьдесят пять, это седой мужчина с землистым цветом лица, с дружелюбным, добрым взглядом – словно подобранный по кастингу тип доброго пожилого доктора.

– Да, Саймон, – говорит он, – я слышал, что у тебя посетитель. Поэтому я здесь.

Затем, поворачиваясь ко мне, он говорит:

– Прекрасно, что вы пришли. Я не люблю вмешиваться, но позволите ли вы переговорить с вами несколько минут наедине?

Я немного удивлена, и Саймон выглядит… в общем, расстроенным, но остается ждать меня на скамье, а доктор Симпсон уводит меня по тропинке к ухоженным клумбам, подальше за пределы слышимости.

– Пожалуйста, не считайте меня грубым, Эмилия, – говорит он, – но скажите, по какой именно причине вы пришли сюда?

Ох, мама дорогая. Если я скажу ему правду, боюсь, он запрет меня в женской палате и выбросит ключи. Я что‑то лепечу, выдумывая удобоваримую ложь, но доктор Симпсон прерывает меня:

– Я не хочу, чтобы вы поняли мой вопрос неправильно, просто Саймон сейчас на решающей стадии лечения. Для него было бы прекрасно завести друга, который бы приходил к нему на свидания, поэтому я должен знать, планируете ли вы посещать его регулярно.

– Ну… я полагаю…

– Позвольте мне объяснить. Саймон сейчас находится там, где нуждается в постоянных и регулярных моделях внешних стимулов.

– Извините, что вы сказали?

– Я имею в виду, что если вы планируете сделать ваши визиты к нему постоянными, то мы должны отвести для вас определенное место в еженедельном распорядке. Таким образом он будет знать, что вы придете, будет ждать вас и в то же время будет убеждаться, что есть люди, которые не бросают его. С точки зрения Саймона, худшее, что вы можете сделать, – это посетить его пару раз, уйти и не вернуться. Бросить его – значит затормозить его выздоровление на месяцы. Конечно, никто не принуждает вас к регулярным визитам, если вы не вернетесь после сегодняшнего, – это абсолютно нормально. Понимаете ли, я забочусь о своем пациенте и его благополучии. Поэтому я присматриваю за ним.

Я на мгновение задумываюсь.

Саймон так сильно изменился… Мне действительно было приятно встретиться с ним снова. Конечно, я желаю ему добра. И меня порадовало, что он пригласил меня на свидание. И если так важно посещать его регулярно каждую неделю, для меня это несложно.

Это меньшее, что я могу сделать, правда?

– Я была бы рада прийти сюда еще раз, доктор, – говорю я. – Я уверена, что смогу выделить время в своем расписании по вашему совету. В течение недели удобнее всего во время ленча, но я могу приходить и по выходным, если это лучше для Саймона.

– Отлично, – говорит он, глядя на меня с выражением, которое я не могу описать иначе, как восхищение. – Это чудесные новости. Теперь я оставляю вас с Саймоном, но прошу вас зайти в мой кабинет перед уходом. Я должен выписать вам постоянный пропуск.

– Конечно, – соглашаюсь я, и мы медленно возвращаемся к скамье, на которой сидит Саймон и курит.

Я жму руку доктору Симпсону и опять сажусь на скамью.

– Приятно было с вами встретиться, – говорит он.

– И с вами.

– Мой кабинет на втором этаже, просто спросите в приемной, и они вам объяснят, – говорит он, уходя обратно в клинику.

Я гляжу на часы. Почти два часа.

– Извини, Саймон, – говорю я, – но я должна возвращаться на работу. У меня встреча в два тридцать с финдиректором, так что…

– Так что ты сейчас отправишься на второй этаж к своему любовнику, да?

– Что ты сказал?

– Я вас видел. Ты флиртовала с Симпсоном. Просто вешалась на него.

Его тон полностью изменился. Теперь он говорил резко, напряженно, угрожающе.

– Саймон, что с тобой? Он спрашивал меня о тебе. Он хотел, чтобы я приходила к тебе регулярно, вот и все.

– Сначала ты соглашаешься на свидание со мной, а через минуту вешаешься на моего врача. Даже придумываешь предлог, чтобы остаться с ним наедине в кабинете. Что ты за человек, Эмилия? Кто так делает?

Да, теперь я по‑настоящему напугана.

– Ладно, давай разберемся прямо сейчас, – я пытаюсь говорить спокойно и рассудительно. – Все, что я сделала, это…

– Ты была шлюхой давным‑давно и с тех пор ничуть не изменилась. Готов поспорить, ты спишь с ним.