Глава 18. На следующий день после ужасного разговора Геля брела домой из гимназии

На следующий день после ужасного разговора Геля брела домой из гимназии. Медленно и осторожно – как сказала бы чувствительная Лидочка Воронова: словно старалась донести чашу, полную слез, не пролив по дороге ни капли.

Стоило всего лишь подумать о Силах Зла – и вот они, слезы, тут как тут. Поток. Фонтан. Водопад. Да и любой сочувственный взгляд мог вызвать это стихийное бедствие. И Геля плелась по Большому Успенскому, повесив нос, чтобы ни на кого не смотреть; уступая дорогу то дешевым прюнелевым башмачкам, то расшитым туфелькам телячьей кожи, выныривавшим из‑под шелкового подола, то блестящим хромовым сапогам, то запылившимся остроносым ботинкам.

Все шло довольно сносно (она умудрилась не разреветься и никого не сбить с ног), пока не встретила пару разбитых коричневых башмаков. Не поднимая глаз, сделала шаг в сторону. Башмаки повторили ее маневр. Что ж, бывает. Видимо, их владелец был бедным, но любезным человеком. Отступила в другую сторону. Но башмаки и тут шагнули следом. На эти игры у Гели совершенно не было сил, и она тупо застыла на месте, дожидаясь, пока башмаки ее обойдут и отправятся восвояси.

Стоять было гораздо хуже, чем идти. Чаша переполнилась. Вот одна слеза капнула на пыльный камень тротуара. За ней – еще.

– Барышня хорошая, ай стряслось что? Чего вы слезы льете?

Подняла глаза – перед ней стоял Щур.

Геля кивнула и разревелась в голос.

Мальчишка схватил ее за руку и увлек под арку ближайшего дома – больше укрыться от посторонних взглядов все равно было негде. Стал допытываться:

– Обидел кто? Так вы только пальчиком укажите. Я его живого в землю закопаю!

– Н‑нет, – сдавленно проговорила Геля, заливаясь слезами пуще прежнего, – у меня – всхлип! – пропала – всхлип! – кошка‑а‑а‑а…

Щур фыркнул с насмешливым облегчением:

– Кошка? Я‑то напугался! Да я вам кошек этих мешок наловлю. Каких желаете – беленьких, рыженьких, полосатых?

– Ты не понимаешь, – прорыдала Геля, – не понимаешь…

– Где уж мне господские причуды понимать, – паренек нахмурился. – Ну… На Трубную можно сгонять… Купить породистую… Персидскую или еще какую…

– Не нужны мне никакие персидские! Я свою кошку люблю! Она самая лучшая! Она… – девочка судорожно искала аргументы, которые дошли бы до этого тупого истукана, – она дрессированная! Через кольцо прыгает! Она крыс ловит вот такущих! Она… Нет, ты не понима‑а‑аешь… – Геля снова расплакалась, не в силах продолжать.

– Ну все, все. Понял я. Вытрите слезки. Найду я вашу кошку. Ей‑богу, не ревите только, – Щур обхватил Гелю за плечи и полой пиджака подтер ей сопли, которые весьма неромантично подползали уже к самым губам.

– Как же ты ее найдешь, если она… Она… – Геля прерывисто выдохнула страшную правду: – Она погибла. Крыса ее, наверное, и убила. Папа так сказал. Потому что крысы – вот такущие, а она… она – вот такусенькая… Ыыыыыы… – И уткнулась в плечо Щура, комкая в кулаке воротник его пиджака так, что ветхая ткань поползла под пальцами.

– Да ничего не погибла. Мало что доктор говорит! Украли ее, не иначе, – убежденно сказал Щур.

– Ты думаешь, я дура, да? – капризно прогундосила Геля, отстранившись от утешителя. – Я понимаю, что она… она – обычная кошка. Даже не породистая… И никому, кроме меня… и папы, не нужна. Сам же сказал – кошек везде полно…

Щур помахал перед ее носом указательным пальцем:

– Это ж я когда говорил? Когда не знал, что кошечка ваша – крысобой.

– Да, – Геля ахнула, – и Аннушка так сказала как‑то раз! Что они ценные!

– Крысобои – они на вес золота, – кивнул Щур. – Кухарка ваша, небось, и проболталась кому. У кухарок заведено промеж собой хвастаться. Вот кошку и попятили. Обнакновенное дело – дворник какой ни то словил и запер в подвале. Или в господской квартире, куда крыса забежала. Ничего, отыщем.

– Ты меня не обманываешь? – Геля смотрела на него с такой жгучей надеждой, что мальчишка несколько смутился. Помолчав, веско сказал:

– Найду. Может, не сразу, дней через несколько, а найду. Из себя она какая, пропажа ваша? Приметное есть что? Бантик там, пятно?

– Ой, нет, она ни за что не позволила бы бантик повязать! Она такая, знаешь… – затараторила было Геля и сникла. – Ничего особенного нет. Маленькая, черненькая, глаза зеленые…

– Как же – ничего? У черных‑то кошек глаза обнакновенно желтые бывают, – ободрил ее Щур. – Найдем вашу крысоловку‑зеленоглазку. Будьте уверены. Я мальцам скажу, они все щели облазят в округе. Идите домой, к папке с мамкой, и реветь не думайте больше. Ясно?

Геля послушно кивнула.

– Ну то‑то же. – И паренек, не тратя лишних слов, дернул в сторону Покровки.

Геля вытерла слезы, вздохнула и решительно зашагала к дому. А если на этот раз она не смотрела по сторонам, то уже не от отчаяния, а от задумчивости.

– Паааберегись!

Девочка, взвизгнув, отскочила, и мимо промчалась лаковая пролетка, грохоча колесами по булыжникам мостовой.

Оказывается, она, задумавшись, свернула в Малый Успенский, да еще с тротуара сошла и тащилась, как глупая курица, прямо посреди дороги. Хорошо, что переулок тихий, да еще извозчик ее заметил! Геля замедлила шаг, чтобы перевести дух и сосредоточиться. Пролетка тем временем остановилась у железных ворот, из нее вылез франтоватый старикан в сером английском цилиндре, бросил извозчику «подождите!» и, мельком взглянув на Гелю, направился к воротам.

Даже не извинился, вот хам! Подумаешь, какой пижон – шелковый жилет и усишки в ниточку! А еще… – Геля остановилась, как вкопанная, и во все глаза уставилась старикану вслед.

Усишки! Голубые глаза! Седые височки! Да это же… Умереть‑уснуть!

Из особняка за воротами выкатился круглоголовый стриженый азиат с саквояжем в руке и заторопился навстречу франту. Они о чем‑то горячо заспорили. Геля не могла расслышать, о чем, до нее доносились лишь рокочущие раскаты чужеземного наречия, только это было неважно. Теперь у нее не осталось сомнений. Этот пижон – не кто иной, как ее прадед – Эраст Петрович Фандорин, собственной персоной. Она его узнала – сто раз видела портрет в кабинете у папы (который Николас), да еще по японцу. Вот так встреча!

Стараясь сохранять безмятежный вид, перебралась на другую сторону улицы и неспешно пошла вдоль ворот.

Папа (который Николас) с ума бы сошел от зависти, если бы узнал, что Геля повстречала знаменитого предка! Его биография полна темных пятен, бедный папа бьется над некоторыми всю жизнь! Эраст Петрович – знаменитый сыщик, как Шерлок Холмс, а может, и покруче. Геля невольно фыркнула, на минуточку представив, что вот сию минуту с рыданиями бросится к великому сыщику, умоляя помочь найти ее кошечку. Вот был бы цирк!

Видимо, фыркнула слишком громко, потому что оба мужчины с удивлением посмотрели на нее. Японец прищурился (хотя куда уж щуриться, если и так – японец?), а Эраст Петрович украдкой оглядел себя – все ли в порядке с одеждой и окончательно разонравился правнучке. Геля вздернула нос и надменно прошествовала мимо, изо всех сил стараясь не оглядываться.

Нет, этот надутый тип ни за что не стал бы помогать, еще и возмутился бы, что беспокоят пустяками. Подумаешь – сыщик, ха. Эраст Петрович сам удивительно напоминал кота, и точно такое же выражение лица бывало у Сил Зла, когда те случайно наступали в мокрое, – высокомерное и несколько брезгливое недоумение перед внезапно открывшимся несовершенством мира.

А вот Масахиро Сибата (так звали японца, бессменного камердинера и верного помощника Эраста Петровича) был симпатичным. Тоже на кота похож, но не на нервного и породистого, как Фандорин, а на уверенного в себе купеческого котищу. И взгляд хороший. Нет, сразу видно, искренний человек, такой бы ни за что не стал смеяться над чужой бедой, даже если эта беда – всего лишь пропажа кошки.

Кошка! Вот о чем следовало думать. Неужели же она, Геля, будет сидеть и ждать, пока Щур все за нее сделает? Нет, невозможно. Силы Зла томятся где‑то, запертые в подвале жестоким дворником уже несколько дней! Нельзя терять времени. Геля тоже будет искать Силы Зла, в конце концов, она – правнучка знаменитого, хоть и противноватого сыщика!

Надо сосредоточиться и применить дедукцию! Итак…

Геля свернула в Армянский переулок и вынуждена была честно признать, что с дедукцией у нее не очень. Есть хорошая версия, подсказанная Щуром, но ни одной дельной мысли.

Однако Геля не собиралась сдаваться. Ладно, – сказала она себе, – возможно, дедукция – не наш метод. Железная логика – это для мужчин, а у женщин лучше развита интуиция – железная логика в бархатной перчатке.

Что подсказывает ей интуиция, то есть внутренний голос?

Геля замерла и прислушалась к себе.

Внутренний голос отчетливо булькал где‑то в районе желудка, настойчиво подсказывая, что пришло время обеда.

А несколько ощутимых толчков прохожих подсказали, что торчать столбом на узком тротуаре Маросейки – не самое мудрое решение. Геля внимательно посмотрела по сторонам (не хватало еще под трамвай влететь), перебежала дорогу и двинулась вниз по переулку, мысленно подбадривая интуицию: «Ну же, давай. Подскажи, где моя кошечка».

И внезапно почувствовала, что ей следует повернуть направо.

Есть! – возликовала она и немедленно свернула в Петроверигский.

Шла, тревожно вглядываясь в окрестные дома, боясь спугнуть удачу, но внутренний голос не подвел, у особняка чаеторговца Водкина шепнул – здесь.

Геля прошла вдоль невысокой ограды. Обнаглевший внутренний голос указал на калитку слева от ворот, и стоило девочке тронуть железные прутья, как калитка отворилась.

Внутренний голос вконец распоясался и требовал, чтобы Геля вошла, но она медлила.

А вдруг сейчас выскочит дворник или сторож и наорет на нее? Ладно, дворник, а вдруг собака? Набросится и разорвет? Собак, особенно больших, Геля очень боялась.

Однако девочка взяла себя в руки. Да если эти негодяи действительно украли ее любимую кошечку, она сама кого угодно разорвет – хоть дворника, хоть собаку.

И Геля отважно направилась к флигелю, стоящему в глубине двора.

Крыльцо в три ступеньки и ветхая дверь казались знакомыми, хотя она, определенно, никогда раньше здесь не бывала.

Стучать не стала, просто повернула ручку, и дверь легко открылась.

Геля замерла, прислушиваясь. Дом поскрипывал, словно дышал, и ей стало страшно. Почему двор пуст? Почему дверь открыта? Все как в каком‑то фильме ужасов, когда глупого героя заманивают в ловушку с чудовищами. Но не отступать же, тем более что внутренний голос шептал – дальше, дальше, по лестнице, наверх.

У самого порога, в пристеночке, скромненько притулились потрепанный веник и железный совок. Эх, была не была! Геля вооружилась совком (на случай чудовищ) и бесстрашно штурмовала лестницу.

Оказалась в просторной мансарде с огромным полукруглым окном. Комната напоминала то ли больницу, то ли библиотеку – полки, уставленные фигурными склянками, белые столы на никелированных ножках, куча книг – ужасающий беспорядок, еще похлеще, чем в кабинете Василия Савельевича.

Может быть, именно поэтому Геля не сразу заметила ротанговое кресло‑качалку и спящего в нем мужчину.

Мужчина был не очень старым – лет двадцати семи. Похож на беленького козлика – остроконечная бородка, изящный, но словно чуть приплюснутый нос с розоватыми ноздрями, светлые кудрявые волосы, слегка оттопыренные, остроконечные уши. Спал, смешно склонив голову к плечу и подтянув острое колено почти к подбородку.

Геля разглядывала его, не зная, что делать. Пожалуй, не очень умно набрасываться с совком на спящего хозяина дома и требовать, чтобы он вернул кошку. Нет, надо потихоньку самой поискать.

Но стоило ей отступить на шаг, как мужчина всхрапнул и открыл глаза. Заметив Гелю, помотал головой и зашарил руками по пледу, который почти сполз на пол.

– Кто вы? Ах да… Новая прислуга? Вера Петровна говорила мне… – проблеял хозяин дома.

Геля открыла рот, чтобы объяснить, что никакая она не прислуга, а пусть немедленно отдает ее кошку, но неожиданно сказала вовсе не то, что собиралась:

– Элементы разного атомного веса могут обладать идентичными химическими свойствами.

– Что? – Мужчина отыскал очки, криво нацепил их дрожащими руками. – Ересь! Не может быть! Менделеев…

– Смешно слышать это от вас, Григорий Вильгельмович. Ересь – поповское слово. А вы ученый. В Периодической таблице элементы располагались по ясному принципу: в порядке возрастания их атомного веса. Любого различия в весе было достаточно, чтобы проявились различия в химическом поведении, – слегка запинаясь от изумления, Геля несла нечто несусветное и никак не могла остановиться. – А теперь обнаружилось, что это не так. И вам придется поработать, чтобы понять, почему. И еще. Если элементы не поддаются разделению, надо использовать это, а не сердиться на природу.

– Использовать? Использовать! Ну конечно, использовать! – Мужчина резко вскочил, отшвырнув плед и опрокинув кресло, и бросился к одному из столов, заваленных бумагами. На Гелю он больше не обращал внимания.

Внутренний голос с пугающей отчетливостью приказал – снова придешь к нему завтра, теперь уходи.

Геля повернулась и пошла вниз. Голова кружилась, в виске словно засела тупая игла. Пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Рука разжалась, дурацкий совок прогрохотал вниз по ступенькам.

На улице боль сделалась невыносимой, перед глазами замельтешили сияющие точки, и Геля без сил опустилась на крыльцо. Одна из точек взорвалась и вспыхнула, на минуту ослепив ее новым приступом боли. Девочка сжала виски ладонями и вдруг очень ясно вспомнила нынешний свой сон.

Смутные шорохи и шепоты обрели четкость. Геля услышала голос Люсинды Грэй:

– Уже в который раз стараюсь с тобой связаться, но аппарат дает сбой за сбоем. Что‑то мешает, а может, расстояние во времени слишком велико. Чтобы изменить настройки, мне нужен хоть какой‑то отклик от тебя. Постарайся чаще смотреть на шкатулку, и если ты все же меня слышишь, то запоминай – Петроверигский переулок, дом чаеторговца Водкина. Там, во флигеле, живет Григорий Вильгельмович Розенкранц, он химик. Ты должна найти его и сказать следующее… – Фея слово в слово повторила ахинею, которую несла Геля пару минут назад, – в этих словах содержится подсказка, которая поможет Розенкранцу продвинуться в его изысканиях. Это и есть второе задание. Надеюсь, ты его выполнишь. Слишком многое поставлено на карту, Ангелина, но я начинаю сомневаться…

В чем сомневалась Люсинда, Геля так и не узнала. На этом сон (или сеанс связи) прервался.

Первым чувством, которое она испытала, было ужасное разочарование – никакой это не внутренний голос, и про женскую интуицию все враки.

Геля встала и понуро поплелась домой.

Надежда была только на Щура. А у нее ничего не вышло. Придется спасать этот ужасный мир – мир, в котором у людей воруют любимых кошек. За этим она и здесь, не так ли?

Как бы там ни было, Геля – потомок Тео Крестоносца и неприятного господина Фандорина, готова выполнить свой долг, даже если ее сердце разбито.