Глава 13. «Ах, как приятно быть красивой

«Ах, как приятно быть красивой! – думала Геля, любуясь своим (ну, то есть Полиным, конечно) отражением в зеркале. – Красота – страшная сила, и никто не может устоять! Даже самые злобные кошки! Даже самые хулиганистые мальчишки!»

Девочка хихикнула и не без сожаления отошла от зеркала. Следовало признать, что кошки и хулиганы – не самый внушительный список побед. Вряд ли Динка Лебедева умрет от зависти. Хотя кто знает? Если бы Поля Рындина не шаталась по Хитровке, а танцевала на балах, вполне возможно, в нее влюбился бы принц – и вовсе не чумазый, а самый взаправдашний. Впрочем, еще не вечер. Василий Савельевич говорил что‑то о балах и кадетах, и, вполне возможно, Геле еще повезет попасть на какой‑нибудь бал, пусть и самый малюсенький. Тогда и посмотрим.

Но и без этого она была вполне довольна. Да что там – ее просто распирало от радости.

Этот воображала Щур в нее влюбился! Втрескался, втюрился, врезался! Ну, то есть в Полю, конечно, только все равно круто – умереть‑уснуть!

Тут здравый смысл несколько подпортил Геле торжество. Пришла мысль – а вдруг и не влюбился? Щур с доктором Рындиным, похоже, хорошо знакомы. И даже дружны. И, вполне возможно, мальчишка поджидал на бульваре вовсе даже и не Полю, а Василия Савельевича.

Следующая мысль была гораздо приятнее – ну и что? Поджидал доктора. А увидел его дочь – и втрескался. И очень просто!

Как бы там ни было, следовало разузнать о Щуре побольше.

Через час с небольшим вернулась Аглая Тихоновна, разрумянившаяся и почти хорошенькая после прогулки, и Геля тут же прицепилась к ней.

– Мама, расскажи мне про Щура, – потребовала она. – Ну, про того мальчика, о котором вы сегодня говорили с папой.

Аглая Тихоновна удивленно приподняла брови:

– А могу я поинтересоваться, почему ты о нем спрашиваешь?

– Просто так. Он вор? – Геля затаила дыхание. Воры – это ведь преступники, самые настоящие, а у нее еще никогда не было знакомых преступников!

Долго уговаривать прапрабабушку не пришлось – все же она была очень доброй. Аглая Тихоновна подробнейшим образом рассказала Геле все, что знала.

Оказывается, квартирные воры часто нанимали ловких мальчишек за рубль, чтобы те забирались через форточки в дом и передавали им всякие вещи. Или открывали окно, в которое уже мог влезть взрослый человек (тут Геля усомнилась, что такой здоровяк, как Щур, мог пролезть в форточку, но Аглая Тихоновна уверила ее, что в восемь лет Щур был мелким, как букашка, и мог просочиться в любую щель). Кроме того, Щур был не просто ловкий мальчишка, а опытный высотник, и состоял в банде некоего Вани Полубеса. А три года назад Полубес чуть не погорел на краже – у купца Семенова в квартире была электрическая сигнализация (выходит, Щура погубил прогресс), и, как только Щур проник в квартиру, раздался жуткий звон. Налетели лакеи Семенова, схватили воренка, жестоко избили и доставили в полицию. А в полиции еще добавили за то, что подельников не выдал.

Василий Савельевич насмерть поссорился с приставом, когда увидел, в каком состоянии мальчик. Щура перевели в лазарет, но поскольку взят он был на месте преступления, оставалась ему одна дорога – в тюремный приют, если бы раньше, конечно, не умер от побоев.

Но до приюта не дошло.

В полицейский участок приковыляла слепая старуха (не иначе как ужасная баба Яся, догадалась Геля) и давай кричать: «Где он, мой внучок? Люди добрые, пожалейте сироту, не дайте пропасть старой, одинокой калеке!»

Выяснилось, что старуха приходится Щуру двоюродной бабкой. Всю свою семью она давно потеряла и уж не чаяла, что кто‑то из родни в живых остался. Но про малолетнего преступника напечатали в газете (по всей форме, с именем‑фамилией), а баба Яся совершенно случайно – вот уж чудо! – услышала, как заметку читали вслух.

Ну, люди добрые, то есть полицейские, сироту тут же пожалели и внука ей вернули. Не просто так, конечно, а за взятку (в этом месте Геля вспомнила подходящее к случаю умное слово «коррупция» и умилилась – в ее Москве, если судить по статьям в интернете, коррупция в рядах служителей закона тоже процветала).

То есть погубил‑то Щура прогресс, а спасло печатное слово.

Баба Яся, по слухам, отдала все свои сбережения, чтобы выкупить нежданно объявившегося внука. Выходила, вылечила. Мальчик очень ей предан – не только из благодарности, но и оттого, что она единственный родной для него человек на всем белом свете.

Геля вздохнула. Уж повезло так повезло бедняжке Щуру с единственной родственницей. Да если бы у нее, Гели, была такая бабушка, хоть и двоюродная, она бы от страха умерла!

На самом интересном месте пришел Василий Савельевич, и Геля, которая после утреннего разговора весьма опасалась, что доктор не одобрит ее интереса к хитровскому мальчишке, не стала расспрашивать Аглаю Тихоновну дальше.

Но доктор и сам, похоже, был огорчен ссорой и за обедом стал неумело подлизываться к дочери, расхваливая ее за то, что она приручила такую строгую кошку.

– Я все же не радовалась бы так на вашем месте, Василь Савельич, что кошка Полю привечает, – бросила мимоходом Аннушка. – Не к добру это.

– Вот еще новости! Почему? – возмутился доктор.

– Так всем известно, что кошки слабых жалеют, да хвори заговаривают. Если кошка на больное место ляжет и помурлычет – боль непременно пройдет. Поэтому и выходит, что Поля не так уж здорова, как показать хочет.

– Чушь! Дичь и ересь, Анна Ивановна! Как не стыдно – умная девушка, а повторяете всякую ерунду!

– Ничего не ерунда, а истинная правда, – упрямо сказала Аннушка, расставляя тарелки. Доктор бросил на нее сердитый взгляд:

– А я вот уверен – дело не в болезненной слабости, а в том, что Поля очень похожа на свою бабушку и от нее унаследовала способность ладить с кошками!

– Правда? – осмелилась подать голос Геля. Уж очень стало интересно, что за способности такие?

– Правда, – улыбнулась Аглая Тихоновна. – Твоя бабушка – Марья Никитична – больше всего на свете любила музыку, кошек и немецкие стихи. Однако, боюсь, чувство юмора у нее было как у Базиля…

– Да, пожалуй. – Василий Савельевич наклонил голову и тоже улыбнулся. – Был у нее любимец, огромный черный кот. Неласковый, почти как Силы Зла, но маменьку обожал и любил сиживать у нее на плече. Маменька эту его привычку закрепила ученьем, и кот запрыгивал ей на плечо по хлопку. Сидел смирно, куда бы она ни шла, а мама и рада, ходила по городу – то в лавку, то в контору к отцу, с удовольствием пугая суеверных обывателей.

– Но разве кошки поддаются дрессировке? – недоверчиво спросила Геля.

– Конечно, поддаются. Да вот тигры в цирке – это те же кошки, – ответил Василий Савельевич. – Только терпение требуется адское, и слушать они не всякого станут.

– Как это – не всякого?

– Кошка слушает лишь того, кого любит. И принуждением от нее ничего не добьешься, а научить ее можно только тем трюкам, которые соответствуют ее природе.

– Это каким же? – не унималась Геля.

– Кошки любят прыгать, – стал перечислять доктор, – переносить в зубах предметы, прятаться в коробки, некоторые охотно поднимаются на задние лапы… А трюк с хлопком объясняется совсем просто – кошки очень любопытны, и, стоит хлопнуть по какому‑то месту рядом с собой, да хоть и по плечу – кошка непременно подойдет посмотреть, что там…

Геля ловила каждое слово – ей ужасно захотелось тоже немножко подрессировать Силы Зла. Вот было бы здорово!

Но самая здоровская новость была еще впереди.

Когда доктор закончил рассказывать о кошках и поднялся из‑за стола, Аглая Тихоновна его остановила:

– Прости, Базиль, я совсем забыла тебе сказать – нынче я была в Полиной гимназии и договорилась привезти дочь завтра.

Геля пискнула – ура! – а вот Василий Савельевич совсем не обрадовался.

– Голубчик, ты уверена, что готова вернуться в гимназию? Может быть, стоит все же подождать до будущего года?

– Нет, пожалуйста! – воскликнула Геля, похолодев от страха. Люсинда же ясно сказала, что приступить к выполнению задания она сможет, лишь когда вернется в гимназию!

– Базиль, да ведь это очень обидно – вместо шести недель учиться лишний год. Позволь Поле хотя бы попробовать держать экзамены, тем более что и Эвальд Христианович советует, – заступилась за нее Аглая Тихоновна.

– Но справится ли она? После того несчастья ее подводит память, и я боюсь…

– Не выдержит с классом – пойдет на переэкзаменовку осенью, – безмятежно сказала Аглая Тихоновна. – Переэкзаменовку, кстати, придумали не для лентяев и оболтусов, а вот как раз для таких случаев – чтобы человек, отставший по болезни или по другой уважительной причине, получил возможность нагнать своих. Пусть попробует. Базиль, милый, позволь ей.

– Попытка – не пытка, – кивнула Аннушка, а Геля умоляюще посмотрела на Василия Савельевича:

– Папочка, пожалуйста!

– Хорошо, – со вздохом согласился доктор, – пусть попробует.