Глава 11. Через десять минут, много через пятнадцать Гелю доставили к ярко освещенному парадному дома на Покровском бульваре

Через десять минут, много через пятнадцать Гелю доставили к ярко освещенному парадному дома на Покровском бульваре.

– Добрый вечер, – кивнула дворнику, но тот вместо ответа вылупился так, словно у нее рога выросли.

Оглядела себя – ну, конечно. Пальто грязное, еще и в темных пятнах крови – испачкалась, пока Шкрябу туда‑сюда таскали.

Поднялась на третий этаж, толкнула дверь – ура, не заперто! Может быть, удастся проскользнуть незамеченной.

Ничего не вышло. Сперва в прихожей материализовались Силы Зла, окинули Гелю холодным взглядом. Потом и Аннушка:

– Слава богу, нашлась пропажа! Где ж вас… – и сразу, как разглядела пятна, бросилась к ней: – Поля, лапонька моя, что стряслось?

– Ничего, Аннушка, это не моя кровь. Одного мальчика сбила лошадь, и я отвезла его домой, – честно, хотя и лаконично, ответила девочка. Врать не было сил.

– Час от часу не легче! Пошла по шерсть, вернулась стриженной, – всплеснула руками Аннушка.

Помогла раздеться, запихнула в ванную, а потом уложила в постель.

– А где мама? – сонно спросила девочка. Очень хотелось, чтобы рядом посидела Аглая Тихоновна – сказала что‑нибудь утешительное, и вообще.

– Так нет ее, ушла, – затараторила Аннушка, подтыкая Геле одеяло. – Доктор‑лютеранец днем телефонировал – известил, что вы на прогулку отправились (да к слову, еще строго‑настрого запретил вас дома держать), вот она и насмелилась отлучиться – дамы‑то с попечительства Хитрова рынка уж совсем без нее извелись, весь телефон оборвали…

Геля собиралась спросить, что еще за попечительство такое, но не успела. Уснула.

Спала беспокойно.

Приснился усатый дядька с младенцем – те самые францы‑фердинанды, портрет из журнала. Фотография была живой, как в Daily Prophet: младенец громко ревел, а дядька его тряс – типа укачивал. Внезапно налетел ветер, перевернул страницу, едва не вырвав журнал из Гелиных рук, и она увидела фотографию еще одного, незнакомого дядьки в белом мундире и орденах, но откуда‑то знала, что он тоже франц‑фердинанд, а точнее, Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург, эрцгерцог д`Эсте. Заголовок вопил крупными буквами: «Час назад в городе Сараево застрелен наследник австрийского престола! Над Европой нависла угроза войны!», и тут же послышались выстрелы, дядькин мундир стал красным, а из живой фотографии наружу – снова – хлынули крысы – сонмы, полчища крыс.

Геля завизжала – и проснулась. Долго сидела, вздрагивая от каждого шороха и гадая, не перебудила ли своим криком весь дом.

Но никто не прибежал – значит, крик тоже приснился. Была самая середина ночи – глухая, темная пора, и девочка подумала, что ни за что больше не уснет, – везде ей мерещился красноватый отблеск крысиных глаз и шорох гадких крысиных хвостов.

Но неожиданно пришла утешительная мысль – Силы Зла! В доме, где кошка, ни мышей, ни тем более крыс быть не может.

Оставаться в кровати было слишком страшно, и Геля, стараясь не шуметь, выбралась из комнаты, тайно надеясь найти Василия Савельевича спящим на диване в столовой. Нет, она конечно же не стала бы его будить, просто посидела немножко около, пока не отпустит страх. Но в столовой было пусто, только тикали часы, да, поскрипывая, вздыхала мебель. Из окон падали отблески уличных фонарей, и темнота от этого казалась глубже – словно под креслами притаились темные мрачные сны – и с крысами, и еще с чем похуже. Геля не решилась налить себе воды из графина, стоявшего на столике у окна, а поплелась на кухню.

Достала из ледника холодного молока и с ногами забралась на стул.

Про убийство эрцгерцога она вспомнила страшное – с этого началась Первая мировая война, и не в какой‑то там Европе, а в России. Или Россия просто принимала участие в этой войне? Ах, без интернета не вспомнить. Но Геля точно помнила, что война началась в 1914 году! То есть в этом году, в каком она сейчас!

Девочка напрягла память, стараясь вспомнить все о начале двадцатого века, но, увы, новейшую историю в лицее еще не проходили, а сама она мало интересовалась этим временем, потому что это время для мальчишек. Всякий там прогресс, самолеты, сверхпроводимость, химическое оружие и – войны‑войны‑войны. Первая мировая. Потом – октябрьский переворот (так мама говорила, а папа – революция). Потом гражданская война. Да ужас, вообще.

Сначала Геля испугалась за себя – вдруг война начнется прямо завтра? Но Люсинда бы ее обязательно предупредила, значит, еще не скоро. Год ведь вон какой длинный!

Потом вдруг испугалась за других – Аглая Тихоновна, Аннушка, Василий Савельевич, как же они? Ведь живут и даже не знают, какие испытания их ждут совсем скоро! И что же с ними будет? Надо их предупредить!

Тут же застонала сквозь стиснутые зубы – никак этого не сделать. Пусть в новейшей истории она разбиралась не слишком, но античную‑то знала! Была такая прорицательница, Кассандра, которая предсказала Троянскую войну, но ее никто не захотел слушать. Так это в Древней Греции, где к прорицателям относились всерьез, это была, можно сказать, престижная профессия. А здесь, в России двадцатого века, кто поверит девочке, у которой к тому же не все в порядке с головой?

Геля заметалась по кухне – что делать? Она, оказывается, успела полюбить всех в этом доме, а теперь вдруг их убьют, а она ничем не может помочь! Чуть не расплакалась, но плакать одной в темноте, как грустному привидению из английского замка, было невыносимо. Хотелось прижаться к кому‑нибудь, кто пожалеет, или научит, что делать, или утешит.

Разбудить Аннушку? Геля боялась, расплакавшись, обо всем проговориться. Но оставаться одной не было сил, и девочка, измученная кошмарами и бесплодными муками совести, ни на что не рассчитывая, а только от одного отчаяния, отворила дверь черной лестницы, опустилась на порог и, глотая слезы, позвала:

– Кис‑кис‑кис… – твердо зная, что никто к ней не придет.

Но милосердная тьма сгустилась у ее ног, сверкнула изумрудными звездочками, потерлась теплым боком о колени.

Давясь слезами, Геля подхватила Силы Зла, даже не подумав, что кошка может ее исцарапать, а то и укусить, и потащила в свою комнату. Забравшись под одеяло, прижала кошку к себе крепко‑крепко, но тут чудеса закончились – зверек вырвался из рук.

Геля снова всхлипнула. Но кошка никуда не ушла, а улеглась на Гелин бок, поверх одеяла, положила ей подбородок на плечо и замурлыкала. Никакие крысы, конечно, не осмелились бы явиться теперь даже в Гелины сны, и все страшные мысли тоже поблекли, отступили. И, убаюканная мурлыканьем сторожевой кошки, девочка уснула на этот раз крепким, спокойным сном.

Проснулась поздно – уже из столовой доносились резковатый голос Василия Савельевича и позвякивание чашек. Кошки и след простыл, а может, ее и вовсе не было – приснилась.

Геля спрыгнула с кровати, и тут вдруг безмятежное утро разбил Аннушкин вопль:

– Щур! Щур! Василь Савельич! Щур! Да чтоб тебя, зараза!

Пришел! Не обманул! – обрадовалась Геля. – Наверное, вчера все же не смог, а сегодня вырвался! И мимо дворника как‑то проскользнул! Ах, какой молодец!

Схватила шаль, бросилась к Аннушке – объяснить, что кричать не надо, что у мальчика важное дело. Влетела на кухню первая, прежде Василия Савельевича, но в дверном проеме маячила только кухарка, больше никого.

Неужели сбежал?

Аннушка отступила на шаг, и Геля увидела у порога огромную мертвую крысу.

– Что это? – испуганно спросила она. – А где Щур?

– Так вот же, – раздраженно ответила Аннушка, указывая на отвратительную покойницу. – По‑научному – крыса. А по‑простому – щур, или пасюк.

– Щур! Ах, вот оно что… – пробормотала девочка. – То‑то мне всю ночь крысы снились…

– Это кошка распроклятая так Василь Савельичу уважение оказывает. То мышей бывало надушит с дюжину и на пороге разложит. А то и пасюка – вот как нынче. – Аннушка вздохнула и неохотно добавила: – Большой талант у нее в этом смысле. Кошки‑крысобои завсегда дорого ценились – опасное дело, не каждая из них решится. А эта, видите, хоть маленькая, а злобная и бесстрашная.

Красуясь перед публикой, кошка пару раз прошлась вдоль порога.

– Анна Ивановна, вам бы с таким голосом в опере выступать. Любого итальянца переорете, – благодушно проворчал Василий Савельевич, входя следом за Гелей. За воротом у него торчала салфетка, в руке – газета.

Подхватил Силы Зла свободной рукой под брюшко и растроганно заворковал:

– Ах ты моя храбрая девочка, Диана‑охотница, – но кошка водой стекла у него из ладони, направилась к Геле и, требовательно мяукая, заплясала у ее ног.

– Чего ты хочешь? Ты проголодалась? Папа, чего она хочет, я не понимаю? – спросила Геля, опускаясь на корточки и проводя рукой по шелковистой спинке зверька.

– Вот чудеса! – воскликнула Аннушка. – Вы только взгляните, Поля‑то наша какова! Силы Зла к себе приманила!

– И ничего она не силы зла, – сказала девочка, почесывая кошку за ушами, – она хорошая.

– А ведь не вам это гостинец, Василий Савельич, – медленно промолвила кухарка. – Это Поле паршивка пасюка притащила. Ну, барышня, принимайте подарочек…

– Я? Да вы что, я крыс боюсь, – возмутилась Геля, – тем более мертвых. – Но, подумав, добавила: – То есть всяких. Вообще всех крыс подряд. Я к ней ни за что не притронусь.

– Голубчик, – просительным тоном начал Василий Савельевич, – кошки, знаешь ли, ужасно обидчивы. И злопамятны к тому же…

– Вот я знаю, что делать. – Аннушка бесцеремонно вырвала из рук доктора газету и накрыла мертвого грызуна. – Через бумажку не так страшно. А после мы его в поганое ведро.

– Ага‑а, тебе легко говорить, – жалким голосом протянула Геля. Все же подошла, скомкав газету, ухватила одной рукой тяжелое, холодное, страшное, а другой погладила кошку, просеменившую за ней, по загривку. – Все? – с надеждой посмотрела на Аннушку.

– Все, все, – успокоила ее та и подставила ведро, – бросайте сюда скорее.

Геля с радостью выбросила гадкий сверток и покосилась на Силы Зла – не обидится ли?

Но кошка уже исчезла, как и не было.

– Ну, голубчик, я тобой определенно горжусь! О‑пре‑де‑лен‑но! – Василий Савельевич смотрел на дочь с искренним восхищением, и Геля слегка покраснела от удовольствия. – Умывайся скорее и за стол! – Доктор, с сожалением взглянув на безнадежно испорченную газету, отправился обратно в столовую, крича на ходу: – Аглаша, ты представляешь, Силы Зла только что притащили Поле в подарок гигантскую крысу!

– Крысу? Как это мило, – доброжелательно отозвалась Аглая Тихоновна.