Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Стальной завоеватель





 

Недвижность блеклых небес Белфаста нарушали лишь два‑три кудрявых облачка. Воздух все еще дышал зимой, но был чрезвычайно легок, и солнце уже начало пригревать. Чайки кружили над трубами, домами и верфями Харланда и Вулфа. Изрядная толпа, собравшаяся у слипа, казалась сборищем лилипутов рядом с циклопическим судном, готовым к спуску на воду. На платформе между толпой и новым кораблем стоял кораблестроитель Эдуард Харланд в безупречном костюме черного сукна и высоком сверкающем шелковом цилиндре.

– И в заключение… – произнес он, и это замечание встретили вздохом облегчения, потому что говорил он уже добрых полчаса. – В заключение я хотел бы поблагодарить всех здесь присутствующих, построивших сего левиафана глубин. Именно благодаря вашим трудам и вашему мастерству узрели мы это могучее судно, каковое весьма скоро войдет в Королевский военно‑морской флот. И те, кому суждено ходить на нем, благословят вас за мастерство и стойкость. Ибо вы, трудившиеся над созданием сего стража Британии, гордости нашего флота, самого могучего военного корабля, какой видел свет, вы должны испытывать безмерную гордость, глядя на дело рук своих. Ни один другой корабль не обладает столь крепкой броней, столь грозными орудиями или столь могучими машинами, чтобы тягаться с ним. Это не просто корабль, не просто бесстрастное изделие из железа. Это гордость и могущество Великобритании и империи. Этот корабль будет стоять на страже наших бастионов. Корабль, который продемонстрирует наш флаг в самых отдаленных уголках мира. Вы создали не просто судно. Вы создали историю. Гордитесь плодами трудов своих, ибо трудились усердно и славно. – Он перевел дух и поклонился в сторону королевской ложи. – И ныне вверяю сей корабль в искусные, благородные руки Ее Величества королевы.

При окончании речи по толпе прокатился ропот голосов, со стороны трибуны, где сидела знать в шелковых цилиндрах и капорах, донеслись жидкие аплодисменты. С обеих сторон от трибуны раскинулась толпа рабочих в кепках, выстроивших этого исполина. К перилам шагнула миниатюрная женщина в черном облачении, и аплодисменты стали громче, послышались одобрительные возгласы.

Поглядев на чудовищный стальной нос корабля, королева Виктория одобрительно кивнула. Рядом с ней встал главнокомандующий британской армии герцог Кембриджский, блистательный в своем мундире с увешанной медалями грудью, в великолепной треуголке, украшенной страусовыми перьями. Один из адъютантов передал ему бутыль шампанского, крепко привязанную к гюйс‑штоку высящегося над ними носа судна. Тут же послышался перестук киянок, выбивающих первые стопорные балки, удерживающие корабль на слипе.

– Пора, – проговорил герцог, передавая шампанское королеве. Взяв ее в свои крохотные ладони, затянутые в перчатки, королева подняла бутылку над головой, и ее тонкий голосок пронзил внезапно воцарившееся молчание.

– Нарекаю тебя «Завоевателем». Господь, благослови сей корабль и всех, кто будет ходить на нем!

– Давайте же! – поспешно шепнул герцог. Королева приходилась ему двоюродной сестрой, так что он не утруждал себя излишними церемониями и поиском выражений поделикатнее. Последние упоры с тарахтением вылетели, циклопический стальной корабль содрогнулся, тронулся и заскользил по слипу, набирая скорость.

Виктория толкнула бутылку. Пролетев по плавной дуге, та ударилась о нос.

И отскочила, не разбившись. Зрители охнули в один голос.

Такое случалось и прежде, и меры на случай подобного инцидента были приняты: к веревке, на которой висела бутылка, была привязана тонкая бечева, чтобы вернуть ее обратно. Один из директоров кораблестроительной фирмы торопливо вытянул ее обратно, когда «Завоеватель» уже ехал по смазанным рельсам. С громовым лязгом потащилась за кораблем грандиозная масса цепей, прикрепленных к носу, чтобы замедлить его величественное продвижение.

Чертыхнувшись под нос, герцог Кембриджский схватился за бутылку сам и метнул ее изо всех сил, размахнувшись из‑за головы – в тот самый миг, когда ее вырвало из его рук. На сей раз она разлетелась вдребезги, и вино пенными струями хлынуло по стали. Толпа единодушно одобрительно взревела, а «Завоеватель» скользнул в спокойные воды канала Виктория, вспенив их, и величественно закачался среди мутных бурунов.

Королева Виктория отвернулась задолго до того, как судно покинуло слип.

– Мы озябли, – проговорила она. Стоявшие позади сановники поспешно расступались, освобождая ей дорогу. Герцог Кембриджский шагал рядом, затем вместе с ней забрался в дожидавшуюся карету.

– Дело сделано на славу, – сказал он, как только дверца захлопнулась, ни словом не упомянув о едва не окончившейся фиаско эпопее с бутылкой; совершенно ни к чему провоцировать очередную вспышку гнева со стороны королевы. – И это лишь первый из множества. Идет постройка еще шести кораблей, хотя ни один из них с этим не сравнится. В Ливерпуле и Глазго уже сейчас оснащают эти корабли для нового военного флота. Наша сила все растет и растет…

– Подтяните‑ка эту полость. Нам холодно. – Крохотные ручки Ее Величества, унизанные перстнями, ухватились за край теплой полости, подтянув ее до подбородка. – А что это за вторжение, о котором вы все твердите нам? Что это за удар в самое сердце янки, который поставит их на колени? – капризно пропищала королева.

– Рим не сразу строился, дорогая кузина. Мы собираем армию, а на это нужно время. Наш десант на тихоокеанском побережье Мексики не встретил сопротивления и прошел успешно. Войска высадились, армия формируется. Прямо сию секунду в тамошних непролазных джунглях прокладывают дорогу. Нам следует проявлять терпение. Чтобы подготовить все, что нужно для войны, требуется время, знаете ли. А в краю девственном и диком на это потребно даже больше времени. Но вам следует понимать, что это лишь начало. Собирается и боевой флот, и транспортный, производится разнообразное военное имущество. Да вдобавок нам приходится проявлять осмотрительность и аккуратно планировать все перемещения войск. Забирая из Индии и с Востока местные войска, мы вынуждены одновременно присылать им на смену английских йоменов. Конечно, вы признаете необходимость подобной меры. Кабинет министров согласился по самым очевидным причинам, что со времени Индийского мятежа определенный контингент британских войск должен находиться там неотлучно. Отправив индийские войска в Мексику, мы можем немного ослабить бдительность, пожалуй, сократить контингент наших собственных войск, но все равно мы постоянно должны быть начеку. Итак, учитывая все это, я могу искренне сказать, что сделано все возможное.

– Нам не по душе ожидание, – капризно, с нотками недовольства проговорила королева. – Вы утверждали, что ни одна страна не смеет насмехаться над Британской империей – и не сумеет выстоять перед ее мощью. Мы хотим, чтобы так и было, слышите?! У нас возникает впечатление, что мой дражайший Альберт никогда не упокоится с миром, доколе это не свершится. – Она комкала свой черный платок, даже не замечая, как скручивает и раскручивает его, устремив невидящий взор куда‑то вдаль, еще сильнее сдвинув нахмуренные брови. – Он снится мне, почитай, каждую ночь. Выглядит в точности, как раньше… как много лет назад. Как красив и статен он был! Но в снах он меня будто не замечает. Это так ужасно. Я пытаюсь заговорить с ним, но не нахожу слов. Он выглядит таким несчастным: взор потуплен, с лица не сходит сумрачная бледность. Это все американцы, я знаю! Они убили его, а теперь потешаются над нами. – Ее голос возвысился до злобного визга. – Они смеются, мня, что могут одолеть могущество Британской империи. Надо что‑то сделать, чтобы поставить их на колени!

Ответа не последовало. Пробормотав какие‑то любезности, герцог отвернулся к окну. И в этот миг услышал, как в нагрудном кармане что‑то зашуршало. Ах да, верно, вспомнил он, перед самой церемонией адъютант дал ему депешу. Выудив послание, герцог быстро пробежал его глазами. И, не сдержавшись, буркнул:

– Три тысячи чертей!

– Что там? – нахмурилась Виктория, питавшая антипатию к сильным выражениям.

– Да этот клерк из министерства внутренних дел, которого арестовали, – помахал герцог бумагой, – у которого ни с того ни с сего вдруг завелись деньги. По фамилии Уикс.

– И что он?

– Заговорил. Сознался. Полагаю, пришлось применить меры убеждения, каковые, несомненно, он с лихвой заслужил. Оказывается, он в самом деле предатель, шпион чертов, продавал самые сокровенные секреты Британии этим янки. Одному богу ведомо, что он им наговорил. Предатель. И ведь даже не ирландец. Такому я бы еще поверил, право.

– Англичанин? Нам прямо не верится. И что с ним сделают? Будет суд?

– Ни к чему вытаскивать грязное белье на всеобщее обозрение. Правду говоря, с ним уже покончили. Сознавшегося шпиона ждет скорый суд. Обвинительное заключение. Повешение за измену. Погребение в Тауэре. А следовало бы сперва выпустить ему кишки и четвертовать. – Скомкав листок, герцог швырнул его на пол.

Улицы были запружены толпами желающих увидеть проезжающую королеву, поскольку Ирландию она посещала нечасто. Сорванцы, бежавшие рядом с каретой, бурно ликовали, как и зрители.

Карета вместе с эскадроном караула свернула за угол, на более убогие, тесные улочки. Разбитую мостовую здесь усеивал мусор, забивший сточные канавы. Здесь не слышны были приветственные возгласы, а некоторые из кутающихся в платки женщин даже поворачивались спиной и шагали прочь от кареты и эскорта. Королева была чересчур переполнена скорбью о почившем Альберте, чтобы обращать внимание на такие пустяки, в отличие от герцога, не выносившего Ирландию и ее народ, как и многие представители его класса.

– Католики вонючие, – проворчал он под нос, надвинув на лоб свою шляпу и сердито воззрившись на спину кучера.

 

* * *

 

По ту сторону просторов Атлантического океана находился Вашингтон, снова ставший столицей страны, где воцарился мир – по крайней мере, на время. Тучи уже сгущались на горизонте, и будущее представлялось не радужным, отнюдь не радужным.

– Вид у вас весьма горестный, – заметил Авраам Линкольн, когда в его кабинет проводили Иуду П. Бенджамина. Дородный южанин молча кивнул, колыхнув своими брылястыми щеками, и тяжело опустился в кресло, но не раскрыл рта, пока секретарь Линкольна Джон Николай не удалился, закрыв за собой дверь.

– Беды осаждают меня со всех сторон, сэр, горести ложатся на мои плечи тяжким бременем. Кажется, стоит мне справиться с одной из них, и на ее месте вырастают две новые. Изменить все общество и образ его мышления – дело не из легких. Этот процесс перемен… как бы его назвать?

– Перестройка? – предложил Линкольн.

– Не совсем, потому что мы ничего не разбираем, чтобы отстроить заново. По‑моему, «реформация» будет точнее. Мы реформируем все общество, и никому‑то это не по душе. Фридменовское бюро – по‑прежнему мыльный пузырь, набитый доброхотами, желающими всяческого блага бывшим рабам. Освобожденные рабы недовольны, потому что свобода вроде бы и не изменила их положения. Но на всякого, кто желает им добра, находится дюжина желающих всячески сдерживать прогресс. Плантаторы Миссисипи все еще стремятся получить щедрую компенсацию за освобождение рабов. А когда освобожденные рабы пытаются получить работу на плантациях, то им предлагают нищенское жалованье, которого едва хватает, чтобы они не протянули ноги от голода. Единственный лучик надежды во всем этом предприятии – трудящиеся классы. Солдаты, вернувшиеся с войны, находят работу на восстановлении железных дорог, а также на новых предприятиях создаваемой нами промышленности. Им платят за труд звонкой монетой, что весьма помогает становлению экономики. Но даже тут мы сталкиваемся с раздорами. Когда освобожденные негры стремятся получить работу на этих заводах и фабриках, белые рабочие зачастую отказываются работать бок о бок с ними. Плантаторы недовольны всем подряд и противятся всему, что мы ни предпринимаем. Даже мелкие фермеры приходят в ярость, когда узнают, что земля приобретена для освобожденных рабов… Я не решаюсь продолжать.

– Неужели ни единого лучика света в этом непроглядном мраке?

– Да нет, конечно, кое‑что брезжит. Я отвлек часть средств Фридменовского бюро на финансирование негритянских церквей и обществ взаимного согласия. Они – наше спасение. Они уже завоевали уважение негритянских общин и оказывают реальную помощь нуждающимся. Но при том, что все эти организации помогают нам, я вижу, как собираются и темные силы. Нам ни на миг не следует забывать, что рабство всегда было основой южной жизни. Оно одновременно являло собой и систему труда, и форму расовых взаимоотношений, и основание для формирования местного правящего класса. Люди, считающие себя столпами общества, полагают, что их положение пошатнулось. Считают, что на новом Юге они оказались в изоляции – и совершенно правы. По мере того как деньги перетекают из сельского хозяйства в промышленность, формируется новая элита. А плантаторам это не по вкусу. Посему неудивительно, что появляются сторонники насилия, противящиеся любым переменам на Юге. А также и другие, обвиняющие нас в том, что мы отдаем черным предпочтение перед белыми. Великий страх поселился в моей душе.

– Крепитесь, Иуда. Всем нам надо найти в себе силы. Но вам прежде всех, ибо вы несете чудовищное бремя. Еще никто на свете не осуществлял ничего подобного, ни одно общество не прикладывало таких трудов, чтобы изменить свой уклад. И нельзя позволить, чтобы мы отреклись от своего долга из‑за клеветнических обвинений, угроз свержения правительства или заточения нас в темницы. Давайте верить, что правое дело восторжествует, и эта вера позволит нам пренебречь опасностью и исполнить наш долг по своему разумению.

– Мне остается лишь молиться, чтобы найти в себе силы, господин президент, ибо порой я чувствую ужасную усталость. И более всего ранит меня ненависть собратьев‑южан – людей, которых я знаю не один год и которые за глаза называют меня предателем.

Тут уж Линкольну возразить было нечего. Он просмотрел документы, принесенные Бенджамином, и на бумаге прогресс выглядел весьма гладко. Рабы получают свободу, выплаты ведутся – и бывшим рабовладельцам, и демобилизованным солдатам.

– Вы справляетесь недурно, весьма недурно, – сказал Линкольн, укладывая бумаги аккуратной стопкой. Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Николай.

– Господин президент, вы хотели знать, когда прибудет мистер Милл. Он уже здесь, и вместе с ним его дочь.

– Что ж, еще лучше. Он много о ней рассказывал. Пригласите. – Линкольн обернулся к Бенджамину. – Я чрезвычайно рад, что вы здесь. В минуту душевной невзгоды Милл способен поддержать пошатнувшуюся решимость.

Оба встали навстречу вошедшим Джону Стюарту Миллу с дочерью.

– Президент Линкольн и мистер Бенджамин, позвольте представить вам мою дочь Элен.

Элен оказалась симпатичной девушкой с такими же сверкающими живым умом глазами, как и у отца. Она с теплой улыбкой сделала реверанс.

– Отец описывал вас в самых восторженных выражениях, – заметил Линкольн. – И как музу, и как помощницу в работе.

– Отец чересчур добр ко мне, господин президент. В нашей семье гений – он.

– Которому нипочем бы не дотянуть до гения, – запротестовал Милл, – если бы не неустанная поддержка – твоя и твоей дорогой матушки.

– Должен поблагодарить вас обоих, – произнес Бенджамин, – за помощь и совет в час, когда наша страна в них остро нуждается. Если следовать вашему плану, мы получим совершенно новую страну – и особенно новый Юг, которому суждено взрасти на останках старого.

– Это не мой план, мистер Бенджамин. Я лишь указал и растолковал кое‑какие экономические реалии. Наука развивается вместе с человечеством. Мы должны опираться на прошлое. Рикардо был великими человеком, и его экономические теории вывели философов, в том числе и меня, на тропу более глубокого познания.

– Отец чересчур скромен, – подала голос Элен. – Последователи Рикардо догматизировали его объективные выводы, превратив их в смирительную рубашку для общества. Написав свою знаменитую книгу «Принципы политической экономии и налогообложения», он сформулировал определенные правила, которые его последователи чтут почти как святые заповеди. Они не подвергают ни малейшим сомнениям сформулированные им законы, управляющие распределением, отношениями между классами землевладельцев, капиталистов и рабочих, объемом промышленного производства. Мой отец один из немногих, кто не считает законы Рикардо святым писанием. Сказанное моим отцом понятно любому, но лишь после того, как это сказано. Он сказал, что совершенно не важно, что называют естественным поведением общества – снижение уровня зарплаты, уравнивание доходов или даже повышение ренты. Оно естественно только тогда, когда люди верят, что оно естественно.

– Боюсь, что моя дочь, как всегда, зрит в самый корень проблемы, – с улыбкой кивнул Милл в знак согласия. – Хотя я выгляжу не столь уж значительным в тени этого великого человека. Без Рикардо в качестве фундамента я ни за что не увидел бы верный путь, по которому сейчас иду. Если обществу не по душе «естественные» результаты его деятельности, ему остается только измениться. На самом деле общество может делать все, что пожелает, – облагать налогами и субсидировать, а может отдать все свои богатства президенту, чтобы тот тратил их по собственному разумению. Или устроить грандиозную благотворительную акцию. Но как бы оно ни поступило, распределение не будет надлежащим, по крайней мере не на всех ярусах экономики. Вот как раз это и происходит на Юге. Почти полностью аграрное общество превращается в современное индустриальное. Железные дороги нуждаются в заводах, нуждающихся в угле и железе, – и все они нуждаются в рабочих. Эти рабочие получают плату, которую, в свою очередь, отдают за продукты, за счет чего экономика и процветает. В том, как развивается общество, нет ничего обязательного или неизбежного. Смена моральных ценностей может привести общество к новым успехам.

Криво усмехнувшись, Иуда П. Бенджамин покачал головой.

– Вот тут‑то, как сказал Шекспир, и есть камень преткновения. Слишком многие на Юге не хотят менять свои моральные ценности и вожделеют старых незамысловатых ценностей, когда правят избранные единицы, а негры находятся у самого дна, бесправные и беспомощные.

– Вы совершенно правы, сэр, – со вздохом кивнул Милл. – Но по мере смены физических ценностей вы обнаружите, что с ними меняются и ценности моральные. Человек, освобожденный от рабства, будет сражаться, чтобы сохранить эту свободу. Человек, получающий приличную зарплату, не вернется к нищенскому существованию без боя. Сейчас у вас переходный период, и я не завидую вашим трудам, равно как и трудам Фридменовского бюро. Ваша реформация для некоторых – процесс болезненный. Но по мере того, как большинство получающих от нее выгоды будет разрастаться, вы убедитесь, что меньшинству волей‑неволей придется присоединиться к остальным.

– Молюсь, чтобы вы оказались правы, сэр. Возношу молитвы господу, чтобы наша страна пережила распри и перемены, выйдя из них победоносной, сильной и единой.

– И все мы вторим вашей молитве, – звучно, убежденно произнес Линкольн.

Вскоре Милл, принеся извинения, удалился вместе с дочерью. Бенджамин встал и собрал свои бумаги.

– Я отнял у вас чересчур много времени.

– Как раз напротив, – возразил Линкольн. – Мы участвуем в этой битве единым фронтом и должны держаться вместе. Но скажите‑ка мне, как там Джефферсон Дэвис?

– Пулевая рана почти затянулась, доктор говорит, что худшее уже позади. Конечно, он сильно похудел и очень слаб. Но доктор уверен, что он поправляется с каждым днем. Теперь он уже самостоятельно переходит из спальни в гостиную, где просиживает часть дня. Да и духом он весьма воспрял. Надеется, что, когда погода станет получше, он снова сможет совершать прогулки верхом. Дэвис всегда был страстным поклонником верховой езды и очень скучает по этому занятию.

– Великолепнейшие новости! Когда свидитесь с ним, передайте ему мой сердечнейший поклон и искреннюю надежду на его скорое выздоровление.

– Непременно, сэр, непременно.

– Вдобавок расскажите ему, как хорошо идет ваша работа. Что вы творите новый Юг, и что все мы рады расширению и успехам новых Соединенных Штатов, ради созидания которых он не жалел ни сил, ни здоровья.

Немного приободренный похвалой президента, Иуда П. Бенджамин прошагал несколько кварталов, отделявших его от дома, арендованного на время пребывания в Вашингтоне. Смеркалось, уже начали зажигать первые фонари. Свернув за угол, на свою улицу, он увидел небольшую толпу – причем собравшуюся вроде бы перед его домом. Один из них держал то ли мерцающий факел, то ли что‑то похожее. Протолкнувшись сквозь толпу зевак, Бенджамин остановился. Никакой это не факел.

В газоне перед воротами торчал деревянный крест – наверное, сперва пропитанный керосином, потому что полыхал он во всю мощь.

Горящий крест? Что бы это могло означать?

 

* * *

 

Генерал Уильям Тикамси Шерман явился в свой кабинет в военном министерстве, едва рассвело. Еще стояли предрассветные сумерки, когда изумленный часовой поспешил за дежурным офицером, чтобы тот отпер парадную дверь. Последние дни выдались очень хлопотливыми – сперва надо было организовать сбор ружей и боеприпасов, затем их доставку на запад. В то же самое время надо было позаботиться о сборе всех полевых орудий, какие удастся, чтобы те отправились вслед за ружьями. Батареи Севера и Юга начали объединять; ни та ни другая сторона не жаловались, работая вместе душа в душу. Пока Шерман занимался всем этим, остальные его дела в качестве командующего армии лежали в небрежении. В результате на столе скопилась невероятная уйма бумаг, каждая из которых требовала его внимания, и все усилия немного поубавить эту груду были тщетны.

В семь часов, весело насвистывая, в дверь ввалился адъютант Шермана полковник Робертс. Увидев, что начальник уже трудится, он застыл как вкопанный.

– Извините, сэр. Я не знал, что вы здесь.

– Это я должен извиниться перед вами, Сэм. Проснулся посреди ночи, думая о списке приобретений, который мы отправили комитету конгресса, и никак не мог уснуть. Вот и решил, что лучше поработаю здесь, чем ворочаться с боку на бок. И о пушках думал. Я изымаю из нашей артиллерии все гладкоствольные, ненарезные орудия, какие только найдутся. Они будут отправлены в Мексику, где на славу послужат в армии, не обученной управляться с более современными нарезными пушками. Да и боеприпасами их снабжать легче. Но и мы не можем остаться безоружными. Пэррот и остальные должны нарастить производство. Пусть хоть круглые сутки работают, мне плевать. Нам нужны пушки.

– Займусь этим вопросом незамедлительно. Но сперва не принести ли кофе, генерал?

– Если не принесете, я отдам вас под трибунал. А если принесете, разжалую в подполковники.

– Лечу, сэр!

Вытянув ноги, Шерман с наслаждением отхлебнул горячего кофе и подвинул адъютанту через стол лист бумаги.

– Теряем еще полк. Четырнадцатый Нью‑йоркский добровольческий вот‑вот будет распущен. Такими темпами скоро от армии не останется почти ничего.

– Чего нам не хватает, так это еще одной доброй войны.

– Не исключено, что мы ее получим. Вы читали рапорт комнаты 313?

– Нет. А следовало?

– Неофициально, но я хочу, чтобы моим подчиненным было известно то же, что и мне. Пока еще не совсем ясно, однако дело идет к тому. Британские войска высадились в Мексике, но вроде бы никуда не трогаются. Хотя и гнут спины, прокладывая дорогу сквозь джунгли. Однако есть и кое‑что сверх того. Вопрос о мексиканских нерегулярных формированиях. Секретный рапорт о наших с Хуаресом планах позволить его войскам в горах Оахаки позаботиться о британцах самостоятельно.

– Такого я не видел, – признался Робертс.

– И не должны были: имелся только один экземпляр, адресованный лично мне, только для моего сведения. Так что пока никому об этом не говорите. Деятельность комнаты 313 окружена жуткой секретностью, и я уверен, что не без причины. Но я хочу, чтобы моему штабу было известно то же, что и мне, как бы ни относилась к этому комната 313. Если мне придется утаивать от вас важнейшие факты, то о результативной работе не может быть и речи.

Раздался стук в дверь. Робертс открыл, принял у сержанта депешу и принес ее генералу.

– По‑моему, этого вы и ждали, генерал. Весточка с нашего стрельбища в Сьютланде. Сегодня там проводят испытание пулемета и спрашивают, не желаете ли вы присутствовать.

– Еще бы, черт возьми! Вдобавок я с огромным удовольствием удеру на время от бумажной работы. – Отодвинув кресло, Шерман поднялся. – Велите седлать лошадей. На дворе весна, и сегодня самый подходящий денек, чтобы выбраться из кабинета.

Они проехали на рысях по Пенсильвания‑авеню, залитой ярким светом утреннего солнца. Генерал Шерман отсалютовал в ответ на приветствие встречного кавалерийского отряда. Весна выдалась славная, и он чувствовал себя почти счастливым.

Но поездка до артиллерийского полигона в Сьютланде оказалась чересчур короткой. Часовые у ворот взяли «на караул», пропуская их. Генерал Рамси, должно быть дожидавшийся их, вышел из конторы и встретил подъехавших у коновязи.

– Надеюсь, у вас хорошие новости, – сказал Шерман.

– Лучше и быть не может, сами увидите. Полагаю, вы помните те демонстрации пулемета Гатлинга?

– Так точно. Но у меня сложилось впечатление, что его час еще не пробил. Всем нам пришлось бы по душе оружие, стреляющее непрерывно и в приличном темпе. Но насколько я помню, этот пулемет то и дело заклинивало. Стрелки больше времени тратили на выковыривание дефективных патронов, чем на саму стрельбу.

– Совершенно верно. Но артиллерийское управление взяло пулемет Гатлинга образца 1862 года пятьдесят восьмого калибра и невероятно усовершенствовало его.

– Каким образом?

– Во‑первых, пулемет был чересчур тяжел и неповоротлив, а темп стрельбы был чересчур низок. И не только это, а еще и, как вы сказали, бумажные патроны то и дело заклинивало в стальных стволах. Отказавшись от такого подхода, конструкторы радикально пересмотрели устройство пулемета. Теперь в нем используются патроны с медной гильзой и смещенным капсюлем. Они легко входят в патронники и без труда выбрасываются, так что заклинивает пулемет весьма редко. Еще одним недостатком было то, что каналы стволов исходного образца были коническими. Из‑за этого стволы и патронники не всегда совмещались точно, что вызывало осечки, выстрелы при открытом барабане и всяческие другие неприятности. Снижение производственных допусков сняло эту проблему. Вот, сэр, поглядите сами.

Они подошли к огневому рубежу, присоединившись к группке уже собравшихся там офицеров. Шерман почти не заметил их, потому что и его, и их внимание было целиком поглощено установленным там оружием, грозным даже с виду.

Пулемет Гатлинга образца 1863 года являл собой впечатляющее зрелище – от сверкающего медного барабана до шести длинных вороненых стволов. Рамси указал на воронкообразный контейнер в верхней части пулемета.

– Патроны загружаются в этот бункер и поступают вниз под собственным весом. Когда рукоятка поворачивается, патроны заряжаются в патронники по одному за раз. Шесть кулачковых затворов поочередно закрывают стволы, стреляют и опускают патронники для выброса отработанных гильз.

– А темп стрельбы?

– Его определяет скорость, с которой крутится рукоятка и патроны поступают в бункер. Скажем, пять патронов в секунду, триста в минуту.

Кивнув, Шерман оглядел пулемет со всех сторон, любуясь им.

– Чрезвычайно хорошие цифры. Насколько он мобилен?

– Эта модель весит вдвое меньше первой. Его может везти одна лошадь, без труда поспевая за пехотой. Добавьте сюда еще двух лошадей для боеприпасов, и это замечательное оружие при вас.

– Давайте посмотрим его в действии.

Ожидавший стрелковый расчет по команде сержанта бросился вперед. Бункер заполнили, рукоятку взвода закрепили в рабочем положении, и на этом с подготовкой было покончено.

– Огонь! – гаркнул сержант.

Раздался оглушительный грохот. Стрелок медленно повел пулемет из стороны в сторону, а его заряжающий яростно дергал за рукоятку. От ряда бумажных мишеней на деревянных рамах в двухстах ярдах от пулемета полетели лохмотья бумаги и щепки. Будь на их месте вражеские солдаты, в живых не остался бы ни один.

– Прекратить огонь!

Дым понемногу рассеивался. Громовой рев пулемета сменился звенящей тишиной. Клочья бумаги изодранных мишеней трепетали на ветру. Оглядев разрушения, причиной которых послужил единственный пулемет, Шерман кивнул.

– Весьма впечатляет. Весьма и весьма. Я уже вижу их на поле боя. Окопайте их, и никакое войско – ни пехота, ни кавалерия – не сможет взять охраняемые ими позиции. Это изменит нашу тактику до неузнаваемости, уж поверьте мне на слово. Сейчас же запускайте их в производство, чтобы, когда пулеметы понадобятся, они были под рукой. Я хочу как можно раньше увидеть тысячу пулеметов, готовых к применению.

Генерал Шерман уже поворачивался, когда его взгляд упал на группу офицеров, пришедших посмотреть испытания пулемета Гатлинга. Один из них показался ему знакомым, чрезвычайно знакомым. Откуда?.. Ну конечно!

– Капитан Мигер из Шестидесятого Нью‑йоркского. – Поглядев на плечи офицера, он улыбнулся. – Вернее, следует сказать, полковник Мигер. Как ваша рана?

– Я здоров! Не родился еще англичанин, способный прикончить этого ирландца, генерал.

– Это воистину хорошо, – Шерман нахмурился, вспомнив сражение, когда чудовищно превосходящие силы британцев перебили почти весь ирландский полк. – Они уничтожили ваш полк, не так ли?

– Попытались, генерал, определенно попытались. Но убить ирландца – это вроде как в той древней греческой байке, когда один человек порублен на мелкие кусочки и на его месте вырастает сотня.

– Это верно, теперь у вас Ирландская бригада…

– Служить в которой для меня – истинное счастье. Ежели хотите увидеть профессиональных солдат, вам следует поглядеть на нас на параде! Почти вся бригада – ветераны, доблестные воины, переведенные к нам чуть не из каждого полка в армии, и из северных, и из южных. Вдобавок у нас масса юных добровольцев, и все они горят желанием быть вместе с остальными ирландцами. А мы учили их на совесть, так что, думаю, новобранцы теперь ничуть не уступят ветеранам. Эта чудная компания только и ждет, чтоб добраться до англичан. И расквартированы мы рядышком, теперь мы входим в Потомакскую армию. Вам бы наведаться как‑нибудь на днях к нам в столовую да выпить доброго ирландского виски. Все мы сыны Эрина,[21]но теперь все до единого – добрые американцы.

– Пожалуй, что и можно, полковник Мигер, пожалуй, что и можно. – Шерман пошел было прочь, но тут же обернулся. – Вы видели рапорты – ну, насчет проблем с британцами?

– Видел ли я их, сэр?! Да я их выучил наизусть! Когда снова пробьет час палить в англичан, вам нипочем не следует забывать, что в вашем распоряжении целая бригада добровольцев, готовых идти под вашим началом хоть на край света.

– Весьма похвально, полковник, – улыбнулся Шерман. – Этого я не забуду, даю слово.

 

Date: 2016-02-19; view: 348; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию