При копировании перевода, пожалуйста, указывайте переводчиков, редакторов и ссылку на группу! Имейте совесть! Уважайте чужой труд! 7 page

Костюм девушки-мочалки очень милый: куча тюля сжата и обмотана вокруг нее с торчащим огромным белым шнурком. Костюм показывает ее плечи и ноги.

Мои скульптурные из-за фигурного катания плечи, будут смотреться горячо, если я оденусь так, но…

- Я думаю, нам нужны костюмы, где не будет видно обоих наших лиц.

- Твое лицо,- уточняет Гейб. – Никто не удивится, если увидит меня на танцах с какой-то девушкой.

Внезапно, колени Гейба становятся неудобными.

– Какая-то девушка.

- Вот дерьмо, Мэд, я не это имел в виду!

- Так что мы будем делать, лицо мне тоже тюлем обвернем?

- Нет, я буду мочалкой, а ты будешь мылом.

Мыло...

Костюм мыла это коробка, покрытая белой бумагой, на которой большими буквами написано МЫЛО.

- Да ладно тебе, иди сюда, Мэд, будет весело!

Тайно замаскированные, мы станем объектом для веселья. Просто я-секрет, это уже совершенно другая программа.

- В прошлом году мы с Пайпер были водой и землей. Это было забавно: я надел свой плавательный костюм и взял сёрф и…

- А Пайпер была землей? - то же самое, что быть грязью. – Я думала, я единственная девушка, с кем ты одинаково одевался.

- Это был просто костюм,- краснеет Гейб. – Прости, я не собирался говорить о… если ты не хочешь чтоб я…

Говорит он об этом или нет, но это всегда будет частью него, частью того, кто такой Гейб… Или кем он был, или кем он сейчас является. Я не уверена что хуже, знать это или не знать, но я точно понимаю, что я больше не хочу смотреть на костюмы сегодня.

Я слезаю с колен Гейба, встаю и смотрю на него, на его глаза цвета плавленого шоколада. Он выглядит жалким, и голос его звучит действительно взволнованным по каким-то причинам, или из-за костюма мочалки для душа или…

Я не могу ничем помочь, поэтому я взрываюсь смехом.

– Это идеальный костюм для тебя. Ты хочешь пойти на танцы, как мочалка?

Он улыбается.

– И ты хочешь пойти со мной?

Я хочу пойти с Гейбом на танцы.

– Ладно.

***

Есть определенный момент, когда все вокруг вместе покупают себе костюмы. Так как Гейб не пошел со мной за тканью в магазин, я возвращаюсь к нему с ярко-розовым тюлем для его костюма.

Мы красим из аэрозольного баллончика мою коробку в белоснежный цвет и пишем «МЫЛО» причудливым шрифтом. Гейбу приходит гениальная идея вырезать разных размеров кружочки и приклеить их так, чтоб выглядело как пена. Когда мы заканчиваем, он встает и смотрит на это.

– Нужно что-то еще.

- Это картонная коробка.

Что мы можем еще сделать!?

- Шик.

- Чего!?

- Нужно немного шика, вроде тех блестящих штучек, которые твоя мама приделывает на твои платья.

- Кристаллы Сваровски.

- Ага.

Сваровски дорогие, но я найду несколько страз в старых моделях или в коробках, в которые мы играли в детстве. Впрочем, Гейб прав.

Гейб оборачивает руки вокруг моей талии:

– Я все равно не смог бы быть мылом, не с тобой.

- Что так?

- Ты заставляешь меня думать о грязных вещах.

Он целует меня в шею, и прежде чем я осознаю, что он делает, я чувствую мелкие, дразнящие укусы на своей коже.

Я хихикаю и выкручиваюсь из его рук, но боже, мы дурачимся некоторое время, и в этот миг, я просто понимаю, что хочу быть пойманной до тех пор…

- Мэдди?

Мы с Гейбом резко замираем.

Я определенно не хочу быть пойманной мамой.

Он отступает от меня, когда мама входит в гараж:

– Что это?

У Гейба совершенно обычное, спокойное лицо:

– Наш проект по английскому.

Она изучает сверкающую коробку:

– Правда?

- Ага. С тех пор как мы проходим «Ромео и Джульетту», мы получили внешкольное задание: одеться как пара и сделать фотографию.

Мама покупает эту ложь, заворачивает и завязывает бантик.

– Как забавно, можно я вас сфотографирую?

Мы надеваем костюмы поверх одежды.

Гейб был прав, мама не сможет просто сфотографировать нас, она так сильно смеется, что не может удержать камеру ровно, когда понимает, что костюм мочалки, принадлежит Гейбу.

Этим вечером на ужине, она показывает фотографию Нильсенам.

Мама Гейба держится за бок, пока задыхается от смеха:

– Это так смешно! Жалко, что это только для фото.

Гейб сморит на меня настолько ровно и гладко, без малейшей паники, что приходит ощущение того, что он скользит по льду:

– Ну, мы сможем пойти на Хэлуин в следующую субботу как друзья. Хочешь, Мэд?

Он шикарный лжец!

Я пожимаю плечами и подыгрываю:

– Звучит, хорошо.

***

Я слышала, что официальные мероприятия в Ривэвью проходят вне кампусов, но видно дискотека по поводу Хэлуина не имеет столь высокий статус.

Зал по минимуму украшен: ленточки из крепа[50] закрученные повсюду, искусственная паутина в углах, и в дополнение, группа детей делающих монстерский мош[51] посередине.

Но реальное развлечение здесь – это костюмы.

Конечно же, тут есть обычные вампиры, распутные ведьмы и окровавленные зомби.

Курт выглядит изувеченным, одетым в свою хоккейную майку, а Ион, как уличный танцор, он просто соединил кепку и свою уличную одежду.

Но и есть несколько милых парных костюмов.

Крис с Кейт оделись как мумия и Клеопатра. Я практически не узнала Кейт в темном парике, пока не увидела рыжие волосы Криса, торчащие из-под бинтов, обмотанных вокруг его головы.

Кузина Гейба, Сара, висит на руке Энди и составляет с ним тандем из «Сникерса» и «Баунти».

Другая пара одета как игральные карты, пара тузов.

Есть ребята с шикарной фантазией: девушка одета как розетка, а парень как вилка. На протяжении всего вечера, этих двоих сопровождают бесконечные гримасы учителей, когда ребята пытаются изображать их «взаимодействие» для каждого желающего на это посмотреть, и при этом, не нарушают не одно правила школы по поведению.

Мы с Гейбом идем к столу с закусками, и даже не успеваем сделать пару движений, как крадем все внимание публики у Электрической Компании.

Я тихо стою в коробке, так что никто не знает кто я. Плюс, мне не надо волноваться о разрывающей мысли: «Черт, кто-то смотрит на меня»! Ну и проще говоря, никто не обращает на меня внимания, потому-то весь интерес людей сосредоточен возле Гейба.

Курт со своей хоккейной командой начинают первыми говорить о костюме Гейба, но потом их затыкает толпа девчонок, которые окружают Гейба и кладут свои руки ему на голые плечи или еще хуже, на его ноги. Появляется ощущение, как будто они собираются добраться до его футболки. Игроки хоккейной команды тут же быстро завязывают с подколами.

Как петух в балетной пачке, Гейб расхаживает в центре внимания. Анита подходит к нему, одетая в узкое красное мини платье, на котором через всю грудь написано ОСТРЫЙ, на животе СОУС.

В белых колготках, рубашке и перчатках, которые одеты под коробкой, чтобы завершить мой образ, мне становится жарко, особенно вокруг лица. Я отхожу от стола, потому что я не могу даже выпить пунша или съесть каких-нибудь пирожных с закрытым лицом, да я все равно не голодная. Жаль, что я не знаю, что Гейб делает с Анитой.

- Это такой беспорядок, когда я в соусе,- Анита воркует позади меня. – Хочешь вымыть меня?

- Прости,- говорит Гейб. – Но я здесь кое с кем и это не гигиенично, делиться мочалками.

Весь вечер Гейб танцует только со мной. Ну, насколько я могу танцевать в коробке, как-то так. Люди болтают с ним каждый раз, как мы останавливаемся.

Я всегда знала, что Гейб популярен, но я никогда не замечала этого так, как сейчас. Конечно, я видела его фан клуб, но только когда они стайками пробегали по коридорам.

Здесь, он как… мой папа, привлекает людей в такой харизматичной манере «любимого политика». Не смотря на это, он так же потерян, как и я в этой коробке, но я все равно чуть-чуть горжусь им. Он меня удивляет и немного пугает, потому что это вся та часть жизни Гейба, о которой я никогда не знала, и потому что я так же знаю одну или две вещи об «обожаемых политиках». И возможно, одну или две вещи о… моем папе, которого не было дома уже два месяца.

В машине по пути домой, я наконец-то набираюсь мужества и спрашиваю Гейба:

– Скажи мне еще раз, почему мы должны быть секретом?

- Ну… ты никогда не смотришь в свои подарки, - он как настоящий политик меняет тему.

- Какое это отношение имеет к моему вопросу?

- Почему бы тебе не заглянуть?

- Потому что ожидание – это часть веселья.

- Точно,- говорит он.

- Но ты всегда заглядываешь.

- Люди меняются. Я говорил тебе, Мэд, сейчас все по-другому, с… нами.

Нами.

Это слово плавит меня, но здесь нечто большее. Может, это вовсе не о секретах? Может быть, это что-то болезненно очевидное?

– Ты понтовался на танцах.

Гейб ждет минуту, чтобы ответить:

– Да. Это беспокоит тебя?

- Да.

- Прости, но…, - Гейб вздыхает. - Нет, правда. Обычно я хвастаюсь тобой. Я как бы поменялся на время.

- Хвастаешься мной? Ты спрятал меня под коробкой.

- Для танцев. Что я делаю часами каждый день? Каждый раз, когда мы на льду, Мэд, это все, что я делаю. В паре, никто не смотрит на парня, за исключением, если они не гадают, нормальный он или гей. Все для чего я там, это чтобы сделать так, чтобы ты выглядела красивой. Хотя, ты облегчаешь мне задачу своей природной красотой.

Я думала, что знаю все про Гейба. Возможно, нет.

– Прости меня.

- Ты тоже,- говорит Гейб.

***

Мама ждет, когда я приду домой.

– Как прошла дискотека?

Я колеблюсь. Это заблуждение, но возможно, это правда.

– Я думаю, было бы намного веселее, пойти с парнем.

Больше не расспрашивая меня о танцах, она продолжает:

– Хорошие новости, папа приезжает завтра.

***

Папин рейс ожидается в 9:12 утра в субботу, но это значит, что в это время у меня тренировка и балет. Когда мы наконец-таки заканчиваем, я вбегаю в дом, но… папы нет. На островке записка: Уехали на встречу. Сэндвич в холодильнике, скоро увидимся. Любим, мама и папа.

Я вздыхаю и ем сэндвич из холодильника. Там даже куриный салат с цельной пшеницей, мой любимый, но это не значит, что я голодна.

Еда занимает пять минут, я беру стакан молока и залпом выпиваю. И что мне сейчас делать? Ну на самом деле мне есть что делать, я сажусь за домашнее задание и пытаюсь читать книжку, но не могу сфокусироваться. Я слишком сильно напряжена, потом что думаю об этом всем.

Я беру свою скрипку в руки. Обычно, я не занимаюсь за пределами класса оркестра, на самом деле даже не приношу ее домой, если только это не суббота.

Мистер Рико не дает нам оставлять их в шкафчиках на выходные, так он делает вид, что ученики оркестра- Б занимаются.

Я никогда не собиралась стать концертной скрипачкой, и наши оценки зависят от посещаемости и теоретических тестов, а не из-за нашей рассадки[52] да и у меня не так уж и много мотивации, что бы переехать с последнего места. Плюс Кейт вторая за последним креслом, так что мы можем сидеть вместе так долго, пока не решаемся высказаться.

Но есть кое-что в настройке струн, это заставляет меня чувствовать, будто я тоже хорошо настроена.

Я берусь настраивать скрипку, все еще чувствуя волнение. Начинаю с сюиты «Воздуха» Генделя[53], которую мы сейчас играем в классе, поэтому для меня достаточно легко.

Я заставляю себя сконцентрироваться на смычке, но понимаю, что мне нужно произведение медленней. Пока я играю свадебную музыку, я проигрываю свой следующий любимый кусок, Канон Пахельбеля в ре мажоре.[54]

Медленная, длинные ноты в начале успокаивают меня, но когда я беру быстрые части, я опять ошибаюсь и опускаю скрипку. То, что я не тренируюсь и не занимаюсь на скрипке, сказывается на моем мастерстве.

Свадебная музыка обычно заставляет меня думать о Гейбе, но прямо сейчас, я думаю о родителях... Лаааадно, я думаю и о Гейбе и о родителях, на самом деле.

Наши отношения проходят практику, тяжелую работу. Не то чтобы мои родители никогда не ссорились.

Я помню разговор в машине прошлой ночью. Может быть, его ответ не тот, который я ожидала или хотела услышать, но я чувствую себя лучше от того, что поговорила.

Практика – путь к совершенству, так? Я подбираю скрипку и еще раз работаю над сложными частями.

Мама с папой уже пришли домой, они заходят в гостиную, но я не останавливаю свою игру. Понимаю, что это не совершенство, но звучит уже лучше, и я медленно подвожу мелодию к концу.

- Красиво,- мама хлопает.

Я бросаю скрипку и бегу к папе в объятья. Он кружит меня в руках.

– Мэдди, я так скучал по тебе.

- Я тоже, пап.

Мама говорит:

- Я пробыла с тобой на всем обеде, Уилл. Почему бы вам двоим не пойти в туристический парк? Можете прогуляться, - она смотрит на папу. – Поговорить.

Есть что-то в этом взгляде, что я ужасно не люблю. Я быстро ныряю между ними.

– Пойду, надену ботинки.

***

Парк всего лишь в нескольких милях от нашего дома, но папа настаивает на том, чтобы проехать.

– Я думала, ты был морским котиком,- говорю я, когда мы идем к тропинкам. – А не слабаком.

Папа смеется, но говорит:

- Некоторые из нас не в такой хорошей форме, в какой должны быть.

- Может, тебе нужно больше заниматься.

- Есть много вещей, которых мне следует делать больше.

Мы проходим свадебную арку на поляне у подножья тропинки.

– Типа приезжать домой,- говорю я.

- Да.

В стороне, недалеко от тропинки, мужчина с маленькой девочкой присели на корточки по обе стороны основания огромного старого дерева. Они находятся к нам спиной, и мы не можем видеть их лица, но можем хорошо слышать все, что они говорят.

– Волшебный дом,- визжит маленькая девочка, указывая на корявые корни.

Я улыбаюсь, когда мы проходим мимо них. Солнце греет мое лицо, бросая огненный свет вокруг нас. Сегодня достаточно тепло для конца октября, и это делает еще больше замечательным папин-дочкин день. Я обхватываю руками папу.

– Я люблю тебя.

Папины руки сжимают мою талию сильней:

– Я тоже тебя люблю. Всегда.

Что-то есть серьезное и плохое в том, что он хочет мне сказать, и я думаю о маме.

Разговор.

Впереди есть скамейка, где тропинка заворачивает к пруду.

– Давай остановимся здесь.

Мы садимся.

Где-то позади нас, белка шевелит листья. Я поворачиваюсь и смотрю на нее. На самом деле это оказывается две белки, которые бегают друг за другом болтают и борются.

- Великолепно,- говорит папа.

Я поворачиваюсь обратно. Листья деревьев горят золотым, переходящим в алый, а ветки целуют блестящее голубое небо, и все это отражается ниже в пруду. Это великолепно.

И тут же меня кусает ветер за спину, внезапный порыв посылает рябь на отражение. Искажая картину великолепия, которого никогда не будет в реальности.

Какова картина моих родителей? Сильно ли сплочена наша семья, как я думала или эта картинка только на поверхности? Я должна спросить его. Прямо сейчас, пока я не потеряла все свои нервы. В общем, я говорю папе, как мы всегда говорим.

– Истина, в конечном счете, восторжествует там, где нет боли, чтобы привести его к свету.

Это его любимая цитата из всех, организации под псевдонимом Честный Билл.

- Джордж Вашингтон,- тихо говорит папа.

А сейчас ветерок колеблет мой голос:

- Я хочу знать правду.

Он вздыхает.

– Мэдди…

Это не самый грациозный шаг, но я ляпаю это все равно:

- Скажи мне прямо в лицо, что ты не встречаешься с другой женщиной.

- Нет, я..., - морщинки уходят с его лица. – … не встречаюсь с другой женщиной. Твоей мамы мне больше, чем достаточно.

Говорил Честный Билл.

- Тогда почему ты не приезжал домой?

- Там было очень много дополнительной работы, я пытался уравновесить мои сенаторские обязанности и подготовка к кампании,- говорит он. – Могло быть хуже. Можно было быть представителем и не делать ничего, кроме агитации.

Что папа любит больше всего в Сенате за шестилетний срок? Просто чем больше агитации, тем больше времени для дел между этим всем. Меньше говори, больше делай.

Мы с папой больше не говорим. Мы больше не гуляем. Мы делаем кое-что получше: мы идем домой, и вместе с мамой делаем лазанью для семейного вечера.

Играем в Тривиал Персьют[55] вокруг стола с Гейбом и его родителями, я борюсь с тем, чтобы не засмеяться вслух, когда Гейб меняет каждый вопрос, который он читает на что-то связанное с фигурным катанием.

Наши родители даже не замечают, они все так широко улыбаются, будто учувствуют в рекламе зубной пасты.

Под столом, нога Гейба находит мою. Я смотрю на своих родителей позади себя, просто не обращая внимания на маневры заигрывания Гейба, как они относятся к адаптированным вопросам Гейба.

Один секрет я вообразила себе, а с другим сейчас все хорошо.

***

На следующее утро я просыпаюсь ко времени катания. У нас нет тренировок по воскресеньям, но я встаю раньше в любом случае, прикидываю, что я удивлю маму с папой, приготовив им завтрак. Я спускаюсь вниз.

Блинчики в форме сердечек, решаю я, принесу им в кровать.

Я останавливаюсь, когда вхожу в гостиную – папа спит на диване.

На цыпочках подхожу к нему. Его левая рука свисает к полу, а одна из биографий ФДР[56] приоткрывает его лицо, все еще сжатая его правой рукой.

Он просто уснул здесь, читая, говорю я себе.

От вида его пижамы, по моему видению проходит рябь. Папа никогда не врал мне, ни разу, в этот раз его разговоры не соответствуют тому, что он делает.

Гейб

Единственное, что мы делаем с Мэд следующие несколько недель в связи со стремительно приближающимися отборочными – это едим, спим и катаемся.

Я надеялся, что, в конце концов, мы хотя бы сможем побыть вместе в самолете, но наши вылеты на отборочные уже расписаны.

В первом полете, я расплющиваюсь между окном и толстой леди с ужасными газами.

Позади меня сидит женщина с кричащим ребенком. Когда карапуз начинает долбить в мое сиденье, я сдаюсь со своей домашней работой по Гамлету.

Я пытаюсь думать о приятных мгновениях со мной и Мэд вместо всего этого ужаса, и я задумываюсь чтобы уйти к ней. Но, вот в чем загвоздка.

К этому времени, мы приземляемся в Чикаго, и я отчаянно пытаюсь выбраться отсюда.

Я плюхаюсь на место рядом с Мэд, пока мы ждем в зале ожидания наш следующий вылет. Мы еще даже не в Линсинге[57], а она уже волнуется, как снежная буря.

Почему? Ну конечно, это наше первое соревнование в качестве сеньоров, но участвуют только четыре пары. В США всего несколько пар сеньоров, так что если мы даже будем здесь последними, то поедем на национальный чемпионат.

Крис и Кейт юниоры в танцах на льду, они должны быть не последними и тогда тоже будут претендовать.

Кроме того, Мэд наслаждается соревнованиями. Она никогда не нервничает и не замыкается.

– Эй, ты украла мою подпись,- она смотрит на меня, а я указываю на ее карандаш. – Нервничаешь из-за соревнования?

Мэд перестает стучать ластиком по книжке.

– Прости. Это просто…

Вдруг, я тоже начинаю нервно дергаться. Танцую пальцами у себя в ботинках. Пожалуйста, не надо никаких обсуждений нас. Я знаю, Мэд не в восторге от того плана, где мы держим свои отношения в секрете некоторое время, но…

- Это… мой папа.

Я останавливаю свой балет на пальцах.

– Твой папа?

- Это первый раз, когда он пропускает такое большое соревнование и… мне страшно.

- Что? Ты хочешь сказать, что будешь кататься плохо, потому что он не смотрит? Мы делаем это каждый день на тренировке. В любом случае, твоя мама будет.

- Вот этого я и боюсь,- говорит Мэд. – Она приедет, а он нет. Гейб, с этим что-то не так. Я переживаю, что у него может быть… роман.

Правильный сенатор Спаэр? Честный Билл?

– Ты спрашивала родителей об этом?

- Я спросила его.

- Что он сказал?

- Что мамы для него достаточно. Но он спал на диване.

Я не знаю, что сказать. Я быстро сжимаю руку Мэд, и опускаю, как и наш разговор, потому что вижу, что другие фигуристы из нашего клуба направляются к нам.

– Поговорим позже?

Мэд кивает.

Восьмилетняя Хэйли приближается ко мне. Она держит колоду карт:

– Я надеру тебе задницу в Войну[58].

- Не говори задница, - говорю я ей.

Она ухмыляется мне:

– Почему нет? Ты только что сам сказал.

- Сделай его,- говорит Мэд Хэйли. – Покажи ему, на что ты способна.

Я сажусь на пол с Хэйли, подкатывая свои тренировочные штаны, а потом уже время идти на следующий самолет.

Восемь учеников Игоря соревнуются в отборочных соревнованиях в этом году, и у нас у всех будут комнаты в принимающем отеле.

Два одиночника и Хэйли со своим несовершеннолетним партнером, еще маленькие, поэтому остаются со своими мамами. Нам оставляют две комнаты, одну для Мэд и Кейт и для меня с Крисом.

Крис бросает свой рюкзак на пол в нашей комнате и сразу же выходит. Я разбираю свои вещи и думаю, сколько же субботних ужинов пропустил сенатор этой осенью.

Замятый разговор между мамой Мэд и моими родителями. Может это быть правдой? Я все еще не знаю, что сказать, но чувствую, что я должен что-то сделать, чтобы утешить Мэд, поэтому направляюсь в комнату девочек.

Когда я стучу в дверь, мне открывает Крис обернутый в одно поленце и все еще мокрый. Он дергает меня внутрь.

– Боже, ты нас спалил!

Он это серьезно!?

– Ночь перед соревнованиями и ты тут трахаешься?

Он склоняет ко мне голову:

– Мы держались за руки под простынями и вспотели, идиот.

- Ты знаешь, Игорю не нравится…

- Как будто Игорю вообще что-то нравится.

Крис скрещивает руки на груди.

– Это так трудно представить, что ей возможно это нравится? Так что может ты не один, кто знает, как заполучить девушку?

И почему меня это так огорчает? Это ведь не испортит мое завтрашнее выступление. Я ни один, кто может игнорировать приказы Игоря, но…

- Что если она соберется уехать…

- Тогда я брошу ее и найду новую партнершу.

Крис проходится по мне глазами и показывает головой на полосу презервативов на прикроватном столике.

– Вот противозачаточные.

Я знаю, Крис осторожный. Черт, я его спонсор. У мамы в офисе всегда есть бесплатная контрацепция.

Ни одно из этого не новость для меня, тогда что меня так ранит?

Я ревнивец, вот кто я. Крис устраивает “вечеринку”, и если я даже не хочу это признавать, но я тоже хочу такую “вечеринку”.

Я пытаюсь сбросить это чувство с себя. Напоминая себе, что я не хочу падение-с-Акселя отношений, что может случиться после таких “вечеринок”. Я хочу принимать правильные решения.

- Где Мэд?

- В душе с Кейт.

Сарказм это или нет, но это не смешно. Я замахиваюсь на него.

Крис отступает назад:

– Шуток не понимаешь? Ее тут нет, расслабься. Как будто она смотрит на кого-то кроме тебя. Я клянусь, ты настоящий идиот.

- Где она?

- Она ушла на стадион полчаса назад посмотреть на тренировку девушек сеньоров, - он показывает на дверь. – А сейчас, если ты не против…

Я ухожу без ответа.

Выбираю прогулку пешком вместо отельного автобуса, позволяя свежему ноябрьскому воздуху охладить мой гнев.

Мэд сидит на главном катке, бегло записывая короткие замечания о девушках в тетрадку.

– Есть уже кто-то хороший?

Она пожимает плечами и улыбается:

– Не много троек. Я до сих пор могу их сделать.

Я проскальзываю на место рядом с ней, и мы смотрим на тренировку следующей группы, выходящей на лед.

Мэд могла бы быть выше всех из этой стаи, если была бы одиночником. Она такая же быстрая, если не быстрее, и очень гибкая.

Я вижу, как фигуристка за фигуристкой падает после простейших трешек, некоторые из них даже после двойных Акселей.

Мэд может быть национальным чемпионом. Без меня.

Прежде, такие мысли заставляли меня гордиться Мэд. Сейчас? Это еще одно напоминание того, что на этот раз у меня не может закончится бензин.

После второй тренировки, Мэд готова уходить, но мне интересно, смылся ли Крис. Мы не уходим еще час.

Мысли о моей, возможно пустой комнате, пробегают у меня в голове, но приказы Игоря были ясны, сегодня мы отдыхаем.

– Хочешь чего-нибудь поесть?

Мэд морщит нос:

– Нет, спасибо. Ты знаешь, мне будет плохо, если я поем еду на катке за день до соревнования.

- Не здесь, через дорогу есть Сэндвич шоп.

Она не морщит нос и смотрит на меня широкими глазами.

Когда она поворачивается, чтобы взять сумку, я позволяю гримасе исказить мое лицо.

Со всех сторон одно дерьмо! Что я делаю? Последний раз, когда мы с Мэд вместе тусовались, все прошло не очень горячо.

Я не буду обжиматься с ней под трибунами, и я не уверен, хорошо это или плохо. Я не могу выходить с катка с ней за руку. Даже если мы и не дома, здесь слишком много людей, которые знают нас.

Впрочем, Мэд холодна. Идем бок обок, не касаясь друг друга. Просто друзья идут на обед.

Она смешит меня пикап шутками фигуристов, которые она вычитала в интернете: Эта защита (для коньков) у тебя в пакете или ты просто рад меня видеть? В Сэндвич шопе, она пропускает вперед растрепанную женщину, пытающуюся загнать своих детей и влезть в очередь.

Мы сидим около окна с нашими сэндвичами. Я смотрю на Мэд напротив меня. На веселую Мэд, добрую Мэд.

Я провожу с ней большую часть моего дня, чем с любым другим человеком, но мы всегда идем на каток, или с него, ну или собственно катаемся. Или же, позже, дурачимся под прикрытием «улучшение нашего катания». А насколько хорошо мы реально знаем друг друга?

Она перестает жевать.

– Что, бунга-бунга [59]в мыслях?

- Просто думаю о… тебе, о… нас.

- Так что? – она двигает бровями. – Защита у тебя в сумке?

Как всегда смешно, но тут что-то большее.

– Как много ты обо мне знаешь?

Мэд удостаивает меня одной из своих милых улыбок.

– Достаточно, чтобы написать довольно грязную биографию. С чего ты хочешь, чтобы я начала?

Ее улыбка растягивается, как ухмылка Чеширского кота.

– Что на счет твоей приметы, одевать одни носки всю неделю перед соревнованием? - Она читает взгляд, которым я стреляю в нее и смеется. – Ты прав, да, ты не говорил мне, но знаешь что, после длительного времени, ты просто понюхай их. Особенно, когда они у тебя в коньках. Игорь думает, что я невероятно выгибаюсь в тодесе из-за его потрясающего тренерства, но на самом деле я просто пытаюсь держать голову подальше от твоих вонючих ног.

Я смеюсь, но из-за нее я начинаю думать о другом. Приметы помогают мне спастись от стресса. Соревнования заставляют Мэд нервничать, но…

- Прости, это была шутка.

- Нет, это было смешно, правда. Ты просто заставила меня задуматься о твоем отце.

Одна ее бровь падет, а другая взлетает.

– Вонючие носки подтолкнули тебя к мыслям о моем папе?

- Нет, Да. Смотри, носки моя примета, потому что соревнования это стресс. Не для тебя, возможно, но для многих из нас. У твоего папы скоро переизбрание, так? И посмотри какое давление на действующих чемпионов, все только и ждут, когда ты оступишься. Он, возможно, нервничает и плохо спит. Вспомни, какими раздражительными были мои предки, в течение клинической ординатуры[60], когда мы были в начальной школе.

- Ты боялся, что они разведутся,- говорит Мэд.

- Ты сказала, что я могу жить с тобой, если они сделают это. Что будешь делить со мной комнату. Это предложение еще в силе?

- Папа сказал, что у него много дополнительной работы с предвыборной кампанией.

Она улыбается мне. Не «ха-ха» улыбкой, а «спасибо, Гейб» улыбкой.

- Всегда пожалуйста.

Я не собираюсь все испортить на этот раз. Может, Мэд и может написать книгу обо мне, но я хочу узнать больше о ней. Я тянусь к ее тетради.

– Я знаю, это твоя суперсекретная шпионская тетрадка, но ничего, если я возьму несколько листочков? Она кивает, а я вырываю два чистых листка. - Я бросаю тебе вызов в игре «любимых вещей». Мы будем записывать свои любимые вещи, а потом посмотрим, кто больше придумал.

- Хорошо. Какие категории? Книги, фильмы, еда, цвета.

- Выбирай, что хочешь, только сформулируй вопрос, когда будешь задавать.

Несколько минут слышно только царапание ручки по бумаге, когда мы пишем. Как только мы добираемся до вопросов, я удивляюсь, сколько всего я знаю, и не знаю в то же время. Еда, фильмы и игры, довольно легко понять из субботних вечеров. Меня не удивляет и то, что Мэд тоже знает все это обо мне. Но ее любимый предмет в школе английский?

– С Ксандер? Это ведь не потому что я там, нет?

Мэд наклоняет голову ко мне.

– Ой, не возвышай себя. Я просто разочарована, что миссис Мейсон выбрала этот год, чтоб родить ребенка. Я слышала, она реально хорошая, а миссис Ксандер…, - Она выпрямляется. – В любом случае…

Я думаю, о том, сколько раз срывали уроки только чтобы увильнуть от работы.

– Мы все портим, да? Я больше не буду.

Мэд пожимает плечами.