Стиви Рей. Стиви Рей пока не понимала до конца, что означает загадочное стихотворение Крамиши, но одно она знала точно — только что подруга сказала ей чистую правду

Стиви Рей пока не понимала до конца, что означает загадочное стихотворение Крамиши, но одно она знала точно — только что подруга сказала ей чистую правду. Она должна перестать отворачиваться от правды и измениться.

Самое трудное заключалось в том, что Стиви Рей уже не верила в то, что сможет отыскать эту правду, не говоря уже обо всем остальном. Она снова посмотрела на зажатый в руке листок. Стиви Рей настолько хорошо видела в темноте, что без труда разбирала строчки даже в густой тени под огромными горными дубами, росшими вдоль улицы Утика со стороны стены кампуса.

— Терпеть не могу эти вонючие хайку, или как это там называется! — пробурчала она, в сотый раз перечитывая три короткие строчки.

Сердцу скажи своему

Покров секретов душит

Свободу ему выбирать.

Это было про Рефаима. И про нее. Опять.

Стиви Рей плюхнулась под дерево и прислонилась спиной к шершавому стволу, наслаждаясь ощущением силы, исходящим от старого дуба. Значит, она должна сказать что-то своему сердцу, но что именно? И она без всяких стихов прекрасно знает, что секрет ее душит, но разве она может кому-нибудь рассказать про Рефаима? Или секрет душит не ее, а свободу? Его свободу выбирать? Или свобода — это его выбор? Но папочка так цепко держит Рефаима за горло, что он этого не понимает?

Стиви Рей со вздохом подумала о том, что отношения древнего Бессмертного и его полубессмертного сына являются не более чем застарелой версией все тех же подавляющих взаимоотношений отца и сына, от которых страдают миллионы парней в современном мире. Калона обращался с Рефаимом как со своим рабом, но он так давно вдолбил ему в голову всякий вздор насчет своей отцовской роли, что бедный пересмешник уже не мог понять, как все обстоит на самом деле!

Ну, а потом все еще больше запуталось, потому что Стиви Рей сначала Запечатлилась, а потом намертво связалась с Рефаимом, исполняя обещание, данное черному быку Света....

— Вообще-то дело не только в обещании, — прошептала Стиви Рей себе под нос. Ей ли не знать, что она и до этого была без ума от Рефаима! — Он... он мне нравится, — еле слышно выдохнула она, хотя кругом стояла глубокая ночь, и подслушать ее могли разве что деревья. — Жаль, я не знаю, это из-за Запечатления или по-настоящему, потому что в нем есть что-то такое?

Запрокинув голову, Стиви Рей посмотрела на паутину голых веток, распростертую над ее головой. И продолжила исповедоваться деревьям:

— Честно говоря, мне нельзя с ним больше видеться!

У нее земля уходила из-под ног при одной мысли о том, какая бездна разверзнется в Доме Ночи, когда Дракон Ланкфорд узнает, что она не только тайком спасла пересмешника, убившего Анастасию, но и Запечатлилась с ним!

— Может, в стихотворении как раз и говорится о свободе от меня? Если я перестану видеться с Рефаимом, он выберет свободу улететь отсюда! Может быть, наше Запечатление само собой ослабнет в разлуке?

Но от этой мысли у нее тоже земля уходила из-под ног.

— Нет, сама я все равно ничего не придумаю. Мне нужно с кем-нибудь посоветоваться, — жалобно прошептала Стиви Рей, опуская подбородок на руки.

В тот же миг, словно в ответ на ее слова, откуда-то послышались рыдания.

Стиви Рей встала, склонила голову набок и прислушалась. Точно, неподалеку кто-то ревел в три ручья. Стиви Рей совсем не хотелось идти и узнавать, кто там плачет и что случилось.

Честно говоря, за последнее время она была сыта слезами по горло, но плач звучал настолько горестно и безутешно, что Стиви Рей просто не могла остаться в стороне. Это было бы неправильно.

Она пошла на плач, и вскоре узкая тропка привела ее к высоким черным чугунным воротам главного входа в школу.

Стиви Рей не сразу поняла, что видит перед собой. Да, теперь она ясно видела, что плакала женщина, и что женщина эта стояла за воротами Дома Ночи. Подойдя ближе, Стиви Рей разглядела, что незнакомка стоит на коленях перед воротами, возле правой створки. Перед ней возвышался какой-то огромный погребальный венок, сплетенный из искусственной зелени и розовых пластиковых гвоздик.

Венок был прислонен к каменному столбу, а прямо под ним горела зеленая свечка. Сотрясаясь от рыданий, женщина вытащила из сумочки какую-то фотографию. И только когда она поднесла карточку к губам, Стиви Рей впервые увидела ее лицо.

— Мама!

Это слово еле слышным шепотом сорвалось с ее губ, но мама тут же обернулась и посмотрела на Стиви Рей.

— Стиви Рей? Детка?

Мамин голос мгновенно прогнал тяжелый ком, с недавних пор поселившийся в желудке Стиви Рей, и она со всех ног бросилась к воротам. Не думая ни о чем, кроме матери, Стиви Рей легко перепрыгнула через каменную стену и приземлилась по другую сторону ворот.

— Стиви Рей? — вопросительно прошептала ее мама.

От волнения, у Стиви Рей так перехватило горло, что она могла только кивнуть, обливаясь слезами.

— Детка моя, как же хорошо, что я смогла еще разок тебя увидеть! — мама ласково вытерла ее лицо старомодным тканевым носовым платком, который все это время сжимала в кулаке, и изо всех сил постаралась сдержать слезы. — Милая, ты счастлива там, где ты сейчас? — не дожидаясь ответа, она быстро-быстро заговорила, глядя в лицо Стиви Рей, словно хотела навсегда запомнить ее: — Я так скучаю по тебе, деточка. Я хотела приехать раньше, привезти тебе венок, свечку и эту чудесную фотографию, где ты в восьмом классе, но не могла добраться к вам из-за бури. Все дороги перекрыли, не прорвешься! А когда буря кончилась и проезд открыли, я все откладывала поездку, никак не могла решиться. Ведь это было бы уже навсегда, ты понимаешь? Это значило бы признать, что тебя больше нет... Ты умерла, — она еле слышно выдохнула это слово, как будто не могла найти в себе силы произнести его.

— Мамочка! Я тоже так по тебе скучала! — Стиви Рей бросилась к маме на шею, зарылась лицом в ее пушистое синее пальто, вдохнула знакомый запах и разрыдалась в голос.

— Ну будет, будет, моя хорошая. Все пройдет, вот увидишь. Все будет хорошо, — ласково говорила мама, крепко-крепко прижимая ее к себе и похлопывая по спине.

Стиви Рей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она выплакалась и смогла, наконец, посмотреть на маму.

Вирджиния — или просто Джинни, как ее называли все домашние. — Джонсон улыбнулась ей сквозь слезы и поцеловала: сначала в лоб, а потом в губы. Затем сунула руку в карман пальто и вытащила оттуда второй носовой платок — точно такой же, как первый, только аккуратно сложенный.

— Как хорошо, что я захватила запасной!

— Спасибо, мам. У тебя всегда все есть, — Стиви Рей с улыбкой вытерла лицо и высморкалась. — А ты не привезла вкусных шоколадных печенек?

Мама нахмурилась.

— Детка, но как же ты можешь есть?

— В смысле? Ну, ртом, как всегда.

— Но милая, — совсем растерялась мама. — Ты не подумай, мне все равно, что ты пришла ко мне из загробного мира, где живут души умерших, — мама Джонсон сказала это очень торжественно и подкрепила свои слова жестом, который должен был изображать нечто загадочное. — Я просто счастлива, что могу снова увидеть свою девочку, но, видно, мне все-таки понадобится время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что ты теперь привидение, да еще такое необычное — и плачешь настоящими слезами, и даже ешь! Прости, я пока совсем ничего не пойму.

— Мама, я не привидение!

— Я не то сказала? Значит, ты какое-то явление, да? Или видение? Но милая, для меня это совершенно неважно! Я все равно тебя люблю. Если ты хочешь мне являться, так я буду часто-часто приезжать сюда и видеться с тобой! Ты не подумай чего, я спрашиваю только потому, что хочу понять!

— Мама, я не мертвая. То есть больше не мертвая.

— Неужто с тобой приключилось какое-то паранормальное явление?

— Мама, ты не понимаешь!

— Конечно, не понимаю, милая, я так и говорю — не понимаю. То есть ты совсем не мертвая? Нисколечко? — переспросила мама Джонсон.

— Нет, но я не знаю, почему так. Похоже, я в самом деле умерла, но потом вернулась, и у меня появилось это, — Стиви Рей указала на красные татуировки в виде цветов и листьев, украшавшие ее лицо. — И теперь я первая красная Верховная жрица в истории.

Мама Джонсон перестала плакать, но после объяснения Стиви Рей слезы снова потоком хлынули у нее из глаз.

— Не умерла... — шептала она в промежутках между рыданиями. — Не умерла...

Стиви Рей снова кинулась ей на шею и крепко-крепко обняла.

— Прости меня, прости, мамочка! Мне так стыдно, что я не приехала и не сказала тебе. Я хотела! Правда, честное слово, хотела! Просто, когда я ожила в первый раз, то была сама не своя. А потом в школе такое началось, что только держись. Я никак не могла отсюда вырваться, а позвонить тебе тоже не могла. Ну ты пойми, как бы это выглядело? Просто взять, позвонить своей маме и сказать: «Привет, не разъединяйся! Это правда я, и я не мертвая». Наверное, я просто не знала, что мне делать. Мне так стыдно, так стыдно, — повторила она, закрывая глаза и еще крепче обнимая мать.

— Ну, ну, будет, будет. Все хорошо. Все замечательно. Главное, что ты жива и здорова. — Мама отстранила Стиви Рей, чтобы посмотреть на нее, и быстро вытерла глаза. — У тебя ведь все в порядке, детка?

— Да, мам.

Мама Джонсон протянула руку и, взяв Стиви Рей за подбородок, посмотрела ей в глаза. После этого она покачала головой и сказала таким знакомым, твердым материнским голосом:

— Нехорошо лгать матери!

Стиви Рей не знала, что сказать. Она молча смотрела на маму и чувствовала, как плотина лжи, тайны и обмана начинает прорываться у нее в груди.

Мама Джонсон взяла ее руки в свои и сказала:

— Я здесь. Я люблю тебя. Расскажи мне обо всем, детка.

— Все плохо, — прошептала Стиви Рей. — Очень плохо.

Но в голосе мамы она услышала только любовь и заботу.

— Детка, ты жива, а значит, ничто не может быть по-настоящему плохо.

И Стиви Рей не устояла перед этой безоговорочной материнской любовью. Набрав в легкие побольше воздуха, она выпалила на едином дыхании:

— Мама, я Запечатлилась с чудовищем. Получеловеком-полуптицей. Он сделал много плохого. Очень плохого. Он даже людей убивал.

Лицо мамы Джонсон не дрогнуло, она лишь крепче сжала руки Стиви Рей.

— Это чудовище сейчас здесь? В Талсе?

— Да, — кивнула Стиви Рей. — Только он прячется. В нашем Доме Ночи никто не знает про нас с ним.

— Даже Зои?

— Нет, особенно Зои! Она жутко рассердится. Мама, ты не понимаешь! Каждый, кто об этом узнает, взбесится. Я понимаю, что рано или поздно это все равно выплывет наружу. Это неизбежно, но я не знаю, что мне делать. Это ужасно, ужасно. Все меня возненавидят! Никто меня не поймет.

— Не придумывай, совсем не все тебя возненавидят. Я вот никогда этого не сделаю.

Стиви Рей вздохнула и криво улыбнулась.

— Но ведь ты — моя мама. Ты обязана меня любить. Это твоя работа.

— Как и у твоих друзей, если, конечно, они настоящие друзья, — мама Джонсон помолчала, а потом медленно спросила: — Детка, это чудовище что-то с тобой сделало? Ты не сердись, я ведь в вампирской жизни не очень понимаю, но всем известно, что Запечатление с вампиром — дело серьезное. Он как-то заставил тебя сделать это Запечатление? Потому что если это так, то мы можем прямо объявить об этом школьному начальству. Они поймут и помогут тебе избавиться от этого.

— Нет, мам. Я Запечатлилась с Рефаимом потому, что он спас мне жизнь.

— Это он оживил тебя из мертвых? Стиви Рей покачала головой.

— Нет. Честно говоря, я не знаю, почему я стала немертвой, но думаю, что это дело рук Неферет.

— Тогда я должна поблагодарить ее, детка. Может быть...

— Нет, мама! Держись подальше от нашей школы и особенно от Неферет! Она сделала это не потому, что она хорошая. Она только притворяется хорошей, а на самом деле совсем не такая!

— А это существо, которое ты называешь Рефаимом?

— Он очень долго был на стороне Тьмы. Его отец большой поганец и совершенно запутал ему мозги!

— И, тем не менее, этот Рефаим спас тебе жизнь? — уточнила мама Джонсон.

— Дважды мама, и сделает это снова, если понадобится. Я знаю.

— Детка, подумай хорошенько и ответь мне на два вопроса.

— Хорошо, мам.

— Первое — ты видишь в нем что-то хорошее?

— Да, — без колебаний ответила Стиви Рей. — Вижу.

— И второе: он может причинить тебе зло? Он угрожает тебе?

— Мама, он спас меня от чудовища, ужаснее которого просто на свете не бывает, и тогда это чудище набросилось на него и ужасно истерзало! Просто ужасно. Он сделал это, чтобы спасти меня от страданий. Я уверена, что он скорее умрет, чем обидит меня.

— Тогда послушай, что тебе скажет мать, милая. Я не очень представляю, как можно быть наполовину птицей, наполовину человеком, но готова закрыть глаза на такую диковину, потому что он спас тебя и ты с ним связана. А это значит, детка, что когда твоему Рефаиму придется выбирать между своим гадким прошлым и новым будущим рядом с тобой, он выберет тебя, если силенок хватит.

— Но мои друзья никогда его не примут, а самое ужасное, что вампиры попытаются его убить!

— Детка, если твой Рефаим творил ужасные злодейства, как ты говоришь, то он должен понести за них наказание. Нельзя убивать людей, а потом начинать жизнь с чистого листа! Но это его проблема, а не твоя. А ты запомни вот что: ты можешь отвечать только за свои поступки. Поступай правильно, детка. Делай то, что должно. У тебя это всегда получалось. Защищай себя. Твердо стой за то, во что веришь. Это все, что ты можешь сделать. И если Рефаиму хватит сил остаться с тобой, то кто знает, какие чудеса ждут вас впереди? Возможно, ты сама удивишься, когда увидишь.

Стиви Рей почувствовала, что сейчас снова расплачется.

— Он сказал, что я должна повидать тебя. Он сам не знал своей матери. Его отец изнасиловал ее, и она умерла, давая жизнь Рефаиму. Но он с самого начала твердил мне, что я должна поскорее повидаться с тобой.

— Детка, тот, у кого такое сердце, не может быть чудовищем!

— Но он не человек, мама! — Стиви Рей так крепко стиснула мамины руки, что у нее пальцы онемели, но она не могла отпустить ее. И не хотела отпускать.

— Стиви Рей, ты ведь тоже больше не человек, но разве для меня это важно? Этот твой птичий парнишка спас тебе жизнь. Дважды. Поэтому будь он хоть наполовину носорогом, с рожищем посреди лба! Он спас мою девочку, и это самое главное! Так что скажи ему при встрече, что я наказала крепко-крепко обнять его от меня.

Стиви Рей невольно засмеялась, представив, как мама Джонсон обнимает Рефаима.

— Обязательно скажу.

Лицо мамы Джонсон стало серьезным.

— Знаешь, милая, чем скорее ты всем расскажешь о нем, тем будет лучше. Да ты и сама понимаешь, верно?

— Верно. Я постараюсь. Но сейчас у нас и без этого такая заваруха, что лучше я подожду более подходящего времени.

— Для правды нет неподходящего времени, — строго сказала мама Джонсон.

— Ах, мама! Просто не понимаю, как я могла так влипнуть!

— Все ты понимаешь, детка. Меня при этом не было, но я отлично вижу, что этот Рефаим у тебя в душе и что эта история может стать его искуплением и освобождением.

— Только если у него хватит сил, — прошептала Стиви Рей. — А я в этом не уверена. Насколько я знаю, он никогда не выступал против своего отца.

— Есть ли вероятность, что отец Рефаима одобрит его союз с тобой?

— Ни малюсенькой! — скривилась Стиви Рей.

— Но Рефаим дважды спас тебе жизнь и Запечатлился с тобой. Детка, сдается мне, что он уже давно выступает против воли своего папы.

— Нет, мама, тут все не так просто. Он делал все это, пока его папочка был, скажем так, в отъезде. А теперь его отец вернулся, и Рефаим снова должен ему подчиняться.

— Правда? Откуда ты знаешь?

— Он сам сказал мне это сегодня, когда... — Стиви Рей осеклась и вытаращила глаза.

Мама с улыбкой кивнула ей.

— Поняла?

— Ой, божечки, может, ты права!

— Конечно, я права. Ведь я твоя мама.

— Я люблю тебя, мамочка, — воскликнула Стиви Рей.

— И я люблю тебя, детка.