Призрак мистера Айронза растворяется в темноте

Ночь была темная… луна едва‑едва светила… и мистер Арчер велел нам свернуть на болото… мрачное и безобразное, оно тянулось мили на четыре или на пять, вокруг лишь вереск и черный торф, большие пространства, покрытые холмиками, и там и сям лужи или мелкие озерца.

Он все время оглядывался на дорогу и не произносил ни слова. Мне вовсе не улыбалось с ним встречаться, но я боялся, как бы он не заподозрил недоброе, если я откажусь. Так что я решил на этот раз подчиниться, а потом держаться от него подальше.

К тому времени мы уже удалились от дороги приблизительно на милю, и наш путь шел по пологому подъему; спереди, сзади, по сторонам – всюду виднелся один торфяник; тут я встал как вкопанный и говорю: «Хватит, дальше я не пойду».

«Хорошо, – отозвался мистер Арчер, – но давайте дойдем до тех камней… там мы сможем поговорить сидя… я устал».

У одного из тех черных озер торчало полдюжины белых камней. По дороге через болото никто из нас не проронил ни слова. Каждому было о чем подумать.

«Годится, – сказал мистер Арчер, останавливаясь у воды; камни были рядом, но он не сел. – Ну, Гласкок, вот он я, и деньги за лошадь у меня в кармане; так чего же ты хочешь?»

Мистер Арчер перешел к делу так внезапно, что Гласкок, судя по виду, слегка оробел, повесил голову и задумался, переминаясь с ноги на ногу.

«Черт возьми, дружище, чего ты испугался? Мы ведь свои люди», – весело произнес мистер Арчер.

«Разумеется, сэр, – отозвался Гласкок, – в этом я не сомневаюсь».

В ответ мистер Арчер засмеялся и сказал:

«Ну… хватит тянуть… выкладывай все начистоту».

«Сэр, в письме все сказано».

«Ах, Гласкок, – говорит мистер Арчер, – ты ведь угрожаешь мне в этом письме. Не думал я, что ты так поведешь себя. Ну что же, против рожна не попрешь. – Он снова засмеялся, пожал плечами и произнес, опуская руку в карман: – Здесь у меня шестьдесят фунтов, это все, что у меня осталось, придется тебе умерить аппетит. Как ты насчет этого?»

«Вы забрали пропасть золота у мистера Боклера», – говорит Гласкок.

«Ни гроша сверх своих самых насущных нужд. – И вновь мистер Арчер засмеялся. – И потом, у кого больше прав – разве не я его убил?»

Его слова и этот смех пугали меня все больше и больше.

«А я, сэр, вас потом поддержал – ведь так?» – сказал Гласкок.

«Рыцарь без страха и упрека, сэр… готовый и в огонь, и в воду; а теперь, сколько ты хочешь? Не забудь, это все, что у меня есть… я гол как сокол; и здесь еще мой друг Айронз… ну?»

«Мне ничего не нужно, – говорю, – я не возьму ни шиллинга… ни полупенса».

Понимаете, я почему‑то чуял, что ничего хорошего из этого не выйдет, и к тому же боялся.

«Что? Ты не хочешь получить свою долю, Айронз?» – спросил он.

«Нет, это ваши деньги, сэр… моих там и шести пенсов нет… не нужны они мне, и все тут».

«Ну что ж, Гласкок, говори… Айронза ты слышал».

«Пусть Айронз говорит за себя… мне до него дела нет. Вы должны были поделиться со мной деньгами мистера Боклера… у нас обоих одинаковые заслуги… и если я всего лишь держал язык за зубами, все равно это очень дорого стоит».

«Не отрицаю… дорого… бесконечно дорого. Ну вот, здесь шестьдесят фунтов… но заметь, это все, что у меня есть… Так сколько?»

«Тридцать, на меньшее я не согласен», – угрюмо буркнул Гласкок.

«Тридцать! Это много… но с учетом всех обстоятельств… не слишком», – говорит Арчер.

С этими словами он вынул правую руку из кармана панталон и разрядил в сердце Гласкока пистолет.

Гласкок не крикнул, не сошел с места, не застонал; он только странно дернулся и плашмя упал, так что его голова оказалась у самой воды.

Кажется, я что‑то сказал… не знаю… я сам едва не умер… потому что такого я никак не ожидал.

«Ну, ну, Айронз… что с тобой… мужайтесь, сэр… помоги мне, и ничего с тобой не случится».

В левой руке у него был пистолет, из которого он только что стрелял, а в правой – заряженный.

«Он сам виноват, Айронз. Я этого не хотел, но приходится защищаться; нельзя, чтобы моя жизнь находилась в руках иудея или Иуды».

На улыбающееся, бледное как смерть лицо мистера Арчера падали черные пряди.

«Я ни тот и ни другой», – сказал я.

«Знаю, и поэтому ты здесь, а он там».

«Хорошо, но теперь все кончилось, так я думаю», – говорю я. Мне не терпелось убраться подальше.

«Не уходи пока, – говорит он, словно бы просит, а сам эдак слегка вздергивает пистолет, – ты должен помочь мне спрятать этого дурня».

И вот, сэр, нам пришлось три или четыре часа надрываться на холоде: мы привязали к его одежде камни, утопили тело у самого берега и навалили сверху еще камней. Работа оказалась не из легких, скажу я вам, глубина была почти четыре фута, несмотря на сухое время года; потом мы обрушили в воду изрядный кусок берегового грунта; мы убрали следы, а прочее предоставили судьбе; ни разу не слышал, чтобы там нашли тело, – наверное, он до сих пор на месте.

И Айронз застонал.

– Возвращались мы молча, уставшие как собаки, и я от страха обливался холодным потом. Но он не замышлял против меня худого. К счастью, убийство – штука небезопасная, без причины убивают одни дураки, и, когда мы вернулись на дорогу, я свернул к Лондону, а он – в другую сторону; куда он собирался, понятия не имею, но он‑то отлично знал, что дальше делать, уж будьте уверены.

И страшно же мне было, скажу я вам, шагать в полном одиночестве среди вересковой пустоши. Темно было хоть глаз выколи, попадались на дороге такие места, где мои шаги отзывались эхом, и я решал, что не иначе как мистер Арчер передумал и пустился вдогонку или другая какая‑нибудь напасть, не лучше, – если только такое возможно; много раз я оборачивался, ожидая, что увижу за спиной Арчера или того, другого; ведь когда мистер Арчер пристрелил Гласкока, я будто тронулся и потом долго еще трясся с головы до ног.

Ну вот, видите, Гласкок мертв и не заговорит, мистер Боклер тоже, и доктор Стерк все равно что покойник, а он, думаю, что‑то знал… припомнил. В ночь, когда мистер Боклер лишился жизни, доктор Стерк лежал в соседней комнате – вроде туалетной при спальне, – и дверь была открыта, но он хворал после падения, рука в лубках; он принял опиум и мало что сознавал, и не мог ничего показать на суде, но, наверное, позже он припомнил что‑то относящееся к делу. – Мистер Айронз повернулся, подошел вплотную к Мервину и очень тихо сказал: – И, думаю, Чарлз Арчер его убил.

– Так, значит, Чарлз Арчер в последние несколько месяцев появлялся в Дублине, а возможно, и в Чейплизоде? – воскликнул Мервин, изнывая от волнения.

– Я этого не говорил, – отозвался Айронз. – Я сказал вам правду… чистую правду… но не гоняться же за тенью… кто поверит моему рассказу?.. С тех пор столько воды утекло. Допустим, я выложу все начистоту и сведу вас с ним лицом к лицу, но кто поверит? А мне после этого не жить – так ли, иначе ли – и не угадаешь, как именно, – но я умру, не пройдет и года, и ничто на свете меня не спасет.

– Быть может… быть может, это Чарлз Наттер, ведь и мистер Дейнджерфилд что‑то знает о нем, – вскричал Мервин.

Айронз не ответил, несколько секунд он молча сидел у очага воплощением апатии.

– Если вы меня упомянете или передадите кому‑нибудь хоть слово, я не заговорю больше никогда, – медленно произнес он и вяло выругался; мертвенно‑бледное лицо его, на котором выделялся синий подбородок, блестело, улыбка была мрачна, веки прикрыты. – Имейте в виду, сэр: возможно, мистер Дейнджерфилд кое‑что подозревает, ума и догадливости у него довольно, и он был добр к доктору Стерку и его семейству. Вы ведь знаете, мистер Дейнджерфилд хороший человек и, говорят, всех видит насквозь, и если возьмется что‑нибудь раскапывать, то наверняка докопается. Ну, я собрался в путь, и будь что будет. Когда Чарлз Арчер, где бы он ни был, узнает, что я сбежал, ему это придется не по вкусу – он чует опасность за милю, сэр. Оставаться мне нельзя: он меня заберет в кулак со всеми потрохами. Настал час пуститься в бега; так или иначе, здесь меня тоже ничего хорошего не ждет. Будь проклят день, когда я впервые его увидел; лучше бы мне, наверное, пойти на риск, и я уже было решился, но не хватает духу – вот в чем дело. Не справиться с собой, и все тут.

Недолгое время Мервин мучительно колебался. Мне, разумеется, не понять до конца его чувств, ибо – слава Богу! – в подобном положении я никогда не бывал. Но, зная, сколь многое в жизни Мервина зависело теперь от Айронза, я не удивляюсь, что несколько секунд Мервин созерцал жавшуюся к камину долговязую зловещую фигуру своего гостя и раздумывал, не лучше ли будет задержать его и обвинить (на основании его собственного признания) в пособничестве убийце Боклера. Упустив свидетеля, он терял единственную возможность отомстить врагам, вернуть себе состояние и в будущем обрести счастье; мысль эта была поистине невыносима, и мы должны извинить Мервина, если он ненадолго забыл и о своем обещании, и о благоразумии, и о необходимости сохранять терпение.

Но здравый смысл, придя на помощь чести, одолел вскоре это искушение. Ибо Мервин был убежден, что уговорить Айронза признаться – можно, а заставить – нельзя и что если восстановить его против себя, то со всеми надеждами придется распрощаться.

– Мне пора, – спокойно и кротко произнес Айронз. – Хорошо, что буря не улеглась, – добавил он в усталой задумчивости, со странной страдальческой улыбкой. – В темноте, сквозь бурю – повсюду мне видится его лицо, будь он неладен! Не пойму, как он забрал надо мной такую власть. – И Айронз с жалобным стоном снова пожелал Чарлзу Арчеру провалиться в преисподнюю. – Если я спасусь, то только благодаря этой бурной ночи. – И он направился к выходу.

– Не забывайте, бога ради, не забывайте, – отчаянно взмолился Мервин, со свечой провожая Айронза по коридору к задней двери.

Айронз не отозвался; он шагал впереди не оборачиваясь и только предостерегающе поднял руку.

И вот Айронз шагнул через порог в ночную темень и ревущее ненастье, одинокий, как злой дух, скитающийся в заброшенных местах, а Мервин задвинул засовы, вернулся в кедровую гостиную и долго оставался там; он был глубоко взволнован, чему не приходится удивляться.