Лебеди на воде

Приблизительно в половине седьмого того же вечера Паддок прибыл на квартиру к капитану Клаффу, где менестрели в последний раз отрепетировали свои исполненные страсти и любовной тоски песнопения. Наши разумные трубадуры облачились «во все лучшее», но притом плотно закутались в плащи – отчасти ради таинственности, а отчасти заботясь о своем телесном благополучии: в последнюю неделю прошли сильные дожди, и ветер дул теперь с востока.

Едва ли они делились этим друг с другом, но каждый пребывал в приятном убеждении, что успех его вполне вероятен. Паддок не принимал всерьез такого соперника, как Дейнджерфилд, а Клафф также был спокоен, с тех пор как узнал, что Дейнджерфилд сделал предложение Гертруде Чэттесуорт.

На днях из‑за проклятого ливня Клаффу, который пережил недавно два‑три приступа своей наследственной подагры, а, кроме того, вовсе не умирал от любви, пришлось поспешно вернуться восвояси – а ведь он уже представлял себе отклик на прозвеневшую над белмонтским лугом заключительную строфу их первого дуэта (сопровождаемую очаровательной руладой – изобретением Паддока – и выразительными звуками его романтической гитары): как распахивается окно гостиной и голос тети Бекки повелевает певцам открыть свои имена, войти и отужинать!

Во время этой неудачной любовно‑музыкальной вылазки Клаффа неприятно поразило лишь одно: из‑под открытого окна той самой комнаты, где Лилиас Уолсингем застала врасплох свою подругу Гертруду, скользнул прочь неизвестный. На нем был сюртук, накидка (такая же по фасону, как у Дейнджерфилда) и треуголка с сильно сжатыми, на французский манер, краями – Клафф готов был поклясться, что видел эту самую шляпу на Дейнджерфилде однажды рано утром, когда подсмотрел случайно, как тот обходит грядки гороха и тюльпанов в садике при Медном Замке на речном берегу.

Клафф остался при убеждении, что неизвестный в треуголке был Дейнджерфилд, но с какой стати этот отнюдь не тайный воздыхатель прибегает к подобным маневрам? А что, если старый подлюга наносит вечерние визиты не по тому адресу; что, если он, считаясь с возможностью неуспеха у племянницы, держит про запас тетку? Грубый план, но такие удавались – это известно; пожилые женщины бывают легкой добычей, к тому же они иной раз очень неравнодушны к деньгам.

Хитрецы были согласны в том, что не пойдут в Белмонт по чейплизодскому мосту, дабы не пришлось шествовать через весь город, мимо казарм и под самой вывеской «Феникса». Нет, они отправятся по Нокмарунской дороге, пересекут реку на пароме и украдкой проникнут в белмонтский парк с другой стороны.

И вот под покровом темноты влюбленные музыканты двинулись в путь; переговаривались они приглушенным тоном, а чаще молчали и думали; маленький Паддок время от времени потихоньку брал под плащом аккорды арпеджио на своем «инштрументе».

Когда они достигли переправы, лодка была привязана на ближнем берегу, но треклятый паромщик куда‑то запропастился. Они стали кричать и вопить, вместе и поодиночке, пока разъярившийся Клафф не воскликнул:

– Черт бы побрал этого идиота… наливается где‑нибудь виски… мерзавец! Вот так эти подонки и упускают случай заработать, а в результате на большой дороге не оберешься нищих и воров; чтоб ему провалиться, если мы будем и дальше так орать, я не смогу взять и ноты. Похоже, придется снова возвращаться.

– Чепуха! – отозвался отважный Паддок. – Чуть больше года назад я перебирался на тот берег один; это так просто… что проще некуда. Забирайтесь в лодку и отвяжите ее, когда я скажу.

Паром перемещался с помощью каната, протянутого с берега на берег; стоя на ялике и подтаскивая обеими руками канат, паромщик без видимых усилий продвигался вперед.

Представив себе, каково будет негодяю‑паромщику, когда он вернется и обнаружит, что его ладья уплыла на другой берег, Клафф довольно захихикал.

– О бедняге‑паромщике не беспокойтесь, – сказал Паддок, – утром мы вернемся, дадим ему денег и объясним, как все получилось.

– Сам пусть лучше объяснит, бедняжечка, черт бы его подрал! – пробормотал, садясь в лодку, Клафф: он не любил расставаться с деньгами. – Вот что. Паддок, предупредите меня, когда нужно будет отдать швартовы.

Сигнал был подан, лодка отчалила; Клафф развлекался, наигрывая понемногу на гитаре Паддока, которую тот доверил его попечению, и пропел строфу или две из их последней песни; кругленький лейтенант, вытянувшись во весь рост посреди лодки, тянул канат, однако выходило это у него не так ловко, как хотелось бы. Через две‑три минуты они достигли середины потока, который, как Паддок замечал впоследствии, «штрашно вздулшя», и тут, похоже, застряли.

– Эй, Паддок, разверните ее носом по течению, слышите? – произнес Клафф, не замышляя ничего худого, а желая всего лишь показать свои познания в морском деле.

– Легко сказать «по течению», – вот и все, что сумел выдохнуть Паддок, отчаянно шепелявя; он напрягал все силы, лицо его побагровело.

Из‑за ночных теней и грохота потока эти знаки беды ускользнули от внимания Клаффа.

– А теперь что вы творите? – взревел Клафф, не докончив нарядного музыкального пассажа; ему впервые сделалось не по себе, так как лодка медленно развернулась и то, что Клафф называл ее носом (хотя этот нос с трудом можно было отличить от кормы), смотрело теперь на берег, который они недавно покинули.

– Проклятье, Паддок, с чего это… зачем вы повернули? Не делайте этого.

– Да помогите же, – взмолился Паддок, – помогите, держите канат; быстрее, Клафф, сэр, я сейчас себе руки переломаю.

В словах Паддока не было преувеличения – он вообще редко прибегал к гиперболам; лодка вращалась, и руки Паддока скручивало, как волокна в канате.

– Держитесь, Паддок, черт вас дери, я иду, – прогремел Клафф, поняв наконец, что происходит. – Не бросайте канат, а не то я вас пристрелю, чтоб мне лопнуть.

– Да хватайте же веревку, сэр, а не то все кончено!

Клафф сознавал только, что он медленно поворачивается вместе с лодкой и вот‑вот по милости Паддока окажется в воде; он изо всех сил потянулся к канату, но тот был слишком далеко; от его движения лодку качнуло, и он, потеряв равновесие, с размаху плюхнулся на место, так что у него даже скрипнули зубы; от сотрясения и страха Клафф еще больше взъярился.

– Держитесь, сэр, держитесь, дьявол вы эдакий; говорю вам, еще минуту… держитесь… эй!

Выкрикивая эти слова, Клафф пробирался к Паддоку, а тот тем временем взывал:

– Проклятье, Клафф, быстрее… черт возьми, мне невмоготу… Господи меня помилуй!

Паддок отпустил канат, и лодку, со всем ее драгоценным грузом, швырнуло и понесло в темноте к морю.

– Берите весла, сэр, чтоб вас! – прокричал Клафф.

– Здесь нет весел! – возгласил Паддок торжественно.

– Тогда рулите.

– И руля нет.

– И что же, черт возьми, сэр… – Но тут обтянутые шелком икры Клаффа обрызгало холодной водой. – Уф! И что же, черт возьми, вы намерены делать, сэр? – взревел Клафф, крепко держась за планшир.

– Вы умеете плавать, Клафф; прыгайте, я уж как‑нибудь, – благородно предложил Паддок.

Клафф, любивший иногда прихвастнуть, похвалился однажды за ужином в офицерской столовой, что в школьные дни славился своими успехами в плавании; это была ложь, но Паддоку и в голову не пришло подвергнуть его слова сомнению.

– Спасибо! – огрызнулся Клафф. – Тоже мне, плывите! Когда я весь перетянут и… и подагра к тому же.

– И если сможете, Клафф, спасите гитару, – добавил Паддок.

В ответ Клафф буквально взъярился и сквозь зубы проклял этот инструмент вместе с его владельцем. Бесчувственность Паддока возмутила Клаффа до такой степени, что если бы он знал, где находится гитара, то, пожалуй, разбил бы ее о голову лейтенанта или, на худой конец, подобно Мальчику‑менестрелю, порвал бы струны^{124}, ибо Клафф бывал горяч, особенно когда пугался. Но Клафф забыл, где она, хотя в ту самую минуту она свисала на нарядной алой с золотом ленте с его шеи.

– Чтоб ей провалиться, этой гитаре, – вскричал он, – она отправится туда же, куда и мы, – на дно. Зачем вы нас обоих потопили, сэр? В вас дьявол вселился, не иначе.

Паддок вздохнул. Течение несло их мимо мирного белмонтского луга, через окно‑фонарь гостиной мерцали свечи. Не знаю, видел ли их Паддок – Клафф точно не видел.

– Эй, эй!.. Киньте канат! – закричал Клафф, его осенила отчаянная мысль призвать на помощь окрестных жителей. – Канат… канат! Эй! эй!.. Ка‑ана‑ат!

Заслышав дикие вопли, тетя Бекки решила, что на реке развлекается пьяное простонародье; свои чувства по этому поводу она изложила в гостиной вполне недвусмысленно.