Бледная Геката посещает Мельницы, а мистер Наттер, эсквайр, велит подать чай

Моя бедная миссис Наттер, я искренне чту ее память. Пусть ей недоставало ума – зато и хитрость была несвойственна; хихиканье и малиновое варенье – вот ее главные характерные черты. Когда ей рассказывали историю, рисующую кого‑либо в дурном свете, миссис Наттер долго не могла поверить в услышанное; в ее изложении почти все новости, кроме самых простых, обращались в сплошную путаницу; генеалогию она забывала, сути судебных процессов и фамильных раздоров постичь не могла, в свидетели по какому бы то ни было вопросу решительно не годилась – и все же она мгновенно проникалась добрыми чувствами, вечно кого‑нибудь невпопад сватала, повсюду ей чудились амуры, когда же что‑нибудь в этом роде действительно случалось, она бывала изумлена. Она превосходно умела сочувствовать, а еще лучше – радоваться; при известии об удивительно удачном браке, о нечаянном появлении сына и наследника, о кстати свалившемся наследстве ее негромкий радостный трезвон звучал везде и повсюду, снова и снова; многообразные безостановочные переливы колокольчиков не умолкали весь день; то и дело слышалось: «Ну конечно», «Клянусь, просто поверить не могу», «Но это же чудесно», «Бог мой, как же это кстати!», «Кто его знает, но я рада… ха‑ха‑ха» – и так далее. Поток радостей и приятных мыслей никогда не иссякал – легко сменяя направление, он тек себе и тек. Услышав хорошие новости, все говорили обычно: «Салли Наттер будет рада». Миссис Наттер не отличалась глубокомыслием и изрекала по преимуществу бессвязные восклицания, сопровождаемые жестикуляцией и удивленным выражением лица; по здравом размышлении выяснялось, что ее речи не содержали ничего стоящего, но беседовать под аккомпанемент этих тихих ликующих звуков было приятно. Ее говорящие о дружелюбии жесты, манера закатывать глаза, улыбки и вздохи и небольшой набор присловий вроде «тс‑с, тихохонько!», «правда‑правда», «давайте пошепчемся» – за все это и за порядочность окружающие любили миссис Наттер; любили сильнее, чем, вероятно, сознавали сами, поскольку привыкли, что она всегда такова.

Итак, обе дамы уселись в экипаж, который беспрерывно звенел и гремел на ходу, так что вести связную беседу оказалось совершенно невозможно – к радости миссис Макнамары; она не могла не заметить в лице миссис Мэтчуелл, помимо обычного оттенка коварства, чего‑то, можно сказать, устрашающего и готова была признать в своей спутнице настоящую колдунью.

Они достигли дома Наттера; он стоял у мельниц, высокие деревья затеняли его простой серый фасад. Миссис Мак вошла. Ее приняла маленькая миссис Наттер, хихикающая, возбужденная и изнемогающая от любопытства.

– Она в самом деле сейчас там, в карете? Дорогая, правду ли рассказывают, что от нее слышали воистину чудесные вещи? Я разговаривала с миссис Молли… и просто диву давалась. Вы и в самом деле верите, что она волшебница? Но не забывайте, Наттер не должен знать, что я ее сюда приглашала. Он не выносит предсказателей судьбы. А о чем мне ее спросить? Думаю, о жемчужном крестике – как по‑вашему? Потому что мне хотелось бы знать; а потом – кто возьмет верх: Наттер или его враги… вы ведь знаете, о ком я говорю? Это доктор Стерк, дорогая; и еще… еще… но главный вопрос – этот.

Бедная миссис Макнамара оглянулась и, убедившись, что за ней нет наблюдения, в спешке залепетала:

– Бога ради, дорогая, сделайте, как я советую: слушайте, что она говорит, а сами не говорите ничего.

– Конечно, дорогая, разумные люди всегда так поступают, – отозвалась миссис Наттер.

И Мэри Мэтчуелл, решив, что они достаточно побыли наедине, спустилась из коляски и появилась в холле раньше, чем ее ждала миссис Наттер; узрев это безмолвное видение, бедная маленькая леди ощутила благоговейный страх и еле выдавила из себя:

– Добрый вечер, мадам… я очень рада… пожалуйста, входите.

И они все вместе проследовали в гостиную. Оказавшись в столь зловещем обществе, маленькая миссис Наттер словно бы вступила в леденящую тень и ей расхотелось хихикать; вспомнилась жуткая история о том, как ее нынешняя гостья показала миссис Флемминг через стакан чистой воды образ ее мужа с лицом, наполовину залитым кровью – это произошло накануне того дня, когда мистера Флемминга убили караульные на Джонз‑Лейн. Поэтому, когда Аэндорская волшебница потребовала воду и стаканы и велела миссис Мак удалиться, бедная недалекая миссис Наттер струсила, почувствовала себя дурно и желала одного: унести ноги; она чуть было не пустилась в бегство, покинув дом на произвол гостей, но ей не хватило для этого решимости.

– А нельзя ли, чтобы миссис Мак осталась? – спросила она, провожая удаляющуюся приятельницу жалобным взглядом.

– Ни в коем случае.

Этот строгий ответ был адресован самой миссис Мак, и та, под взглядом бедной миссис Наттер, послушно удалилась грузными шагами.

Не то чтобы ей совсем не было любопытно – но все же она испытала скорее облегчение и была очень не прочь уйти. Она успела только увидеть, как Мэри Мэтчуелл доставала из кармана и распаковывала овальное стальное зеркальце – увеличительное, как решила миссис Мак, поскольку пальцы гадалки (похожие на пальцы трупа) приняли в нем размер, вдвое превышающий натуральный; затем Мэри Мэтчуелл взяла стакан, до середины наполнила его водой и стала искоса рассматривать против света.

Дверь закрылась, прошло минут пять, и тут, совершенно внезапно, по дому разнесся душераздирающий крик – и сразу за ним второй.

Служанка Бетти и миссис Мак, которые сидели в маленькой комнате по ту сторону холла, в ужасе уставились друг на друга. Схватив Бетти за запястье, пожилая леди пробормотала краткую молитву, и Бетти с криком: «О боже, что стряслось с моей бедной госпожой?» – ринулась через холл, а миссис Мак – за ней; у дверей послышался скрип отпираемого изнутри замка.

Не помня себя, женщины ворвались в комнату: бедная маленькая миссис Наттер лежала на полу в обмороке; ее побледневшее лицо и перед платья были забрызганы водой.

– Миссис Макнамара, у вас с собой флакончик с нюхательной солью – дайте ей, – произнесла загадочная гостья в черном холодно, но с едва заметным оттенком торжества, когда увидела испуганные лица женщин.

Миссис Наттер долго лежала без сознания, но все же наконец очнулась; взгляд ее блуждал, пока не остановился на миссис Мэтчуелл, черной тенью застывшей у стены между окнами; миссис Наттер еще раз пронзительно взвизгнула и, обняв миссис Мак за шею, стала кричать:

– О! Миссис Мак, она здесь … здесь … она здесь!

Эти отчаянные крики и прочие признаки крайнего ужаса заставили даму в черном, с бледных уст которой не сходила странная улыбка, выскользнуть из гостиной; похожая на злого духа, отложившего на время свой наполовину исполненный замысел, она удалилась в маленькую комнату по ту сторону холла.

– Она здесь… здесь! – вскрикивала бедная маленькая миссис Наттер.

– Нет, дорогая, нет… ее нет уже… она ушла, дорогая, в самом деле ушла, – уговаривала ее миссис Мак, тоже очень испуганная.

– О! Ушла?.. Правда, ушла?.. Она ушла? – восклицала миссис Наттер и, как ребенок после страшного сна, обводила глазами комнату.

– Ушла, моя дорогая мэм… нет ее… истинный крест, ушла! – заверила Бетти; девушка хлопотала вместе с миссис Макнамарой, испуганная и расстроенная не меньше ее.

– О! О! Бетти, куда она ушла? О! Миссис Мак… О нет, нет!.. Никогда! Этого не может быть… не может. Это не он… он этого не делал.

– Боже мой, мэм, да она повредилась в уме! – вскрикнула бедняжка Бетти, вконец растерянная.

– Ну что вы… успокойтесь, Салли, дорогая… ну, ну, – в страхе залепетала миссис Мак, похлопывая приятельницу по спине.

– Там… я его вижу там… я вижу, – продолжала выкрикивать миссис Наттер. – О Чарли! Чарли, нет… я не разглядела, нет… это только привиделось.

– Не волнуйтесь так, мэм, дорогая, – взмолилась Бетти.

Но миссис Макнамара через ее плечо проследила взгляд миссис Наттер; завидев в открытой двери смуглое лицо Наттера, на котором ослепительно сверкали белки, миссис Макнамара была поражена и не знала, сам ли Наттер явился сюда во плоти или это его образ, вызванный заклинаниями Мэри Мэтчуелл.

– Салли… душечка, что с тобой? – заговорил Наттер, мгновенно очутившись рядом.

– О Чарли… это был сон… и ничего больше… просто плохой сон, Чарли. О, скажи, что это сон, – вскричало бедное испуганное создание. – О, она возвращается… возвращается! – снова прозвучал пронзительный крик.

– Кто?.. Что все это значит?

Теряясь и свирепея, Наттер обернулся туда, куда смотрела его бедная жена, и обнаружил зловещую женщину, вошедшую в комнату вслед за ним. Наттер смотрел на это бледное злое лицо, черную фигуру, и, видимо, чары, которые испытали уже на себе миссис Мак и бедная миссис Наттер, на несколько минут приковали его к месту. Его лицо, обычно схожее по цвету с красным деревом, болезненно побледнело и напоминало теперь бук; глаза, как каменные шары, грозили выскочить из орбит.

Прошло несколько секунд, и Наттер, судорожно вдохнув, как человек, пробудившийся от кошмара, произнес:

– Бетти, уведи госпожу в ее комнату. – И обращаясь к жене: – Иди к себе, душечка. Миссис Макнамара, мне необходимо это выяснить, – добавил он, взял миссис Макнамару за руку, молча вывел ее за дверь и сделал знак кучеру.

– О, спасибо, мистер Наттер, – запинаясь, проговорила миссис Мак, – но это не мой экипаж; на нем прибыла та леди, что осталась с миссис Наттер.

До этого момента Наттер вел себя как сомнамбула, а теперь внезапно вцепился в предплечье миссис Мак, так что она вздрогнула.

– А та леди, кто она, черт возьми?

– Та леди? – нерешительно отозвалась миссис Мак. – Она, мне кажется… это миссис Мэтчуелл… та… та самая леди, что дает объявления в газете.

– Ах, вот оно что! Знаю: предсказательница судьбы и сваха, чтоб ее!

Миссис Мак была рада, что Наттер замолк и, погрузившись в недобрые размышления, оставил ее в покое и забыл проститься. Она не стала ждать, пока он исполнит долг вежливости, и поспешила в Чейплизод. После того, что произошло за последние полчаса, испуганная миссис Мак понимала одно: нужно убраться подальше от этой ужасной женщины; и еще ее угнетало сознание, что в загадочной беде, приключившейся с миссис Наттер, есть доля ее вины.

Страхи и сомнения не смогли полностью парализовать любопытство миссис Мак. Шагая по дороге, она рассеянно задавала себе вопрос, какие ухищрения адского искусства Мэри Мэтчуелл так губительно повлияли на чувства маленькой миссис Наттер. Быть может, пророчица вызвала красноглазого черного ворона, который уселся на плечо бедняжки (подобное случалось – об этом рассказала миссис Мак старая Элис Ли во время их последнего совместного чаепития), и зловещая птица возгласила миссис Наттер ее судьбу; а может быть, ей явился во плоти сам враг рода человеческого или в стакане воды она увидела мертвое лицо Наттера?

Пока в воображении миссис Мак мелькали все эти образы, она поспешала вперед во всю прыть; то и дело ей чудилось, что позади слышится грохот окаянной коляски, и она мечтала встретить родную униформу Королевской ирландской артиллерии, фасады знакомой приветливой улочки и, главное, надежно спрятаться среди родных пенатов.

Когда Наттер вернулся в гостиную, его жена была все еще там.

– Ступай наверх, я сам здесь присмотрю, – сказал Наттер, обращаясь к Бетти. И говорил и выглядел он очень странно и казался необычайно взвинченным.

Видя, что хозяин настроен грозно и решительно, Бетти не стала медлить и вышла. Дверь комнаты была двойная – такие делались в старину в домах с толстыми стенами, – Наттер резко захлопнул одну дверь, а затем вторую. Честная служанка задержалась в холле и, надо сказать, только что не приросла ухом к двери, но так ничего и не узнала.

До ее слуха доносился неразборчивый разговор, крики, рыдания и снова звуки речи. Затем дверь внезапно распахнулась, и из гостиной вышла Мэри Мэтчуелл; глаза ее сверкали, бледные губы кривила презрительная, победная усмешка; бросив на служанку наводящий трепет взгляд, она скрылась в своей карете.

Наттер высвободился из рук своей несчастной супруги; она душила его в объятиях, рыдала и выкрикивала:

– О Чарли, дорогой… Хороший мой, миленький Чарли… Какой кошмар! – И так далее.

– Бетти, позаботься о ней, – только и бросил Наттер; он проговорил это сурово, со спокойствием отчаяния, но в глазах его горело мрачное бешенство.

Он вошел в маленькую комнату по другую сторону погружавшегося уже в сумрак холла, закрыл за собой дверь и запер ее изнутри. Отчасти это объяснялось тем, что ему не хотелось больше разговаривать со своей женой, которая непрестанно вскрикивала и заливалась слезами. Наттер бывал с женой по‑своему очень добр и сердечен, но все же никоим образом не годился в няньки, особенно когда она билась в истерике.

Наттер вышел в холл с бюваром в руках.

– Могги, – произнес он тихо, заметив в темноте у подножия лестницы другую служанку, – вот, возьми этот бювар и отнеси его в спальню; это для госпожи; скажешь ей, когда представится случай.

Девушка поспешила в спальню, но бедняжка миссис Наттер ничего не понимала и говорила совершенно бессвязно; ей, по‑видимому, стало не лучше, а хуже.

Наттер стоял один в холле, заложив руки в карманы, спиной к двери, из которой только что появился, и на лице его покоилась та же мрачная, недобрая тень.

– Ну вот… Стерк все же своего добьется, – пробормотал он.

Как раз напротив, на стенной панели, висели его седельные пистолеты; Наттер заметил их не сразу, хотя смотрел прямо на них: не останавливаясь на грязной деревянной панели, его взгляд проникал сквозь стену, за три сотни миль. Но когда он наконец увидел пистолеты, он так же негромко прорычал:

– Я согласен подставить свой лоб под одну из этих пуль, только чтобы другая досталась ему.

И Наттер кратко, но крепко проклял Стерка. Затем Наттер похлопал себя по карманам, как делают обычно перед уходом, дабы убедиться, что ключи и все прочее на месте. По лицу Наттера было видно, однако, что его мысли сейчас заняты чем‑то другим. Наттер уставился вниз; казалось, им владела глубокая тревога и рассеянность; через некоторое время он снова поднял глаза на висевшие перед ним пистолеты – холодные… и пригодные ко всему. Наттер сорвал со стены один из них, взвесил его в руке и вновь погрузился в размышления, а тем временем то открывал, то закрывал полку^{123}; под эти щелкающие звуки он долго и напряженно грезил неизвестно о чем, затем наконец пробудился, вернул пистолет на стену, где висел парный, и огляделся.

Дверь наружу была открыта, как ее оставила Мэри Мэтчуелл. Наттер задержался на крыльце; сверху слабо доносились истерические вопли его несчастной супруги. Он пробыл здесь долго и не заметил, как в холл проник через заднюю дверь подручный доктора Тула, приставленный к ступке и пестику; мальчик вошел потихоньку и сел. Он ждал, чтобы ему вернули пустой пузырек в обмен на другой, наполненный весьма приятным питьем, который он только что принес; бедная миссис Наттер питала слабость к лекарствам, хотя, по счастью, не поглощала и половины того, что ей доставляли на дом.

Когда Наттер обернулся, мальчик (продувная бестия и сплетник – Наттер знал его) читал печатную визитную карточку – он поднял ее с пола, гвоздь от сапога Наттера оставил на ней вмятину. На обороте было написано: «Для миссис Макнамары; с нижайшим почтением от ее покорной слуги, Мэри Мэтчуелл».

– Что это еще, любезный приятель? – взревел Наттер.

– Это для миссис Наттер, я думал, сэр, – вздрогнув от неожиданности, отозвался мальчишка.

– Миссис Наттер… – повторил хозяин дома. – Нет… миссис Мак… Макнамары. – И он сунул карточку в карман сюртука. – А что тебя сюда привело, любезный? – добавил Наттер свирепо, поскольку ему стало теперь казаться, что все вокруг за ним шпионят, и он знал, как я уже говорил, что у щенка‑подручного язык без костей – в точности как у его нанимателя; с кем поведешься, от того и наберешься. – Эй, женщина, – окликнул Наттер проходившую мимо Могги, – отдай этому маленькому паршивцу… что ему полагается. И смотри, любезный, будешь здесь снова околачиваться, отведаешь плетки.

И Наттер вернулся в маленькую комнату.

– Ну как ты, Джемми… как твои дела? – спросила Могги мальчика.

– Лучше некуда, спасибо, – ответил он, – а у вас‑то у всех что стряслось? Я вошел через кухню и никого не видел.

– О, ты разве не слышал? Бедная госпожа… ей так худо… уж так худо, что хуже и быть не может.

И они принялись перешептываться, но вскоре им пришлось прерваться, потому что снова появился Наттер; при нем был кожаный пояс (Наттер надевал его по вечерам) и короткий тесак, называвшийся coutteau de chasse,[42]а в руках – тяжелая прогулочная трость.

– Через полчаса подашь мне чай, – приказал Наттер, на сей раз спокойно, но по‑прежнему несколько сурово; его воинственный вид до полусмерти напугал мальчишку, решившего, что Наттер вознамерился расправиться с ним немедленно, однако Наттер смотрел в сторону. Обращаясь к Могги, хозяин добавил: – Когда чай будет готов, найдешь меня в саду.

Наттер вышел из дому, толкнул калитку в живой изгороди и, вскинув на плечо трость, энергично зашагал вниз, к реке, где шла вдоль воды красивая тропинка, окаймленная густо растущей бирючиной и рядом старых грушевых деревьев. И некоторое время после этого о мистере Наттере не было ни слуху ни духу.